Читать книгу Дневники мотоциклиста - Данни Грек - Страница 7

Больничное утро напоминало утро в муравейнике, суетливое, мрачное, с горьким привкусом лекарств и неисчезающим запахом хлора. Оно началось с того, что я услышал как тяжелая дверь громко хлопнула об дверной косяк, и через секунду раздался знакомый мне голос:

– Просыпаемся на процедуры, просыпаемся! – довольно бодро и громко скомандовала оставившая меня без укола сестра, но, не увидев реакции, повторила еще громче: – Просыпаемся! Встаем, лежебоки!

– Уже? – не выдержал такого напора первый, кто оказался всех ближе к ней.

Кто это был, я не видел, лишь по хриплому звуку угадывая направление, я продолжал лежать с закрытыми глазами, надеясь на то, что это продолжение моего сна.

– Уже! – более громко ответила она, не скрывая своего раздражения. – Сейчас же! – сказав это, как вынесенный вердикт, обрубила она всякое недовольство.

После такого ответа вопросов больше не последовало.

По ее торопливым грузным шагам было ясно, что ее смена уже заканчивается, и последние минуты с нами она хотела провести в нашем полном, безоговорочном подчинении.

Подбежав к каждому и попутно раздавая больничные пилюли, она без особого интереса спрашивала: «Как самочувствие?», но, дойдя до моей кровати, вновь наткнулась на закрытые глаза.

– Подъем! – скомандовала она, дернув за спинку кровати, словно она была моим командиром, а я был самым отъявленным разгильдяем из ее новобранцев.

– Что?! – приоткрыв глаза и слегка сжав губы, переспросил я, не меняя своего лежачего положения.

Мой вид видимо немного напугал эту тучную, спешащею женщину, и, увидев мой взгляд, она тут же сбавила свои обороты.

– Что-что, просыпаемся, сейчас обход начнется, а ты спишь, – проговорила она с быстро натянувшейся на ее лицо искусственной улыбкой, будто извиняясь ею за необоснованную дерзость.

Я это прекрасно видел и не ответил ей ни слова.

– А… а, – словно вспомнив самое важное, еще шире стала улыбаться эта «руководительница пансионата», открывая мне желтизну своей кофейной улыбки, что была подстать ее ржавым волосам. – Ты же новенький… Порядков пока не знаешь, да и назначений еще у тебя нет… – все так же, заискивая своими серыми рыбьими глазами, продолжала она свой монолог и, понимая, что лимит «любезностей» исчерпан, все так же неискренне добавила: – Можешь пока отдыхать, скоро тобой займутся.

Этот суматошный обход, грубость, таблетки на завтрак и уколы вместо утренней сигареты – стали нормой для заведений такого рода, и это стало нормой для многих его обитателей, но не для меня.

Все это время, смотря ей в глаза, я понимал, что все, кто здесь находится, для нее лишь конвейер из больничных листов, смен и премий, а она – «герой труда», носящий белый халат отнюдь не по призванию, а по надобности.

Вскоре, не сказав больше ни слова, она так же громко удалилась, и в нашей палате вновь воцарилась тишина, в которой я смог легко разглядеть всю прелесть моего ночного убежища.

Палата была на шесть человек, и каждый ее уголок был занят. Придвинутые вплотную к стенам койки разделялись тумбочками, на которых лежали личные вещи каждого. Обшарпанные светло-зелёные стены плавно переходили в белый потолок, на котором висели несколько длинных ламп. Огромное окно, крашеное сотню раз, на подоконнике которого поселился единственный цветок, очень похожий на плющ, было как проход в другую жизнь, где все пестрело красками, где мой город уже проснулся, выпуская своих жителей на новые свершения.

Это наверно все, что я смог разглядеть, пока не увидел на себе изучающие взгляды моих пробудившихся соседей. Картинка санатория, который тянул на твердые две звезды, в котором задерживаться я не очень-то хотел.

Я вновь закрыл глаза и отвернулся в сторону окна.

Мне нужно было перевести дух в этой новой реальности, собраться с мыслями, понять, как действовать дальше, чтобы сделать следующий шаг, и я не заметил, как ушел в дремотный сон, так быстро завладевающий моим уставшим телом.

Ерзанье моих соседей на пружинных кроватях с каждой секундой становились все тише, уплывая от меня куда-то вдаль, как и их негромкие разговоры, пару раз затронувшие мою персону. Меня встречала черная бездна, приятная черная бездна доброго сна, в которую я падал, совершенно не сопротивляясь.

– Доброе утро, Даниил, – услышал я, приятный женский голос, вмиг вернувший меня обратно. – Тебя направили на анализы, просыпайся.

Вновь открыв глаза, я потер их здоровой рукой, и зрение потихоньку стало возвращаться.

Напротив меня стояла молоденькая медсестра с желтоватым листком бумаги, который она держала перед собой.

– Просыпайся.

– Да… я… и не сплю, – обрадовавшись такой перемене, привстал я с кровати.

– Это славно, – улыбнулась она, и ее щеки налились здоровым румянцем.

Секунду помедлив, не понимая, с чего мне начать мое облачение, ведь кроме лежавшего на полу комбеза и стоявших рядом с ним бот у меня ничего не было, я скинул ноги и обернулся одеялом.

Моя неловкая застенчивость придала ее щекам еще больше румянца, но быстро сообразив, она отступила назад.

– Вы одевайтесь, а я вас подожду рядом с входом, – свернув листок в трубочку и блеснув своим аккуратно подкрашенным взглядом, сказала она.

– Хорошо, – выдохнув, ответил я.

Вскоре ее фигура исчезла за тяжелой белой дверью.

В койках напротив меня лежали и наблюдали за всем этим действием три товарища по несчастью, разного возраста, но с одной проблемой. Которая пока для меня была их общим секретом, но, привстав с кровати, я улицезрел ее в полной красе. У них всех были переломы ног, и на их три головы и шесть рук было всего две здоровых ноги, без гипса. Привстав на ноги, я понял, что мое тело вкусило полностью все прелести вчерашнего асфальта, и еле передвигаясь, я попытался махнуть в знак приветствия им рукой, но резкая боль не дала мне этого сделать. Я был жалок и поприветствовал их, только кивнув в их сторону, взяв с пола комбинезон. Нет, мои ноги и одна рука вполне слушались меня, а лицо было обычным лицом не выспавшегося человека, но фиолетовые отливы, фиолетовые отливы были повсюду, не давая мне до себя дотронуться.

– Мотоциклист? – услышал я хриплый голос, лежащего в том ряду посередине.

– Вроде того, – стянув зубы и натянув низ комбеза, ответил я, подтащив к себе мотоботы.

– О!.. Ходячий, – бодро прозвучало за моей спиной.

Я привстал, обернулся и увидел молодого парня, лежащего на растяжках, в глазах которого была минутная радость нового знакомства.

Гипсовые товарищи, лежащие напротив, тоже заулыбались, изучая меня уже в полный рост.

Осмотрев палату целиком, я понял, с чем связан такой интерес к моим ногам: все присутствующие здесь были в положении лежа и передвигаться без чьей-либо помощи просто не могли.

– И тебе, здравствуй, – я подумал, что мы даже не поздоровались, а они, уже не стесняясь, говорят о моих плюсах и минусах.

– Здравствуйте, – тут же осекся самый наблюдательный, выразив на своем лице неловкость.

Понимая, в чем тут дело, я тут же расставил всё по своим местам.

– Всем привет, меня зовут Даниил, – начал я, всматриваясь в лицо каждого, и, не успев услышать их имена, сразу добавил: – Но… – выдержав секундную паузу, – даже не думайте, что я буду приносить вам чай, я здесь ненадолго. – В палате повисла тишина, и в глазах каждого из них я прочитал неловкость, вперемешку с начинающейся неприязнью к моей персоне, но на тот момент их чувства меня волновали мало, я сказал то, что хотел сказать, а как к этому относиться, было уже их дело.

– Да… мы и не думали, – взяв на себя функцию главного, из больничного квадрата резко выпалил тот, кто лежал напротив, посередине. – С чего ты взял?

– Ни с чего… так… на будущее, – окончательно убедившись, что мой диагноз верен, ответил я, вновь посеяв молчание.

Двое, по бокам палатного «главаря», сделали вид, что этот разговор их не интересует. Мужчина лет сорока, что был слева, уткнулся в журнал «Афиша», видимо, изучая программу передач, а молодой парнишка справа быстро нашел себя в телефоне, бегая по его маленькому экрану, словно по энциклопедии. Лишь их предводитель смотрел на меня глазами, полными возмущения.

За те несколько секунд нашей дуэли, его щетинистый рот приоткрылся и вновь закрылся два раза, не вымолвив больше ни слова, и это вполне меня устраивало, впрочем, как и вид моего соседа слева, который все так же широко смотрел на меня, напоминая мне первоклассника первого сентября. Единственный, кто не участвовал во всем этом, был черно-седой иностранец, что лежал в самом углу, растянутый за ноги, словно тряпичная кукла. Его персону я заметил в самый последний момент, когда моим ногам оставалось всего несколько шагов до выхода, но увидев это искалеченное тело, я приостановился.

– Даниил, ты скоро? – показалась голова молоденькой медсестры, которая все это время стояла за дверью.

– Да… – переключив свое внимание на выход, – Я уже… – растерянно ответил я, еще раз взглянув на этого постояльца.

– Тогда проснись и пошли, – хлопнув своими большими ресницами, чтобы я поторапливался, сказала она, и вскоре я оказался в коридоре.

Как потом мне было поведано парнишкой слева, этот бедолага, что приковал мое внимание, попал в заведение под номером пятнадцать месяц назад после ужасной аварии и с множественными переломами. Он был арабом, что объясняло наличие бороды, черных, словно нарисованных бровей и цвет его кожи. Он совсем не говорил и не понимал по-русски, и общался исключительно через переводчицу, которая приходила каждый день и по совместительству была его невесткой. Он был здесь чужим, и все, что с ним случилось, приковывало его взгляд лишь к потолку, на котором он пытался сосчитать, сколько этого ужаса ему осталось вытерпеть. А наши персоны ему были совсем не интересны, потому что его горе было лишь горем его семьи.

Я вышел в коридор и направился вслед за медсестрой в процедурный кабинет, шаркая мотоботами по помытому линолеуму.

– Другой одежды нет? – поравнявшись со мной и пристально разглядывая мои нестандартные расстегнутые сапоги, сбавив свой семенящий шаг, спросила она.

– Нет, – мысленно добавив: «А откуда ей взяться!?», удивился я, и вновь столкнулся с ее глазами.

– Ты позвони… попроси, чтобы привезли… костюм спортивный… или халат, ну и тапочки, конечно… а то у нас так ходить не принято, – озираясь по сторонам, словно боясь кого-то встретить, сказала моя провожатая и, не дав мне ответить, тут же добавила: – Есть, кому позвонить?

В этом вопросе молодой симпатичной медсестры легко читалось, что она скажет, если я отвечу «нет» – и вскоре халат ее брата или бывшего молодого человека висел бы у меня на спинке кровати, но мне было кому позвонить, и ее легкое кокетство было совсем мне не нужно.

– Да, я обязательно позвоню, – сказал я, увидев, как поднятые уголки ее губ вернулись вниз, и она прибавила шаг, но словно опомнившись, вновь поравнялась со мной.

Эта реакция, выдала тот ответ, который прокрутился у меня в голове, и мне даже стало ее немного жаль, хотя я мог и ошибаться.

– Я позвоню друзьям, – пояснил я, словно оправдываясь, и это нелепое добавление вмиг вернуло улыбку на ее лицо.

Дальше мы шли, молча, в самый конец длинного коридора, где располагалась заветная дверь. Я так же продолжал шаркать своими мотоботами и ловить кокетливые взгляды моей спутницы, но помимо этих взглядов я смог отлично изучить свое ночное пристанище во всей его красе. Теперь передо мной раскинулась вся его прелесть, и все, что ночью скрыл сумрак, теперь отражало утренний свет. Пол, по которому ходили немногочисленные пациенты в домашнем трико, был покрыт желтым линолеумом, который точно помнил «Советский союз»; стены, покрашенные с десяток раз в разные «нейтральные» цвета, увешивали всевозможные стенды, олицетворяющие это отделение; множество дверей, с лампами над входом, скрывающих множество историй; множество людей, которые здесь были, и множество того, что я видел впервые. Цветы, расставленные по углам и на подоконниках огромных окон хоть как-то облагораживали этот периметр, но сколько бы их сюда ни поставили, от этого никому из здешних «пришлых» не становилось легче, ведь, сколько ни сласти соленую воду, она не станет вкуснее.

Моя экскурсия закончилась в самом дальнем углу от моей палаты, напротив двери с табличкой «процедурный кабинет», за которой вскоре исчезли две наши фигуры.

– Любишь скорость? – указывая мне на высокую кушетку, затянутую полиэтиленом, заговорила она вновь, проходя вглубь кабинета.

– Люблю быть не как все, – присаживаясь и не задумываясь, ответил я.

– Круто, – ухмыльнулась она такому дерзкому ответу: – И какой у тебя мотоцикл?

– Спортивный… черный, – не понимая, как ей объяснить, начал я, и увидев в ее руках шприц, немного растерялся в ожидании ее дальнейших действий: – В общем, красивый! – гордо заявил я, не сводя глаз с тонкой иголки, что должна была пронзить мое, и так уставшее и больное тело.

– Теперь, наверно, такой же красивый, как ты? – рассмеялась она, не скрывая, что заметила мою растерянность.

– Нет, ему повезло больше, – сказал я, привставая с кушетки, но тут же был остановлен ее рукой.

– Я тут сравнительно недавно работаю, – продолжила она, – но пару таких как ты уже видела.

– Каких? – еще больше напрягся я.

– Таких! – убрав с моего плеча руку и вновь вернувшись к столу за пробирками, резко выпалила эта носительница белого халата и, стоя ко мне спиной, добавила: – Мотоциклистов, поломанных и стертых об асфальт.

Она произнесла это так, как будто мы – отдельная каста больных, которых предупреждали, которым говорили, но мы все равно сделали по-своему.

– Не повезло им, – нехотя ответил я, представив, как эту молоденькую девчонку натаскивали за чаем ее взрослые, «мудрые» старшие медсестры, представительница которых посетила меня с утра.

– Да, со стороны вы красиво смотритесь… – вновь развернувшись ко мне, продолжила она говорить услышанные когда-то слова. – Но когда видишь последствия… Ой, вы же такие молодые… А так себя губите… – все это она сказала, покачивая головой, словно моя первая учительница.

– Извини за нескромный вопрос, а тебе сколько лет? – оборвал дальнейшее понукание я.

– Мне? – переспросила она, не понимая, к чему этот вопрос.

– Да, тебе, – совсем потеряв чувство такта, повторил я.

– Мне… двадцать, – еле слышно, с видом растерявшейся студентки ответила она, так и не поняв, почему я спросил про возраст.

Объяснять это я даже не думал, я просто представил ее через двадцать лет и мне вновь стало жаль то, во что она превращается, даже не понимая этого.

– Учишься? – продолжал я, перетащив инициативу вопросов.

– Уже закончила, – смочив вату в спирте и протерев мне руку, сосредоточилась она. – Медицинское училище… Но думаю, поступать на высшее.

– Так ты не думай, поступай, – наклонился я к ней, почувствовав легкий запах ее духов, забиваемый резким запахом спирта.

Она немного отклонилась и, улыбаясь, вонзила иглу в мою вену. Забирая из меня красную жидкость, она смотрела на меня глазами, в которых читался вопрос: «Что ты можешь мне рассказать о жизни, мальчик?», и эти глаза так пытались походить на своих старших «товарищей по цеху», что мне стало страшно. Ее все устраивало, и с каждым новым днем желание стать выше угасало в ее мыслях, одевая на свою хозяйку белый, застиранный халат.

– Ты давно ездишь? – закончив свою процедуру, снова вернулась она к разговору о мотоциклах.

– Один день, – улыбнувшись, ответил я, повесив на ее лицо возмущение. – Ты мне лучше расскажи, что меня здесь сегодня ждет.

Секунду помолчав, она осуждающе посмотрела на меня и начала свой маленький рассказ про мою дальнейшую жизнь, которая обещала быть «веселой».

Иголки, капельницы, бинты и таблетки обезболивающего… смердящая палата, утренние обходы и растянутые минуты – вот самая малость из моего описанного будущего, которое я сам себе уготовил.

Закончив все свои дела с наработанной ловкостью, она сказала мне, чтобы я направлялся в палату и ждал следующей серии уготовленного мне сериала.

Медленно прошагав по известному пути, я открыл дверь в свою новую обитель, где все оставалось на своих местах.

– Где тебя так угораздило? – услышал я вопрос, не успев дойти до своей кровати.

– На дороге, – резко ответил я, давая понять, что дальнейшее обсуждение бессмысленно.

– Авария? – не обращая никакого внимания, продолжил мой, прикованный к кровати, сосед.

– Нет, просто упал, – взяв в руку телефон, лежавший на столике и обнаружив один пропущенный вызов, ответил я все с той же интонацией, которая его, видимо, не смущала.

Он хотел, было, продолжить, но телефон снова зазвонил и остановил его.

На дисплее засветилось слово «мама», застав меня в полном замешательстве.

Я быстро собрался с мыслями и, показав всем рукой, чтобы замолчали, нажал кнопку ответа.

– Да, мам, – набрав в легкие побольше воздуха, сказал я, стараясь изобразить заспанный голос.

– Ну и где ты? – не скрывая своего волнения, спросила она.

– Да я тут… у девушки остался, – соврал я, не задумываясь. – Забыл написать, извини.

Секунду помолчав, видимо вспомнив все мои ночные гуляния без прилежных звонков, она продолжила, сменив тон волнения на нотки строгости.

– Во сколько ты будешь дома? – сказала она, словно меня ждал праздничный обед, на который я уже опаздывал.

– Вечером или завтра с утра… Скорее всего, завтра с утра, – обрубил я.

– У тебя точно всё хорошо? – задала она свой контрольный, такой обычный для меня вопрос.

– Да, мам, ты вообще-то меня разбудила, – продолжал врать я, понимая, что еще секунда, и мои соседи по комнате выдадут меня своим гулом.

– А-а… Ну, хорошо, – растерялась мама.

И не дожидаясь, когда она опомнится, я тут же вставил свое обычное: – Пока, мам, я позвоню.

– Пока, – слегка раздраженно прозвучало мне в ответ, и наш разговор был закончен.

Я перевел дыхание и оглядел всех присутствующих.

– И как зовут девушку? – выдал парень, лежавший напротив, привстав на локти и еле сдерживая смех.

– А ты когда ногу поломал тут же маме позвонил? – вопросом на вопрос ответил я, не оценив его юмора.

Мой ответ развеселил всех присутствующих, кроме этого остряка, который, не зная, что сказать, всем своим видом пытался показать, что этот смех адресован не ему.

Смотря на все это, я вышел из палаты и начал набирать Олега.

– Алло, – ответил заспанный голос.

– Здорово, не разбудил?

– Привет, нет, – озадаченно произнес Олег. – Что-нибудь случилось?

– Всё случилось еще вчера, забыл? – продолжил я палатную дуэль остроумия и, понимая, что с утра не до шуток, тут же поправился. – Мне нужна твоя помощь, слышишь?

– Да, слышу, говори, – как будто уже подготовив листок с ручкой, чтобы записать, быстро ответил он.

Я не заставил себя ждать и сразу рассказал ему о больничных пожеланиях:

– Мне в больницу нужна сменная одежда и тапочки, так как мне придется провести здесь еще какое-то время.

– Ясно, в течение часа привезу, – без лишних расспросов ответил он. – Жди.

– Хорошо, – сказал я, нажав на кнопку отбоя.

Много слов в таких ситуациях наверно лишнее, и мы оба это понимали.

Я вернулся в палату, лег на кровать и стал медленно погружаться в сон, думая о том, что ждет меня завтра. Уже где-то вдалеке, слыша разговоры своих соседей, в моей голове был один единственный вопрос, даже не вопрос, а представление реакции, которая ждала меня дома.

Я представлял разговоры, которые, наверное, ждали бы каждого в моей ситуации.

Мы тебе говорили… Мы тебя предупреждали, но ты никогда никого не слушаешь… Посмотри, до чего доводят тебя твои игрушки… Когда ты уже повзрослеешь?!! Ну! Теперь-то ты доволен!?

Всё также, как и много лет назад, когда вместо того, чтобы заниматься плаваньем или танцами, я записался в секцию кик-боксинга, и не прошло и месяца, как мне сломали нос. Мама была с одной стороны очень расстроена, а с другой стороны рада, мечтая, что вдруг я передумаю и заброшу эти занятия, но я и не думал бросать. С каждой новой травмой у моих домашних вырабатывался иммунитет, так что даже обширное сотрясение мозга и неделя тошноты их уже не удивили. Но начало моих рвений было ужасным. А здесь новое занятие и новые проблемы со старыми выводами и старыми укорами. Меня разбудил телефонный звонок Олега, который уже стоял внизу с тренировочным костюмом и тапочками подмышкой.

– Да, – ответил я так же сонно, как Олег всего час назад.

– Мы внизу, ты на каком этаже?

– Не помню… меня положили в травматологию, – и, понимая, что хочу выйти из этого затхлого помещения, тут же добавил: – Лучше давай я сам спущусь.

– Хорошо, – услышал я в ответ бодрый голос Олега. И через мгновенье я уже выскочил из палаты.

Я направился в сторону лифта, и по дороге встретил вчерашнего доктора, который разговаривал с молоденькой медсестрой. Он что-то быстро ей сказал и пошел ко мне навстречу.

– Ну, как ты себя чувствуешь? – улыбаясь, словно я его давнишний друг, спросил он, осматривая меня с ног до головы.

– Уже лучше, но всё равно не очень.

– Так, ты особо здесь не разгуливайся, лучше в палате полежи, а через час тебе начнут ставить капельницы и готовить к операции, – сказал он, бережно похлопывая меня по здоровому плечу.

– А когда будет операция? – уточнил я.

– Вечером, или ночью, – сказал он, словно это был поход в магазин. – Не переживай, всё сделаем в лучшем виде.

«Как же всё резко меняется, когда идешь на их условия… – думал я, смотря на служителя «бесплатной» медицины… – какие же они все лицемерные.

Они готовы стать самыми заботливыми и бережливыми, когда видят в тебе того человека, который вместо заселения в трехзвездочный отель готов доплатить, чтобы заселиться в пять звезд». Мое сравнение с отелями не просто так, ведь принципы взяты именно оттуда, пускай и неофициально. Никому не хочется болеть, быть немощным и беспомощным, когда можно это избежать, и мы готовы пойти на эти условия, добавляя несколько прожиточных минимумов в их черную копилку. Они вынуждают нас, ведь у них есть то, что надо нам, а у нас найдется то, что надо им, такая договорная круговая порука без срока давности, лишь коробки конфет сменили бумажки с российскими городами. Без этого ты будешь обычной папкой с номером дела и историей болезни, задвинутой в самый низ стола, потому что ты не сделал ничего, чтобы тебя положили наверх.

– Ну, если что, ты знаешь, где меня найти, – проговорил он, уже совершенно другим тоном нежели вчера, все так же похлопывая меня по плечу и скалясь своей искусственной улыбкой.

– Да, конечно, – состроив такую же гримасу, ответил я.

– Не стесняйся, если что, заходи, – добавил этот техник человеческих тел и, не смея себя задерживать, удалился в свой кабинет.

Я продолжил свой путь до лифта, у которого стояли несколько людей в халатах и домашних тапочках. Молча ожидая, когда он приедет, мы разглядывали друг друга, ставя свои диагнозы, но единственный правильный диагноз заключался в том, что мы здесь не по своей воле.

Но вдруг, сопровождаемые железным скрипом, двери открылись, и мы строгой шеренгой вошли в эту тесную коробку. Только здесь я увидел огромное зеркало, висящее на стене, из которого на меня смотрел молодой парень, в сопровождении уставших лиц. Его тело, с притянутой жестким бинтом рукой, скрытое майкой, отливало синим, а лицо отлично сочеталось с серыми стенами.

«Да, видок на пять с плюсом… и в таком виде показываться перед моими близкими просто нельзя…» – подумал я, надеясь на то, что завтра всё изменится.

Первый этаж раскинул перед нами все прелести вокзальной жизни, неотъемлемой частью которой мы стали тут же, стоило нам пересечь линию лифтовой шахты. Всё, так же как и там, за исключением лишь одного отличия – на вокзале не ходили люди в пижамах, халатах и тапочках. Гости этого здания походили на провожатых, стоявших на перроне, а больные, больные были похожи на туристов санатория, чья остановка была не место, а день. Кто-то стоял рядом с окном, а кто-то присел на лавочки, кто-то ходил медленным шагом, а кто-то держался за руки, но, несмотря на все это, все здесь были заняты одним, все разговаривали.

Я прошел по центру зала, выискивая из толпы присутствующих Олега и привлекая посторонние взгляды к своей туго перебинтованной персоне; увидел своих друзей. Олег с Яриком стояли рядом с входом, вглядываясь вглубь коридора, но, увидев меня, они сразу направились в мою сторону.

– Привет, экстремал, – махая мне рукой, выкрикнул Ярик, чье радостное лицо не могло не радовать.

– Привет, – улыбнулся я.

– Что говорят врачи? – поинтересовался Олег, передавая мне пакет, в котором скрывалось мое новое облачение.

– Вечером операция, будут вшивать мне лишние запчасти в тело, а в остальном, говорят, что все хорошо, – ловя взгляды своих друзей на перетянутом плече, пояснил я, породив тем самым еще больше вопросов.

– Какие еще запчасти? – заинтересовался Ярик.

– Пластину, чтобы держала мою ключицу, – сам особо не понимая, как это будет происходить, сказал я. – Был еще вариант с гипсом на сорок пять дней, но он не даёт никаких гарантий, – пояснил я свой выбор.

– Весело, – слегка задумавшись, ухмыльнулся Ярик.

– Пойдем лучше на улицу, – переводя тему предстоящей ночи, сказал я, указав на дверь. – Воздухом подышим.

Моим друзьям ничего не оставалось, как последовать за больным, и вскоре мы стояли рядом с парадной, вдыхая весенний воздух, принимая солнечные ванны. Они не стали меня поучать, наставлять на будущую жизнь, углубляться в расспросы. Они просто стояли рядом со мной, молча вглядываясь в горизонт.

– Завтра с утра меня забрать сможете? – разорвал я эту тишину.

– Конечно, сможем, – кивнул Олег.

Мы попрощались, и я вновь направился в комнату ожидания, не замечая этих пристальных взглядов с вопросами, что случилось с этим перебинтованным парнем в непонятном одеянии. Я проследовал по знакомому маршруту до палаты и улегся на кровать, отключил телефон, выключая с ним все мысли о предстоящих звонках и расспросах, и стал ждать, ждать и еще раз ждать.

Постояльцы моей обшарпанной комнаты что-то друг другу бурно рассказывали, споря и соглашаясь, но меня ровным счетом не волновал происходящий вокруг меня хаос. Меня волновало только одно, одна мысль и одно желание – это быстрее вырваться отсюда и забыть об этом месте, желательно навсегда.

Через полчаса вошла медсестра с капельницей и стойкой под неё. Молча поставив её рядом со мной, она быстрым наработанным движением проколола мне вену, в которую потихоньку начал вливаться коктейль из глюкозы и всяких медицинских растворов. Сказав мне, чтобы я лежал смирно, и как только жидкость закончится, позвал её, она удалилась.

Мне ничего не оставалось делать, как вновь подчиниться этому указанию, и я оставался неподвижным, смотря то на стеклянную колбу с жизненным эликсиром, то в окно с красивым видом весеннего МКАДА. И теперь всё в моей затуманенной голове начало вставать на свои места, и то, в чем я боялся себе признаться, становилось всё более понятным, и правомерным.

С нами всегда происходит то, что мы заслуживаем, и чтобы стать честнее с самим собой, надо пройти через многие испытания, а чтобы стать тверже, надо поломать себя в себе. Чтобы понять то, что на самом деле тебе нужно, тебе надо многое попробовать и делать свой выбор каждый день, ведь даже в магазине при покупке продуктов ты всё равно выбираешь. Выбор, вот проблема многих, а я свой выбор сделал, правда, тогда еще не понимая, к чему он меня приведет. Моё любопытство привело меня на этот этаж, с разговорами о болезнях и о том, что человек – это кроха в этом огромном мире. Мне нужно было оказаться между этого больного хаоса, чтобы понять нечто из главного в моей жизни, то, что я взял билет в один конец и уже сижу в своем кресле, пристегнутый всеми ремнями мнимой безопасности, а в иллюминатор видно, как убирают трап. Обратного пути для меня не было, ведь если бы я отступил, я был бы слаб, и это означало бы то, что всё, о чём я мечтал, сплошная иллюзия, и то, от чего меня тянет в дрожь и вызывает рвотный рефлекс уже столько лет – мое будущее, моя реальность.

Я снова оказался маленьким мальчиком, который учился ездить на велосипеде и, упав на асфальт, разодрал все колени в кровь, но только ссадины сейчас были серьезнее, и зеленкой тут мне не отделаться. Как и тогда мне нужно было встать, как и тогда мне нужно закусить губу и снова сесть на сиденье, и так же как тогда, мне нужно было сломать в себе эту жалость к самому себе. Доказать в первую очередь себе, из какого ты теста, доказать и еще раз доказать, доказывать каждый день, потому что если ты докажешь это себе, остальные тебя просто не будут волновать.

В стеклянной колбе оставалось совсем немного, когда зашла медсестра и, подождав, когда жидкость исчезнет, заменила пустую колбу. Я так же молча лежал, стараясь не обращать внимания на присутствующих, которые рассказывали друг другу про свои болячки.

– Две подряд?! – возмутился парень, лежащий рядом. – Когда меня привезли, всего переломанного, я вообще сутки без препаратов пролежал, а этого уже к операции готовят, – указывая на меня, недовольно хмыкнул он.

Я повернулся к нему лицом и, заглянув в его глаза, увидел то, от чего мне стало как-то не по себе, это была зависть.

«Чему ты завидуешь?!» – вырывалось у меня из нутра, но я сдерживался, чтобы не сказать это вслух… Тому, что я хочу быстрее встать на ноги и отгородить себя от сочувствующих взглядов своих близких и знакомых?! Да будь моя воля, я бы уже сегодня уехал из этого дома терпимости!

Я смотрел в его глаза и видел ненависть к себе за то, что я не был таким как он, но как только я захотел заговорить, я увидел в них испуг, испуг от правды. В палату вошел врач и пара медсестер, и наш диалог не состоялся, оставив между нами множество не сказанного.

– Здравствуйте, – произнес начальник этого царства. И все как один поздоровались в ответ.

– Ну что, Сереж, сейчас будем тебя освобождать, – обратился он к моему возмущенному соседу. – А то ты у нас уже залежался.

– Как?.. Уже? – недоумевая, ответил он.

– Да, уже, – проговорил врач. – Пора, все сроки закончились.

– Вы уверены, что всё срослось? – продолжал он, создавая впечатление страха.

– Уверен, – отрезал доктор. – Не бойся, скоро будешь бегать.

Через секунду Сережу быстро увезли на отпаркованной кровати в коридор, за которым скрывалось его новое будущее.

Все оживились и продолжали травить друг друга историями, лишь одинокий араб у стены, молча, лежал с закрытыми глазами.

В палату вошла девушка в длинной бесформенной юбке и такой же блузке, поверх которой был накинут белый халат, её голова была покрыта длинным платком, из-под которого выглядывали черные волосы, а в ее руке была тряпичная бледно-серая сумка, с оттянутыми под своей тяжестью ручками.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась она и быстро заняла место на стуле у кровати араба. Она что-то произнесла на непонятном мне языке, и все, кто услышал ее, тут же притихли.

Ее внешний вид совсем не вязался с моим городом, но он совершенно не портил её, а придавал ей что-то особенное. Она сидела ко мне в пол-оборота, всецело погрузившись в отрывистую беседу, и не обращала никакого внимания на присутствующих.

Араб разговаривал с ней практически шепотом, лишь немного приоткрыв глаза, в воздухе можно было легко уловить сухой тембр его голоса. Но их разговор нельзя было назвать задушевной беседой, и вскоре непонятный мне язык стих, и араб снова закрыл глаза, а она принялась убираться вокруг кровати и на тумбочке.

Когда с уборкой было покончено, она с легкостью приподняла его, как тяжеловес поднимает штангу, и перевела кровать в сидячее положение, прошла в ванну и, намочив полотенце, оголила его по пояс. Быстрыми движениями она обтерла его, поменяла бельё, и с той же легкость уложила его обратно.

Глядя на её действия, можно было понять, что она проделывала это не в первый раз.

Достав из огромной сумки термос, она принялась кормить его. Их суровые нравы и обычаи не позволяли этого делать, и он, что-то бурча себе под нос, пытался перехватить ложку своей ослабшей рукой и сделать это сам, но она не поддавалась, и вскоре он был сыт и чист.

Она пробыла в нашей компании не больше часа, но оставила о себе очень приятное впечатление. Впечатление хорошей дочери, отличной жены и просто девушки, которая только своим присутствие помогает жить этому старику. С каждой минутой его лицо становилось живее, и тот серый оттенок, который я видел с утра, постепенно исчезал. Когда она ушла, он снова закрыл глаза и погрузился в сон, но уже не в тот, который я видел до этого, это был сон человека с будущим, выраженным на его лице легким румянцем.

Лежавшие напротив, проведя этот час практически в молчании, снова погрузились в разговоры. А мне ничего не оставалось делать, как ждать. Колбы с медицинским раствором уже давно были осушены, и время стало тянуться еще медленнее, словно передо мной поставили огромные песочные часы, намочив в них песок. Мне хотелось как можно быстрее закончить с этим, и я как завороженный смотрел на входную дверь, в ожидании, что вот, еще немного, и за мной придут. Но никто не приходил, и от этого становилось еще хуже.

В палату ввезли измученного Сережу, который всем своим видом показывал перенесенные муки. После того как медсестра исчезла за порогом нашей комнаты, начался перекрестный блиц опрос.

– Серега, ну как ты? – начал самый взрослый из присутствующих.

– Не очень, – ответило страдальческое лицо Сергея.

– А почему не очень?! – возмутился первый. – Теперь ты сам на своих двоих передвигаться можешь.

– Пока нет, врач сказал, что вставать нельзя, мышцы пока слабые.

– Так, вставай, разрабатывай, – хмыкнул парнишка с дальнего угла, но его высказывание на какое-то время осталось без ответа.

Лица на этих трех койках перекосило возмущением и непониманием. Как же надо любить себя, чтобы так беречь, и в итоге всё равно оказаться в больничной кровати на два месяца. Или, наоборот, не любить, чтобы сейчас всем своим видом показывать, что единственное чувство, которое ты сейчас заслуживаешь, это жалость.

– Завтра, доктор сказал, что завтра, – не понимая или не желая понимать эти взгляды, дрожащим голосом ответил Сергей.

– Нуу… – протянул взрослый. – Завтра, значит завтра! – переглянувшись со всеми, высказал он и, вовлекая меня в эту беседу, тут же добавил:

– А ты, что думаешь?

– Ничего, – наблюдая за реакцией Сергея, сказал я. – Меня бы уже здесь не было.

– Вот и я о том же! – еще раз посмотрев на Серегу, глазами полными жалости, расхохотался этот предводитель сломанных ног, на что Сереже больше ничего не оставалось, как сделать вид, что этот разговор его не касается.

Он укутался одеялом и отвернулся к арабу, который все это время наблюдал. Это действие Сергея было оценено, и разговор тут же закончился.

Близился вечер, и за окном солнце начинало уходить в закат, приближая меня к хирургическому столу. Мне оставалось только догадываться, как это будет. Я включил телефон и увидел сообщения с несколькими незнакомыми номерами. Кто это был, я узнал только на следующий день, тогда для меня это были просто цифры без имен, которые интересовались моим здоровьем.

Прочитав сообщения без подписи, я набрал домашний номер, и через пару гудков к телефону подошла мама:

– Алло, – услышал я её голос, как всегда спокойный и размеренный.

Слегка растерявшись, все-таки ожидая, что трубку снимет отец, я быстро протараторил свой ответ, стараясь не выдать себя подавленным голосом.

– Привет, мам, как у вас дела? Что делаете?

Звонки такого плана были очень не похожи на меня, и мама, не скрывая своего удивления, отвечала с паузами раздумий между слов:

– Привет… Все нормально… Ужинаем. А ты? У тебя всё нормально?

– Да, всё хорошо, я просто позвонил сказать, что я буду завтра в обед, – опережая последующие вопросы, ответил я, стараясь держать голос радостным.

– Хорошо, – произнесла она с нотками непонимания.

Разговор нужно было заканчивать, и как всегда я быстро форсировал все предстоящие вопросы.

– До завтра, мам. Пока. Отцу привет, – быстро попрощался я, зная, что это лучше, чем снова услышать: «Ты где?».

– Хорошо, передам. Пока, – сказала она всё тем же недоумевающим голосом, и я вновь услышал гудки.

Я нажал кнопку отбоя связи, и уже начал жалеть о том, что позвонил. Обмануть можно любого человека, кроме матери. У каждой из них существует какое-то непонятное нам, людям другого пола чувство, материнское чувство тревоги, которое лишь по взгляду или интонации голоса может определить, что у тебя проблемы. Я уже представлял, как ей хочется перезвонить мне, чтобы еще раз спросить, нормально ли всё у меня, но я знал, что она этого не сделает, в этом и была цель моего звонка.

«Ладно. Завтра будет день, и завтра буду думать, как объяснить им свой вид…» – пронеслось в моей голове. Сегодня видеть их переживания, и уж тем более видеть их здесь, я точно не хочу.

Я не заметил, как дверь в наше вечернее царство открылась, и в палату вошла медсестра. Обойдя каждого, и спросив как дела, подкрепляя свой приход таблетками, она так же тихо удалилась, оставив мои вопросы без ответа. Мое время тянулось как резина, все сильнее и сильнее, толкая меня на бегство из этого заведения, но мысль о том, что все, кто могут мне помочь – здесь, останавливала мои порывы.

Не выдержав, я вышел в коридор, в котором уже погасили свет, и прошел до стойки, за которой сидела та, молоденькая медсестра.

– Девушка, – обратился я к ней. – Про меня там не забыли? – нетерпеливо высказал я, оторвав ее от телефона.

– Странные вы люди, – улыбаясь моему раздраженному виду, приподнявшись, сказала она. – Что, так не терпится лечь под скальпель?

– А ты думаешь, мне приятно так ходить? – уже совсем не скрывая своего раздражения, продолжал я, готовый распрощаться с этим заведением.

– Думаю, нет, – понимая свою ошибку и изменившись в лице, встав в полный рост, ответила она и, опережая мое негодование, сразу добавила: – О тебе не забыли, операционную уже готовят, и в течение часа за тобой приедут, так что жди.

– Спасибо, – выдавил я, пытаясь загладить свой срыв улыбкой, но вновь нарвался на всеобщий режим.

– А ты сегодня хоть что-нибудь ел? – смотря на меня глазами старшей сестры, перевела тему временная хозяйка этих коридоров.

– Я… Нет, – вспомнив, что кроме двух стаканов чая из столовой в моем желудке ничего не было, неуверенно произнес я, понимая, что совсем забыл про чувство голода.

– Надо было есть с утра, – покачав головой, обеспокоилась она. – Теперь нельзя, так что иди, ложись и жди, скоро придут.

Вопрос вкусных обедов меня волновал в меньшей степени, и я проследовал в свои покои заниматься тем, чем занимался весь день, я проследовал ждать. Войдя в палату, в которой уже давно был погашен общий свет и горели ночники, я увидел, как молодой остряк играл в телефоне, мимикой своего лица повторяя всё то, что там происходило, а лежащий рядом с ним мужчина в гипсовых сапогах читал газету. Остальные вроде как спали или делали вид, но свет над их кроватями был погашен. Я опустился на свое ложе и долго вглядывался в белый, как чистый лист, потолок, разглядывая на нем тени, создаваемые моими соседями, но через несколько минут и их не стало. «Да…

– думал я, изучая это темное помещение… – странная гостиница для прокаженных, потолок которой видел множество обреченных взглядов. Если бы на этих стенах отображались все мысли постояльцев, хорошие – белым, а плохие – черным, то это место было бы еще мрачнее, чем есть на самом деле, и напоминало бы тучное темное здание, всем своим видом отпугивающее случайных прохожих».

Я лежал в полудреме и уже практически засыпал, как в палату ворвался свет из распахнутой двери. Кромешная тишина нарушилась скрипом колесиков от передвижной кушетки, которую втолкнула перед собой медсестра. Подъехав к моему пристанищу вплотную, она тихо скомандовала:

– Раздевайся и перебирайся, поедем лечиться.

– Да это лишнее, – прогоняя сонное состояние, ответил я.

– Такие правила, так что поторопись, тебя уже ждут в операционной, – тем же голосом скомандовала она.

Я подчинился еще одному правилу и, раздевшись, переполз на этот больничный транспорт, укрывшись простыней практически с головой. Медсестра вывезла меня в коридор, и ловко управляя этой колесницей, подкатила её к грузовому лифту.

Коридор был так же затемнен, как и вчера, лишь свет от лампы за столом сиделок освещал его, захватив части потолка и стен. Мы заехали в лифт, и свет практически ослепил меня. Из такого положения всё казалось немного другим. Мы остановились на нижнем этаже, и с той же легкостью моя провожатая вытолкала меня на этом ложе из лифта. Здесь все лампы работали на полную, ослепляли еще больше и заставляли оторвать голову, чтобы посмотреть внутрь длинного коридора. Светлый туннель неизвестности, который казался бесконечным, вынуждающий внутренний страх вырваться наружу и схватиться руками за все возможные предметы, попадающиеся у меня на пути. Своей безразличностью и монотонностью давя на виски, так, что еще минута, и я бы вскочил на ноги и закричал: – Хватит! Это ваши правила, и они не для меня, дальше я сам!

Но моё путешествие кончилось быстрее, чем началось, и сестра быстрым движением припарковала мою кровать к стенке рядом с дверью.

– Жди, сейчас тебя заберут, – сказала она и пошла обратно в сторону лифта.

Я приподнялся и присел на край кровати, прикрывая себя простыней. За дверью послышались чьи-то голоса вперемешку с лязгом железных приспособлений, и только эти звуки давали мне понять, что я здесь не один. «Это не моё место, и мне здесь нужно оставаться как можно меньше… – проносилось в моей голове… – пускай такие, как мой сосед, обитают здесь хоть вечность, это их стихия, но никак не моя».

В конце коридора, словно из ниоткуда, показался силуэт в синей медицинской робе, таком же колпаке и белом халате поверх неё. Это был тот хирург, который осматривал меня и, увидев меня, он ускорил свой шаг.

Подошел ко мне вплотную, в его голосе послышалось явное раздражение:

– А почему ты здесь?! Почему не внутри?! – смотря на меня, возмутился он и, не дождавшись ответа, распахнул дверь операционной.

– Вы тут совсем расслабились? – повышенным тоном обратился он к тем, кто был внутри. И дернув за край кровати, тем самым чуть не скинув меня, показал её угол присутствующим.

– А что такое? – прозвучал не совсем приятный женский голос.

– А вы не видите?! – уже совсем не скрывая своего раздражения, выкрикнул он. – Так выйдете и посмотрите!

– Сколько ты уже здесь? – перевел он взгляд на меня.

– Меня сестра только привезла, – не особо понимая, в чем дело, сказал я. – Не всё ли равно, где ждать, здесь или за дверью.

– Это не тебе решать! – переключая свою ярость, блеснул своими серыми глазами разъяренный врач, но встретив такой же блеск в моих, тут же осекся. – Ты их не выгораживай, – понизив тон, уже оправдывался он. – Правила есть правила, а они на них плюют.

Из-за его спины выглянула женщина лет тридцати, с удивленными большими глазами.

– А нам не сказали, что его уже привезли, – оправдательно проговорила она, покачивая головой.

Доктор окинул её осуждающим взглядом и уже более спокойно продолжил:

– Ну что? Так и будем стоять?! Или прикажете мне его завести!? – Сестра молча прошла в конец моего ложа и, указав мне головой, чтобы я принял горизонтальное положение, взялась за ручки моего экипажа.

Мы вкатились вслед за врачом в такое ожидаемое и не совсем приятное место, называемое операционной.

Внутри находились еще две медсестры, готовившие всякие медицинские приспособления, стерилизуя их в ванночках и укладывая на поднос, и врач в зеленом хлопковом комбинезоне, готовивший шприцы с непонятной мне смесью. Хирург медленно подошел к нему и прошептал что-то на ухо, тот окинул меня беглым взглядом и продолжил наполнять шприц жидкостью. Сестра провезла меня через весь зал и подвезла к столу, который стоял в центре, окруженный яркими прожекторами.

Скомандовав: – Перебирайся! – она подождала, когда я перелезу на этот стол, и отвезла мою перевозку за дверь. Я уселся в центре стола и наблюдал всю эту суматоху со стороны.

Внутри меня включился тот маленький мальчик, который только что расшиб ноги в кровь, и ему сейчас начнут мазать их зеленкой. Тревога и слова:

«Побыстрее бы!» кружились в моей голове вперемешку с картинками из детства, где мама бегает, ищет бинты и вату, а я, молча, наблюдаю за всем этим действием со стороны. Да, я знаю, что сейчас мне будет больно, да, я помню, что будет щипать и жечь, но это уже не важно, и я не выдам этого страха, ведь если дать ему тобой завладеть, то всё потеряно.

Ко мне подошел мужчина в зеленом комбинезоне, как потом выяснилось – анестезиолог, и провел краткий курс того, что он сейчас будет делать. Звучало это довольно просто, чем было на самом деле, да у них вообще, со слов, всё просто.

– Найдем твой нерв вот этой иглой, – указывая на конусную иглу, сантиметра два в длину, томным голосом проговорил он. – Как прострелит, я введу туда наркоз и отключу чувствительность твоего предплечья и руки.

– Готовься, – хлопнув в ладоши и указывая на верх стола, вмешался хирург.

Я удобно улегся, насколько это было возможно сделать на жестком и холодном операционном столе, и закрыл глаза.

«Вот… Еще немного… Еще самую малость… И всё кончится!» – пронеслось в моих мыслях, и я даже улыбнулся самому себе, но уже знакомый голос вновь вернул меня в это кафельное помещение.

– Глаза-то открой! – оборвал мою темноту анестезиолог. – Нам нужно видеть, что ты в сознании.

Резкий свет хирургических прожекторов ослепил меня и заставил искать место на потолке, на которое можно было смотреть, не щурясь.

Мысли бегущей строкой пробегали у меня в голове, я не мог уловить их значение, улавливая лишь их окончание, в воздухе витал спиртовой запах медикаментов, и всё вокруг стало казаться мне нереальным.

Такая же резкая боль, как и ослепляющий меня свет, пронзила мою шею, вмиг сбив мое ровное дыхание, и это означало, что все началось. Острая, кричащая боль, которую надо было стерпеть и не выдать.

Анестезиолог начал искать заветный нерв, что отвечал за мою левую сторону, и эти поиски показались мне вечностью. Вонзал иглу в новые и новые места, у меня создавалось впечатление, что он там что-то рисует, и этот рисунок был огромен.

С периодичностью в секунду спрашивая меня: Есть прострел? – он всё глубже и глубже протыкал мою шею, прокручивая иглой как отверткой в стене, но прострелов не было, и он продолжал искать.

Это продолжалось минут десять, и мои ответы: «Нет!» – давались мне всё труднее и труднее. Уже не обращая внимания на них, он начал следить за рукой в надежде, что на моё «нет!» она все же дернется и покажет ему «да!», но это не происходило. Из-за его спины раздался возмущенный голос хирурга.

– Ты еще не устал? – спросил он его, подойдя к нам ближе и свесившись надо мной.

– Нет, мне уже и самому интересно, его найти, – ответил тот, продолжая ковыряться в моей шее с болезненным азартом в глазах.

Хирург отступил назад, и все продолжилось снова.

– Вот он! – через мгновение воскликнул этот недоучка, смотря на то, как моя рука поддергивается.

В ответ мои глаза говорили всем присутствующим: «Нет!», но это мало кого волновало, и он, шприц за шприцом, начал вливать в меня наркоз, который с той же силой выплескивался обратно.

– Хватит! – останавливая всё это безумство, прокричал доктор и, схватив этого безумца за руку, скомандовал: – Сестра, готовьте общий наркоз, пора начинать.

Через секунду возле меня возникли аппараты с всевозможными проводами и датчиками, к которым меня начали присоединять с размеренной последовательностью. Все медсестры выполняли свою работу, четко зная, кто, что должен делать, и лишь раздосадованный анестезиолог, отойдя в сторону, что-то бурно выговаривал моему спасителю. Еще секунда и я был подключен к этим железным квадратным наблюдателям.

– Ну, а теперь поспи, – как-то по-отечески проговорил доктор, надевая маску на моё лицо. – Скоро всё кончится.

Снотворный газ начал проникать в мои легкие с быстротой размеренных вдохов, и бороться с ним уже не было никакого смысла, да и сил мне оставалось лишь на то, чтобы закрыть глаза как можно крепче. Я погрузился в самый что ни на есть глубокий сон, который поглотил меня и растворил в себе.

Я чувствовал, как просверливают мои кости, как вкручивают в них болты, я чувствовал всё, что происходило со мной, но это было настолько неважным и отдаленным, что можно было даже испугаться такому безразличию.

Мне снился сон, как и тогда я помню его практически наизусть, и он завладевал мной всё больше и больше, сон, в котором я падал всё дальше в непонятную черную бездну, из обрывков воспоминаний и знакомых мне лиц. Меня словно кто-то тащил за ноги вниз, а я, пытаясь ухватиться руками за воздух, отчаянно сопротивлялся всему этому карнавалу обрывков памяти. Родители, друзья, знакомые – все их лица кружились вокруг меня, создавая водоворот, и каждый из них пытался что-то сказать мне, но, не успевая, сменялся следующим. Это был очень странный ночной сеанс, на который я попал случайно, и мне было оставлено место в главном ряду.

Но вдруг резко всё изменилось и стало черным – ни лиц, ни голосов, ничего вокруг, лишь кромешная тьма и безумно спокойная тишина. Единственный голос, который доносился издалека, становился всё ближе и ближе, постепенно перерастая в крик.

– Дыши! Дыши! Дыши! – слышал я уже отчетливо, но не мог сделать и глотка. Я словно ныряльщик, переоценив свои силы, нырнул так далеко, где никогда не был и, растерявшись, остановился. Голос же становился слышен всё отчетливей – громкий голос моего друга, который уже давно перешел в крик, начал сопровождаться звоном в ушах.

На тот момент мне показалось, что прошла целая вечность в этом свободном падении, но это были лишь секунды.

– Дыши! Дыши! – слышал я снова и снова, и тот я, который был заперт в черноте своего сознания, начал карабкаться наверх, отталкиваясь от чего-то нереального и невидимого. Хватка, которая меня тянула вниз, начинала постепенно ослабевать, и я всё быстрее и быстрее взбирался вверх к чему-то доброму и такому родному, что это чувствовалось всеми частицами моего тела.

Всё кончилось практически так же, как и началось, только спокойные лица вокруг меня, когда я засыпал, сменились тревожными. Я очнулся от ударов ладонями по моему лицу, и из последних сил пытался открыть глаза, чтоб поймать эти руки. Но тело не слушалось, и мне оставалось лишь смотреть сквозь узкие прорезы глаз на всех этих возбужденных врачевателей.

С пониманием, что я пришел в сознание, по операционной пронеслась череда вздохов облегчения и радостных возгласов.

– Слышишь меня? – склонившись над моей головой, произнес доктор, чье лицо покрывали капли пота. – Ты меня слышишь?

В моих ушах стоял безумный звон, но я смог расслышать его вопрос и кивнул ему в ответ.

– Всё кончилось, – выдохнув, продолжил он, осуждающим взглядом посмотрев в сторону анестезиолога. – Сейчас тебя отвезут в палату, постарайся час не спать. С тобой посидит сестра.

Не понимая, что он хочет этим сказать, я продолжал кивать, пытаясь вытащить себя из этого коматозного бреда.

Быстро отсоединив меня от этих коробок, к моему столу припарковали перевозную кровать, на которой меня привезли. Медсестра помогла мне перебрать обратно и, укрыв меня простыней, вывезла из операционной.

Что со мной произошло той ночью, мне поведали только с утра и то намеками, и после того, как я восстановил весь этот драматичный спектакль в своей голове.

Меня оттранспортировали обратно, всю дорогу пытаясь разговорить меня, но мои глаза так и хотели закрыться. Ощущение, будто я не спал целую вечность, нахлынуло на каждый сантиметр моего тела, но я следовал советам врача и отчаянно сопротивлялся.

Вокруг ничего не изменилось, всё те же коридоры, всё тот же лифт, все оставалось таким же, как и на пути сюда, только изменилось моё понимание всего этого дома для недугов. Врач был прав, всё кончилось, осталось только встать на ноги, распрямить спину и выйти из этого храма беспомощных. Везущая меня сестра пыталась завязать со мной какой-то разговор о том, откуда я, как такое со мной приключилось, лишь бы держать меня в сознании, и я неохотно отвечал ей, в следующею секунду забывая предыдущий вопрос.

Транспортировав меня в палату, она помогла мне перебраться обратно в койку, включила ночник и весь час просидела рядом, так и не дав мне уснуть. Я даже не заметил, как она ушла, закончив свои расспросы и выключив свет; я уснул, даже не сказав ей спокойной ночи. Я больше никогда её не видел, и наутро с трудом вспоминал её лицо, но она оставила о себе хорошую память и самые приятные воспоминания.

Каждое больничное утро похоже одно на другое, меняется только дата в календаре, погода за окном и постояльцы.

Меня разбудили очередные утренние разговоры моих соседей, и лучи уже теплого солнца, проникающие через окно, окончательно открыли мои глаза. Я стащил с себя одеяло, приподнялся и, разглядев себя, понял, что в принципе ничего не изменилось, только перевязка из бинтов сменилась жесткой ортопедической повязкой. Оглядев присутствующих, я вскочил на ноги и прошел до припалатной ванны, быстро умылся одной рукой и вышел в коридор, направляясь к кабинету моего лечащего врача. Я застал его практически на выходе и, увидев меня, он заулыбался. Быстро выписав мне направление на рентген, он всем своим видом показывал, что торопится, но у меня были вопросы без ответа, и я с удовольствием их задал.

– Что со мной случилось ночью? – забирая лист с направлением, спросил я, вспоминая его запотевшее лицо.

– Ничего особенного, – отведя глаза, быстро проговорил он. – Такое бывает, редко, но бывает – анестезиолог перестарался с наркозом.

– Ясно, – не понимая, что значит слово «перестарался», удивился я.

Словно зная, о чем я спрошу его дальше, он тут же постарался перевести тему.

– Сейчас у тебя всё в порядке? – заинтересовано вглядываясь в меня, пробормотал он.

– Не совсем, – еще поднявшись с кровати, я понял, что все тело ломит. – Я не чувствую руки.

– Это нормальное послеоперационное явление, к обеду отойдет, – ответил он, улыбаясь, и, указывая мне на часы, добавил: – Мои рабочие сутки закончились еще вчера, так что, поторопись, сделай рентген и обратно ко мне.

Я торопился не меньше его, и уже через двадцать минут я снова стоял перед ним со снимками в руках.

– Всё отлично, – прислонив снимок к окну, гордо произнес он. – Всё отлично встало на свои места, – радовался он проделанной работе и, отложив снимки в сторону, взглянул на меня: – У нас останешься или будешь писать отказной?

– Буду писать, – ответил я, радуясь, что еще немного, и я буду по ту сторону этого здания.

– Силен, – посмотрев на меня с непонятным мне уважением, хмыкнул он. Тогда иди и собирайся, а я пока подготовлю все документы.

Не веря тому, что всё кончилось, я выскочил из кабинета, сияя всем прохожим своей улыбкой.

Зайдя в палату, я обнаружил всё ту же картину, с теми же лежащими персонажами.

При виде меня они оживились.

– Как прошло? – спросил самый взрослый, лежащий посередине.

– Хорошо, – ответил я, уже сидя на своей кровати и достав телефон.

– С тобой вчера всю ночь сестра сидела, это хорошо? – пытаясь получить отрицательный ответ, продолжал он.

– Это нормально, – резко встав, я прошел обратно к выходу, понимая, что здесь поговорить мне не удастся.

В воздухе повисла секундная тишина, и за закрытой за собой дверью я услышал:

– Неделю, точно, с нами пролежит, – прозвучал убедительный голос Сергея. – В таком виде о доме можно забыть.

Я набрал телефон Олега и сказал, что через час буду ждать его внизу, на что услышал лишь его: «Хорошо». Незаметно ко мне подошел врач, уже переодетый в уличную одежду, с портфелем и моими бумагами в руках.

– Собрался? – все так же улыбаясь, произнес он, похожий в этой одежде на банковского служащего. Он оказался моложе, чем я думал, и его холеный вид, с густой шевелюрой и аккуратной бородкой, был отличным дополнением такого наряда.

– Нет, за мной заедут только через час, – ответил я, собираясь задать вопросы о моём будущем, но он меня опередил.

– Я оставлю бумаги у дежурной медсестры, – сказал он, всем своим видом показывая, что опаздывает. – Она тебе всё объяснит и даст мой номер телефона, на всякий случай. Выздоравливай, и больше не падай.

Мы обменялись рукопожатием, и он удалился дальше по коридору, а я пошел собирать свои вещи.

– Ты куда? – возмутился Сергей, глядя на то, как я укладываю тренировочный костюм обратно в пакет и натягиваю комбез.

– Домой, я же сказал, что я тут ненадолго.

– Как? Отпустили? – продолжал недоумевать он.

– А я и не спрашивал, – уже не скрывая своего смеха, сказал я, оглядывая свое ночное пристанище.

– Как не спрашивал? Разве так можно?

– Можно, и даже нужно, – оглядев всех присутствующих гордым взглядом, произнес я, и уже рядом с открытой дверью добавил: – Всем удачи, прощайте, даст бог, НЕ свидимся.

То, что происходило за закрытой за мной дверью, меня уже мало волновало, и их приоткрытые рты еще долго смешили меня, но это был их выбор, и он тоже нуждался в понимании.

Нашел медсестру за ее стойкой, мы с ней быстро решили всю бумажную волокиту и, накинув на плечи олимпийку, чтобы не привлекать взгляды присутствующих, я спустился вниз и нашел место на лавочке возле входа. Складывалось такое впечатление, будто бы ничего и не было, и всю эту историю я увидел в утренних новостях по телевизору, а сюда приехал кого-нибудь навестить. Лишь немая боль во всем теле напоминала мне о последних сутках. Мне оставалось последнее: правильно рассказать обо всём родителям, которые до сих пор думают, что со мной всё в порядке. Меня подлатали, и теперь все зависело от меня самого, и мне оставалось лишь побороть всю любовь к себе и снова встать на ноги, чтобы быстрей окунуться в те незабываемые ощущения свободы, которые хоть и привели меня сюда, но уже основательно заняли своё место в моей голове.