Читать книгу Фейрум - Дарья Райнер - Страница 3

♪ Aviators – Sweet Dreams

Под балконом раскинулся сад. В отличие от реального мира, здесь царила осень. Клумбы утопали в жухлой траве, мощёные тропки были усыпаны листьями. Грозовое небо опустилось так низко, что деревья, казалось, согнулись под тяжестью, приникли к земле, сплелись ветвями в хороводе пугающих силуэтов.

Липа провела ладонью по перилам. С южной стороны дом выглядел безобидно. Навевал мысли о старом особняке из какого-нибудь готического романа, кишащем призраками и нераскрытыми тайнами. Призраки – последнее, что её беспокоило.

Всё, что она сумела узнать у Игнаса, – это причина, по которой Дом прозвали Шатким. Иногда по нему пробегала рябь времени, схожая с подземными толчками при землетрясении, и тогда Дом менялся. Перестраивался, отращивая новые этажи и лестницы, украшая себя изящными фронтонами. Или, наоборот, «линял», как выразился Игнас: стряхивал черепицу – иногда вместе с чердаком – и освобождался от лишних окон. Пытался следить за модой, но безнадёжно устаревал, мешая романский стиль с готикой, а классику – с сельским барокко.

Если приглядеться, можно было заметить, как стены тянулись вверх под уклоном; слегка скошенные, они чудом держали крышу. Липа обошла Дом с севера на юг по внешней галерее. Стороны света здесь считались условностью – как и время, замершее на пороге.

Противоположную сторону покрывал ковёр из плесени и мха. Ледяные ветры выли в трубах, а чуть дальше раскинулось застывшее озеро, в глубине которого, подо льдом, угадывался исполинский силуэт. Кем бы ни был озёрный пленник, Липа не хотела с ним встречаться.

С восточной стороны шумело море. Лизало фундамент, оставляя на камне узоры из пены. Липа ощущала мельчайшие брызги на коже и не могла понять: как иллюзия может быть настолько реальной? Как могут люди обитать в этом непостижимом месте, не то живом, не то мёртвом, отрезанном от времени, будто собранном из разных пазлов?

И что в таком случае реальность?..

Между деталями мозаики оставались пробелы, но Игнаса они не тревожили. Он заверил, что обитателей немного. Все они попали в Дом случайно, придя не по доброй воле. Кто-то обжился; другие, как Игнас, продолжали исследовать миры, пытаясь понять причину Гниения и остановить процесс. Или ради забавы. Дом объединил в себе разных людей, и каждый принёс с собой частицу родного мира, родной культуры. Частицу себя.

– Как ты его нашёл? Дом, – Липа обернулась к Игнасу. Ей нравился «танцующий» сад, но любоваться им вечно было нельзя.

– Долгая история, – он стоял в тени, прислонившись плечом к оконному выступу, – но если в двух словах: привели анимоны. Учёные в моём мире долго спорили, что первично: фейрит создаёт разрывы в Прослойке, привлекая анимонов, или же наоборот, анимоны проделывают дыры, выпуская фейрит.

– И к чему пришли?

Улыбка Игнаса вышла кривой, и Липа кивнула:

– Понятно.

– Я был заражён, когда понял, что кроме привычной реальности существуют другие. Прошёл через дюжину или больше, пока не оказался в Доме. Это место – как отель на перекрестке; удобно хранить вещи и можно перевести дух, прежде чем двинуться дальше.

– Погоди-ка, – Липа перебила. – Так ты фейрумный? Как Она?

– Не совсем как Она, но… да.

Липа резко выдохнула.

– И ты молчал! В чём твоё свойство?

Он хмыкнул:

– Я ведь упоминал про пассивную фейрумность.

– То есть ты заражён, но выгоды никакой? Это как-то… – «глупо» едва не сорвалось с губ, но Липа прикусила язык. – А как же полёты, суперсила, рентгеновское зрение?.. – Она оттолкнулась от перил и оказалась в тени, рядом с Игнасом, чей взгляд был подобен ушату холодной воды.

Липа начинала замечать перемены в его настроении. Вот Игнас улыбался, а через минуту в глазах мелькнуло нечто пугающее: не столько угроза, сколько предостережение.

– Прости. Глупость сморозила.

– Ничего, – он отозвался глухо и зашагал по коридору, повернувшись к Липе спиной. – Однажды поймёшь. Не всё сразу, а то через край польётся.

– Ты о чём?

Она догнала его у поворота. Вниз вела лестница с высокими ступенями. Кое-где зияли провалы – как та дыра, в которую она чуть не угодила.

– О том, что важно рассчитывать силы. Нельзя перелить в кружку всю воду из ведра. Только постепенно, раз за разом.

Липа замерла на ступеньке.

– Ты чего?

– Страшно стало.

– Держись за меня, тут два пролёта.

– Я не про лестницу. Про тебя, – Липа смотрела мимо Игнаса, в точку над правым плечом. Осознание пришло внезапно, будто лампочка зажглась в голове. – Я не знаю о тебе ничего. Совсем ничегошеньки. Только имя, но представиться можно любым. Ты так легко говоришь о сложных штуках, но при этом не учёный. Кто ты?

– Я фейрумный, Филиппина, – он развёл руками. – Брожу от мира к миру, пытаюсь понять, как далеко распространился фейрит и остались ли зёрна, им не тронутые. Я… – он запнулся. – Как видишь, я один. Не знаю, сколько требуется слов, чтобы ответить на вопрос «кто ты?». Можно потратить часы, пересказывая жизнь год за годом, и если уж на то пошло, ты для меня тоже загадка.

Липа фыркнула.

– Вовсе нет.

– Да. Любой человек – загадка, если ты не читаешь мысли.

– А среди фейрумных бывают телепаты?

– Может быть. Я не встречал.

Лестница вывела их в новый коридор, на сей раз широкий. Старенькие обои в цветочек вздувались пузырями, отходили ближе к потолку, обнажая слой извёстки и серый бетон. На окнах висели тюлевые занавески. В горшках зеленела герань. От гвоздя, забитого над дверным косяком, тянулась бельевая верёвка – пустая, если не считать полосатого коврика в дальнем конце коридора. Там же притулился велосипед с ржавой цепью и снятым сидением. Возле одной из дверей выстроились в ряд банки из зелёного стекла, пара кастрюлек и бидон. Липа будто перенеслась в прошлое – в захламленную прихожую типичной коммуналки.

Из-за угла вдруг высунулась рожица – чёрная, будто измазанная сажей. Белки глаз в изумлении расширились. Игнас приложил палец к губам, и чумазый мальчишка повторил его жест. А через мгновение пропал, слившись с темнотой. Только топоток раздался за поворотом.

– Это Игошка, он безобидный. Всегда молчит, только слушает. Обезьянничает иногда, – Игнас улыбался. – Не знаю, откуда он появился, но сделал бы ставку на юго-восток Африки.

– Так он… – Ну конечно! Ей просто в голову не пришло: Липа не ожидала увидеть чернокожего мальчика. – А почему Игошка?

Игнас пожал плечом.

– Баб-Уля назвала. Она его вроде как… увнуковила.

Он замедлил шаг.

– Тш-ш. Нам сюда.

– А почему шёпотом?

– Услышит, – он кивнул на дверь. – Никакого намёка на старческую глухоту. Ты вряд ли отправишься гулять по Дому без меня, но запомни: к Баб-Уле «на чай» ходить не стоит.

– Почему? Боишься, что она и меня увнуковит?

Он смерил её серьёзным взглядом.

– Я не шучу, Филиппина. Просто не надо, поверь мне.

– Хорошо.

Они миновали коридор. Хлипкая дверь с облупившейся краской выпустила их на лестничную площадку. Очередную.

– Не понимаю, как это возможно.

– Что?

– По логике, Дом должен кончиться. Снаружи он не кажется большим.

– Внутри он больше. Из-за ряби никто не знает, сколько здесь этажей, потому что количество всё время меняется. Разве что Клирик, который помнит каждый закоулок.

– Ты упоминал о нём. – Липа бросила заинтересованный взгляд. – Там, в комнате со Спящей.

– Слышала про средневековых алхимиков?

– Немного.

– Наш Клирик недалеко ушёл, – Игнас вздохнул. – Он ирландец. Отец О’Доннелл. Был когда-то ревностным христианином, а потом случился Дом, и взгляды изменились. Вера – штука тонкая. Она схожа с эликсиром: щепотка добродетели, унция сомнений и пузырёк безумия – смешать и плавить на медленном огне до получения однородной массы.

– И что заставило его сомневаться?

– Сам Дом. Клирик почитает его как продукт некоего божества, существующего вне времени и властвующего над его ходом. Они с Бубновым Джеком твердят, будто у Дома есть хозяин, сокрытый в глубине. – Игнас хмыкнул.

– Ты в это не веришь?

– Я верю в то, что вижу своими глазами.

Липа нахмурилась. Существуют ли пределы человеческой веры – вот в чём вопрос. Ещё вчера она помыслить не могла, что угодит в подобное «приключение», а вот же…

– Дом на всех оставляет печать. Клирик, попав сюда, проявил талант к науке. Некоторые вещи, которые он творит с фейрумом, и впрямь гениальны. Как бы дико это ни звучало, его теософия приносит плоды. А Джек…

Игнас замолчал и резко перегнулся через перила. Липа ахнула, ухватившись за полы его куртки.

С нижнего пролёта донёсся смех.

– Ну же, приятель, заканчивай! Что там Джек? Мне интересно.

На подоконнике сидел парень. Немногим старше Липы – лет двадцати на вид или чуть больше. Симпатичный, несмотря на лопоухость: с правильными чертами лица и лёгкой улыбкой. Взгляд прямой и насмешливый. Русые волосы, давно не стриженные, были зачёсаны назад. Узкие джинсы пестрели прорехами; на кожаной куртке – десятки значков, заклёпок и булавок. Рядом стоял вместительный рюкзак, наполненный доверху.

– Вспомни Джека, он и выпадет1, – в голосе Игнаса послышалось неодобрение. – Что принёс в этот раз?

– Всего понемногу. – Джек демонстративно застегнул молнию, скрывая содержимое рюкзака. – Реактивы для Клира, свечи для Баб-Ули. Она ещё свиные копыта просила – я уж подумал, ну всё: сатанинская месса грядёт, но нет – холодец! А ещё… – Он поднял голову и присвистнул. – Деревце! Ну наконец-то!

Их с Липой взгляды встретились, и улыбка Джека стала шире.

– Решила сменить причёску? Тебе идёт.

Липа машинально провела рукой по волосам, снимая паутину липкой слизи. Коса превратилась в застывшую сосульку. Щёки вспыхнули. Ответить на шутку или обидеться? Смущение и раздражение пришли одновременно: откуда взялось это «деревце»?

– Мы знакомы?

Она стояла на верхней ступеньке пролёта, глядя сверху вниз на Джека.

– Оу. Это наш первый раз для тебя. Прости, как-то двусмысленно прозвучало… Джексон Хиггинс, – он протянул руку. – В миру Бубновый Джек.

– Не вздумай втянуть её во что-нибудь. Даже не пытайся. Ты понял? – Игнас нетерпеливо обернулся. – Идём, Филиппина.

– Так точно, мистер Девятый. Ни малейшей попытки. Из нас двоих именно Деревце находит неприятности, – он подмигнул Липе, когда та в растерянности перевела взгляд, и опустил ладонь, которую она так и не пожала. – Это ничего. Иди с Девятым. Уверен, у вас там важные дела. Ещё увидимся!

Улыбка пропала, но что-то в голосе Джека заставило поверить: именно так всё и будет. Они увидятся. Закинув на плечо рюкзак, он отсалютовал на прощание и взлетел по лестнице, перешагивая через две ступеньки. Липа осталась наедине с Игнасом.

– Ничего не понимаю, – севшим голосом проговорила она. – Он и правда меня знает? Откуда? Я этого Джека впервые вижу.

– Половину сказанного Джеком нужно пропускать мимо ушей. Сразу. Ещё половину разбирать по косточкам – может, под кипой мишуры найдётся что-то стоящее.

– Ты его не слишком любишь, да?

– Не то чтобы. Просто Джек довольно… своеобразен. Он любит хвалиться, что заключил некую сделку, и теперь прыгает сквозь время осознанно, а не вслепую.

– То есть…

– Не знаю. Он может, – Игнас намеренно выделил слово, – говорить правду, если представить, что твоё будущее – его прошлое. Тогда вы действительно встречались в каком-то из миров. Но ключевое слово – «может». Джек может что угодно. И врёт как дышит.

Липа перестала считать ступени, повороты и тоннели коридоров. Когда они остановились у запертой двери, она с благодарностью выдохнула.

– Пришли.

Игнас увидел на уровне глаз золотистую цифру и выругался сквозь зубы. Такие цифры обычно клеили, чтобы обозначить номер квартиры, – Липа не видела в этом ничего ужасного.

– А почему «девять»?

Светлые брови нахмурились. Игнас отбросил сорванную с двери девятку.

– Это то, о чём я говорил. Шуточки Джека приносят радость только Джеку. – Он вздохнул, доставая из внутреннего кармана ключ. – Но, полагаю, ты должна знать. Это будет справедливо. Нельзя просить тебя о доверии, не рассказав, откуда я. Кто я. И как всё это началось.

Щёлкнул замок. Игнас толкнул створку от себя и хлопнул в ладоши. Комната за порогом зажглась белым светом.

– Входи.

• ● •

В первый миг Липа зажмурилась. Настолько нестерпимым показались огни после сумрака коридоров – холодные, с синеватым оттенком, напоминавшие о больничном ультрафиолете. От этой мысли сжалось горло – рефлекторно и болезненно. Однако Игнас ждал, и Липа шагнула внутрь.

Комната, как и сам Дом, могла похвастаться смешением стилей и эпох. Футуристическую белизну оттенял видавший виды кожаный диван. Рядом высилась стопка книг, на трёхногом стуле была сложена одежда: пара рубашек упали со спинки на пол, и Липа машинально подняла их, вернув на место.

Большую часть стены напротив занимал аквариум – или нечто похожее. Здешние анимоны не парили свободно, как в других помещениях Дома, они находились за стеклом, неподвижные, словно прилипшие к стенкам. Их было около сотни – сплошная изумрудная масса, от вида которой у Липы по спине побежали мурашки.

– Почему они там? – Она обернулась.

– Слизь, – коротко пояснил Игнас. – Без неё я потеряю возможность ходить через Прослойку.

Он скинул куртку и устало прислонился к стене.

– Я бы сказал «располагайся», но… – он усмехнулся, не закончив мысль. Располагаться было негде. Кроме пресловутого дивана.

Липа остановилась у широкого стола, заваленного инструментами, о предназначении которых могла лишь догадываться. Многочисленные ёмкости: от стеклянных с мерными делениями до старых, чугунных, – тигель, горелка… Тут же лежали отвёртки всевозможных размеров, платы и кабели.

– На случай, если понадобится ремонт.

– Твоя рука…

– Да, – Игнас кивнул. Следом за курткой он стащил рубашку, на рукавах которой засохли пятна грязи. Под белой футболкой Липа разглядела «шов» – место на плече, где протез крепился к суставу.

– Бионика. – Он сжал кулак, и искусственные мышцы предплечья напряглись. – Электроприводы, микропроцессор, распознающий импульсы, и как венец всему – силиконовая оболочка. Издали не отличишь, а?

Липа почувствовала, как любопытство разъедает серной кислотой, но спрашивать в лоб было не лучшей затеей.

– Расскажешь? Не обязательно сейчас… – «может, когда-нибудь». Она запнулась, не закончив фразу, потому что «когда-нибудь» означало, что она останется с Игнасом надолго.

Он ведь сказал «вернёшься, когда захочешь», и Липа знала, что захочет скоро. Она соскучится по Виту и маме, пусть даже время для них течёт иначе. Она непременно устанет от чудес, сквозь которые вёл её Игнас, не позволяя перевести дух.

Только сейчас она заметила, как малыш-анимон, следовавший за ними всё это время, в нерешительности завис у двери. Он испускал тревожный, прерывистый свет и не решался «войти». Может, стайка сородичей за стеклом аквариума его смущала?

– Расскажу, – Игнас кивнул. Он всегда улыбался уголком губ – словно бы половиной лица, в то время как другая половина оставалась бесстрастной. – Этот парень, похоже, никуда от тебя не денется. Не хочешь дать ему имя?

Липа в удивлении подняла брови.

– А можно? Ну, в смысле… они же не питомцы.

– Обычно нет. Люди, живущие вдали от воронок, вообще не знают об их существовании, а те, кто знают, привыкли не замечать. Я просто подумал, тебе захочется чего-то… вернее, с кем-то… Я плохо тяну на друга, Филиппина.

– Да уж!.. Водоросль, вызывающая истерики, куда лучше.

Рассмеявшись, он опустился на диван, прикрыв глаза. Похлопал рядом с собой.

– Садись. Расскажу то, что знаю. А решать – только тебе. Прости, что ничего не предлагаю – плохой из меня хозяин. Но и Дом – не лучшее место для чаепитий. Я не задерживаюсь тут надолго без надобности.

– Ты сказал, что мы вернёмся, как только я скажу. Что получится отодвинуть Гниение от острова.

– Я… не всё так просто, Филиппина. – Он потёр переносицу. Выглядел и правду так, будто не спал несколько суток – ещё до их первой встречи в мансарде.

– И как это понимать? Ты соврал?

Она отодвинулась на край дивана. Липа глядела Игнасу прямо в глаза, пытаясь усмотреть там правду, но видела лишь бесконечную усталость. Он и не думал отводить взгляд.

Липа впервые осознала, что глаза у него голубые, совсем светлые, с зеленоватым краем радужки.

– Нет. Я не врал. Помнишь метафору про ведро и кружку? Я не мог объяснить всего и сразу. Там… в моём родном мире, есть друг. Учёный. Он занимается экспериментальными исследованиями фейрита. Когда мы виделись в последний раз, он… возможно, стоял на пороге прорыва.

– Возможно?

– Игры с этой штукой – как шаги по минному полю.

– То есть с твоим другом могло случиться что угодно. И мы просто идём в неизвестность?

– Я всегда хожу в неизвестность, Липа, – он впервые назвал её коротким именем, – в этом весь смысл. Но, надеюсь, мир ещё держится, как и старина Лагард. Там мы сможем остановиться и сделать передышку. Но сейчас важно другое. Я хочу, чтобы ты понимала… кто я. Кем был там.

Замолчав, он поднял на неё взгляд. Филиппина сглотнула.

– Мне начинать бояться?

– Слушай. А потом решишь.

• ● •

Игнас поставил локти на колени и сцепил пальцы в замок: живая ладонь и бионическая. На Липу он больше не смотрел, но она чувствовала волнение, которое он пытался скрыть.

– Они что-то значат? – она указала на нити на его запястье: разноцветные узоры и хитрые узлы складывались в узкий браслет.

Игнас моргнул, не сразу поняв, о чём она.

– Индейская традиция. У коренных племён раньше не было письменности, они общались при помощи плетений. Один друг научил меня давно. С тех пор, как впервые попал в Дом, отмечаю для себя ходки, чтобы не запутаться. Своеобразная летопись, – он усмехнулся, – или дорожная карта.

– Научишь меня? – спросила Липа, прежде чем подумала.

– Если захочешь.

Они молчали несколько минут.

Наконец, Игнас повёл плечом и, собравшись с мыслями, заговорил другим голосом, более глухим и низким:

– Кто-то сочтёт эту историю простой, как два цента. Кто-то – запутанной, как знак бесконечности. Истина – всегда посередине.

Всё началось в две тысячи девятом, когда железка по имени Нерей – символично, не правда ли? – достала со дна Марианской впадины новые образцы. Ил, бактерии, фейрит.

Название веществу дали неслучайно: в чёрной жиже, отдалённо напоминающей нефть, плясали изумрудные искры. Живые огоньки, будто сошедшие со страниц детских сказок. Кто бы мог подумать, что учёные потянутся к волшебству – совсем как дети, в руки которых попала новая игрушка?

Но за волшебство нужно платить.

Фейрит менял всё, с чем соприкасался. Знакомые науке соединения оборачивались новыми загадками. Порождали свойства. Пугающие, неизученные. Непредсказуемые.

Первый несчастный случай произошёл спустя пару месяцев. Тогда-то фармацевтическая компания «Хай Джен» прибрала к рукам разработки Массачусетского университета. Общественность, конечно, возмутилась, включая ребят из Океанографического института штата, чей подводный аппарат обнаружил фейрит, но деньгам под силу заткнуть самые широкие рты. Ответ для репортёров соорудили заранее: неизвестное вещество может быть опасно для людей, необходимы тесты. Коротко и деловито, чтобы не спровоцировать дальнейшие вопросы. Пройдут недели, и пресса забудет. А люди, далёкие от научной сферы, и вовсе не узнают, поглощённые другими проблемами. Фейрит превратится в новый миф, вроде затонувшей Атлантиды, и только «избранные» сумеют прикоснуться к тайне.

Отчасти так и произошло.

На смену металлам, жидкостям и газам пришли лабораторные мыши. В то время как одни соединения фейрита отторгались сразу, другие провоцировали эффекты спустя время. Итог был один – смерть.

До тех пор, пока опыты с инъекциями не увенчались успехом – рождением у заражённой самки мышонка, устойчивого к любым воздействиям фейрита.

Стоит ли говорить, каким был следующий шаг?

Из двенадцати матерей, поставивших подпись добровольно, семеро были беженками. Ещё пять – бездомные. Их некому было искать после того, как всё закончилось…

• ● •

Игнас впервые сбился. Плавный рассказ – будто из фантастической книги – разорвала пауза. Во взгляде Липы читались ужас и непонимание. От мысли, что каждое слово – не просто красивая легенда о найденном «чуде», Липу бросило в пот.

Каждое слово было свершившейся правдой.

Отголоском чужой реальности.

• ● •

…Четверо младенцев пережили роды. Три девочки и мальчик по имени Джим, которого называли иначе: «F12-09» или попросту Девятый. Мальчик, который выжил. По форме человек, но по сути – мышонок. Элджернон двадцать первого века.

Женский организм оказался более благосклонным к фейриту: ярче свойства, слабее откаты. Но ни одна из «сестёр» не перешагнула порог совершеннолетия: свойства выпили их досуха.

Джиму повезло. Его способность оказалась пассивной. Фейрит в крови заставлял клетки организма обновляться снова и снова, уничтожал вирусы и яды; повреждённые ткани регенерировали с потрясающей быстротой.

Если бы Джим мог стереть эти годы – записать на нейро-флэшку и выбросить в воды Хай-Ривер, – он бы это сделал. Но всё, что он может на самом деле, – это скрываться. Год за годом после взрыва на фармацевтическом заводе, при котором Девятый потерял руку, и побега из Центра. Наблюдая, как наркотик на основе фейрита занимает чёрный рынок, порабощая мысли людей. От последнего пьянчуги, желающего забыться, до высших эшелонов власти, которые ищут единственное, чего у них нет. Вечной жизни.

Может, их поиски не напрасны. Может, «Хай Джен» сумели восстановить образцы крови Девятого, и даже взлетевшая на воздух лаборатория им не помешала, как не помешала созданию Сирен – живого оружия в лице послушных девочек.

Джиму неизвестно, как далеко они зашли со времени его побега. Хочет ли он узнать – вот в чём вопрос.

• ● •

В комнате повисла тишина. Только этажом выше раздавался стук.

– Ты сменил имя?

Игнас – или Джим? – кивнул.

– У меня не было выбора. Меня искали. Нас с Лагардом. Он помог мне уничтожить центр и сбежать. Наверное, ищут до сих пор.

– Почему Игнас?

– «Незнание». Я его жаждал, – он пожал плечами. – Я никогда не просил свойства и всего, что ему сопутствует. Извини, если запутал. Просто иногда мне кажется, это было так давно… в другой жизни. Тот Джим – не я, и рассказывать о нём легче в третьем лице.

– Твоё свойство, – Липы нахмурилась, размышляя, – у него есть пределы?

Игнас усмехнулся – опять невесело, краешком рта.

– Я не бессмертен – практически. Как видишь, отрастить руку не сумел. Голову, при случае, тоже не смогу. Но если не считать механических повреждений… наверное, я могу жить долго. Гораздо дольше привычного срока.

– И никогда не болеешь?

– Это тоже относительно. Чтобы справиться с вирусом или бактериологической инфекцией, требуется время. Бывает по-разному. Но раны затягиваются быстро, если им ничто не мешает.

– А говорил, что пассивное…

– Так и есть. Я не двигаю предметы мыслью и не разжигаю огонь – только поддерживаю уровень своей жизнедеятельности. – Игнас откинулся на спинку дивана. – Теперь твоя очередь, Филиппина.

– Что?

– Твой рассказ.

Липа растерялась. Она настолько глубоко находилась в истории Игнаса, пытаясь разложить всё по полочкам, что идея говорить о себе показалась дикой.

– А это обязательно?

– История за историю. Всё по-честному.

– И что потом?

– Потом мы отправимся дальше. – Игнас прикрыл глаза.

– Ты не уснёшь? – Он покачал головой. – Ладно.

Липа сдалась. Поёрзав, она села чуть удобнее, прижала к груди подушку и начала:

– Эта история тоже началась давно. Задолго до моего рождения…

• ● •

…Есть в устье каменных гор заветное озеро Браново — колыбель легенд и сказок. Одна из таких историй связана с крошечным островом, который стал пристанищем Звезды. Настоящей. Она упала с неба сотни, а может, и тысячи лет назад, но не разбилась, потому что озеро приняло её в свои объятия. Та Звезда превратилась в юную девушку – никто не знает, почему. Наверное, непросто жить среди людей, когда ты скопление раскалённых газов… Так или иначе, она выбралась на берег и повстречала юношу. Отшельника, жившего на острове. Они полюбили друг друга – согласно легенде. Такой любви – истинной — не нужны слова. И всё бы хорошо, но…

• ● •

Липа сбилась.

– Тебе обязательно заходить так далеко? – Игнас улыбнулся с закрытыми глазами.

– Не перебивай. Без легенды моя история будет самой скучной на свете. Слушай.

Собравшись с мыслями, она продолжила. В голове звучал голос деда – она лишь повторяла за ним слова, знакомые с детства.

• ● •

…Следом за звездой упал метеорит. Холодный камень из космических пустот. Он раскололся от удара: из него, как из яйца, выбрался Змей. Он поселился в прибрежных водах и рос с каждым днём, глядя на сушу завистливым взглядом. Сердце Змея знало только зависть и злобу. Глядя на прекрасную Звезду, он мечтал, что она полюбит его, но сам был не способен на любовь.

Однажды Змей стал таким огромным, что обхватил кольцом весь остров. Один удар хвоста – и домик Отшельника разлетелся в щепы. Змей увлёк Звезду на дно озера, но к тому времени она была настоящим человеком из плоти и крови и не могла долго дышать под водой. Юноша-отшельник бросился следом и убил Змея в неравном бою: тот остался лежать на дне – грудой камней, занесённых илом. Но было уже поздно…

• ● •

Липа вздохнула.

– Звезда погасла, – прошептал Игнас, – из-за алчности и эгоизма.

– Змей хотел, чтобы его любили…

Игнас открыл глаза. Взгляд стал острым, непривычно колючим.

– Тогда в каждом из нас сидит свой Змей. Что было дальше?

• ● •

Отшельник не мог оставаться на острове. Его тоска была так велика, что он отправился к Большой Земле и скитался, пока не потерял счёт времени. Он встретил девушку, которая его полюбила – прекрасную, но всё же смертную. И любовь случилась обычная… земная.

Они вернулись на остров и прожили долгую жизнь. У них родились сыновья, а у тех – свои дети. Рано или поздно они покидали остров – женились, выходили замуж, перебирались в город, но продолжали помнить. Красивую сказку с несчастливым концом. Или счастливым – каждый решает для себя.

Но кто-нибудь – один из поколения – всегда остаётся. Приглядывает за Звездой, что сияет со дна. Оберегает остров от небесных змеев.

• ● •

Липа опустила взгляд.

Спустя века чудовище вернулось, только в другом облике. Загадочный фейрит, отравляющий воды. Что, если Звезда, вновь превратившаяся в сгусток света, погаснет из-за него навсегда? Или уже погасла.

Игнас пристально смотрел на неё. Он ждал другого рассказа.

– Ну хорошо…

• ● •

Дочь предпоследнего смотрителя острова отправилась в Бранов двадцать лет назад. Её очаровал большой город, и она решила остаться – наблюдать закаты с крыш в компании галок и бродячих котов. Она была художницей и видела мир разделённым на слои. Под каждой обыденностью находила чудо, как монетку под старой половицей.

Однажды она встретила такого же чудака. Какое-то время они искали смыслы вдвоём, а затем появилась девочка… хотя все ждали мальчика, отсюда и имя. Думали, будет Филипп, а родилась Филиппина. Липка, если по-простому.

Бабушку она потеряла – остался только дед. Да и отца, если подумать, не знала. Видела последний раз в четыре года. Запомнила рыже-колючую бороду и пятна засохшей краски на ладонях, когда они вдвоём играли в ладушки. Больше не играли с тех пор… Каникулы Липка проводила на острове и была самой счастливой из всех веснушчатых девчонок. Пока и дед не ушёл – как нравилось думать девочке, в подводный мир, где зажёгся новой звездой.

Шли годы. Слои, на которые художница делила мир, начали смешиваться, наползать друг на друга и рваться. Липка, как могла, склеивала их в единое полотно, но заплатанный холст в галерее не выставишь…

• ● •

– Чем она больна? – Игнас перебил внезапно.

– Синдром Хантингтона. Это наследственное. Бабушка тоже болела.

– Скажешь Лагарду, как доберёмся. Он понимает в этом больше меня.

– Слушай, а твоя кровь?.. Есть ли какой-нибудь шанс… – Липа пыталась найти верные слова, чтобы просьба звучала уместно, но вскоре сдалась. От горечи – наверняка её собственной, отражённой в глазах Игнаса, – в груди что-то дрогнуло, как зажатая клавиша пианино, и дрожь разлилась в воздухе. Одна единственная нота – эхо сочувствия между двумя людьми.

– Прости. Это так не работает. Если бы я мог исцелять кровью или передавать свойство, у «Хай Джен» была бы армия бессмертных клонов. К счастью или сожалению, очень многое зависит от индивидуальных факторов. Это как лотерея. Ты можешь загадать десятизначное число, но какова вероятность?..

– Слишком мала. – Липа кивнула. Она поняла. Но попытка – не пытка. Если мир Игнаса шагнул дальше в развитии технологий, может, и с медициной дела обстоят лучше.

– Финал истории ты знаешь. Я оказалась с дядей на острове и встретила тебя. Конец.

Игнас покачал головой.

– Что?

– Никогда не говори «конец». Всегда думай «начало».

Одним движением он поднялся на ноги, будто не лежал в расслабленной позе секунду назад, и подал ей руку.

– Спасибо.

– За что? – Она удивлённо смотрела снизу вверх.

– За то, что поделилась. Я это ценю. А теперь – пора.

Движения Игнаса стали быстрыми, отточенными. Казалось, он и впрямь избавился от усталости за время короткой передышки. Поверх футболки он натянул чистую рубашку и накинул куртку, проверив карманы. В верхнем ящике стола нашлась очередная бутыль со слизью и ещё какие-то пузырьки, о предназначении которых Липа могла лишь догадываться.

Анимоны за стеклом вели себя странно, будто волновались из-за приближения Игнаса. Прятались у дальней стены аквариума и меняли ярко-изумрудный цвет на тёмный, отдающий болотной тиной.

– Я придумала.

Игнас посмотрел вопросительно.

– Как назвать малыша-анимона. Раз уж он путешествует с нами.

– И как же?

– Акто.

Он не стал спрашивать, почему. Просто кивнул, перебросив сумку через плечо.

– Идём.

Они снова оказались в коридоре. За прошедшее время стены изменились: приобрели более тёмный оттенок. Серые потёки на обоях напоминали акварель, размытую кистью.

Игнас повернул ключ в замке и, дойдя до конца коридора, плеснул на стену из фляжки. Заросший паутиной тупичок стал отслаиваться, обнажая черноту Прослойки. Игнас потянул за край. Липа до сих пор не понимала, как он это делает.

Прежде чем покинуть Дом, она оглянулась. Одинокая цифра «9» лежала на пыльном полу.