Читать книгу Фейрум - Дарья Райнер - Страница 2

ЭПИЗОД

I

ИСТОРИЯ С ОСТРОВОМ

♪ Peter Gundry – She Cometh

– Закрой глаза. – Вит улыбался.

Солнце светило ему в спину, рождая золотистый ореол. Ветер путался в волосах и уносился прочь – плясать на водной глади, рябью выводить загадочные письмена.

– И пропустить всю красоту? Издеваешься?

Липа сидела на корме, чуть свесившись влево, касаясь ладонью воды. Отчего-то это казалось важным. Всё равно что сказать озеру «здравствуй» после долгой разлуки, напомнить о себе и попросить прощения.

– Таковы правила, Малёк. Остров любит гостей, если гости…

– …уважают его волю, – отозвалась она эхом. Слова, знакомые с детства, но теперь, вернувшись после стольких лет, Липа понимала их значение.

В детстве это была игра. Как прятки. Нужно было зажмуриться и сосчитать до ста, пока дедушка вращал вёсла и рассказывал новости под мерный плеск воды. Каждое лето – новое приключение, в котором Остров – сказочная страна, а озеро…

Озеро – это мост, и оно же ворота. И бдительный страж, требующий платы. Всего-то и нужно, что обменять минуты зрения на месяцы, полные волшебства. Щедрая сделка. И справедливая: нельзя брать что-то, не отдавая взамен. Главное правило, которое дедушка вбил ей в голову.

– Ещё минутку, и всё.

Липа честно поклялась. Сплела пальцы, как делали они с Витом, скрепляя договор: указательный лёг на безымянный поверх среднего. Жест, означавший верность.

Она относилась к Виту, как к брату – старшему, местами далёкому и непонятному, но всё же любимому. Для дяди он был слишком молод и, прямо говоря, легкомысленен. Даже Липа в свои семнадцать рассуждала более здраво, чем он в двадцать девять.

– Я слежу за тобой.

– Сама суровость. – Зачерпнув пригоршню воды, она брызнула ему на колени.

– Эй! Кто-то дошутится сейчас – за борт выброшу!

Вит непроизвольно дёрнулся и скинул сандалий. Липа с хохотом бросилась ловить обувку.

– Вёсла не потеряй!

– Да уж как-нибудь. Разошлась тут… а минута кончается.

Липа очнулась. Запрокинула голову. Улыбка померкла на губах. Озера было мало: ей хотелось вобрать мир полностью – запомнить таким, каким он был вдали от бетонных стен и городской суеты. Ярким, полным, настоящим.

Сизое небо светлело ближе к горизонту, окрашиваясь в персиковые оттенки. Облака цеплялись за вершины Двуглавого Пика. Силуэты гор вырастали за кромкой дальнего берега. Там лежал Бранов, откуда Липа приехала на поезде – стальной гусенице, ползущей сквозь кедровые леса. Там, в Бранове, осталась мама.

Липа зажмурилась.

Почувствовала, как солнце касается кожи. Как Вит налегает на вёсла. Старое судёнышко, принадлежавшее деду, медленно удалялось от берега. У деревенского пирса оставались рыбацкие лодки и катера – современные, но «без души». Слишком быстрые, слишком шумные. Вит морщился всякий раз, заслышав гул мотора. Именно в такие моменты он становился похожим на деда Анатоля: не столько чертами лица, сколько прищуром и едва заметным наклоном головы… Они с мамой были сводными. Дети разных матерей, почти не росшие вместе. Бабушка Фия умерла в тридцать пять.

Мама уже пережила её на семь лет.

Первые симптомы появились два года назад, вскоре после того, как Липе исполнилось пятнадцать. Беспокойство, замедленность реакций, а затем – паника, когда обе поняли, что болезнь неизбежна.

К шестнадцати Липа знала всё о хорее Хантингтона: генетическое заболевание нервной системы, белковая мутация, передавшаяся от матери к дочери. В детстве она не понимала многого. Знала, что бабушка умерла молодой. От чего? Слишком сложно, чтобы объяснить ребёнку.

И ещё сложнее – смириться.

Этой весной мама перестала её узнавать. Тогда, в конце апреля, пришёл страх. Настоящий. Будто два года до этого Липа только готовилась.

Она понимала, что не справится одна. Ей нужен был Вит, чтобы приглядывать за мамой, пока Липа в школе. Чтобы не дать случиться страшному. Непоправимому. С каждым днём она контролировала себя всё хуже. Провалы в памяти, рваные движения, отсутствующий взгляд…

Липа поёжилась.

Сидеть с закрытыми глазами стало неуютно. Она хотела отвлечься, слушая плеск волн и песни лягушек в камышовой заводи, но снова возвращалась мыслями в позавчера.

Маму забрали утром.

Вит позвонил врачу – заведующему отделением в клинике, куда Липа водила её на приём. Надежда оставалась, но иного рода: прогнозы обещали больным пять, а то и десять лет при должном уходе. Мутация оставалась неизлечима, а таблетки, сменявшие друг друга, притупляли симптомы. Это всё, для чего они годились – смягчить депрессию, чтобы больные не думали о суициде.

Вместо этого думала Липа. Каждое утро, каждый вечер. Она спала с ней рядом, прислушиваясь к каждому вздоху и непроизвольному стону. Не могла иначе. Потому что они были только вдвоём – мама и Липка. Всегда. А теперь она не знала, чего ожидать.

И сколько ещё.

Прошлую ночь – впервые за последний месяц – она провела в тишине, глупо пялясь в потолок. Даже под утро, когда сумела задремать, вскочила спустя полчаса. Но проверять было некого: соседняя кровать застелена, Вит спал на диване за стенкой.

Не сумев больше заснуть, она стояла на пороге и слушала его размеренное дыхание. Это было так правильно, так успокаивающе и в то же время странно. Липа не могла расслабиться и приучить себя думать о хорошем. Им пришлось уехать из Бранова: Вит не мог оставить дом надолго.

Здесь дышалось иначе. Липа забыла, каково это: после смерти деда она ни разу не была на острове.

Вит бросил музыку, чтобы подарить этому месту – и себе – новую жизнь. Иначе всё напрасно. Волшебство рассеялось бы, и магия острова погасла, сверкнув на прощание росчерком звезды.

– Мы уже близко.

– Добрались до камней?

– Да.

Они отчего-то говорили шёпотом, и Липе это нравилось.

Это означало, что рубеж почти пройден: они у Стоячих Камней. «Змеевы зубы» – так называли валуны на острове.

– Достану?

– Если постараешься. Справа. Ещё чуть-чуть.

Она протянула руку. Кончики пальцев коснулись гладкого бока, нагретого за день солнцем. Это было своего рода ритуалом. Прикосновение к камню, как и к поверхности воды, дарило особое чувство – будто озеро отдавало ей частичку волшебства, признавало Липу своей и позволяло остаться.

Она сомневалась, что после стольких лет получит разрешение, но, видимо, озеро было не против. Камень отозвался влажным теплом на коже, и Липа улыбнулась.

– Скажешь, когда открывать.

– Уже можно. Мы почти дома.

До суши оставалась сотня метров, однако пролив, отделявший остров от «большой земли», где лежали рассыпанные по холмам деревни и дачные посёлки, они уже преодолели.

Остров всегда был особенным. Слишком маленький для хутора и слишком красивый для того, чтобы оставаться необитаемым. Он признавал только одного хозяина. Поколения сменяли друг друга, и остров привыкал к новым владельцам: наверняка успел привязаться к Виту. Может, и Липу полюбит, если она переедет насовсем.

Сложнее всего – строить планы. Впереди у Липы – поступление в университет, а дальше она не загадывала. Кто знает, что случится до осени.

В первые дни июня лето кажется долгим – целая жизнь, наполненная солнцем, искрами на водной глади и запахом земляники. И жизнь эта начиналась прямо здесь. Сегодня. Сейчас.

…Стоило лодке мягко стукнуться о берег, как Вит спрыгнул в воду. Подал руку племяннице, помогая сойти на землю.

– Осторожно, грязь после вчерашнего дождя, не испачкайся.

– Ай! – Она прыгнула как можно дальше. Покачнулась, но устояла, схватившись за сильную руку. – Да тут галоши нужны! Зря босоножки обула.

– Это точно. Ничего, привыкнешь. Подержи рюкзак, сейчас возьму.

Протащив лодку чуть дальше, он привязал её к колышку и догнал Липу спустя несколько шагов.

– Я сама, он не тяжёлый.

– Не спорь, Малёк. Что скажет мама, если узнает, как ты тяжести таскаешь? – он осёкся на полуслове. – Прости. Мы ведь справимся, да? Ты и я?

Он протянул ей три сложенных пальца, и Липа ответила тем же. Она больше не улыбалась.

– Ты и я, – отозвалась негромко.

Теперь только так, а хорошо это или плохо – покажет время. Всё менялось рано или поздно. Только остров оставался прежним, словно замерший во времени слепок.

Оставшуюся дорогу до дома молчали.

Вокруг хватало звуков помимо болтовни. Всё, что они с Витом могли и хотели сказать друг другу, было сказано в стенах двухкомнатной квартиры на Речном проспекте в Бранове.

Липа шагала быстро, подстроившись под длинноногого Вита. Тропинка уводила вверх на холм, и идти приходилось друг за другом. По обе стороны цвела жимолость. Чуть дальше, за низкой деревянной изгородью, росли кусты малины и чёрной смородины. Ежевика начиналась у дальнего берега, в низине, близко к заводи, где стоячая вода напоминала болотце.

Солнце уходило за скалистую гряду; лягушки хохотали нестройным хором. Над ухом звенели комары. День казался долгим. Дорога вымотала, и Липе хотелось поскорее лечь в постель, перекусив что-нибудь на скорую руку, чтобы унять голод. Завтра всё покажется иным, потому что с ясной головой смотришь на мир иначе. Утром хочется жить – об этом Липа знала не понаслышке.

Впереди показался дом. Невысокий, крепкий, с четырёхскатной крышей: белёные стены кое-где облупились, ставни распахнуты, окошко в мансарде приоткрыто – именно там находилось укромное место, под самым «сводом», в окружении детских вещей и игрушек. Липа гадала, что она найдёт внутри: прошло почти шесть лет, и память не давала подсказок.

– Добро пожаловать домой! – Вит обернулся, торжественно повысив голос. И добавил уже тише, с хитринкой в глазах. – С возращением, Малёк.

• ● •

Половица приветственно скрипнула, когда Липа шагнула в сени. В доме было прохладно. Пахло ландышами и чем-то терпким, но приятным. При дедушке в доме витал аромат табака, пропитывающий собой всё вокруг.

– Чайник поставь, я сейчас.

Липа слышала, как шаги Вита раздались на лестнице – пошёл относить её рюкзак.

– Ну, здравствуй… – чуть подумав, она добавила один короткий, но важный слог, – те, – тем самым здороваясь со всеми и каждым. Немытой давно плитой, пузатым чайником, чей носик засвистел спустя пару минут, деревянными стульями и длинной, почти до пола, расшитой скатертью. Маленькая кухня была сердцем дома: именно здесь находилась печь. Она, конечно, без надобности летом, но зимой… Зимой Липа легла бы здесь, а не наверху, чтобы не стучать зубами под двумя одеялами. С моря приходила непогода, и тучи разбивались о горную цепь, принося с собой град и пургу.

Пока она хозяйничала в кухне, Вит затопил баню. А после ушёл во двор: разговор за чаем не клеился. Липа принялась за посуду, и первая же чашка вызвала удивление. По воде растеклось густое чёрное пятно, будто кто-то пролил чернила.

– Ви-ит!

Пришлось позвать три раза, прежде чем он услышал.

– Ты чего кричишь?

– Это что такое?

Чёрное пятно в тусклом свете единственной лампы казалось блестящим, будто в глубине плавали искорки. Зеленоватые, крошечные огоньки. Липа моргнула. Наверное, показалось.

– Ты откуда воду брала?

– Ну, ты же из колодца принёс. – Она уставилась на него без упрёка, но с изумлением.

– Странно. Ладно, – он почесал затылок и махнул рукой. Заметно было, что Вит тоже вымотался и едва не засыпал на ходу. – Вылей её, возьми тёплую из кастрюли.

Неудивительно, что пятно забылось. Думать о нём не хотелось ни хозяину, ни гостье. Мысли в голове едва ворочались.

Остатки посуды убирал Вит: Липа воспользовалась священным правом и убежала в баню. Когда вернулась – свет уже погас. Прокравшись к себе наверх, она захватила щётку с зубной пастой и спустилась в сени, обратно к умывальнику. Вода на ощупь была ледяной, и Липа чуть не вскрикнула. Сдержалась. Вит наверняка успел уснуть, пока она грелась, смывая с себя пыль и дневную усталость.