Читать книгу Диссидент - Данила Таран - Страница 1

– Легче сделать вздох прямо сейчас, набрав в поганые легкие грязную воду…

Комната напоминала некое подобие террариума. По первому взгляду так сразу и не скажешь, что я живу в бедной, мягко говоря, ПОСТНАРКОМАНСКОЙ коммуне из 2-х человек, если исключить голый матрац в углу стен, служащий добрым путеводителем в полуночную дрему. Сдержанного, бежевого колора обои, разделяющий обстановку спокойствия и умиротворения бюджетный, темно-светлый ковролин. Шкаф и стол цвета такого же. Элегантность обрамленного окружения добавляет утреннее солнце, ярко желтыми отстранёнными лучиками света.

В моей комнате нет ни одной рамки с фотографией. Добился этого длительными криками и грубым тенором, отстаивая позицию, относительно бредовых идей, захламлять квартиру своими же лицами, кои ты видишь по сто раз в день. Сколько мерзости заковано в глазах у томно существующих персонажей фотографий, статично покоящихся в прямоугольной деревянной темнице. По мне, так это чистое проявление нарциссизма. У меня с фотографиями никогда не клеилось. Когда меня пытаются запечатлеть на камеру, начинают слезится глаза. В любом случае, я одержал победу, но проиграл войну. Рамки все так же стояли на полках, везде, но только не в моей обители.

Когда я захожу в свою комнату, меня тут же встречает список, а точнее распорядок дня и дел, которые обязуюсь выполнить по истечению определенного времени. Срок ему примерно 16 часов. Выполняя его каждодневно, ощущая заслуженную отраду за выполнение потуг на протяжении целого года. На третьем курсе я четко для себя решил постараться жить, а не выживать, слушал, сколько очередной одногруппник вчера выпил в клубе, скольких баб он затащил в постель, я глотал копоть и шел домой учиться… после учебы. Я старался проживать день так, чтобы ночью, задавшись вопросом жалости потраченного дня, зная, что завтра может не начаться, не испытывая мерзости, заснуть с чувством удовлетворения.

Дело в том, что для меня безделье давно стало тем, что для большинства знакомых великие муки. В родословной дихотомии не так много людей, постаравшись, не найти человека, что посвятил жизнь прекрасному, чему-то, не имеющему отношения к никчемной работе и прозябанию скучных выходных, просто потому что, в ней, всего один известный мне человек – моя мать.

На самом деле довольно удивительно, как мне удалось изменить жизнь, буквально с нуля, с тем условием, что тело довольно падкое на своего рода разные приобретенные излишества. Часто болел, вредные привычки впитывались в меня с первой затяжки, но к счастью, все изменилось.

Я ничего не могу знать, могу лишь только предполагать. Решусь предположить, почему это я взял и поменял свою жизнь. Смотря на студентов сейчас, вижу в них себя когда-то. Молодой организм ничего не заботит, ты всегда бодр, здоров, у тебя есть деньги, друзья, в большинстве случаев, конечно, они есть. Сейчас же, у меня нет ничего. Совсем. Нет девушки, так как я не вижу в этом смысла, тратить деньги, как и драгоценное времени… нет друзей, ведь друг познается в беде, но, там, где беды, друзья мистическим образом растворяются, и с ними меняется социальный статус в одностороннем порядке… в моем.

Как настоящий одиночка, я нашел альтернативу друзьям и подругам. Другом стала мечта, настоящая цель… стезя, но с моим положением дел будет сложна и весьма трудна в реализации.

Подругой стало само одиночество. С ним единственная верная и взаимная любовь. Я его люблю, и оно меня любит. Конечно, как и подобает настоящей любовной подруге, она любит погрузить своими проблемами. Если бы я тогда хоть на секунду представил, куда меня приведет одиночество, я бы устроился на обычную работу, завел семью и сгнивал бы вечерами перед телевизором. Одиночество больше походит на заточение в замке, чем на тривиальные отношения, ведь для кого-то одиночество – страдание, а для кого-то спасение.

Зато, нашел ответ, почему так сильно его обожаю. Моментом, вспомнил те восхитительные секундочки, понимая по звукам, что мать куда-то уходит. Трески парфюмерии об стеклянную подставку, полочка, где хранились огромное множество дешевых духов, кремов, муссов, бальзамов, дезодорантов, лаков и других разновидностей атрибутов поддержания женской красоты… звуки глажки, включенный свет в коридоре, мерцающие тени в нем, непрерывные звонки, с целью узнать, когда же звездочка тусовок позволит посмотреть на себя.

Наблюдая все это, становился счастливым человеком. Глубоко обидно, когда слух подводил, когда глаза видели то, что видеть хотели, когда разум полный надежды, что вот оно, сейчас мы останемся одни на пару часов, на пару одиноких часов, расположенные себе и только себе… Но нет, все это фикция! Жаждал эти моменты только потому, потому что ненавидел ее. Я презирал и бежал от нее, от места, где жил, от образа жизни, от ее склада ума, точнее быть, его отсутствие… В ее мире я был никем. Однажды, я стал достаточно взрослый, чтобы оставаться одному и когда мать уходила, я постиг одиночество.

Не все шло гладко, как хотелось. Завершающий курс учебной деятельности подходил к концу, вдали виднелась деятельность другая – рабочая, но, пока, штудируя книжки, повышая уровень красноречия, а с ней и могучий вокабуляр, тренировками набирал жесткость хватки, продолжая высекать тело мечты… В общем, чувствуя себя замечательно, старался избегать, не видеть мать перед собой, всячески укрываясь баррикадами адекватности и критичности, выраженные запертой дверью. Но судьба решила подарить один прекрасный день, водоворотом изменивший все планы на оставшуюся жизнь, прекрасную, в представлениях, воображаемую ночами планиду. Все изменилось именно в тот момент, когда она зашла ко мне в комнату.

***

Уши начинают жутко свистеть, голова в моем представлении становиться исполинской величины, по всему телу от верхушки, до пяток поступает неприятное раздражение… мать включила телевизор. Спешу заметить, что до этого неприятного прецедента, мне намного легче работалось и работалось с огромной сатисфакцией, словно я сибарит на великолепной синекуре.

Телевизор опьяняет, частота моргания уменьшается вдвое, способствуя благоприятному впитыванию бреда со стороны экрана. Туман в голове, ни шагу назад… Современное телевидение стало символом кражи ценного исчерпаемого человеческого, подпитывающего блестками ресурса в линии жизни – времени.

Телевизор опьяняет, он являет собой олицетворение легального, что не удивительно, поощряемого наркотика. Наступает реклама, можно переключить, но ты не переключаешь, в голове происходят непостижимые процессы, прямо сейчас, во время чертовой рекламы! Достаточно сложно выполнять несколько действий одновременно, ты пялишься в экран пустыми глазами, растворяя последние светлые стороны здравомыслия с течением времени и себя перед ним, признавая поражение на бессознательном уровне, даже и не прикидывая, что битва идет долгие годы.

Перестать смотреть прямоугольный вагончик ада, как оказалось – полдела. Важна защита не столько визуальной части, сколько слуховой. При желании, глаза можно закрыть, но с ушами все куда сложнее. За последние несколько месяцев, я перепробовал на себе невообразимое количество беруш, отличавшиеся формой, размером и цветом. Синие в форме трубочек; огромные желтые, предназначенные для работы в производственном цеху; белые, по своему размеру напоминающие капли; небольшие, бежевого оттенка, принимающие форму уха, оказались удобными, в то же время, самыми неэффективными. Покупая очередную пару, сердцем надеялся, что именно этот тандем станет путеводителем по дороге тишины, дающий гарантии на полную или хотя бы частичную депривацию возможностей слухового аппарата. Ящик моего стола, наполовину полон перемешавшимися берушами, яркими камушками, красивыми, но, к сожалению, бесполезными.

Крещендо телевизора увеличивалось, а с ним и мое, уже не без этого зыбкое раздражение. Фибрами тела ощущая скорое появление распри, сжал пальцы в кулак и начал ждать… Если она сейчас появится в комнате – произойдет рубикон нашего благодушного времяпрепровождения!

В комнату она заходила по поводу и без. После всего ужасного детства, которым она одарила меня, решила вдруг взяться за голову и заняться воспитанием. Ровно пять лет назад. Вышло так, что скинуть дитя на чужие плечи не вышло и ей приходилось возиться со мной везде. Ни деда, ни бабы у меня никогда не было.

Все детство прошло, а теперь, когда я его вспоминаю, пролетело по барам, клубам и притонам. Помню пролитый алкоголь на сцене, презервативы, заряженные спермой, забитые каждым сантиметром женского и мужского туалета, больше напоминающий шахматную доску. Помню хруст шприцов под сандалиями с дырочками, основание иглы так и норовило зацепиться за носочки. Открытые части тела покрыты маленькими язвочками, от периодических уколов сестричек. Я столько раз касался потенциальных возбудителей заразы, что не понятно, как вообще остался целым.

Число не посещённых мест распространения дряни шло к нулю. Мы постоянно находились там, где водились наркотики, мысленно вычеркивая из списка места, где дерьма не водилось по определению. Пока мамаша развлекалась в баре, я бродил по периметру, играя сам с собой, развлекаясь, как только мог. Вырисовывая в мыслях воображаемый провод, подключенный к замысловатому устройству, конец представлял из себя одинокий наушник, генерировал указания со штаба секретных сотрудников. Новый бар, новая миссия. Только так я мог спасти себя от оглушающей музыки и взрослых вещей, патрулируя обстановку окружения.

…Через 5 минут закрывается дверь…

…Еще через 5 минут мы в машине…

…Спустя полчаса мы в клубе…

Я слишком рано познал секс. Развиваться перед очередным глистом, матери на территории клуба было в пору, что позволило мне спокойно выполнять цели заданий, заключавшиеся в придуманных сексотом бессвязных путаниц, нелепейших заданий, не имеющих никакого смысла. Я не понимал или не хотел понимать, что происходит вокруг, пришлось справляться со скукой в клубах через воображение.

Игру нарушила девушка, явно подверженная воздействию веществом. Взяв меня за руку, утонченное тело потащило в женский туалет. Молча, без единого слова. Она была красива. Чтобы это понять, мне понадобилось больше 10-ти лет.

Зайдя внутрь, я услышал стоны. Девушка зашла в соседнюю кабинку, оставив меня у туалета, усадив другого участника тусовки коленями на унитаз, игриво улыбаясь, начала расстегивать ему пуговицу бридж, вытащила достоинство и поместила его в рот, параллельно массируя себя поступательными движениями там, где приятнее всего. Грязный от мочи стульчак унитаза, несмотря на то, что мы были в женском туалете, доставлял мужчине боль в коленях. Тогда я не знал, что постанывает он совсем не от боли.

Не представляя, что вообще происходит, принял это за часть игры. Я думал, что она тоже пришла с мамой и тоже играет в игры со скуки. Внезапно взяв его за бедра, девушка заглотила все его достоинство, вместе с бейцалами. В скором времени, ей это надоело, и она бросила на меня взгляд, предварительно поцеловав в щечку, выходя с мужиком из туалета, что растирал покрасневшие коленки, заворачивая богатство в исподнее.

Оставшись наедине, начал с искренним изумлением внимать «охи и ахи» соседней кабинки. Пара запыхавшихся голосов переговаривалась, не прерывая манипуляции пенетрации:

– Ты с подружками пришла? – Спросил запыхавшийся мужской голос.

– Нет, с подружками. – Ответил знакомый, но довольно замученный выдох.

– Да, ну?! – Засмеявшись, он продолжил. – Ты поняла вопрос или может, тебе через другое место повторить, а, крошка?

Движения продолжались. Теперь тряслась и моя кабинка.

– Детка, скажи мне что-то приятное, давай…

– С сыном.

На секунду, остановившись, слияние двух тел вновь продолжилось, но и я чувствовал появившееся напряжение.

– Что? Что ты сказала?

Молчание… Молчание… Молчание…

– Твою мать… – грустно протянул мужчина. – У меня упал, черт!

Раздался грохот, громкий удар прилетел прямо в мою стенку. Дернувшись, решил, что меня рассекретили, уже предпринял уходить, но услышал последнюю фразу, запомнил на всю жизнь, но понял смысл в тот момент, когда увидел красоту покидающей меня девчонки.

– Ты спросил, с кем пришла, я и ответила.

Смерть познал еще раньше. Она похожа на зловещий путеводитель скрытых страхов, обличающихся в покрове тихо уходящим днем, олицетворяя ужас, скрытый в шкафу, скребясь по дверце, плавно ее открывая…

…Через 5 минут закрывается дверь…

…Еще через 5 минут мы в машине…

…Спустя полчаса мы в притоне…

Как любящая и заботливая, она держала меня все время при себе, но только в притонах. Когда я пытался уйти, посмотреть, что в других комнатах, мать силой возвращала на диван, при том, никогда не отдергивая, когда я тянулся пальцем, почувствовать острие иглы. Головой была в другом мире, но тело было в ее власти. Рядом присаживались мужчины, брав ее за свободную культю и тащили в темный коридор. Она по-прежнему держала меня за руку.

В притонах никогда не скучно. Люди приходят и уходят, в прямом и переносном смысле. Они валяются на желтом полу в собственных соках, целуясь, теряя языки внутри друг друга, куря, забываясь в кайфе, ловя приходы, удачные и не очень… Здесь потеряться у меня не получилось, несмотря на то, что квартира достаточно большая. В притонах не бывает скучно. В них бывает страшно.

Хотелось поскорее убежать, потеряться в гнусностях теней дома. Летя по пучинам бесконечно негативных снов, остаться там навсегда и потеряться в рассудке, тогда, задаваясь вопросами легких способов ухода из жизни. Последнее можно разыграть совсем легко – начать относиться к жизни серьезно.

Бесшумно встав, пошмыгав носом, я вернулся на свет, в гостиную. К тому времени там сидел один человек, он возился с пустой иглой, пытаясь найти вену. Он кинул на меня злобный взгляд и продолжил дела. Подойдя к грязному холодильнику, я взял прикрепленный к нему магнитик в руки, не без усилия его отодрав и боковым зрением начал наблюдать за действиями мужчины, пытаясь понять, излучает ли он опасность или же будет довольно нейтрально, как большинство торчков, предрасположен к моей натуре.

– Да где же оно?! Вспоминай, куда я дел хренов сверток!

Судорожно прыгая по комнате, вороша все подряд, он начал с гладильной доски, заканчивая колесиками стула.

– Ну же, черт, думай! Где может быть еще?

Наркоман принялся ощупывать карманы, после чего встал и подошел к дверному проему. Казалось, человек ничего вокруг не наблюдает, кроме 2-х вещей – себя и маленького черного кладика, что пытается найти. Метается по комнате, словно в клетке, безучастно огибая мальчишеское тело, меня как будто и не замечая, искал искомое и был награжден за поиски.

– Точно! – Воскликнув, достал стафф из плинтуса, черным ногтем зацепив краешек заглушки, стремительно вернулся на диван, не потрудившись вернуть частичку интерьера на место.

Тихонько приблизился к месту опустошения, поправив все, я уставился на мужчину. Набравшись смелости, сел на диван напротив, посмотрев на его руку. Мне было очень интересно, и я спросил:

– А это больно?

Он поднял безумные красные и одновременно тяжелые глаза, бросая тихим звучанием, заливаясь потом:

– Смотря что…

– То, что вы делаете.

– А что я делаю?

С минуту я принял задумчивое лицо, потому что не знал, что же ему ответить.

– Знаешь, крепыш, в чем разница между героином и мефом?

Покачав головой в стороны, я блеснул глазами, показав заинтересованность в получении ответа и вскоре, был им еще более озадачен.

– В какой бы канаве я не оказался, гера – это та шняга, которая заставляет искать силы на ее поиск снова и снова, вне зависимости от состояния… Просто… от зависимости… Если у тебя, малец, будет стоять выбор, что принять, героин или метамфетамин – смело выбирай героин, а лучше ваще ничего не выбирай, запомни мои слова… От первого ты будешь сблевывать вдвое больше, чем проглотишь, а от второго, твои зубы превратятся в это. – Он широко раскрыл пасть, от чего у меня и без героина начали поступать рвотные позывы. Стертые, чернее ночи зубы, находились во рту, разлагающие сами себя. Он заметил мое отвращение, когда я поежился.

– Первое вмазалово, минус 20, плюс 20… если уж я и решил добивать, это только показывает очевидность отупения меня, как человека, задолго до чувства кайфа внутри шприца. Я сгнил давно и знаю это прекрасно. У меня не было выбора, братец, хоть я и знаю, что это зло.

Говорить с ним, то же, что и играться с гранатой. Но игры я любил… сильно… поэтому и добил его, тем самым и себя:

– А что это значит?

Он нагнулся, завернул штаны, обличив пунцовые худые ноги, покрытые гноем, сочившимися до основания кроссовок. Многочисленные пульсирующие язвы заставили мои коленки затрястись.

Стол перед ним завален ватой, окисленными ложками и зажигалками, с прилегающим хламом. Глаза его покраснели пуще прежнего, руками овладела дрожь. Страх, наперевес с интересом неизвестного, заставил изумляться его ловкостью, опуская факт тряски тела. Его и моего.

После совершения манипуляций, заряженный баян он поместил на стол. Игла смотрела прямо мне в живот.

– Мне так жалко тебя, парень.

После своих слов он разрыдался.

– Мне так тебя жаль, правда… Прости меня, прости, я виноват, прости меня, я не хотел, что я мог поделать, у меня не было выбора, прости меня, прости, прости, пожалуйста, прости…

Мне стало не по себе. Крича все громче и громче, я чувствовал накаливание его котелка.

– Ты так молод, ты так юн, мне очень жаль, что ты родился, мне очень жаль… Тебе придется столько увидеть, столько понять, столько потерять… Прости меня, прости, прости всех нас, прости нас за это, я не смогу исправиться… К сожалению, к моему большому сожалению, ты тоже не сможешь исправиться… Никто не сможет!

Больше слов от него не слышалось. Звучало нечеловеческое блеяние. Я уже было проникся обществом этого человека, но попав во власти наркотического экзистенциализма, еще сильнее, он прокричал:

– Я НЕ ПОЗВОЛЮ СДЕЛАТЬ ЭТО С ТОБОЙ! ТЫ БУДЕШЬ СЧАСТЛИВ! ТЫ БУДЕШЬ РАД, ЧТО Я ПОМОГУ ТЕБЕ, МОЙ МИЛЫЙ МАЛЬЧИК… ИДИ СЮДА!

Безумец успел взять в руки нашпигованный шприц и привстал с распростёртыми объятиями. Как только он замахнулся для удара, на него навалился другой представитель богемы и стал бить его, прибежав на писк из гостиной.

– ОТВАЛИ, ТВАРЬ!

– У МЕНЯ СКРИПЯТ ЗУБЫ! ПОСМОТРИ НА МЕНЯ, ОНИ СКРИПЯТ ДАЖЕ НОЧЬЮ! СМОТРИ НА МЕНЯ!

– ЗАКРОЙ РОТ!

Я убежал в коридор, моля, о нахождении спасения. Господи, дай мне возможность пережить ночь, умоляю тебя! Плача и двигаясь наобум, осторожно сделал около шести шагов, ощущая носом затаившегося монстра в темноте, чуть было не схватил разрыв сердца от испуга. В темноте что-то затаилось, и я осторожно придвинулся, неуверенно вытянув руку, боясь неизведанного, все медленнее и медленнее погружая ее в неизвестность, страшась больше никогда не увидеть той доли конечности, что полностью вошла в темноту тьмы. Резко рука отдергивается и тянется в непонятное направление. Испугавшись не на шутку, я начинаю рыдать, закрывая рот рукой, внутрь себя, потому что людей боюсь не меньше. Кто-то на крик спасает, а кто-то добивает. Но меня успокаивает детский голос, доносившийся рядом:

– Не плачь, знаю место, где можно спрятаться.

Поверив ему, я последовал вперед. В темноте открылась скрипучая дверь и мы зашли.

– Я услышал твой плачь… пришел на помощь. Не плачь больше, все будет хорошо.

– Зачем ты дернул меня за руку? – Обиженно поинтересовавшись, не стерпел, протирая то ее, то глаза. – Кто ты? Как тебя зовут?

Мальчик отпустил мою руку. Звуки борьбы затихли, и мы почти в полном спокойствии сели на пол.

– Меня зовут Марк, а тебя как?

– Чеслав. – Вытирая влажный нос, тогда и сейчас, сказал бы с уверенностью, что он олицетворял образ волка, когда как я, был всего-навсего волчонком, следовавшего защищать.

– Ничего себе, интересно, не слышал такого имени раньше.

– Я испугался того человека, думал он хороший.

– Здесь нет хороших людей, поэтому я тут спрятался и позвал тебя.

– Ты не позвал… – Обиженно протянул я, еще раз протирая руку. В силу возраста, Марк не понял жеста обиды, даже если бы видел его. В каморке, словно в подвале…

– Откуда ты здесь? Ты здесь живешь?

– Нет, не живу, но я здесь очень давно, меня привел сюда папа… Хочешь кушать? Я выхожу отсюда только когда хочу в туалет и кушать. У меня осталось немного хлеба.

– Давай.

Он отломил кусок и положил его мне в руку.

– Сколько ты здесь? Ты не боишься темноты?

– В этом доме, темнота скорее свет. Не знаю, как объяснить. То есть, на свету, там, опаснее.

– Надеюсь, тут нет включателя света. Не хочу, чтобы нас нашли, включив его… – Испугано заметил я.

– Мне было страшно сидеть тут одному, хорошо, что я нашел тебя, теперь мне не так страшно.

– Мне тоже очень страшно, а еще хочется спать.

– Подожди, расскажи мне, что там произошло? – Поинтересовался Марк.

– Этот мужик хотел выколоть мне глаза. – Передергивая, я обнял себя за плечи.

– Давай укроемся и уснем, чтобы не замерзнуть, так будет не сильно страшно.

Мы легли на пол, Марк укрыл меня тонкой шалью, вследствие чего, сон пришел моментально. Он еще долго болтал о чем-то, я же, тихо мыча, боролся со сном, только бы не уснуть, только бы не прозевать момент, когда он ждет ответа, кивка, звука от меня, тихо мычал в ответ. Вскоре, усталость и стресс, сделали из пола каморки мягчайшую перину, а шаль, магическим образом превратилась в воздушное покрывало. И сладок мой сон был тогда из-за присутствия Марка, славного оберега и защиты на глубокую, быстро пролетевшую оставшуюся ночь.

***

– АХ, ТЫ ГАДЕНЫШ, ВОТ ТЫ ГДЕ! И ЧЕМ ЭТО ТЫ ТУТ ЗАНИМАЛСЯ! – В полной безопасности, ночь пронеслась со скоростью мысли. Громкий крик, доносившийся опасности на нашу обитель, не посмел вытащить тело из ночной дремы.

Я спал, происходившее вокруг напоминало реальность, кричали громко, но я все еще притворялся спящим, скрывая дрожание под шалью.

– ВСТАТЬ! ТРИ СЕКУНДЫ, ВСТАТЬ, ВРЕМЯ ПОШЛО!

Марк ошпаренной кошкой поднялся и встал столбиком около двери. Глаза мои были закрыты, но видел я отчетливо.

– ТЫ, НИЧТОЖЕСТВО, МЕЛКИЙ ИЗВРАЩЕНЕЦ, СКОЛЬКО МОЖНО ПОЗОРИТЬ МЕНЯ! ВОТ ПРИДЕМ ДОМОЙ, УВИДИШЬ, ЧТО ТЕБЯ ЖДЕТ, ТЫ У МЕНЯ ПОЛУЧИШЬ!

Отец ударил сына по уху, взял за копну волос и потащил к выходу.

Я все не мог понять, почему в то раннее утро, не вскочил солдатом вместе с ним, почему не встал столбом, как просил грозный человек? События накануне, оставили без сил, они покинули меня. Я не смог побороть внутренний мир и сразиться с гипнагогией, наблюдая вне разума, где-то в стороне, за тем, как пытаются забрать единственного приобретенного спасителя, так скоро и так быстро…

Следом, за неприятностью, заметил мать. Промычав непонятную, разрубленную фразу, животным стоном, она просила помощи, еле стоя на ногах, пытаясь обуться. Я поднялся, протер глаза, помог ей с обувью, предварительно пропустив еще одного мужчину с младенцем на руках, убегающего так быстро, словно вразумил, что лежит у него около сердца и совсем скоро мы вышли на улицу.

Утро наступило и люди как раз выходили из домов, когда как я, поддерживал мать, чтобы она не клюнула носом в маслянистую жижу, таща ее через препятствия, наблюдая пренебрежительные взгляды прохожих… в очередной раз…

Если бы не Марк, что помог пережить ночь, вышел бы я оттуда, как минимум, лишенный рассудка. Так почему же я не протянул руку помощи, обжигающей солнечными лучами, как он протянул ее мне, в ситуации, где и солнечным лучам не было выделено роли, в этом сценическом дивертисменте?

Отец умер, когда я родился. Он мчался на всех скоростях в родильную палату, пытаясь успеть приехать до родов. Может, он тоже был наркоманом, но верить в это не сильно хочется. Мчался так быстро, что словил последний столб на пути, разбившись насмерть. Пьяными вечерами, поливая грязью и говоря, что я скотина, забравшая мужа, мать напоминала мне, кто я такой и чего стою. С ее слов – ничего. Апологию матери в сторону отца понять можно, но я старался гнать такие мысли. Оправданий для нее нет и не будет никогда. Констатация смерти была точь-в-точь со временем моего рождения. Я поверил ей на слово, хоть и не видел документальных подтверждений официальной фиксации смерти отца.

Довелось же мне пройти трудности, пока я взрослел. Сигареты и алкоголь стали неотъемлемой частью окружения, они стали частью меня. Единственное, о чем железобетонно условился – это то, что с наркотиками иметь дело не буду. Я видел зависимость, видел лица, худые тела, высасывающие из себя последние крупицы жизни с очередной дозой и конечно, принимай бы наркотики сейчас, никогда бы их не бросил. Я бы чисто физически не смог от них отказаться. Нутром чуя, если приму хоть немного, втянусь сразу же и не выберусь никогда, сторонился их с сознанием дела. До недавних пор.

– Зачем ты это делаешь! – прорычал я, как только дверь громко открылась.

– Ты чего орешь? Угомонись! – промолвила, бросив бешеные и одновременно засыпающие глаза. Она снова под феназипамом.

– Когда же это кончится? – Смотря на буквы в книге, я повернул голову и яростный взгляд на нее, стукнув ладонями по столу. – Сколько можно смотреть телевизор? Ты что, не понимаешь, как тебе чистят мозги мрази с оскоминой на лицах? Ты не понимаешь, что жизнь дана на одно существование, не на два, три и так далее? Почему ты долбишь одно и то же каждый сучий день? С чего я вообще должен слушать людей, что живут так, как я бы ни за что не стал жить? С чего я должен слушать тебя?

– Может быть, потому что я тебя воспитала, нет? Где твое уважение, мне…

Рдение на лице позволило ее перебить. Держать внутри было выше невозможно сил.

– УВАЖЕНИЕ?! Ты мне говоришь что-то про уважение?! Да о каком уважении к тебе, как к матери может идти речь? Ты думаешь, у меня было к тебе уважение, когда я тащил тебя – наркоманку, до дома, когда гребанное солнце заставляло людей выходить на улицу, тыкая пальцами в мою сторону? Когда все смотрели на тебя как на животное и на меня в том числе! – Сплюнув на пол, отвернулся, облокотился на руку и закрыл глаза.

– Прости, прости меня, да, я ужасная мать, что мне еще надо сказать?

Издевка дошла до адресата, слова сказаны, обратной дороги нет. Едва меня слышно, когда я повторил. – Я сейчас же уберусь с этого поганого места! Меня достали твои выходки и бесконечные обещания бросить.

– Ага, конечно, собрался он, денег дать или порожняком полетишь? – холодно спросила она.

Я встал, сделал нервный реверанс, попросил выставиться за дверь, последний раз оглядев ее с ног до головы. Замечательно маскируясь под все еще сносной одеждой и парфюмерией с переулка, она снова начала употреблять, маскируя гнилые внутренности, гнилой косметикой снаружи. Никто и не мог предположить о ее вновь появившемся желании, никто, кроме меня.

Когда матери и след простыл, накинул наушники, включил музыку и разнежено присел на кресло. С минуту я открыл глаза и прикинул, что нужно взять на первое время, пока не обвыкнусь. Первым делом собрал книги, проектные тетради, документы, деньги. Зеленые спрятаны в слишком очевидном месте. Вспоров брюхо, вытащив наружу бумажные потроха одной книженции, я позволил стать ей копилкой для сбережений. Резать листы было не особо жалко. В оправдание должен сказать, что выбрал наискучнейший отстой. Книги мало кого интересуют, поэтому за внутренности своей особенной, совсем не волновался. В этом доме их открывал я один. Накоплений хватит на пару месяцев, до момента нахождения работы.

Мою спешную деятельность нарушил телефонный звонок. Это был Макар. Я подождал пару секунд и ответил:

– Алло? – отстранённо кинул в трубку, показывая ограниченность во времени.

– Привет, есть желание выйти из дома, у меня… короче, там такая ситуация, не телефонный разговор, ты нужен для массовки… что-то ты нервный, случилось чего?

– Ужас, бля, что еще может быть спозаранку… что за мероприятие? – Поинтересовался, прилежно складывая вещи, прижимая трубку плечом.

– Говорю же, не телефонный разговор, там…

Перебив его, я гнул свое.

– Макар, вот мне сейчас вообще не до этого, у меня у самого проблем выше крыши.

– Так все-таки, ты решился? – Спросил он.

– Да, решился, с меня достаточно этого бреда.

– Ты съезжаешь, я правильно понимаю? – уточнил Макар на всякий случай.

– Верно подмечено. А раз уж ты это понял, то должен сам понимать, что у меня времени сейчас нет на всю эту…

– Если ты мне поможешь, то я обеспечу тебя квартирой. Она полностью себя окупает. Сколько заплатишь, столько и получишь.

– Серьезно? – Уверенность, с которой он меня остановил, вполне окупилась, подумал я.

– Заметано. Подтягивайся к той пивнушке, у колледжа, все расскажу.

– Мне надо вещи оставить где-нибудь, возвращаться я сюда не хочу, сам понимаешь.

– Заедешь потом и заберешь, ничего страшного, я тебе говорю, тема – отпад, ты будешь доволен!

– Я и так согласился, я тебе про вещи говорю, а ты…

– Стоп, тебе хату нашел? – Нашел. Ну, вот и все, сделай одолжение, а?

– Все, все, понял, позже вернусь и заберу шмотки. – Согласился я.

– Отлично, жду.

Бросив телефон на стол, на цыпочках подошел к двери, прислушался и резким движением руки открыл ее. Мать упала на пол, встала и удалилась. Господи, этих людей не спасти.

Я вдруг осознал, как не хочу сюда снова возвращаться, еще и не покинув порог обиталища. Радовало одно – квартира есть, Макар человек спорный, но словами бросался крайне редко.