Читать книгу Божественная комедия. Рай - Данте Алигьери - Страница 5
Песнь четвертая
ОглавлениеПродолжение рассуждения Беатриче о степенях блаженства и свободе воли.
1. Меж двух равно далеких вкусных блюд[40] —
Граница для решительности всякой;
Ослу между двух копен выбор в труд.
4. Меж двух ягнят остался б одинако,
За кем погнаться, не решившись —
А меж двух серн охотничья собака, волк,
7. И я так в нерешительности смолк;
Свою Владычицу спросить не смея,
Мои сомненья взять не мог я в толк.
10. Я был безмолвен; лик мой тем яснее
Мое недоумение явил,
Как если б речь о том я вел пред нею.
16. Сказала мне: «В тебе подъемлют споры
Два рода мучащих», тебя сомнений;
Ты их страшишься вверить разговору.
19. Ты молвишь: чем заслуга малоценней,[42]
Коль скоро, при насилии свершенном,
Пребудет воля чистой тем не меней?
22. Другой вопрос: ты в мнении с Платоном
О преселении на звезды схож,
Коль скоро дух с земным простится лоном;
25. И как обоими равно гнетешь
Ты разум свой, то раньше уясним мы
Сомненье то, в котором боле ложь.
28. Обожествясь всех боле, серафимы,
Два Иоанна и сама Мария,
И Моисей, и кто всех выше чтимы, —
31. Витают в том же небе все святые,
Не долговечней в счастье и не кратче,
Чем ведшие с тобою речь другие.
34. Но в круге высшем все ж, различно знача,
Они располагаются различно,
Дух вечный меней чувствуя иль паче.
37. В тех, что объемлет этот круг первичный,
Тебе нижайший их отдел показан,
Их меньшей добродетели приличный.
40. Зане ваш дух вещественностью связан,
И путь один, доступный пониманью,
Вам чрез посредство внешних чувств указан
43. Вот почему, к вам снисходя, Писанье
Вам кажет правящую Божью силу
Десницей Вышнего, – в иносказанье.
46. Вот почему оно изобразило
В подобье плотском спасшего Товита,
И Михаила тоже, и Гавриила.
49. Так видишь в рассуждении души ты,
Что мысль Тимеева другого рода,
(Когда иного смысла в ней скрыто)
52. Коль он в возможность верует восхода
Души в тот мир, где ранее витала,
Чем с формой сопрягла ее природа.
55. Но если речь его и недосказала
Всего и смысл сокрытый в ней остался,
Насмешек не достоин он нимало.
58. Сказав: след их влиянья возвращался
К светилам тем иль честью иль позором,
До цели правды лук его касался.
61. И заблужденьем стало то, которым
Мир приведен был скоро к поклоненью
Юпитеру, Венере, звездным хорам.
64. Не вредно столь второе заблужденье:
Ты от меня, твоим сомненьям вверясь,
Не станешь в столь пространном отдаленье.
67. Что наша правда, вашей правдой мерясь,[43]
Для ваших взглядов кажется вам лживой,
Ученье веры то, не злая ересь.
70. Но так как эту б истину могли вы
Понять, – исполню я твое желанье,
И станет ясно все тебе на диво.
73. Коль кто насильем принужден к деянью,
Страдательно покорствуя, то все же
Ему насилье то – не оправданье.
76. Не гасит волю сила, уничтожа;
Зане с огнем, на зло ветрам и вьюгам,
Несущимся горе, в нас воля схожа.
79. Такая воля век не будет другом
Насилью! Но так сделать не умела
Чета, что первым сим объята кругом.
82. Когда бы воля их осталась целой,
Как до конца пребыли тверды строго
Лаврентий на решетке, муций, смелый, —
85. То, чуть освободившись, на дорогу
След этой волей был бы им указан;
Но смертных с волею такой – немного.
88. Коль принял ты, – как сделать ты обязан —
Мои слова, – то, верно, устранили
Они всю ложь и узел твой развязан.
94. Вложила я в твой ум, как аксиому,
Что дух блаженный быть не может лживым,
Всегда первичной истиной влекомый.
97. И перед разумом твоим пытливым
Могла любовь Констанцыи к покрывалу
Моим речам быть противоречивым
100. Нередко и с тобою, брат, бывало:
Опасности бояся малодушно,
Чего не надо, делал ты, пожалуй.
103. И Алкмеон так сделал благодушный,
И нечестивым стал из благочестья,
И мать убил свою, отцу послушный.
106. И вот к чему твой ум хочу привесть я:
Коль сила с волей заодно, – верховной.
Такой проступок не оправдан местью.
109. Назло согласья в воле безусловной
Нет: но она согласна, быть отказом
Своим бояся более греховной.
112. О воле безусловной так рассказом
Пиккарда говорит, я ж про другую
Речь повела; мы обе правы разом.[45] —
115. Так, мир неся и душу мне чаруя,
Текли того источника струи,
Что правду зарождает в нас любую.[46]
121. Моя любовь не столько укрепилась,
Чтобы воздать тебе; пусть все Могущий
И зрящий все воздаст тебе за милость.[48]
124. Наш ум не сыт ничем иным, как сущей
Во веки истиной, пред коей ложным
Предстанет всякий призрак, нас влекущий.
127. Как зверь в берлоге, так умом тревожным
Почием в ней мы, и успокоенье
Вне этой правды, станет невозможным.
130. Так, у подножья истины сомненье[49]
Родится и дарует смертным силы
Вздыматься на ступень вслед за ступенью.
133. Вот что меня зажгло и окрылило
Вас вопросить, Мадонна, да ответом
Я уясню все, что темно мне было.
136. Хочу я знать: нарушенным обетам
Возможно ль возмещение какое
Делами, что столь ценны в царстве этом? —
139. Она взглянула на меня с такою
Любовью, в искрах глаз ее открытой,
Что, побежденный, пристыженный вдвое,
142. Поник я взглядом в землю, как убитый.
40
В басне Буридава (схоластика XIV века) осел между двумя связками сена умер с голоду от нерешительности, за которую приняться.
41
Даниил угадал сон, виденный Навуходоносором, ранее, чем царь рассказал ему его, и этим спасся от его гнева, которому подверглись неумевшие это сделать халдейские мудрецы.
42
Данта мучают сомнения двоякого рода: второе, разрешаемое сначала, – не подтверждает ли размещение блаженных душ по планетам учение Платона, выраженное в «Тимее» и состоящее в том, что каждая душа возвращается после смерти к той звезде, где она обитала в своем доколыбельном существовании (ст. 22–24). Беатриче объясняет, что о приурочении души к известному месту или увеличении и уменьшении сущности блаженства здесь не может быть и речи (ст. 26–48, сравн. ИИ, 70 – 008). Серафимы, «обожествись всех более» – che piu s'india, – а равно св. Дева и высшие святые находятся собственно в одном и том же Эмпирее (ст. 34), где они блаженно н вечно (ст. 33) обитают. Лишь различная степень погружения в созерцание Божества видимо символизируются для Данта их расположением по различным кругам (ст. 35–39, сравн. XXVIII, 106), что служит лишь образом, подобным тем, к каким прибегает св. Писание, приписывая Богу руки и ноги, или изображая ангелов в человеческом виде (ст. 40–46). Поэтому, если учение Платона принимать буквально, то оно ложно (ст. 49–54). Но если это учение лишь образно говорит о влиянии известных планет, под которыми находится душа, и о том, что она возвращается к ним в смысле принесения им известной доли совершенства, достигнутого под их влиянием, – то в учении Платона есть нечто ценное (ст. 55–59). Здесь, таким образом, Дант повторяет глубоко укоренившийся в его современниках взгляд об астрологическом влиянии в смысле индивидуальной степени забот. Провидения о каждой отдельной человеческой личности, – причем совершенно серьезно предостерегает от поклонения звездам (ст. 61–63). Читатель видит, как он проводить тонкую границу между учением о всеобщем блаженстве праведников и личном возмездии по, заслугам (утверждаемым Писанием и церковью, Иоан. 14, 2, I Корине. 15, 41); это вызвало одного из старых его комментаторов Ландино на сравнение их с сосудами различной величины, которые все одинаково полны, хотя больший вмещает большее количество жидкости, чем другие.
43
Сомнение в том, вполне ли справедливо небо в каждом отдельном случае, истекает из веры в его общую справедливость, а потому не должно считаться ересью и вполне законно. «Наша правда» есть правда Бога, который, как говорит предыдущая песнь, «уподобляет себе всю свою свиту».
44
Это истекает из согласования учения о свободной воле, изложенного в Чистилище, песнь XVI. 70 и XVIII, 19–75 с положением Аристотеля и Фомы Аквинского, что воля имеет врожденную способность противления и что всякий поступок, сделанный во избежание опасности, есть ответственный акт свободной воли. Поводом к этому сомнению является Констанция, которую Пиккарда в песни 111, 115, назвала внутреннее невинною. Смысл ответа, что вынужденные волевые акты будут признаны непроизвольными лишь в той мере, в какой они являются инстинктивным уклонением от опасности, при чем воля сама по себе оставалась ненарушимо направлена ко благу. С другой стороны, эти акты как бы произвольны в том отношении, что воля, «избегая большей опасности», стремилась к меньшей. Такое различение, по Аристотелевой этике, допускает относительную извиняемость, но все таки безусловную виновность таких causae roixtae, с чем согласен и Фома Аквинский. О свободе воли см. в след. песни ст. 19–24. 103. Об Алкмеоне см. прим. к п. XII, «Чистилища».
45
Теперь излагается первое сомнение Данта, касающееся специально обитательниц Луны. (19–21). Если они отторгнуты от своего обета насилием, то в чем их вина, о которой идет речь в песни III, 30 и 57 ст.?
46
Т. е. слова Беатриче, которая, созерцая постоянно Бога, все что говорит, почерпает из Него.
47
Любовь Первоисточника любви – Беатриче, как олицетворение божественной благодати.
48
Т. е. пусть Бог тебе возместит все то, что ты отдала мне своим словом.
49
Человеческая пытливость рождается из естественной любознательности и жажды Богопознания; поэтому «сомнение родится у подножья истины» и есть вполне законное средство для увеличения познаний.
