Читать книгу Астральное тело холостяка - Дарья Донцова, Darja Dontsova - Страница 11

– Это мы, – произнесла Екатерина, входя в большую комнату.

– Здравствуй, милая, – прокряхтел старик, сидевший на диване. – А кто с тобой? Не знаю этого парня.

Катя подошла к деду.

– Филипп Петрович, вы же у нас не болтливый, да?

– А чего языком мотать! – проскрипел пенсионер. – Чай, я не баба, не Райка Иванова.

– Вы у нас в Бойске старейший житель… – начала Екатерина.

Но дед ее сразу остановил:

– Марфа Горкина на год вперед меня родилась.

– Она сердитая очень, – покачала головой Сидорова, – и больная, вечно на здоровье жалуется, с ней не поговоришь нормально. А у вас нрав добрый, голова светлая.

Старик похлопал себя ладонью по макушке и хмыкнул:

– Лысая она у меня. Но ты права, пока соображает. Что же касаемо Марфы, то на ее счет все ошибаются. Она вовсе не хворая, прикидывается только. Очень удобная роль. Можно человеку в лицо схамить, а потом заныть: «Ой, не хотела обидеть, от недуга такое сказанула». Убогих-то не трогают, они даже за грубость сдачи не получают. Вот скажи, когда Марфа сильно хворать стала?

– Не помню, – протянула Екатерина.

– Да когда ее дочь школу заканчивала, – пояснил дед. – Где сейчас Ленка служит?

– В клубе, который при церкви открыт, – ответила Катя, – заведующей.

– Слышала, как Ленка поет? – не успокаивался старик.

– Конечно, она же в церковном хоре состоит, – кивнула дочь покойного отца Дионисия.

– Красивый голос, да? – спросил хозяин избы.

– Волшебный, – вздохнула Катя. Затем посмотрела на меня. – Вам, Иван Павлович, послушать бы Горкину надо. Пропала в Лене оперная певица. Ей следовало в консерваторию учиться идти, а она после школы в какое-то училище в Михееве поступила. Ох, спросит с нее Господь на том свете: «Елена, я тебе такой талант подарил, а ты не стала его развивать».

Ветров-старший крякнул.

– Ленка после окончания школы в Москву отправилась, в консерваторию. Глупенькая, конечно, люди для поступления туда несколько лет готовятся, а Горкина прямо с электрички на экзамен. Но как спела! У преподавателей челюсти отвисли. Один, старенький совсем, сказал ей: «Душа моя, вы редкой одаренности девушка, я вас к себе возьму». Приняли ее. Вот так!

Екатерина ахнула.

– Тогда почему она в нашем клубе заведующей работает? Откуда вы знаете про консерваторию?

Филипп Петрович оглушительно чихнул.

– Марфа – дура. Когда дочка ей сказала, что хочет певицей стать, и денег попросила на поездку в Москву и покупку платья приличного, мамаша ей по щекам надавала и заявила: «Ишь, что выдумала! Где родился, там и пригодился. Нечего в столицу рваться, сиди дома, работай, матери помогай. Никуда ты не поступишь, просто сгинешь в Москве». Лена ко мне прибежала: «Крестный, дай денег. Я тебе за них все лето огород полоть-поливать буду. Только матери моей ни словечка». И я ее сам в столицу повез, не хотел, чтобы одна каталась. Москва не деревня, еще потерялась бы… Разговаривал я с тем профессором, он меня из коридора вызвал и объяснил: «У девочки талант необыкновенный, считайте, что она уже студентка, ей только сочинение надо нормально написать да иностранный язык сдать». Вернулись мы назад в Бойск, Елена ног под собой от радости не чуяла. Но Марфа, услышав про успех дочки, на диван упала. Плохо ей стало. И крестница, получив аттестат, в столицу в консерваторию экзамены сдавать не поехала, стала за Марфой ухаживать, больше-то некому.

– Можно было на следующий год вновь счастья попытать, – сказал я.

Дед стукнул ладонью по колену.

– Во! Марфа и это сообразила. Как ей дочь дома удержать? Прикинулась хитрованка смертельно больной. Много лет с той поры утекло, а она все никак тапки не отбросит. Ну да вы вроде не о Горкиных пришли болтать. Зачем я вам нужен?

– Иван Павлович детектив, – представила меня Екатерина. – Не полицейский, сам по себе работает.

– Шерлок Холмс? – рассмеялся старик.

– Вроде того, – улыбнулся я, – только трубку не курю.

– Хорошо, что не дымишь, – пробормотал Филипп Петрович. – Греховная привычка, как и винопитие. Понятно мне, чего ты, Катя, задумала. Сплетни про смерть отца Дионисия слушать невмоготу стало? Да только зря ты деньги на Шерлока Холмса потратишь, на чужой роток не накинешь платок. И чего тут еще расследовать? Инсульт у твоего папеньки случился, вот и упал он с колокольни. Официальная версия смерти такая. А кто чего болтает, над головой пропускай.

– Не могу, – покраснела Екатерина. – Очень прошу, поговорите, пожалуйста, с Иваном Павловичем.

– Языком мотать – не огород копать, – усмехнулся дед, – спрашивай, сынок.

– У отца Дионисия были враги? – начал я.

– Ни про одного не слышал, – протянул Ветров, – святой человек он был, много доброго сделал.

Ветров взял со стола коробку спичек и высыпал на клеенку ее содержимое.

– Во, смотри. Эта гора – наши проблемы при отце Владимире, светлая ему память. При старом настоятеле храм разваливался, воскресная школа не работала, никакой приходской жизни не велось, на литургии три старухи стояли, молодежь церковь по широкой дуге огибала. Отец Владимир, конечно, хороший человек был, добрый и сострадательный, да больной. Почки ныли, гипертония, сердце прихватывало, с легкими что-то, задыхался он. Служил, правда, исправно. Но на сопутствующую работу сил у него не оставалось. Все на матушке Ирине лежало. Та старалась, но для воскресной школы ребят у нас не было, а говорить взрослым о Евангелии ей не по чину. И где денег на ремонт классов взять? В последние годы она и вовсе всякую работу забросила, мужа на службу под ручку водила, честно говоря, прямо на себе тащила, потому что ноги у него не ходили почти. Когда отец Владимир умер, матушка ко мне в слезах после похорон ночью прибежала. Я ее успокаивать стал. Мол, не плачь, Господь все знает, в раю уже душа нашего настоятеля, и хорошо ей там, сейчас ангельское пение слушает, ничего не болит у сердечного. А она мне: «Не о супруге моя печаль. Уж кто-кто, а он точно заслужил Царствие Божье. Я о храме беспокоюсь. Сам знаешь, должен был еще неделю назад молодой батюшка прибыть, а все нет его».

Филипп Петрович посмотрел на Сидорову и взял одну спичку.

– Но Господь управил, наконец, отец Дионисий с тобой маленькой на руках приехал. Сначала-то его наши старухи в штыки встретили: и служит не так, как отец Владимир, и исповедоваться ему, такому молодому, неловко как-то, ну и так далее. Но потом… Деньги новый батюшка добывать умел и знакомых бизнесменов в Москве имел. Первым делом он ремонт в храме затеял и довел Божий дом до ума.

Старик положил спичку на другой конец стола, зацепил другую.

– Это раз. Воскресную школу открыл – два. Библиотеку такую собрал, что в нее народ со всей округи едет, – три. Театральный кружок заработал – четыре. Клуб современной музыки организовал, подростки туда потянулись – пять…

Ветров передвинул всю кучу спичек вправо.

– Умный человек был отец Дионисий, понимал: к Богу на веревке не тянут, он действовал иначе. Вот, например, тот же музыкальный клуб. Разные группы батюшка приглашал по воскресеньям, когда не возбраняется веселиться, то есть не в постные дни, в праздники там танцы бывали. И никаких проповедей. Он даже иногда сам гитару в руки брал, пел. Голос у него был – заслушаешься! Уж прости, Катя, тебе от отца таланта не досталось, поешь ты хорошо, но до батюшки тебе далеко. И что подростки видели? Священник не в рясе, а в брюках и свитере, музыку отлично знает, добрый, участливый, улыбается, не дудит про покаяние, бесед о вере не ведет. Многие, став в танцевальный клуб ходить или в кружок пения, потом в церковь заглядывать начали. А скольких подростков отец Дионисий от глупостей удержал! В трапезной те, у кого родители алкаши, бесплатно ели. Он им одежду к школе покупал. Давно дело было, встретил я как-то на улице Гену Поварова. Мать у него санитаркой в больнице служила, сама наркоманка, а кто отец, неведомо. Гляжу, бежит парень в джинсах исправных, в куртке красивой с меховой опушкой, на спине рюкзак недешевый. Заметил паренек меня и кричит: «Дядя Филипп, гляньте, чего мне отец Дионисий на первый день зимы подарил! Мы с ним в магазин вместе ездили, он сказал: «Выбирай, Гена, что захочется, куплю с удовольствием, но с одним условием: ты заканчиваешь полугодие без троек. Я теперь все уроки учить буду!»

Ветров улыбнулся.

– Это вам не милосердная помощь, когда дают то, что прихожане пожертвовали. Священник часто бедным детям новое приобретал, причем учитывал их вкус. Вот спроси меня, Шерлок Холмс, кем Генка, сын наркоманки стал, когда вырос?

– Кем? – повторил я.

Старик поднял вверх указательный палец:

– Математик он, в Америке, в университете преподает. На похороны отца Дионисия из США прилетал. Думаешь, он один такой? Многих батюшка на путь истинный наставил. А уж набожный был! Глянь в окошко. Вон там его спальня, отсюда хорошо видно. Свое окно настоятель не занавешивал никогда. Я порой ночью встану по нужде, смотрю, а у батюшки свет горит. Пригляжусь – он перед иконами стоит. Вот так-то. Нет, если кто ему и зла желал, то не у нас. Не трать тут время зря, ищи в другом месте.

– В каком? – уточнил я.

Филипп Петрович откашлялся.

– То мне неведомо. Знаю лишь, что в Бойске у него не то что врагов, даже недоброжелателей не было. Может, как только приехал, он у бабок недоверие вызвал, но тех старух давно уж в живых нет. И вообще из старых жителей, кто еще отца Владимира помнит, ноне землю топчем только я, Лиза Брякина да Марфа Горкина. С Брякиной тебе не поговорить, она после исчезновения сына онемела, а Марфа больной прикидывается. Все остальные тридцать лет тому назад детьми были, не знают ничего или приехали сюда, когда Бойск уже стал в город превращаться. Молодого отца Дионисия только мы трое помним. Когда он тут появился, мне сороковник стукнул. Я его первым увидел. Даже число помню, когда встреча наша состоялась, – двадцать девятое ноября, день ангела моего родного брата Макара. Пошел я к матушке Ирине, хотел у нее меду попросить, гляжу, а на кухне батюшка незнакомый стоит – скуфейка как-то странно на голове держится, того и гляди свалится, худой очень, дрожит. Борода, правда, знатная, окладистая. Держит он сверток с младенцем неумело так, словно никогда до этого малыша в руки не брал, а новорожденный криком исходит. Я с ним даже поздороваться не успел. Тут матушка Ирина из комнат вышла, младенца взяла, мне сказала: «Ступай, Филипп, не до тебя сейчас»…

Рассказ деда прервал громкий звук на улице.

– Катя, глянь, кто там, – попросил Филипп Петрович.

Сидорова ушла. Старик посмотрел мне прямо в глаза.

– Ну, понял, кто такой отец Дионисий был?

– Да, – кивнул я, – хороший человек и прекрасный священник.

Ветров пригладил волосы.

– Один только грешок у него имелся – курил раньше. По первости видел я отца Дионисия с сигаретой. По улице священник с ней, конечно, не ходил, у сарая дымил, втихомолку.

Дед рассмеялся.

– Да у матушки Ирины не забалуешь, она молодого батюшку сразу в оборот взяла. Другая кровная родительница так за сыном не смотрит, как она за тем, кто отца Владимира сменил, глядела. И правда, негоже церковнослужителю дымоглотством баловаться. Он же не я!

Филипп Петрович вытащил из кармана кисет, взял со стола коробку, достал из нее лист папиросной бумаги, насыпал на него табак, свернул цигарку и с наслаждением затянулся.

– Чуешь аромат, Шерлок Холмс?

– Очень приятно пахнет, – совершенно честно ответил я.

– Табака там нет, трава только, мною выращенная исключительно для обмана организма.

Дед помолчал немного и снова заговорил:

– Внук мой ни при чем, он в день смерти священника вечер и ночь на сцене пел, его весь ресторан видел. И еще одно: в тот самый вечер куртку заметную, про которую Катя говорила, Пашка не надевал, дома она осталась. Спросишь почему? Сейчас объясню. Накануне внучок отправился на работу в белой рубашке. До этого всегда в темном свитере ходил, а тут управляющий предупредил: ресторан сняла фирма, устроитель велел всей обслуге только в белом быть. Вернулся Пашка расстроенный – испорчена сорочка, подкладка у кожаной куртки, как оказалось, линяет, чего на пуловере заметно не было. Чуть не рыдал внук. Тогда я взял его куртягу, вывернул наизнанку, протер изнутри бензином, повесил во дворе под навесом на бельевой веревке и объяснил: «Три дня пусть висит. Если раньше натянешь, опять испачкаешься. А по истечении времени носи смело». Так что Катя не Пашу приметила. Да не одна такая куртка на свете, наверняка у кого-то еще из мужиков имеется, Бойск теперь большой город. Небось вы мне не верите, думаете, дед внучка защищает? Дам вам телефон управляющего рестораном, он алиби Пашки подтвердит. Кто там гудел, Катя?

– Москвичи какие-то, – пояснила Сидорова, только что вошедшая в комнату, – заблудились они.

– Советское с Советской перепутали? – хмыкнул хозяин.

– Дядя Фил, у нас кран на кухне сломался, – послышался из прихожей женский голос.

В комнату вошла высокая худая женщина в голубой куртке. Увидев нас с Екатериной, она смутилась.

– Простите, не знала, что у вас гости. Добрый день всем, кого не видела. С тобой, Катя, мы сегодня утром разговаривали.

– Ну не грех, Лена, и еще раз поздороваться, – улыбнулась моя клиентка.

Вошедшая покосилась на меня, я поклонился.

– Рад встрече.

– Куртку-то скинь, – пробурчал хозяин. – Чего в верхней одежде в дом влетела?

– Так я на секунду всего, – начала оправдываться гостья, снимая пуховик.

– Ой, Лена, глянь, ты пуловер испачкала… – всплеснула руками Катя. – Вот жалость! И на рукавах, и на спине бордовые пятна, как от варенья.

– Ну и фиг с ними, одежда домашняя, не в гости в ней ходить, – беспечно отмахнулась Елена. – Дядя Фил, вы уж зайдите к нам поскорей, а?

– Через десять минут буду, – пообещал дед.

– Эй, есть кто живой? – закричал с улицы голос. – Где тут Советское? Выйдите на секунду, найти не можем.

– Во! Уже вторые за пять минут, – ухмыльнулся Ветров.

– Ой, надоели! – рассердилась Лена. – И раньше эти Советские путали, и теперь так же. Голова у начальников есть? Не могли чего другое придумать?