Читать книгу Как жить с французом - Дарья Мийе - Страница 4

Чин-чин!

Мы чокнулись бокалами с кьянти и рассмеялись от переполнявшего нас ощущения счастья. Пусть эти благородно седеющие синьоры думают, что хотят, даже то, что мы вместе. Каждый из них мечтает сейчас сидеть за нашим столиком.

Алеся поскребла ногтем шероховатую поверхность своей маски – серо-голубой, украшенной пышными розовыми перьями у левого виска.

– Думаешь, удастся довезти её до Москвы?

Я пожала плечами.

– По-моему, она родилась в Венеции и должна умереть здесь же.

Алеся подхватила маску за глазницу и повертела на указательном пальце.

– Велика вероятность, что родилась она всё-таки в Китае, в безвестной южной провинции, в невентилируемом подвале среди сотен измождённых семидесятичасовой рабочей неделей китайцев.

– Ты портишь сказку, кара, – поморщилась я.

– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, и по-моему, – Алеся сделала полукруг почёта правой рукой, – нам неплохо это удается!

Я посмотрела на дымящийся в чашке капучино, на колышущиеся у причала гондолы, на жёлтое февральское небо над колокольней Сан-Джорджио-Маджоре, и подумала, как она права, эта разумная Алеся. Нам уже все далось, удалось и отдалось. А ведь нам всего-то по двадцать два.

Как всё лучшее в жизни, этот волшебный отпуск перепал нам случайно. Мы приехали работать на конференцию по экономическому развитию Альто-Адидже, самой автономной области Италии, где проводятся в жизнь инициативы настолько удивительные, что их эхо доносится даже до России. Во многом – нашими с Алесей стараниями. Я выступала тут как аккредитованный журналист, Алеся – как помощник директора амбиционной итальянской компании, которая по-всякому распушала хвост на конференции. За прошедшие пять дней мы сполна насладились рекламными обещаниями региональных чиновников и гигантов автопрома, чтобы с восторгом принять предложение коллеги Алеси провести остаток конференции в Венеции, где у него пустовала мансарда напротив церкви Санта-Мария-дей-Мираколи. «Красивейшей церкви в Венеции, – соблазнял нас Марио. – И потом, там сейчас карнавал».

Я всё никак не могла привыкнуть к тому, что итальянцы выступают с такими заманчивыми предложениями совершенно бескорыстно, поэтому постоянно уточняла, не придётся ли нам ухаживать за хомячком, поливать по часам капризные растения или делать генеральную уборку.

Не обнаружив никаких подводных камней, утром в четверг, вместо того, чтобы занять места в очередном конференц-зале, мы устроились на мягких сидениях скорого поезда, который доставил нас из Тренто в Тонущий Город за три часа.

Перетащив чемоданы через бессчётное количество мостиков и преодолев пять узких лестничных пролётов, мы шумно выдохнули напротив малюсенькой двери, за которой, судя по плану на альбомном листке, скрывалось жилище Марио. Мансарда стоила этого долгого пути. Там не было ни стопок засаленных порножурналов, ни следов пребывания оголодавших домашних животных, ни слоя священной холостяцкой пыли. Зато были панно из муранского стекла, подвесные плетеные кресла и мини-бар, заполненный винами из всех регионов Италии. Из крошечного окошечка на кухне виднелись бело-коричневые стены Санты-Марии-дей-Мираколи.

Если бы все феврали были такими, их существование в календаре можно было бы извинить. За окном мансарды быстро вечерело, а температура держалась на отметке десяти градусов: чтобы чувствовать себя надёжно укрытым от «мороза», достаточно было двухслойной вельветовой куртки и порции ламбруско. Мы сбежали с пятого этажа по узкой винтовой лестнице и, прежде чем выскользнуть в грязноватый калле1, опустили на лица маски: я – зелёно-оранжевую с золотистой сеточкой, имитирующей вуаль, Алеся – серо-голубую с пером. Розовое перо – единственное напоминание о том, что сегодня День Святого Валентина. В Венеции эту слащавую дату можно не заметить; Доктор Смерть – зловещая белая маска с щёлками глаз и непомерно выдающимся носом – не идет на компромисс с производителями романтической символики.

В двадцать два года одиночество в День влюбленных воспринимается не с грустью, а с энтузиазмом: оно означает, что мы пока мы связаны «стабильными отношениями» со скучными субъектами, которые проходят мимо украшенных витрин, видя в них заговор мировой коммерции. Следовательно, мир полон удивительных возможностей. Используя одну из них, четырнадцатое февраля мы отмечали в кафе на набережной Рива-дельи-Скьявони, влюбленные в Венецию, в Италию, в февраль, и главное – в самих себя. Позади у нас был год, полный незабываемых – и в большинстве случаев оплаченных работодателями – путешествий, впереди – судьбоносные встречи и бескрайние творческие горизонты.

Кроме того, я была совершенно уверена, что это последний День Святого Валентина, который я встречаю в волнующем статусе «сингл»2: меньше, чем через месяц я должна была увидеться с человеком, за которого мечтала выйти замуж последние пять лет. А если чего-то так сильно хотеть, у этого просто нет возможности не сбыться.

***

Маартен – это не мужчина, это мечта. Это, как поёт Шакира, «мой заслуженный приз за то, что я была такой хорошей девочкой». Он может украсить собой обложку «Мэнс Хелф», но при этом он натурал. Он выпивает шот для храбрости, прежде чем пригласить девушку на танец, хотя глядя на него, не сомневаешься, что девушки сами готовы оплатить ему неограниченный доступ к бару за одну возможность прислониться к нему. Когда несколько лет назад мы познакомились на турецком курорте, у меня от восторга случилась кратковременная амнезия: на четыре дня я забыла подруг, с которыми у нас была запланирована культурная программа по побережью Эгейского моря, дожидающегося в Москве бойфренда и моральные принципы, запрещающие переходить к сексу на втором свидании. Я даже забыла, кто такая Шакира, хотя при каждом взгляде на Маартена тихонько напевала фразу из её песни.

Мы расстались легко, без слёз и обещаний. В течение следующих лет перекидывались поздравительными смсками на Рождество и дни рожденья и иногда писали друг другу электронные письма. Один раз он мне даже позвонил: было поздно, он одиноко сидел в баре, пил пиво и думал обо мне. Это ли не верный признак глубоких чувств! Что-то внутри меня всегда знало: через несколько лет, когда он вылечится от травм последней любовной истории, бросит курить и будет реже говорить о маме, я стану миссис Маартен Уэнс.

Несколько месяцев назад, после очередного болезненного расставания с другом по эротической переписке, я решила, что круг пора замкнуть. Пора вернуться к началу, в ту точку, где я с трудом связывала английские слова и в момент, когда он стонал «Oh, I’m cumming!»3, без всякой задней мысли переспрашивала «Where?»4. К тому мужчине, образ которого вдохновлял меня на подвиги – электроэпиляцию зоны бикини, покупку шёлковой пижамы и перекрашивание волос в золотисто-рыжий цвет. К тому, благодаря которому я заинтересовалась гобеленами, кружевами, малиновым пивом и фламандским языком. Все вокруг пожимали плечами: никому не нужное, малопонятное ответвление голландского, на котором говорят в одной единственной области – Фландрии, где параллельно на правах государственного существует вполне человеческий французский. Но французский был мне категорически не интересен и даже неприятен за его неэкономное отношение к буквам – от двух до пяти знаков, чтобы выразить один гласный звук! Поэтому я настойчиво, но безуспешно искала курсы фламандского в Москве и распечатывала страницы из антверпенских газет, чтобы «почитать» за обедом. Таков был метод, который когда-то подсказала моя первая учительница итальянского, знавшая около двадцати языков в основном потому, что самолету она решительно предпочитала поезд. «Берёшь в дорогу книгу на совершенно незнакомом языке. Первые три станции, естественно, не понимаешь ничего. Потом начинаешь узнавать отдельные грамматические конструкции. Потом угадываешь какие-то слова, похожие на русские или английские. Так, глядишь, к концу путешествия начинает вырисовываться сюжет».

Я поезду предпочитала самолет, но от этого не собиралась расставаться с лингвистическими амбициями – между Москвой и Брюсселем три с половиной часа прямого перелёта, а с пересадкой так и все пять. Я очень радовалась мысли, что делаю крюк через пол-Европы не просто так, а с пользой. Потому что на прямой перелёт мне всё равно не хватало – я заканчивала университет и работала неполный день на итальянскую редакцию в Москве. Начальник-итальянец считал, что его лучезарная улыбка заменяет ежегодную индексацию зарплаты. Мои сбережения только начинали формироваться, и процесс этот обещал быть долгим.

Я купила билеты на сложносочиненный маршрут Москва-Копенгаген-Брюссель-Копенгаген-Москва еще осенью – пожалуй, впервые за собственные деньги, а потому на распродаже – и принялась ждать. И вот до дня Икс остался месяц; он, конечно, будет напряжённым, ведь надо столько всего сделать, чтобы освежить воспоминания пятилетней давности и предстать перед героем девичьих грез Царевной-Лебедью. Маникюр, педикюр, эпиляция, разгрузочные дни, ежедневные маски для лица и волос, обновление гардероба… Как кстати образовалась эта поездка в Италию, на родину всего красивого из кожи и замши! Куплю осенние сапоги, соответствующие масштабу замысла. Маартен ведь очень внимателен к аксессуарам: во мраке турецкой ночи он отметил, что моё белье сочетается с заколкой.

***

…Мы вскарабкались на нашу мансарду около трёх ночи. Со стонами и скрипом стянули свежекупленные сапоги. Не сговариваясь потрясли кулаками и выкинули пальцы: Алесины «ножницы» порезали мою «бумагу», а значит, ей выпало первой принимать душ. Выигрыш в «банную лотерею» давал не только фору во времени отхода ко сну – часто он определял, кто вообще сегодня ляжет спать чистым. Бойлеры, греющие воду в экономных европейских городах, не любят полуночников – горячая вода иссякает уже к десяти вечера, а в двенадцать ночи приходится мыться под жалкой, еле тёплой струйкой.

Алеся скрылась в ванной, а я по привычке потянулась к компьютеру – кинуть запись в ЖЖ и проверить почту.

В почте ждало письмо от Него. У меня приятно щекотало в животе, пока медлительный венецианский интернет загружал страницу. Что там? Описание, как добраться до его дома? Или культурная программа, где шоколадная фабрика сменяется музеем гобеленов? Или напоминание взять теплые вещи, ведь мы поедем на побережье?

Окно, наконец, загрузилось. В письме говорилось, что его посылают в командировку в Голландию и вернется он ровно за день до моего отъезда. «Но надеюсь, нам всё-таки удастся встретиться перед твоим отлётом».

Шкафы, зеркала, трюмо, потолочные балки, сапоги – всё закружилось у меня перед глазами. Мне показалось, что на какое-то время я вообще разучилась читать. Буквы прыгали одна на другую и задорно помахивали хвостиками. Ноги будто приросли к паркету, а локти невозможно было оторвать от подлокотников. «Надеюсь, нам удастся встретиться перед отлётом»?! «Надеюсь»?!? О, как не сопоставимы наши надежды! Я-то надеюсь, что после волшебной недели, проведённой вместе, ты представишь меня родителям или мы хотя бы запланируем следующий совместный отпуск.

Я сидела в кресле, не в силах пошевелиться, с ноющими от неразношенных сапог мысками, интимной стрижкой в виде кошачьей мордочки, гладким от радиочисток лицом, на котором предательски подергивались носогубные складки – вся такая готовая к любви и никому-никому не нужная. Вот так, несколькими предложениями, была разрушена многомесячная мечта. Хотя ощущения были такие, будто разрушена вся жизнь.

– Дорогая, я оставила тебе чуть-чуть горячей воды… Что случилось?

Алеся выплыла из ванной в облаке пара. В белом халате и высокой чалме из полотенца она была похожа на фею-крёстную, явившуюся решить все мои проблемы.

– В Бельгии меня никто не ждёт, – обронила я тихо.

Алеся развернула к себе ноутбук и прочитала письмо.

– Мда… Какой подлец! – только и нашла что сказать «фея».

– Ну, строго говоря, он ни в чем не виноват, – шмыгая носом, принялась я оправдывать предмет своей страсти. – Я же не сказала ему, что специально из-за него еду в Бельгию. Сказала, что еду по работе, а с ним буду рада увидеться в свободное время.

Алеся внимательно смотрела на меня. И правда, из моих возбужденных монологов могло показаться, что Маартен считает дни до моего приезда с не меньшим восторгом, чем я сама.

– Я же не могла вот так сразу, как снег на голову, обрушиться на него с известием, что приехала строить серьёзные отношения! – теперь я старалась оправдать уже саму себя.

– Но отель-то ты забронировала? – уточнила практичная Алеся.

Я подняла на неё виноватый взгляд.

– Нет?! А где ты собиралась жить?

– Я рассчитывала, что он встретит меня в аэропорту, мы поедем к нему и он больше не захочет меня отпускать.

– Мда-а, – протянула Алеся. – Сдай билеты и купи ол-инклюзив в Турцию.

– Билеты несдаваемые, – выдавила я, все глубже погружаясь в отчаяние. Будет мне урок – никогда впредь не покупать билеты за свой счёт.

Алеся понимала, что продолжение карнавала под угрозой. Среди моих астральных характеристик – умение портить настроение всем окружающим, чтобы привести его в резонанс с моим. Поэтому она глубоко вдохнула и произнесла:

– Дорогая, ты всегда говоришь, что надо жить настоящим. Давай на оставшиеся три дня просто запретим тебе думать об этом. Будет жалко, если из-за этого письма ты прогрустишь весь карнавал.

Я молчала. Для человека, у которого только что отняли мечту длиною в пять лет, я ещё неплохо держалась. В голове дул сквозняк, легкие отказывались вдыхать, а желудок грозил вывернуться наизнанку.

– Всё равно отсюда ты ничего не можешь сделать, – продолжала увещевать Алеся. – Тут даже интернет под честное слово работает.

Действительно, проводной интернет в тонущей Венеции, да ещё на пятом этаже ветхого здания был довольно эфемерной связью с внешним миром. Будь она более стабильной, я чувствовала бы необходимость срочно действовать, решать, устраивать, перекраивать, искать и находить. А так ничего не оставалось, как вспомнить принцип Скарлетт О’Хара: «У меня нет сил думать об этом сегодня. Подумаю об этом завтра». Я установила в окошке чат-программы MSN статус «Belgian holidays in risk!» («Бельгийские каникулы под угрозой срыва») и отправилась спать.