Читать книгу Статус: все сложно - Дарья Белова - Страница 10

Глава 10

Глеб.

Я еще как дебил стоял на крыльце ЗАГСа и пялился туда, где несколько минут назад была ее машина. Если присмотреться, то можно увидеть следы от покрышек. А раньше они ее пугали.

Медленно подхожу к своему Поршу, сажусь. Прикрываю глаза. Головная боль не отступает, а накатывает с новой силой. Мне будто дали небольшую передышку, чтобы я смог побыть с Милой. И снова она – сильная боль, когда невозможно даже посмотреть в сторону.

Я снова в той машине, а впереди синий Ягуар и ярко-рыжая МакЛарен. Два соперника, два хищника. Наблюдаю со стороны, как зритель. Долбанный зритель, который ничего не сделал, чтобы предотвратить аварию. Я мог. МОГ! Огонь окутывает своими языками сначала капот машины, потом движется на кузов и вспыхивает за секунду. Взрыв. Треск. И горький запах воспоминаний.

Я открываю глаза и всматриваюсь вдаль. Считаю до десяти. Мила как-то говорила про этот счет. Как ни странно, но помогает. Дыхание тоже пытаюсь восстановить, оно сбилось и стало частым, что сердце может выпрыгнуть из груди, сдавливает грудную клетку, и я невольно потираю ее, мысленно прося оставить все на своих местах.

Эти картинки, которые проносятся передо мной быстрым потоком, возвращаются ко мне при любой головной боли. Раньше они были частыми. Просыпаешься ночью, а видишь этот огонь перед глазами. Ты все еще там, на той трассе. И убежать нельзя, и помочь нельзя. Уже. Со временем приступы стали реже. Было время, когда я забыл даже про них. Нет, не воспоминания, а жуткие картинки аварии и головную боль, что была предвестником. И вот снова…

Еду до ближайшей аптеки за таблетками и бутылкой воды. Прошу сразу два блистера.

– Вообще, они по рецепту, – голос провизора милый. Девчонка, скорее всего студентка какого-то медицинского ВУЗа.

– Понимаю. Дома оставил, – выдавливаю чарующую улыбку. Готов уже на все, лишь бы получить дозу.

Она долго всматривается в меня. Пытается что-то понять. На моем лице вся скорбь. И среди всего этого великолепия она видит отголоски той нестерпимой боли, что девчонка сжалилась и пробила мне два блистера моего спасения.

Выпиваю залпом сразу две таблетки и устало бреду к машине. Криво припаркованной. Даже забыл на сигналку поставить.

Телефон в машине, тоже про него забыл. Когда так болит голова, ты не можешь ни о чем другом думать, только о тех спасительных таблетках. Чтобы те воспоминания и страшные картинки остались в прошлом. И никогда больше не тревожили.

Набираю Лиле, как и обещал. Трубку берет не сразу. Но все равно рада меня слышать. Странно, что раньше мы не общались, даже не помнил ее голоса. А когда все случилось… Я снова прикрываю глаза.

– Глеб? – на заднем фоне детский голос что-то хочет, зовет маму, чтобы та обратила не него свое внимание. – Тим, подожди, дядя Глеб звонит.

– Привет, – выдавливаю из себя слова, как те таблетки из блистера. – Заеду?

– Конечно! О чем речь? Я как раз обед приготовила. Твой любимый пирог. Тим, нельзя! – какой-то шум и звук падающей тарелки. Та, вроде не разбивается.

Мы отключаемся одновременно. Я еще несколько минут сижу с закрытыми глазами, считаю, представляю себе ласкающее море, пение птиц, что там еще в медитации говорили? Уже и не помню. Я всегда засыпал.

Боль снова стала отступать, на виски уже не так давит, и я могу ехать.

Завожу двигатель. Он не такой приятно урчащий, как у Ягуара. Того вспоминаю с любовью и грустью, а еще с нотками злости и обиды. Подвела меня моя малышка. Хотя подвела она не меня, а его.

– Ты тоже моя малышка, – погладил я оплетку руля.

Дом Лили находится в спальном районе. Не таком старом и тухлом, как некогда был у Марата. Совсем нет. Это новый район Москвы, с высокими домами и шлагбаумом во дворе. Практически не придраться.

Паркуюсь возле подъезда. Сегодня повезло, тот тип, что вечно криво паркуется на этом месте, закрывая съезд, поставил свою тачку в другое место. Увидел его белую бэху, как только заехал на территорию двора.

Набираю красивые цифры на домофоне и жду ответа. Противный треск звонка еще бьет по ушам и хочется прикрыть их, может, так звук станет тише.

Лиля открывает дверь, даже не спросив, кто там. Получит у меня выговор.

Лифт чистый, в подъезде не воняет мочой. Снова провожу параллели с тем домом, где Лиля с Маратом вечно зависали.

Я вытащил ее оттуда, друг. Теперь у нее все хорошо. Интересно, а что бы ты сказал, если увидел этот дом, этот подъезд, квартиру? Наверное, удивлялся, восхитился. Тебе так понравилось все, что ты видел у меня дома. А что бы ты сказал, узнав, что у тебя растет прекрасный сын?

Дверь уже открыта, а Лиля стоит с Тимом на руках и ждет, когда откроются створки лифта. Их голоса я слышал еще находясь там.

– Скажи привет дяде Глебу, – обращается она к сыну.

Тот уже тянет ручки, утыкается мне в шею и обнимает.

– Привет, – картаво здоровается мальчишка.

У Тима темные волосы, которые вьются на концах, и они выглядят милыми и очаровательными. Правда с такой прической он становится похож на девчонку, но Лиля наотрез отказывается стричь короче. Потому что “так было у Марата”. Тим пошел в него: темные волосы, карие глаза, наивный взгляд, который превращался в грозный, стоит убрать его любимую игрушку. Ему через пару месяцев исполнится три года. Совсем мальчишка, ребенок. Который с самого своего рождения не видел отца. Его друг совершил ошибку, из-за которой его и не стало.

– Да проходи ты уже. Что встал в дверях? Или ты как всегда на пять минут, Навицкий? Совсем гордым стал, да, бизнесмен? – подкалывает она меня.

Прошло больше месяца после аварии, когда я решился набрать Лиле. Мне очень хотелось извиниться. Чувство вины было оглушительным. Я засыпал и просыпался с ней. Жил с ней. Живу.

Лиля ответила на звонок сразу. Может потому, что звонил уже не со своего номера. Я его просто поменял. По крайней мере, мне хочется так думать. Голос был убитым, низким и хриплым. Это терзало меня сильнее, топило, грубо окуная мою голову в ту жу вину и не давая вырваться и сделать вдох.

Мы встретились в каком-то дешевом кафе, где даже не удосужились нанять официантов. Нам пришлось заказывать у кассы вонючий кофе и старые эклеры. От них пахло затхлостью и плесенью. Но это место выбрала Лиля. Я не стал ей перечить. Просто пришел, куда сказали. Глупо. Надо было позвать ее в нормальное кафе.

Она была поникшей, спина сгорблена, а лицо белое. Под глазами залегли темные круги. И это не от одной бессонной ночи. Так она теперь выглядела. От той задорной и очаровательной девчонки не осталось ничего. Даже запах стал другим. Нет больше свежести, что я чувствовал. Пахло старой одеждой и потом. Было ли мне противно? Безусловно. Ведь Глеб Навицкий никуда не делся. А потом… Она такая из-за меня, из-за того, что произошло. Она потеряла близкого человека, который о ней заботился, который спас ее от тех гопников. Она была счастлива, пока я не вмешался.

Мы говорили долго. Лиля плакала, а я пил. Потом молча сидели и смотрели в окно. Было начало лета и светило солнце, оно клонилось к закату. Но мы мерзли. Она куталась в свитер, а у меня была неизменная кожанка. Иногда мне казалось, что запах дыма, огня и топлива въелся, и ничем его уже не смыть. Он въелся в мою душу.

– Я беременна, Глеб, – севшим голосом произнесла Лиля, – представляешь, думала сделать аборт. Ведь у меня нет денег, нет своей хоть и маленькой, но комнатки, нет ничего. Даже работы, и то нет. Я одна. А потом. Я вспомнила Марата, его улыбку, как он смеется. На ужин он любил жареную картошку с луком. Так просто. И я готовила ее ему. Его любимый напиток – крепкий черный чай с тремя ложками сахара, – Лиля первый раз попыталась улыбнуться, получилось натянуто и искусственно, – если бы ты только знал, что за приторная гадость получается! А еще он очень любил свою машину. Знаю, ты всегда называл ее ведром. Марат ее выиграл в карты у какого-то парня во дворе. Тот, в свою очередь, купил ее на каком-то аукционе. Одни легенды. Никто уже и не знает, что из них было правдой, а что вымыслом. Но он дорожил ей. Как и дружбой с тобой. Каждый вечер Марат рассказывал про тебя, как вы сидели в баре и о чем-то разговаривали. Непринужденные беседы парней, о которых никогда не расскажешь девушке. Но он мне все говорил. Доверял. Подарок тебе на день рождение искал. Даже сильно психанул, когда на каком-то сайте его обманули. Марат был довольно доверчивым, открытым. И попал на мошенников. Они забрали деньги, а заказ так и не привезли. Расстроился он тогда жутко.

Лиля все говорила и говорила. Будто до этого она долго молчала. Хотя, это, наверное, так и было. После ее слов я понял, что плохо знал своего друга. Я так и не успел его по-хорошему узнать.

– В тот вечер, – Лиля запнулась, шумно сглотнула, но голос не прекращал дрожать, – я почувствовала, что что-то случится. Глупо, наивно. Марат только посмеялся. Мне было обидно, что он не прислушивается. А это чувство, оно было такое черное, грозовое, нависло над нами и никак не уходило в сторону. Я поэтому так просила его не участвовать в гонках. Если бы я знала, что так все закончится, не пустила бы никуда его. Какая же я дура!

– Это моя вина, Лиля. Не бери на себя мои грехи.

– О чем ты, Глеб?

– Если бы я не поменялся с ним местами, – тут запнулся я, вспомнив наш последний разговор.

– Глеб, – она накрыла мои холодные руки своими такими же холодными, – не ты был за рулем той машины, понимаешь?

– Нет. – Коротко ответил я и вырвал свои руки. Мне очень хотелось их согреть, но я не знал как.

Мы выпили по две чашки ужасного пойла, которое они называли капуччино. Мой эклер так и остался несъеденным. Лиля же сделала пару укусов и откинула его в сторону. Ей тоже кусок в горло не лез или все-таки почувствовала затхлый запах пирожного?

– Не делай аборт, прошу, – мой голос такой тихий и жалкий, в нем не сразу узнаешь Глеба Навицкого, наглого мажора, который гонял по трассам.

– Нет, Глеб. Не сделаю. Я просто поняла одну вещь. Банально, но это частичка Марата. Моя и его. Как я могу так поступить? Это ведь все, что у меня осталось от него. И я, – пытается взять себя в руки. Лиля откинулась на спинку стула, противно скрипнув, и уставилась на меня серьезным, уверенным взглядом. Так смотрит женщина, готовая защищать свое, своего ребенка. – Я сделаю все, чтобы у него было все. Я буду его любить, заботиться о нем, быть ему всем, чтобы он вырос прекрасным человеком. Я сделаю все, чтобы мы ни в чем не нуждались. Я просто обязана, у меня нет другого выхода, понимаешь, – теперь она наклоняется ко мне, в голосе отчаяние, смешанное со злобой. Она злится не на меня, нет. Она злится на этот мир, который так несправедлив.

– Лиля, я тебе помогу. Ты правда ни в чем не будешь нуждаться. Я тебе обещаю.

– Хм… Навицкий, ты же хочешь это сделать из-за своего чувства вины.

Опускаю взгляд. Она попала в точку. Эгоистично хочу откупиться.

– Нет, Глеб. Ты не виноват. И Марат не виноват. Хотя, может, виноваты все. Но я не приму от тебя ничего.

– Почему?

– Хочу все сама.

– Глупое решение.

– Возможно.

– Тогда примешь мое предложение. Я не говорю, что буду тебя обеспечивать. Я просто тебе помогу. Квартира, роды, что там для ребенка нужно?

– Нет! – Лиля встала и ушла.

Спустя несколько месяцев я встречал ее из роддома. На руках у нее был маленький синий сверток весом чуть больше трех килограмм, а ростом всего-то пятьдесят сантиметром. Она назвала его Тимуром.

В коридоре стоит большая машина. Мерседес. Я его подарил Тиму на два года. Как он радовался такому подарку. Но Лиля тогда посмотрела на меня исподлобья. А вечером меня ждал серьезный разговор. Машин она теперь боялась, как огня. Поэтому и квартиру мы с ней выбирали, чтобы и сад, и школа, и поликлиника, даже ее работа, находились рядом. Она никуда не хотела выбираться, если предстояло ехать на машине. Только пару раз мне удалось ее уговорить съездить в подмосковный отель отдохнуть.

– Смотри, что у меня есть? – Тим приносит мне радиоуправляемую машинку. Красная феррари. Удивляюсь, потому что я такую точно не дарил. А больше не от кого.

– Уау! Дашь погонять?

– Нет! – последнее время Тима стал жадничать. Но это нормально для его возраста.

– А вместе с тобой можно? Я просто посмотрю? – не отстаю я.

– Ладно, – как-то грустно ответил Тим.

Лиля наблюдает за диалогом, она сложила руки на груди и облокотилась на косяк двери. На лице довольная улыбка.

– Сначала обед, мальчики, – уходит, забросив кухонное полотенце себе на плечо.

Квартира, которую я им снимаю совсем небольшая. Здесь только маленькая гостиная, спальня и маленькая кухня. От других вариантов Лиля отказалось. По ее словам, она влюбилась в нее с первого взгляда.

На кухню мы заходим с Тимом вместе. Он держит меня за руку и показывает, куда мне надо сесть. Сам же пытается залезть на высокий стул. Конечно же не справляется и начинает хныкать, а Лиля помогает.

В такие моменты мне тепло. Нет, это не моя семья, и я понимаю отчетливо. Но почему-то как-то щемить в груди начинает. Мила говорила, что я как морской камень. Изначально шершавый и неровный. И его просто надо обдать морской волной. Несколько тысяч раз, чтобы сгладить. Камушек должен стать обтекаемым. Так оно и есть. Эти волны происходили и на этой кухне в том числе.

Едим в тишине. Только Тим иногда покашливает: слишком часто погружает ложку супа в рот и начинает давиться.

– Я все! – счастливо заявил Тим. И сразу снимает с себя фартук с Маквином и пытается выбраться из высокого стула, – идем играть? – тянет ко мне маленькую ручку. А глазки хитрые, с задорными искорками.

– Малыш, иди пока. А Глеб доест и к тебе придет, хорошо?

Тим надул губы и сложил руки на груди. Пытается сделать серьезный и грозный вид.

– Не хочу.

– Тим, – говорю я, – дай мне доесть мамин суп, уж очень он вкусный. Тебе же понравился? Вот и я хочу опустошить тарелку. Договорились?

Тим насупился, но пререкаться не стал. В такие моменты, очень спорные, вспоминаю отца. И понимаю, насколько важна эта роль для каждого ребенка. Я не смогу Тиму заменить отца. Я банально не хочу. Это не мой путь, не моя семья, какими бы близкими мы не были. И в очередной раз я виню себя, что лишил этого милого ангела папы.

Он ушел к себе в комнату, откуда уже слышны звуки игрушечного двигателя и удары от столкновения маленькой феррари с дверью и стенами.

– Глеб, я хотела с тобой поговорить, – голос Лили такой вкрадчивый, словно она хочет признаться мне в чем-то постыдном. И будь я ее родителем, то непременно бы отругал ее. Так глупо взрослому человеку бояться взрослого.

– Слушаю, Лиля.

– У меня, – запнулась. Встала из-за стола и отошла к кухонному гарнитуру, – у меня свидание через несколько дней, – опускает взгляд и смотрит себе под ноги. На ней смешные серые тапочки с каким-то мультяшным котом.

– Замечательно. Только не думаю, что тебе стоит передо мной отчитываться, Лиль.

– Я понимаю. Но дело в другом.

– В чем же?

– Ты сможешь посидеть с Тимом? С няней не получается, ее надо было заранее предупреждать. А отказываться я не хочу, – снова садится на свое место и отодвигает тарелку с недоеденным супом, – он мне нравится.

Откидываюсь на спинку стула. Сейчас мне комфортно, в отличие от того кафе, где мы сидели.

– Ты не подумай ничего лишнего. Это просто встреча. Он.. Его зовут Костя. Так вот Костя пригласил меня в ресторан. И… он хороший, добрый.

– Лиль, зачем ты мне сейчас это все говоришь?

– Чтобы ты понял.

– А что я должен понять по-твоему?

– Что мне одиноко и хочется каплю мужского тепла и поддержки. Знаю, Марат всегда будет со мной, воспоминания о нем никуда не денутся. И… я не предаю его, как может показаться. Просто я хочу жить дальше. Мне нужно жить дальше.

Я приближаюсь к ней, прям как тогда, в первый наш с ней разговор, такой откровенный и горький.

– Лиль, я тебе и слова не скажу, если ты встретишь человека, достойного твоей любви. Хочу, чтобы ты была счастлива, чтобы Тимке было хорошо. Жить дальше… – прикрываю глаза, – Лиль, если у тебя это получится, я буду только рад, правда.

– Значит, ты посидишь с Тимом? – уже радостно спросила Лиля.

– Конечно!

В тот вечер я пробыл у них допоздна. Помог уложить Тима спать. Даже рассказывал какую-то сказку. Разбросанные игрушки сложил на полки и в мешки с рисунками из разных мультиков, среди которых был и любимый Тимом Маквин.

Домой приехал за полночь, когда Рита уже спала. Сейчас это к лучшему. Не люблю ее расспросы, когда приезжаю от Лили. Они не про ревность, они про то, что есть темы, которые я ни с кем и никогда не хочу обсуждать.

Вот только готов теперь сыграть с Апраксиной в игру, где у нее появилось право влезть туда, где ярким пламенем горит слово “убьет”. И я добровольно дал ей это право. Дебил.