Читать книгу Тыквенная книга - Дарья Михайловна Леднева - Страница 3

Утром солнечные лучи застенчиво пробиваются через тюль. И при свете Элла лучше разглядывает спальню. Здесь нет ни проклятой прялки, ни заколдованного зеркала, ни даже россыпи цветов. Словом, на первый взгляд, увы, самая обычная комната.

Но приглядевшись….

Кровать без ножек искусно подвешена тросами к потолку подобно качелями, и сверху спускается плотная ткань для штор, которую ночью Элла приняла за полог. Но кто-то просто не догадался, что шторы вешаются на окна.

«Точно из странной сказки!»

Письменный стол намертво прибит гвоздями к стене. От кресла к полу тянется метровый канат, чуть потёртый по середине, точно его пытались перегрызть. Книги, настольные часы, горшок с розовыми фиалками, даже ручки и карандаши золотыми цепочками с крючками крепятся к стенам, столам и полкам. Кто бы раньше не жил в этой комнате, но, наверное, доставлял хозяевам много хлопот.

«Точно из страшной сказки».

Элла соскакивает с постели и чувствует себя необычайно лёгкой, почти невесомой. Ноги буквально сами отрываются от пола. И чуть подпрыгнув, девочка восторженно зависает в воздухе. По ступням дует лёгкий ветерок.

– Класс! – Элла делает три резких поворота на цыпочках, воображая себя балериной, и на несколько секунд вокруг неё поднимается воздушный вихрь, но тут же пропадает, как только юная фигуристка замирает.

Проверив, не упадут ли шторы-полог, Элла отодвигает в сторону тюль и забирается на подоконник, прямо как дома у Демидовых. И, как обычно, прислоняется к стене, подгибает под себя правую ногу. Что ж, вполне привычно. Жить можно!

За высоким кованым забором колышется пшеница. И в поле уже поют крестьяне-работяги из деревянных избушек на окраине. А лес – голубые ели, точно нарисованные небом, щетинятся острыми макушками. Но озера, которое примерещилось в ночи, нет.

Элла лишь пожимает плечами. Может, и в самом деле показалось. А жаль, она-то уж губу раскатала и думала с русалками познакомиться, вместе поплескаться и посмеяться! Впрочем, русалки, говорят, хитры и коварны. Как знать чего от них ожидать?

Фантазёрка скользит к шкафу, где в дальнем углу висит её одежда, но половины не хватает. Кто-то пробрался в спальню ночью и тихонько при свете луны прикарманил любимые джинсы с дыркой на коленях и футболки с выцветшими киногероями. И вместо них заполнил шкаф чёрными, серыми, тёмно-синими и болотно-зелёными (самыми нудными оттенками!) сарафанами, да ещё добавил белых блузок с ажурными манжетами и строгие рубашки. На верхней полке лежит нижнее бельё и колготки, такие же скучные: белые и серые. Без единого яркого пятна.

«Наверное, меня хотят однообразием уморить».

Для первого выхода лучше надеть то, что приготовили хозяева дома.

Когда гостье остаётся лишь две ступени до первого этажа, с третьего долетает испуганный визг и взрывная музыка бьющегося стекла. Без лишних раздумий Элла опрометью бежит по лестнице наверх. Вдруг кому-то нужна помощь? Мушкетёры в беде не бросают!

На третьем темно: ни одной лампы, ни одного огарка свечи. Только из оконца в конце коридора застенчиво пробивается дневной свет. Неужели для домочадцев освещение – это сказка для запугивания детей?

В полумраке Элла замечает приоткрытую дверь и осторожно заглядывает.

На полу в кругу осколков чашек сидит девушка лет семнадцати. Высокая причёска светлых кудрей растрёпана, пышное кукольное платье измято, бархатная туфелька отброшена в угол. Как принцесса, отчаявшаяся дождаться принца! В её тёмно-синих глазах дрожат слёзы. Один хрусталик срывается, скатывается по щеке, падает на атласную юбку и, как мячик, отскакивает и катится к ногам Эллы, осторожно обходит её и неторопливо устремляется прочь.

– Я могу помочь? – нерешительно интересуется Элла.

Девушка-куколка всхлипывает.

– Разве что переоблачишься в меня и сдашь экзамен по левитированию предметов. Эти чашки меня совершенно не слушаются!

Элла удивлённо хлопает глазами и опускается на пол рядом с новой знакомой. Нет, та не выглядит сумасшедшей, скорее так раздосадована, что шутки у неё выходят несмешными. Во всяком случае, математичка в школе уж куда более чокнутая дама, но ведь не опасна же!

– Прости, что ты пыталась сделать?

Незнакомка шмыгает носом и рукой печально обводит осколки.

– Я должна заставить чашки танцевать в воздухе, но они падают и разбиваются на первом же па. Уже устала их всякий раз склеивать. Ладно. Попробую ещё сотню раз.

Хлюпает носом и вытирается платком, затем, нервно скомкав его, бросает в дальний угол.

– Тебя как звать, чернушка зелёноглазая?

– Элла, ― протягивает руку, и странная девушка слабо пожимает её кончиками пальцев.

– Дантесса.

– Необычное имя.

– Это в честь Эдмона Дантеса.

– Твоим родителям он нравится?

Дантесса пожимает плечами.

– Откуда мне знать? У меня, в общем-то, нет родителей. Только книга…

Но договорить ей не удаётся.

– А-а-а! – пронзительный визг разрывает пространство. От неожиданности Элла подскакивает и, зажав уши, оборачивается.

За её спиной стоит растрёпанный призрак: белая-пребелая кожа, огненно-красные глаза навыкате, раскрытые пухлые губы, точно ужаленные осами. И кошки.

До невообразимости много кошек.

Повсюду: в медных волосах девицы, на тонких руках с синими венами, в складках измятого бального платья. Кошки ластятся, довольно урчат, трутся о ноги, путаются в волосах. Они вьются вокруг неё как пыль, совершенно невесомые, почти не существующие, как призраки, то появляются, то исчезают. Кошки – они точно, непослушный узор гранатовых косточек, словно кто-то разорвал ожерелье, и теперь ветер незатейливо перебрасывает бусины с места на место.

И прежде чем Элла осознает, реальность ли это или обман зрения, её оглушает вопль.

– А-а-а! – надрывается незнакомка и заходится в сухом кашле.

Серый кот спрыгивает с её рук и бросается на Эллу. Царапает, бьёт когтями по ногам, точно обезумивший дракон. Девочка, тихо повизгивая, вскакивает и бежит прочь, на первый этаж, едва не споткнувшись на лестнице. Кот устремляется за ней и пытается ухватить за пятку, самое лакомое для котов место.

– Ещё увидимся! – бросает ей Дантесса. Неуверенно машет рукой и обречённо, устало вздыхает.

Внизу Эллу уже ловит разгневанная Марфа Ильинична. Сегодня она подвязала волосы красным платком в белый горошек, что сделало бы её облик более добродушным, если б не суровый взор поверх огромных очков на кривом носу.

– Так-так. Ты поднималась наверх?

– Нет, Марфа Ильинична, – Элла с трудом дышит и оглядывается. Погони, слава богу, нет, свирепый кот где-то отстал. Ещё удастся выкрутиться!

Экономка смеряет шалунью недовольным взглядом, точно злая мачеха, разочарованная безупречностью золушки.

– Твоему дяде, Марку Андреевичу, очень не понравится, если ты будешь шуметь и гулять где нельзя. Ты хорошо поняла?

– Да, сударыня, – Элла виновато опускает голову. Не больно-то и хочется вновь встречаться с сумасшедшими девицами: одна чашками танцует, другая носится с кошками как изрыгающий пламя дракон.

– За непослушание у нас принято наказывать. После завтрака помоешь посуду.

– Хорошо.

Ну что сложного и ужасного может быть в мытье посуды? Вот Демидовы один раз по-настоящему хорошо наказали! Элла тогда после школы решила прогуляться по магазинам, выбрать классной руководительнице подарок на день учителя, и никому и слова не сказала. А Демидовы напрасно ожидали её к обеду. Выбранный Эллой магазинчик оказался закрыт, и глупышка несколько часов, пока не стемнело, околачивалась у витрины и разглядывала статуэтки ангелочков. Очень хотелось купить того с позолоченными крылышками. На двери не висело таблички «закрыто», и Элла надеялась, что продавщица вот-вот вернётся. Ещё пять минуточек – и обязательно. Так и простояла, пока сзади к ней не подкралась Демидова и не заехала ладонью по шапке.

«Вот негодяйка! Где ты носишься? Мы уже весь район на уши подняли! Как так можно, неблагодарная?»

Эллу безжалостно наказали: отобрали все книги и запретили читать целых две недели. А то эти книжонки ей совсем мозг убили! Думать разучилась самостоятельно! Несчастная, она сутками маялась, наблюдая за тем, как танцуют осенние листья, как капли дождя наперегонки стекают по стеклу и как голубь на подоконнике сосредоточенно чистит перья.

Ну, разве после такого какое-то мытьё посуды может её испугать?

Кухня – тесная комнатушка. В ближнем к двери углу – небольшой стол, накрытый поеденной молью скатертью. Тарелка остывающей каши и тёплый чай с миндальным пирожным. Вдоль стен – две раковины, три плиты по четыре конфорки каждая, несколько разделочных столов, над которыми висят сушилка и полки с крупами и приправами.

Элла наскоро съедает завтрак и принимается за посуду. Увы, из крана течёт лишь холодная вода, и полотенца для рук нет. Девчонка брезгливо стряхивает руками и расставляет посуду в сушилку над раковиной. Скорее бы! Пальцы уже окоченели. Со стороны Марфы Ильиничны отключить горячую воду – очень коварно. Впрочем, может, дела господина Норкина идут неважно, и семья вынуждена экономить? Ура! Последняя тарелка.

– Ах!

На столе вновь высится гора немытой посуды. Тут и чашки с прилипшими кусочками размокшего печенья, и тарелки, обильно смазанные мерзким на вид соусом, и просто жирные сковородки и кастрюльки с пенкой от бульона, которая подозрительно похожа на грибковый нарост.

– Откуда?

Терпеливо, стиснув зубы, Элла моет и эту посуду, и вновь – на столе волшебным образом возникает новая партия, даже попадаются стаканы, в которые заботливо напихали огрызки яблок и использованные салфетки с отпечатками помады. Ну что за манеры! Любимые опекуны этого бы не одобрили, но, увы, их здесь нет, чтобы разразиться грозной тирадой.

– Как такое возможно? Никто же не входил!

Элла опускается на корточки и заглядывает под стол в поисках какого-нибудь люка или подъемного механизма, но находит лишь тонкую брошюру.

«Грязная посуда всех времён».

И перед глазами наказанной предстают страницы нелицеприятных описаний, вырванных из романов, а может, и сочинённых кем-то из домочадцев. Первая исписана бисерным почерком.

«После мытья посуду надлежит складывать в сушилку, чтобы с неё стекла вода. В это время на столе появляется следующая партия грязной посуды. Как только новую приносят в раковину, из сушилки пропадает предыдущая, и место освобождается. Так продолжается двадцать девять раз, пока не иссякнет запас грязной посуды для провинившегося негодника…»

Элла читает детальное описание узоров грязи на фарфоровых тарелочках, количество засохших пятен рагу, масла, соуса. Упомянуты даже отколотые края блюдец! Педант, потративший вечера на сей монументальный труд, небось, сгорел от гордости!

– Что ты делаешь под столом? Посуда ждёт. Ты вынуждаешь меня возложить на тебя ещё одно наказание!

Марфа Ильинична. Кто ещё это может быть? Упёрла руки в бока и смотрит коршуном. Вновь похожа на Бабу-Ягу. Сейчас, чего доброго, опоит мёртвой водой и в печь засунет.

– Извините, ― провинившаяся девчонка быстро возвращается к раковине.

В кухне-подвале нет ни часов, ни окон, и Элла не следит за временем. Молча моет посуду и пикнуть боится. Ноги болят. Онемевшие от холода пальцы едва сгибаются. Кожа потрескалась от моющего средства, хочется поскорее вырваться из этого кошмара и намазать руки кремом.

«Ах, да я ведь забыла его в Москве! – всхлипывает Элла. – Вряд ли Марфа Ильинична станет мне помогать».

Незадолго до ужина Элла с облегчением запихивает в сушилку последнюю тарелку. Оборачивается – слава богу, ни одной грязной посудины в очереди на водные процедуры! Наконец-то, можно отдохнуть!

«Интересно, безопасно ли сейчас спросить о Тошке или меня снова накажут? С другой стороны, у той же девочки с третьего полно кошек! Почему же мне нельзя? Подумаешь, на одну кошку больше».

Эллу передёргивает от неприятного воспоминания. Лучше держаться от чокнутой кошатницы подальше и не упоминать о ней, не будить лихо.

– Тебе понравилось мыть посуду? – низкий мужской голос. В том углу, где раньше был исцарапанный разделочный стол, теперь большая белая печь. Приятно трещит огонь, валит жар. На лежаке сидит маленький, не более метра ростом, мужчина, гном, с длинной густой бородой цвета каштанов, неожиданно напомаженными бакенбардами и пенсне на медной цепочке.

Элла замирает в недоумении.

– Я спросил, понравилось ли тебе мыть посуду? – вкрадчиво повторяет незнакомец и почёсывает локоть, пробурчав. – Свитер колется, зараза.

– Нет.

– «Нет»? – мужчина удивлённо поднимает бровь и забывает о шерстяном недуге. – Всего лишь «нет»? Разве тебя не научили манерам?

– Простите, но о каких манерах идёт речь?

Мужчина хмурится.

– Стоит говорить «нет, сударь» и «о каких манерах идёт речь, сударь». Ты поняла, необразованная девочка?

– Да, сударь.

– То-то же, – сладко улыбается. – Иди и переоденься. Затем спускайся в гостиную. Познакомишься с семьёй.

Вернувшись в спальню, Элла вновь подпрыгивает и зависает в воздухе. Осторожно шагает, боясь провалиться. К ужину первого знакомства хочется одеться с особой тщательностью. Элла выбирает несколько сарафанов: длинный, почти в пол, чёрный с серебристым узором на бретельках; тёмно-синий с вышитым на груди орлом и зеленый с аккуратным чёрным кружевом. Сарафаны Элла бросает на кровать и ищет подходящую блузку. И найдя, оборачивается и ахает.

Сарафаны в снопе искр кружат под потолком. Элла пытается схватить одежду, но платья проскальзывают меж пальцев и, как непослушные котята, отбегают в другой угол. Элла прыгает и прыгает, и, наконец, цепляет край чёрного кружева. В руках у неё оказывается тёмно-изумрудный сарафан.

Надев с трудом добытые блузку и сарафан, Элла совершенно забывает поменять колготки и так и спускается с пыльными пятнами на коленках. Марфа Ильинична будет на седьмом небе от счастья, если заметит!

К гостиной ведёт тёмный, как глубокая пещера, коридор. Он начинается справа от лестницы и заканчивается ярким пятном света, единственному ориентиру. Элле кажется, что невидимая паутина опутывает её, цепляется за волосы и лезет в глаза. Поэтому из коридора девочка вываливается в нелепой позе, размахивая руками и отдирая липкую сеть.

Марфа Ильинична хмыкает. Сумасшедшая девица с длинными кошачьими волосами громко хохочет. И лишь Дантесса сохраняет спокойствие. Остальные же, неизвестные мужчины и женщины, человек восемь, смотрят на Эллу с осуждением. Кому нужен ещё один непослушный ребёнок, когда в доме и так бардак?

– Ты опоздала, – Марфа Ильинична стискивает тонкие губы и надувает щёки так, будто вот-вот лопнет.

– Извините, сударыня.

Вновь хмыканье и смех чокнутой кошатницы.

– Садись. Полагаю, с Дантессой и Хельгой ты уже знакома.

Элла молча садится напротив, улыбается девушкам и пододвигает к себе тарелку.

– Матильда Андреевна Норкина, – представляется женщина рядом с Эллой. У неё впалые тёмно-синие, как морской котлован, глаза, глубокие синяки и седые, точно иней, виски.

– Моя тётя?

– Предпочитаю быть Матильдой Андреевной, – голос у неё сухой, скрипучий.

– Это Фредерик Андреевич, – кивает на коренастого мужчину в огромных очках-окулярах. – Он совсем плохо видит. Это всё из-за того, что с драконами много времени проводит. Пепел глаза засоряет.

– О, понятно, – поддакивает Элла и исподтишка оглядывается: куда бежать? Драконы, окуляры, кошки в волосах. То ли Элла сходит с ума, спит и видит странные сны, то ли… Но это, конечно же, всё во сне мерещится. Не бывает летающих сарафанов, драконов и тыквенных домиков.

Тётя Матильда перечисляет родственников, но Элла почти не слушает её. Всё ждёт, когда случайный звонок телефона прервёт странный сон.

Потайная дверь в углу, замаскированная картиной, тихо отворяется, и в щель просовывается голова с напомаженными бакенбардами.

– Господин Норкин сегодня не спустится ужинать. Опять гарпия.

Элла чувствует и облегчение, и разочарование. С одной стороны, ей очень бы хотелось увидеть дядю. С другой стороны, он наверняка такой же странный и неприятный тип, как и другие члены семьи. Хотя Дантесса кажется вполне адекватной особой, несмотря на болтовню о левитации. Она сидит, чуть скривившись, как все обычные подростки, в противовес гордым, неестественно прямым тёткам. Хельга и вовсе взобралась на стул с ногами, согнула перед собой колени и уныло ковыряет вилкой, которую вот-вот выронит. Элла чувствует, как напрягается тётя Матильда, стоит ей пересечься взглядом с кем-то из девушек. Особенно её раздражает Хельга, которая теперь отковыривает кусочки курицы и складывает узоры по краям тарелки. Впрочем, Элла не уверена, что на лице тёти отражается именно раздражение, может, то брезгливость и сожаление?

Ужинают при свечах, и в углах играют мрачные тени. Чучело филина над камином будто следит за каждым движением Эллы, так что девочке безумно хочется накинуть мантию-невидимку!

Когда трапеза окончена, домовой – тот самый, с бакенбардами и любитель сидеть на печке – убирает тарелки, подмигивает Элле и исчезает. Интересно, кто будет мыть посуду?

Дантесса с фарфоровым чайником обходит стол и разливает крепкий чай с запахом малины. И вдыхая этот аромат, Элла вдруг думает, что возможно, этот дома – не самое плохое место. Разве в скверных местах подают такой замечательный чай?

– У тебя, наверное, много вопросов, Элла? – спрашивает кузина, останавливаясь рядом.

– Как в таком маленьком чайнике помещается столько воды?

– Как? Ну, так было всегда, – смущённо отвечает Дантесса. – Не знаю, как тебе объяснить. Скажи ещё, что ты о скатерти-самобранке не слышала.

Марфа Ильинична стучит чёрными ногтями по столешнице, отбивая марш суровости. Элла виновато опускает взгляд. Кажется, она спросила нечто такое, что знают и младенцы, и букашки.

– Дантесса, почему бы тебе не уложить Хельгу спать? ― размеренно произносит экономка. ― У неё сегодня выдался переполненный впечатлениями день. Согласись, ей это вредно. Пусть хорошенько выспится.

Белокурая девушка обречённо смотрит на сумасшедшую. Та вытащила из ивовых зарослей волос рыжего кота и теперь плетёт ему ошейник-косу из волос, а несчастный зверь жалобными глазами взирает на собравшихся и неуверенно мяукает.

– Мы ещё не пили чай, госпожа Марфа Ильинична.

– Дорогая Дантесса, ты, кажется, забываешь своё место, – резко огрызается тётя Матильда. – Иди. Чаевничать будешь в другой раз.

Девушка печально кивает и передаёт чайник тётке.

– Пойдём, Хельга.

Дантесса поднимает кошатницу как пушинку и за руку уводит.

Элле стыдно. Неужели это всё из-за её дурацкого вопроса о чайнике? Бедная Дантесса, она кажется такой милой. Интересно, за что её недолюбливают?

– Знаешь, Элла, – тихо произносит Марфа Ильинична, пронизывая взглядом огонёк свечи, – я была против твоего появления в доме. Но слово барина есть слово барина. Я не могла ничего сделать, а теперь… Теперь из-за тебя над нами всеми висит дамоклов меч. И эта распроклятая гарпия, чёрная птица, будет приходить за тобой и приходить, пока не отберёт. И нам нервы трепать!

Элле страшно. Взгляд экономки стеклянный, мёртвый. Хочется встать и бежать прочь, но Элла, точно жертва на заклание, прилипает к стулу. Рядом с ней тётя Матильда фыркает:

– Да уж, своих проблем у нас мало было…

– Ну, чего вы в самом деле-то? – рядом с мужчиной в окулярах сидит старик с заплетённой в косу бородой. Кажется, его зовут Фридрих и он очень дальний родственник. – Зачем вы пугаете девочку, акулы ненасытные? Нет своих детей – так нечего чужих травмировать.

И тут же осекается, поджимает губы, опускает взор. Минут на пять в гостиной воцаряется гнетущая тишина. Элла вглядывается в лица родственников, пытается прочесть тайну. Марфа Ильинична – мрачна, похожа на змею, которая выбирает удачный момент для прыжка. Мужчина с окулярами смотрит вниз, старик Фридрих виновато теребит бороду. Тётя Матильда медленно и глубоко дышит, едва слышно считает до десяти. Остальные Норкины, имена которых Элла не запомнила, хмуро молчат и гипнотизируют чашки. У морщинистой старухи дрожат руки, мужчина с проседью в неожиданно рыжих волосах теребит часы, двое седых близнецов исподлобья поглядывают на Матильду, ожидая когда солнце сменит бурю. От этого всеобщего выжидательного стыда Элле не по себе.

С улицы доносится пронзительный крик, крик отчаяния и боли. Марфа Ильинична вздрагивает и почти бегом уходит.

– Жди здесь и не смей ничего трогать, – грозит Элле пальчиком тётя Матильда и, путаясь в длинной юбке из синего бархата, спешит за домоправительницей. Остальные Норкины лениво отодвигают стулья и покорно следуют за тёткой.

Элла остаётся в одиночестве. Пить чай не хочется, пусть остывает. От вида пирожков тошнит.

– Ну и семейка же мне досталась.

На улице раздаётся ещё несколько возгласов, и наступает подозрительная тяжёлая тишина. Слышно, как тикают часы. На мягких лапах пробегает бело-чёрный пушистый кот. Он замирает посреди гостиной, тревожно оглядывается на Эллу, разок мяукает и семенит прочь, исчезая под тумбочкой.

Решив, что оттуда кот не мог далеко уйти, Элла встаёт на колени и заглядывает под тумбочку. Может, игра с ним скрасит ожидание? Но под тумбочкой ничего: ни кота, ни тайного хода, ни малюсенькой двери как в сказке об Алисе. Ничего. Даже пыли. Наверное, хозяйственный домовой регулярно вычищает все углы.

Приглядевшись, Элла вдруг замечает разбухшую книгу в кожаном переплёте. Она неожиданно проявляется на ковре, как секретное послание, написанное лимонным соком. И Элла готова поклясться: листы шевелятся, чуть приподнимая тяжёлый переплёт.

Девочка вытаскивает фолиант. На каждой странице вместо букв – чернильные кошачьи следы, побольше, поменьше, с когтями и без. Элла проводит рукой по шершавой бумаге. Вдруг книга взвивается, выпрыгивает из рук и зверем шипит и клацает зубами. В ужасе любопытная Варвара падает и отползает в сторону, а ожившая чертовка выпускает мягкие кошачьи лапы и возвращается под тумбочку.

– Какой ужасный механизм, – бурчит Элла. – Наверное, мой дядя чокнутый профессор. А эта Хельга, небось, его лучшая ученица. Жаль, что они не разрешили мне Тошку взять. Ему бы тут понравилось.

Немного отдышавшись, Элла рискует изучить шкафы, плотно заставленные книгами, точно гранатовыми косточками. На большинстве корешков нет названий: они стёрлись из-за частых прикосновений. Вон, кое-где даже уголки порваны. Должно быть, у библиотеки есть постоянный гость.

Наконец, Элла находит книгу, на переплёте которой позолотой нанесено «Пепелище». Без автора. Девочка хмурится, пытаясь вспомнить автора. Нет, она определённо о таком не слышала. Может, что-то из современной прозы?

Элла пробует открыть книгу, но та неожиданно – на замке.

– Есть ли ключик?

Элла встаёт на цыпочки, опирается о полку и внимательно осматривает. В глубине, как раз на том месте, где стояла книга, девочка замечает маленькой золотой ключик, точно созданный для Дюймовочки. Недолго раздумывая, жадная до приключений, девчонка отпирает замок и раскрывает книгу на середине.

Пустые желтоватые страницы.

Перелистав на начало, Элла читает.

«Много лет на месте Пепелища находился прекрасный сад, равных которому не было ни в воображаемом мире, ни в реальном мире

Деревья цвели круглый год, а когда приходило время завязываться плодам, белые листья опадали снегопадом, и дети ловили их разинутыми от восторга ртами, и сразу же белым и розовым расцветали другие деревья. И круглый год здесь царили лишь счастье и покой.

Но был в самом сердце сада один изъян: огромный обрубок покорёженного черного дерева. Много раз его пытались выкорчевать, но корни так глубоко уходили в землю, что нечего было и надеяться.

Тогда первый воображающий приказал посадить вокруг уродливого пня тыквы. И когда те выросли, то побегами полностью скрыли страшный обрубок. И спрятал воображающий в этих зарослях книгу воображения, ибо надеялся, что там никто её искать не вздумает. Оплели её тыквенные стебли и скрыли под собой.

И после этого три королевства: Книжное, Тридевятое и Боярышниковое – выбрали сад местом для своих торжеств и вскоре решили провести там турнир лучников. Гости веселились в тени цветущих деревьев, мёд-пиво пили, а ловкие воины потешали их своим умением.

Но вот незадача: двое лучников, самых метких, по силе равны. Как выбрать победителя?

Стали спорить, кому приз вручить: тридевятому или книжному лучнику. И затянулся спор до позднего вечера. И видя, что решение никак не находится, а гости истомились, принцесса Лукреция, дочь Боярышникового короля, предложила:

«Пусть победителем станет тот, кто попадёт в вишенку на моей голове».

Отец принцессы противился сему, но дочь уговорила его, да и придворные жаждали зрелища перед сном.

Книжный лучник промахнулся и попал в дерево за спиной принцессы, побоявшись иначе навлечь на себя гнев правителя Боярышникового царства. Стрела его угодила в тыквенные заросли. Те жалостливо будто бы взвизгнули, но никто не обратил внимания.

А тридевятому лучнику, возлюбленному принцессы, оставалось если не сбить сладкую ягоду на голове прекрасной Лукреции, то хотя бы не так отклониться от цели, как соперник.

Он натянул тетиву и уже разжимал пальцы, чтобы спустить её. Но тут зашевелились тыквенные стебли, поднялись в воздух на небывалую высоту и, устремившись к тридевятнику, ударили его по руке. И стрела его, выпущенная дрогнувшей рукой, пронзила принцессу, и та упала бездыханной.

В отчаянии тридевятый лучник проклял сад, книгу, спрятанную в тыквенных зарослях и всех воображающих, а меж тремя царствами разразилась война на сотню лет, и после её окончания королевства уж больше не дружили. А от прекрасного сада осталась лишь пепельная пустошь и неизгладимая ненависть меж тремя королевствами».

Тут буквы пускаются в пляс, кружатся в причудливом хороводе. Слова распадаются, задорно перепрыгивают друг через друга и складываются заново:

«Чёрная птица, женщина-ворон, стремглав, проносится над полем. Пращники тридевятого царства силятся сбить её, но она уклоняется и лишь отвлекает воинов, пока её меткие боярышниковые лучники прицеливаются. И битва идёт не на жизнь, а на смерть, переполненная криками, звуками боевых горнов и свистом летящих снарядов».

У Эллы подкашиваются ноги и предательски кружится голова. Тошнота накатывает, точь-в-точь как при катании на быстрой карусели, что не может остановиться. От резкого толчка девочка падает, и книга, чмокнув страницами, засасывает её.