Читать книгу Государыня Криворучка - Дарья Донцова, Darja Dontsova - Страница 7

– Она с собой покончила, – заявил с полным ртом Тимофей.

– Откуда такая информация? – поинтересовалась я.

– От верблюда, – огрызнулся Обозов.

– Фамилия, имя, отчество данного дромадера, пожалуйста.

Тима отрезал от стейка новый кусок.

– Романова, сто лет тебя не видел. Помню тебя, еще Фросю, трепетной, тихой девушкой, которая с остервенением нащипывала арфу. Признайся, ты ненавидела эту дальнюю родственницу лиры.

– Всем своим сердцем и душою в придачу, – честно призналась я.

– Мне нравилось, что ты тихая, – с набитым ртом продолжил Тимофей, – малоразговорчивая, не куришь, не пьешь, не ругаешься. Ну, прямо тургеневская барышня. Бриллиантик в компании вечно кудахтающих куриц.

– Бриллиантик невозможно заметить среди наседок, – засмеялась я.

– Кому надо, заметит, – возразил Обозов. – Были мысли за тобой приударить, но не решился пригласить тебя в кино.

– Почему? – удивилась я. – Может, я и согласилась бы!

– За тобой всегда после занятий приходила мама, оперная певица, – засмеялся Тимофей. – Она знала всех наших педагогов. Отец твой, генерал, на оборону работал. А у меня только мать. Правда, она актриса московского театра, но ей было не до меня. Она мужей меняла, как использованные бумажные салфетки. Надоел? Пошел вон. А я рос сам по себе.

– Повезло, – вздохнула я. – Фонтан неиссякаемой материнской любви – тяжелое испытание для ребенка.

– Меня выперли с первого курса перед летней сессией. Помнишь Модеста Львовича?

– Разве можно забыть Лифшица? – хихикнула я и процитировала педагога: – «На первом месте среди великих певцов мира – Лучано Паваротти. Потом я. Других гениев на свет не родилось».

Обозов рассмеялся:

– Верно. А я, дурак, когда он впервые нам во время занятий так заявил, удивился: «Пласидо Доминго, Владимир Атлантов, Александр Ведерников, Евгений Нестеренко, Евгений Кибкало, Иван Козловский – они не считаются? Вы в каком театре пели? В Большом?» Он на меня зло глянул, и я сессию не сдал.

– Не помню этого твоего выступления, но знаю, что Модеста Львовича отец назвал в честь композитора Мусоргского. Папа Лившица занимал большую должность в Министерстве культуры, поэтому сын преподавал в консерватории. Пел он ужасно – смерть ушам слушателей. Обладал комплексом сверхполноценности, считал себя лучшим из лучших. Ненавидел всех талантливых студентов. Но ко мне очень хорошо относился.

Тима наколол на вилку жареную картошку.

– Тому были две причины. Арфистка из тебя – как из медведя балерина, а Модя любил тех, у кого таланта нет. И твои родители могли защитить тебя. А я кто? Никто, и звать никак, поэтому оказался изгнан. Короче, думал сегодня увидеть скромную Фросю, глазки в пол. И кто сидит напротив? Евлампия! Откуда нечеловеческое имя взялось? А уж при виде удостоверения детектива чуть не упал. Ты полицейский? Ну, тогда я балерун, премьер Большого театра, принц Зигфрид[3].

– Твоя метаморфоза тоже впечатляет, – не осталась я в долгу. – Студент консерватории, потом эстрадный певец и… владелец самого желтого из всех желтых холдингов прессы.

– Теперь, когда мы обменялись комплиментами, можем спокойно побеседовать о делах. Что надо нашей крошечке-Хаврошечке? Как к тебе обращаться можно? Евлампия – длинно, нудно и подходит только старухе.

– Лампа.

Обозов расхохотался:

– Ой, не могу! Настольная или потолочная?

Я молча пропустила шутку Тимофея.

– Подскажи, кто написал недавно информацию о смерти Полины Гонч?

– А что? – вопросом на вопрос ответил мой бывший однокурсник.

– Полину травили с детства, а ничего плохого девочка никому не делала. Тихая, скромная, ни в каких скандалах не замечена. Но сначала ее ненавидели одноклассники, потом – одногруппники, затем – коллеги-актеры. И папарацци соревновались, кто больше всех соврет о любимице режиссеров Стасовых.

– Зависть, – коротко объяснил Тимофей.

Я потянулась к миске с салатом.

– Это понятно. Когда мы прочитали информацию в «Сплетнике», возникли вопросы. Начинается статья красиво: «На обочине шоссе в дорогой новой иномарке обнаружена Полина Гонч. На актрисе…» И далее подробный рассказ об одежде и кольце на ее пальце.

– И что? – заморгал Обозов. – Наш читатель в восторге от описания тряпок.

– Кто рассказал корреспонденту про платье, туфли и прочее? Сомневаюсь, что его пустили на место происшествия. И как репортер ухитрился сделать снимок тела?

Тимофей скорчил рожу.

– Романова, ты сколько часов служишь детективом? Два, три? Сегодня твой первый рабочий день на поприще спасателя общества от преступников?

Я молча смотрела на мужчину, а тот продолжал изгаляться:

– Ты не слышала про народных корреспондентов?

– Ты о тех, кто за деньги сообщает журналистам служебную информацию? Это их сейчас красиво называют «народными репортерами», а не «стукачами за вознаграждение»?

– Государство платит полицейским, медикам и пожарным копейки, – бросился в атаку Тимофей, – а мы им помогаем.

– Следовательно, доклад об одежде, машине, описание места, где стоял автомобиль, – все это рассказ кого-то из дэпээсников или сотрудников, которые увозили труп, – кивнула я.

Обозов вдруг стал серьезным.

– У меня много своих людей, которые хорошо знают, что если принесут в клюве вкусное, через минуту получат денежки на телефон. Никогда не задерживаю выплату, не обманываю.

– С тобой приятно иметь дело, – улыбнулась я. – Информатор тоже молодец, подробно описал кольцо на пальце Полины. «Большой бриллиант в окружении сапфиров». Хочется поговорить с корреспондентом.

– Ладно, – вдруг согласился Обозов и взял свой мобильный.

Через короткое время я услышала веселый голос:

– Приветики, слушаю внимательно.

– Беседую сейчас с частным сыщиком, – начал Тимофей, – ей надо с тобой потолковать.

– Ух ты! – обрадовалась незнакомка. – Видеосвязь включаю.