Читать книгу Ночь падших ангелов - Дарья Кожевникова - Страница 3

Семейка у них была как на подбор! Айка, ради того, чтобы заработать брату на протезы, начавшая участвовать в подпольных гладиаторских боях. Гена, когда-то уничтоживший подонка, погубившего его сестру Верочку, но благодаря влиятельному папаше сумевшего избежать законного наказания. И он, Роман, вначале работавший на Бориса, «серого кардинала», когда-то захватившего весь этот город, потом искалеченный его боевиками за неповиновение, а после принявший активное участие в уничтожении этого нелюдя наравне с Геной и Айкой. Но зато они, все трое, знали, кто чего стоит, и не имели друг от друга никаких секретов.

Вот и свои вспыхнувшие к Лане чувства Роман не стал скрывать. Гена с Айкой удивились его неожиданному признанию и явно его не одобрили, но при этом без споров взялись ему помочь: Роману нужна была информация об этой новоявленной секте, и они обещали ее собрать. А сам он в свободное время взялся за изучение Ланиных книжек, из которых почерпнул самое главное: если хочешь зомбировать человека, тверди ему одну и ту же «истину» постоянно, через каждые несколько фраз, но только делай это на разные лады, стараясь не повторяться. И тогда человек, не имеющий в этой жизни сильных пристрастий или реально близких ему людей, сам не заметит, как такое вот «учение» заполнит его душевную пустоту. Он зациклится на нем и сам придет в общину, где все это проповедуют. Уверенный в том, что все это ему крайне необходимо и что другого пути у него просто нет. Если, конечно, идти путем праведным. Но ведь только такой и надо в жизни искать, разве нет? А там главное – только б с него не сбиться! Это становилось навязчивой идеей. Ведь иначе – верная гибель!

Читая весь этот хорошо продуманный текст, сулящий спасение кающимся и гарантирующий им счастье в следующей жизни, Роман не мог не оценить писателя по достоинству. Как он там себя называет? Святой Евстафий? Умен, ничего не скажешь! Как грамотно сплетающий свою паутину паук, из сетей которого уже мало кто сможет выбраться.

* * *

Спустя неделю, получив новые отчеты, Иннокентий остался очень доволен: дела шли даже лучше, чем он ожидал. Община росла, увеличивая его благосостояние с каждым новым адептом. Ведь даже если новообращенный в своей прежней жизни не был обременен недвижимостью и не принес светлейшему Евстафию документы на свою квартиру в обмен на старый летний домик в лагере с птичьими правами на проживание в нем, тому это все равно было выгодно. Потому что работающий человек ежемесячно нес в общину свою зарплату, а питался и обходился уже только тем, что ему взамен за это дадут: перловкой, плюс списанными пищевыми отходами с рынка да дешевым тряпьем. Те же, кто до прихода в общину нигде не работал, становились дармовыми (лишь за еду!) рабочими лошадьми, тоже вносившими свою лепту в обогащение «святого сообщества».

Иннокентий уже успел обзавестись пошивочным цехом, загородной фермой, а также сырьевым заводиком на месте карьера. Работа на этих объектах была тяжелой, но попавшиеся на крючок адепты продолжали регулярно зомбироваться тщательно продуманными проповедями, так что даже не пытались роптать. Наоборот, видели в своем тяжком труде радость очищения от прежних грехов. Что позволяло Иннокентию радоваться при виде еженедельных отчетов о прибыли. Хотя, конечно, главная прибыль была не от рядовых членов общины.

Взгляд Иннокентия остановился на итоговых цифрах. Львиную долю прибыли ему несли работники его подпольной лаборатории во главе с Архипом, спившимся гением-химиком, которого Иннокентию когда-то пришла счастливая мысль подобрать. И хотя от Архипа, законченного алкаша, бывало немало хлопот, «святой Евстафий» порой сам на него готов был молиться. Ведь именно Архип изготавливал не имевшие цены гормональные препараты, которые Иннокентий уже не раз применял во многих своих замыслах, начиная с «Золотой тайны». А кроме того, под руководством этого химика команда его лаборантов синтезировала несколько видов «дури».

Некоторые из наркотиков шли для внутреннего использования, а остальные – на продажу. И они стремительно завоевывали рынок. Опасаясь сразу наводнять препаратами город, чтобы не выдать место их производства, да и просто расширяя свою торговлю, Иннокентий сбывал их в разных регионах. Он нашел точки сбыта, поскольку еще при Боре занимался похожим бизнесом. А его помощники придумали, как переправлять товар, начиняя им машины ничего не подозревающих лохов. Проделывалось это ночью, когда машины тайком от владельцев доставлялись на трейлере в автомастерскую, оборудованную на территории общины.

А еще у Иннокентия был нищенский бизнес, который ему помогли захватить Борины, а теперь его собственные боевики. Пришлось повозиться, потому что прежние хозяева не желали расставаться с прибыльным делом, так же как и с городским рынком, который Иннокентию тоже удалось отвоевать.

Ну и еще одним, очень прибыльным и, несомненно, самым чарующим источником дохода у Иннокентия были девочки. Его неотразимые «падшие ангелы», днем способные завлечь проповедью новых адептов, а ночью успешно собирающие дань с мужчин при помощи «богоугодного грехопадения».

«Падшие ангелы» с их религиозным рвением на многое были способны. Иннокентий и сам испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие, когда развлекался с очередной из них.

Убрав отчеты, он сладко зажмурился. Сегодня он заказал своему наместнику, Агафону, чтобы тот прислал ему из общины сестру Лану. Эта хрупкая девчушка, похоже, ненавидела секс и выполняла свое «послушание» с каким-то надрывом, словно занимаясь самоистязанием, но от этого бывала особенно усердна и горяча. Иннокентий слышал от Агафона, принимающего исповеди, что в прошлом у девочки была какая-то трагедия в семье, которая и привела ее в секту.

Ни Агафону, ни Иннокентию, по большому счету, не было важно, что там случилось, так что они не стали выяснять подробности. Однако оба сходились во мнении, что побольше бы таких вот трагично надломленных девочек, потому что наряду с безропотным повиновением они еще и работают с полной самоотдачей.

– Здравствуй, дитя! – как можно сердечнее приветствовал он Ланочку, появившуюся в дверях его кабинета. – Я скучал по тебе. Иди сюда, не стой на пороге!

– Да, преподобный! – тихо ответила девушка. Она пересекла комнату, опустилась перед ним на колени и взглянула снизу вверх большими и выразительными глазами мученицы. Тут же потупилась, но Иннокентию хватило и этих нескольких мгновений, пока она на него смотрела, чтобы завестись.

Считаешь себя грешной, детка?! Вот и давай, расплачивайся за свои грехи! А твой наставник позаботится о том, чтобы ты их искупила по полной!

* * *

После знакомства с Ланочкой жизнь Романа словно поменяла русло. Все повседневные дела отступили на второй план, просто став времяпрепровождением между свиданиями с этой девчушкой на заветной скамейке.

Свидания эти были патологически коротки. На каждую беседу с ним Лана могла выделить только час, потому что у нее были и другие «слушатели». И Роман каждый раз терзался, провожая ревнивым взглядом ее спешащую куда-то фигурку. Желая растянуть их свидание, он не раз просил у нее разрешения хотя бы ее проводить, но она всегда отказывала и была непреклонна. И даже оглядывалась, уходя, чтобы убедиться, что он не пытается идти за ней следом, вопреки ее запрету.

Но тут ее опасения были напрасны: Роман на своих протезах однозначно бы за ней, такой легкой на ногу, не успел. Оставалось только смотреть ей вслед, пока она не скроется из вида, и проклинать свое увечье. А заодно и тех, кто когда-то изломал ему ноги, намеренно сделав это так, чтобы их было уже не собрать, даже на операционном столе.

Впрочем, пользы от этих вспышек гнева не было никакой, и Роман быстро справлялся с собой. Вот только, глядя вслед упорхнувшей Ланочке, было особенно досадно осознавать свою беспомощность. Ведь каждая минута с ней ему была дорога.

Когда Ланы не было рядом, ее нежное личико часто вставало у него перед глазами, а мысленно произнесенное имя заставляло сердце Романа биться быстрее. И даже ее брошюры не вызывали у него такого отвращения, какого следовало бы ожидать от человека его натуры. Так же, как и Ланочкины религиозные речи. Правда, тут Роман жульничал: он старался уловить только суть ее проповедей, чтобы не ответить невпопад, если Ланочка о чем-то спросит. А на самом деле наслаждался отведенным ему часом, слушал ее нежный голосок, смотрел в ее глаза, такие чистые и глубокие. Иногда по-доброму подтрунивал над ней, любуясь ее смущением, изредка сопровождавшимся робкой улыбкой, которую она тут же старалась погасить. И все больше утверждался в мысли, что такая, как она, даже цветок-то сорвать за грех посчитает.

Думая об этом, на одной встрече, прямо во время Ланиной проповеди, Роман решился взять ее за руку. Нежно, осторожно расправил на своей грубой ладони другой рукой ее тонкие пальчики. Она умолкла, затрепетала. Потом робко начала его убеждать, что не надо этого делать, но все же не отнимала руки. Хотя он не удерживал, а просто держал ее в своей ладони. А затем сам ее отпустил, после того как, глядя ей в глаза, коснулся этих трепетных пальчиков своими губами. Нежно сжимая, вернул ее худенькую лапку на прежнее место, откуда взял. Накрыл своей ладонью, погладил, после чего сделал над собой усилие, разрывая этот контакт. После этого они минут десять сидели рядом, и она все никак не решалась заговорить. А когда заговорила, в ее голосе слышались слезы:

– Ты больше так не должен делать, брат Роман!

– Ланочка, малыш! Разве я тебя хоть чем-то обидел?

– Сестра Лана! – голос ее подрагивал, но звучал строго.

– Ну да, сестра! – Роман обреченно вздохнул. – Но тогда задам вопрос по-другому: разве я сделал хоть что-то, что не было бы позволено брату?

– Ты сам знаешь, что нет. Но разве твои помыслы были при этом так же чисты, как дела?

– Представь себе, да! Да! – твердо повторил он, отвечая на ее недоверчивый взгляд исподлобья. Действительно, все, чего бы ему сейчас хотелось, – это сгрести ее в охапку и без всякой задней мысли просто прижать к себе. Защитить, согреть, успокоить ее, всю такую трепетную и диковатую. И замереть с ней, как замер бы человек, к которому на ладонь вдруг доверчиво села птичка. И, кажется, Ланочка сумела угадать по его лицу все его мысли, потому что ее замершее личико вдруг словно оттаяло, посветлело, а потом она снова смутилась сильнее прежнего. Потупилась, давая Ромке возможность украдкой любоваться собой. Мог ли он, заправский Казанова на великолепном байке, когда-то хотя бы представить себе, что, став несколькими годами старше, будет сидеть рядом с девушкой, как школьник, посмев за все это время ей только руку поцеловать? Да потом еще и оправдываться за это? – Лануська, прошу тебя, не обижайся, малыш!

– Я не обижаюсь, – ответила она, глядя куда-то в сторону. – Но ты всегда должен помнить, что я принадлежу только Богу! А ты, если решил познать Его учение, не должен посягать при этом на то, что принадлежит Ему. Особенно теперь. Есть день и свет, есть ночь и тьма, и всему свое время.

Он не совсем понял смысл ее речей, в которых угадывалось нечто завуалированное, но послушно буркнул:

– Хорошо, я больше не буду!

Да, с ней надо действовать очень деликатно, если только он не хочет ее спугнуть! Она ведь не такая, как все, она сектантка с промытыми кем-то мозгами и засаженными туда тараканами. И если он хочет их оттуда изгнать со временем, то начинать надо очень издалека, вслепую нащупывая брод на этом неверном пути. Ведь, например, когда он однажды попытался пригласить ее с этой скамейки к себе домой, просто на чашку чая, желая в процессе еще хоть чем-то накормить это хрупкое существо, она среагировала на это так, как будто ей пощечину закатили. Отшатнулась, лицо побелело. И ему в очередной раз пришлось ее убеждать, что ничего дурного у него и в мыслях при этом не было. Вообще, ни единой греховной думы!

Вроде она ему поверила. Успокоилась, но повторно он пока не смел ее приглашать, даже на этот вот несчастный, отведенный для него час.

Ну как вот ее понять, этого воробья?! Вроде и тянется к нему – даже свои пальчики не стала из его ладони выдергивать, пуская в ход лишь слова – и в то же время словно его боится. И кто их только выдумал, эти чертовы секты?! Вроде законом их уже не раз запрещали, и что? Впрочем, насколько Айка уже успела выяснить, именно эта секта позиционировала себя как, ни много ни мало, «научное сообщество, изучающее и внедряющее методики здорового подхода к физическому и духовному образу жизни». Или что-то вроде того. Звучало очень солидно! А главное, со стороны закона не подкопаешься! Особенно если организаторам секты уже удалось с «божьей помощью» дополнительно договориться с представителями законной власти.

Да, в ОВД их города многих сменили после того, как раскрылась история с «гладиаторскими боями», но ведь коррупция – вещь практически неистребимая. И порой честность или пугливость очередного чиновника зависит лишь от суммы, которую ему предложили за закрытые глаза. Денег же у этой секты должно хватать, в том числе и на взятки, иначе для чего бы ее было организовывать, если не для прибыли? Точно уж не ради того, чтобы спасать этот мир! В такое могли верить только Ланочка и ей подобные. Но Роман в их число не входил.

– Брат Роман, – между тем тихо окликнула Ланочка. – Мне скоро уходить. Готов ли ты продолжить нашу беседу или нам лучше ее отложить до следующей встречи?

– А если я попрошу отложить, ты не уйдешь прямо сейчас? Можешь просто посидеть со мной рядом эти оставшиеся минуты?

– Зачем? – она снова как-то вся напряглась.

– Просто так. Просто потому, что мне очень хорошо, когда ты рядом. Не пытайся снова искать в этом моем желании какой-то подвох, его нет! Я никак не могу понять, почему тебе так трудно в это поверить. – Заметив, что его слова снова чем-то ее смущают, он отвернулся и бросил взгляд на солнечный диск, сулящий ему скорую разлуку с этой дикой девчушкой.

По мере того, как солнце все ближе склонялось к горизонту, его заслоняли высокие кроны растущих поблизости старых ясеней. И при этом казалось, сам воздух начинал темнеть, сгущаясь перед грядущими сумерками. От этой агонии уходящего дня на душе становилось то ли тоскливо, то ли тревожно. И не только у него – у Ланочки тоже.

Он понял, что их мысли созвучны, сразу, как только снова повернулся к ней и увидел ее широко распахнутые глаза, в которых отражались лучи скрывающегося за ветками солнца. Почувствовав, что он на нее смотрит, она тоже перевела взгляд на него. Их глаза встретились, и по ощущениям это вдруг оказалось даже сильнее, чем недавнее соприкосновение рук. Ланочка побледнела, дыхание у нее сбилось, но, как под гипнозом, она продолжала смотреть Роману в глаза. А он, безжалостно подавив в себе вдруг вспыхнувшее желание поцеловать ее, тихо сказал:

– Давай с тобой просто помолчим и посмотрим на солнце. На то, как оно уходит, прямо как ты от меня каждый раз. Ты тоже не любишь закат, да? Я его с некоторых пор терпеть не могу, хотя им и невозможно не любоваться. Он прекрасен. Но неспособен ранить лишь тогда, когда за ним наблюдаешь не в одиночку.

Лана ничего ему не сказала, но ее глаза сделали это за нее. И слезы, вдруг навернувшиеся на них. Не смея ее обнять, как ему хотелось, Ромка опять дотронулся до ее руки, лежащей на скамейке. Легко, едва касаясь, провел пальцами по тыльной стороне Ланочкиной ладони. Она отвела свою руку, но опять не сразу, а с некоторым опозданием. А потом и сама отвернулась, замерла, не глядя больше ни на Ромку, ни на солнце, а только прямо перед собой.

– Ланочка, малыш, – тихо позвал он.

– Пожалуй, мне стоит уйти, – выдавила она с трудом.

– Нет! Ну побудь еще немного со мной, куда ты спешишь?

Однако девушка решительно поднялась со скамейки. Протянула ему очередную книгу:

– Вот. Ознакомься с текстом, а в следующий раз мы с тобой обсудим его.

– Завтра, в это же время? – повинуясь неизбежному, он поднялся вслед за ней и принял книгу из ее рук.

– Нет, – поколебавшись, ответила она. – Завтра я не смогу. Пусть это будет в четверг.

– Почему так долго? Сегодня только понедельник.

– Потому что я принадлежу не себе, а богу, – ответила она, отворачиваясь. И почти кинулась прочь.

Выйдя из-за сосен, Роман провожал ее взглядом до тех пор, пока она окончательно не скрылась из вида. Потом вернулся на скамейку и еще долго сидел там, воображая, что Ланочка рядом. И только когда день окончательно угас, стерев за собой последнюю полосу света над западной частью горизонта, Роман отправился домой. Очень медленно, потому что даже на ходу всеми своими мыслями вновь и вновь возвращался к пережитым сегодня минутам.

* * *

Оказавшись дома, Айка обвила руками мощную Генину шею и заглянула мужу в глаза. Гена был из тех людей, красоту которых невозможно было увидеть, потому что ее попросту не было, – нет, в этом человеке ее можно было только почувствовать. Внутреннюю красоту.

Вот и глаза у него были небольшие, почти утопающие в тени надбровных дуг, но умные и внимательные. А если вглядеться в них получше, так еще и добрые, очень.

Но сейчас они глядели тревожно. А еще, отвечая на Айкин взгляд, Гена удрученно вздохнул. В отличие от Ромки, после своих свиданий еще долго засиживающегося на скамейке под соснами, Айка с Геной уже вернулись домой, только что, окончательно все выяснив и расставив все точки над «и».

Они своими глазами видели, как сектантки, собираясь после своих дневных проповедей, садились в тот микроавтобус, что увозил их на территорию общины. А потом, спустя пару часов, отследили обратный путь микроавтобуса, тайком сопровождая его на своем мотоцикле от ворот бывшего пионерлагеря снова на набережную. И с трудом верили сами себе, когда наблюдали за высаживающимися из него преобразившимися проповедницами.

Днем скромные и незаметные, с распущенными волосами и в нелепой одежде, в ночное время девицы выходили из автобуса с ярким макияжем и с затейливыми прическами. Ну и, разумеется, в совершенно другой одежде и даже на каблуках.

В отличие от обычных проституток, «падшие ангелы» выходили на панель не в коротких юбках, а в длинных вечерних платьях, только с разрезами до верхней части бедра, а еще с глубокими декольте или с открытыми спинами.

Одежда совершенно преображала девиц, придавая им даже некий налет аристократичности. Правда, была не самой удобной для того, чтобы дефилировать в ней по набережной, но многим сектанткам и не приходилось этого делать: подавляющую часть девиц мужчины уже с нетерпением ждали возле микроавтобуса. Так что от точки прибытия расходилось меньше половины, и то, как правило, недалеко, потому что их быстро перехватывали: как выяснилось, «падшие ангелы» пользовались большим спросом у мужской части населения.

– Даже не знаю, как мы Ромке сообщим эту новость, – выдохнула Аглая. Они с Геной до последнего надеялись на чудо: что Ланочка среди сектанток является исключением и не принимает участия в торговле собой. Поэтому тайком следили за «падшими ангелами» не один, а несколько вечеров, чтобы твердо во всем убедиться. Ведь хоть Айка и знала Лану в лицо, но девиц очень трудно было опознать после их разительного ночного перевоплощения. И вот сегодня Аглае все-таки удалось это сделать: рассмотреть из своего укрытия злополучную Ланочку так, что сомнений в ее участии в ночной деятельности больше не оставалось. – Может, пока промолчать?

– Нет, Айка, это не выход. Все равно ведь он рано или поздно узнает. Так лучше пусть от нас, чем от кого-то чужого, да еще и, по закону подлости, в самый неподходящий момент. И главное, чем раньше мы ему это скажем, тем лучше. Он и так уже к этой девице успел прикипеть, его же не узнать в последнее время. Добросовестно изучает всю ту муть, что ему эта Ланочка подсовывает, а каждую свободную минуту витает где-то в облаках. Да что я тебе расписываю, ты же сама все это видишь не хуже! Так что пусть Ромка сейчас перебесится, пусть даже в запой уйдет на несколько дней, но с этой Ланой надо кончать.

– Надо, – согласилась Айка и содрогнулась. – Только ты уж сам начни разговор на эту тему, ладно? Потому что, боюсь, у меня на это духу не хватит.