Читать книгу Малыш, который живет под крышей - Дарья Волкова - Страница 3

– Чего это мы такие грустные, Максимилиан Валерианович? – Костя спросил, не оборачиваясь, рисуя маркером что-то невидимое Максу на напольной доске. Как диагноз «грустный» поставил – непонятно.

– Я не грустный.

– Ты из-за встречи в Москве расстроился, что ли? – упорно допытывался Костя, всё так же занимаясь невидимым художеством. – Да не бери в голову. Сразу было понятно, что так просто они не клюнут.

– Я лично считаю, что результат встречи скорее положительный, чем отрицательный. Есть там перспективы, – Макс развёл руками, поднял их и потянулся.

– Вот и я так считаю! – Костик, наконец-то, обернулся. – Так что тогда с настроением, шановный пан?

На доске за спиной Кости красовался заяц. Этими зайцами – однообразными и страшными до невозможности, Драгин просто изводил своего партнёра и совладельца архитектурно-строительного бюро «Малыш и К». Макс и рисовал, и чертил прекрасно – образование обязывало. А Костя умел выбивать деньги из банков, чуять своим длинным носом выгодные проекты и рисовать страшных зайцев.

– Да не выспался просто, – Макс демонстративно зевнул.

– Ай, Яночка, ай баловница.

– Баловница – не то слово.

Костя нахмурился. У друга мрачный тон и отсутствие реакции на очередного зайца.

– А ну-ка, выкладывай. Поругался с Яночкой?

– Нет. Не поругался. Яночка сегодня утром получила команду: «С вещами на выход».

– Вон оно что… – Костя сел к столу и подпёр ладонью щеку. – Суров ты, царь-батюшка. Чем не угодила?

– Всем, – лаконично ответствовал Макс. – Достала.

– Ага-ага… – Драгин взъерошил волосы на затылке. – Чую, был поставлен ребром вопрос: «Или я веду ее в ЗАГС, или она ведёт меня к прокурору».

– Без «или». – Малыш пружинисто встал, подошёл к окну, отвёл в сторону жалюзи. – Пусть валит на все четыре стороны и ищет достойный экземпляр для осчастливливания. Я пас.

– Радикально.

– Честно. – Макс обернулся. – Я попробовал. Мне не понравилось жить с кем-то. Особенно если этот «кто-то» маниакально хочет за меня замуж. Не мое. Я лучше один.

– Зачем ты вообще на это решился – жить с ней?

– Не знаю. Наверное, я латентный мазохист. И разнообразия захотелось. Попробовать: как это жить с кем-то? Эксперимент признан неудачным.

– Ну, тогда да здравствует возвращение холостой жизни Макса Мáлыша! – Костя отсалютовал стаканом для карандашей. – Это надо отметить, как в старые добрые времена. В клуб и пара-па-бабам!

– Успеется, – усмехнулся Макс. – Яночка будет еще неделю мне мозг выносить, минимум. Это въехала она моментально. Выезжать будет долго. Будет забывать любимые туфли, зарядник для мобильника, крем для бровей.

– Не бывает крема для бровей, – неуверенно произнёс Костя.

– Ну, какая-то хрень для бровей бывает. Может, не крем. Да какая разница. В любом случае, это тема не быстрая. Вот как последние туфли заберёт – так и завалимся в клуб.

– Договорились!

– Кира, где ты была? Почему не предупредила, что задерживаешься?

– Здравствуй, Оксана. У меня регистрация сделки была. И я…

– Кира, в офисе я – Оксана Сергеевна!

Ага, сейчас, как же. «Сергеевна». Может, еще «Вашим королевским величеством» называть – как во время игр в детстве? Детство кончилось, дорогая сестрица.

– Оксана, повторяю еще раз. Я была в регистрационной службе. И Владислава Юрьевича я об этом в пятницу предупреждала. А ты не хочешь, дорогая моя, спросить меня, как там дела у дяди Бори? Как Лиза и Сёмка? Они и твои родственники, между прочим.

– Ладно, – Оксана поджала губы. – Пойдём в мой кабинет.

Сколько гонору, блин. Кабинет. Будка собачья. Зато персональный закуток с табличкой. «Камышина Оксана Сергеевна, заместитель директора». Все те же детские игры в королеву и ее служанку.

– Сейчас, только схожу покурю.

– Кира!

– Прости, хочу курить – умираю, – Кира сладко улыбнулась. Сама тоже как ребёнок – не может не дразнить двоюродную сестру. – Я быстро. Или могу в твоём кабинете покурить.

– Возле входа не кури, – после паузы брезгливо ответила Оксана. – Клиентов распугаешь.

– Конечно-конечно. Я возле помойки курю.

Оксана закатила глаза и уплыла в свой кабинет. А Кира пошла курить к мусорным бакам. На помойку. Туда, где, по мнению ее распрекрасной кузины, Кире самое место.

Как и следовало ожидать, Яночка явилась вечером. Скромный макияж, закрытая одежда – сама поруганная невинность и попранное достоинство. Однако дверь открыла своим ключом – как к себе домой.

– Макс, а я тебе вчера равиоли приготовила… Твои любимые – с шампиньонами. Они в морозилке.

– Можешь и их забрать тоже.

– Ты что, серьёзно? – Она подошла к нему совсем близко. – Макс… Ну, Ма-а-акс… Прости меня! Я же извинилась! И не один раз. Мы же с тобой вчера так славно помирились, нет разве?

– Нет. Тебе показалось. – Это был прощальный минет, но Макс не стал этого говорить вслух.

– Ты всё еще сердишься? Признаю, я была очень неправа. И больше так не буду, честно! Не знаю, что на меня нашло, но я обещаю, что больше не…

– Ян, не надо. Я всё решил.

– Ты всё решил? А я? А мои чувства? Ну, Масюша… – Она потянулась к нему губами, но Макс увернулся.

– Я начал собирать твои вещи. Помочь? Или дальше сама справишься?

У Яночки пухлые губы, и сейчас они очень эффектно задрожали.

– Ладно, не буду мешать. Пойду, пройдусь.

Дóжил. Выставили из собственного дома. Сначала из машины выкидывают, теперь из дома. Но выносить это представление не было никаких моральных сил.

Далеко Макс не ушёл – до набережной. Подумал – и пошёл по мосту. На середине остановился. Смотрел на тёмную воду, в которой отражался свет фонарей с моста и Университетской набережной. Вдали виднелись линия огней Дворцового моста и круглая шапка Исаакия. Постоял-постоял, потом замёрз. И пошел в обратную сторону, на Васильевский. Что-то это просто его бич в последнее время – мёрзнуть на улице. Тут некстати вспомнилась черноглазая и нелогичная Кира. Почему уехала, почему денег не дождалась – он так и не смог придумать внятного ответа. Дойдя до конца моста, Макс свернул направо и пошагал по набережной. У сфинксов спустился к воде. Час поздний, туристов уже нет, и можно постоять в одиночестве.

На город незаметно опустился вечер, и чернота воды сливалась с темнотой гранита ступеней. Сверху на Макса бесстрастно смотрел безбородый сфинкс, что когда-то, несколько тысяч лет назад, украшал вход в гробницу фараона – Макс, хоть убей, не смог бы сейчас вспомнить его имя. А когда-то ведь знал точно. Да какой только хренью не была забита его голова тогда, десять лет назад, когда он был еще студентом ГАСУ и каждое лето работал экскурсоводом по протекции тёти Гали.

Макс посмотрел вверх. Одна из городских легенд гласила, что с наступлением темноты у сфинксов меняется выражение лица. Спокойные и умиротворённые с утра, древние стражи египетских пирамид становятся безжалостными и даже угрожающими к вечеру. Макс прищурился. Ничего такого не углядел, да и видно плохо – только шея заболела. Макс погладил по макушке сидящего у подножия ближнего к мосту грифона. Всем известно, что если положить грифону руку в пасть и потрогать зуб – то сбудется загаданное желание. Да, это тоже городская легенда. Макс задумчиво потёр гладкую бронзу. У него нет особых желаний – всего, чего он хотел, он добивался сам. Его нынешняя мечта – собственная квартира. Не та, что досталась после отъезда матери в далёкое Забайкалье с новым мужем. Эту квартиру Макс, конечно, привёл в порядок и отремонтировал в соответствии со своими понятиями о комфорте. Нет, он мечтал о стенах. Вот, что ему нужно. Голые стены. Пол. Потолок. И панорамное окно с видом на Финский залив. Всё остальное Макс сделает сам. Под себя. Ведь это его работа – проектировать пространство. А здесь он совместит работу и мечту. У архитекторов – своеобразные мечты.

– Кирочка, как успехи с нашим пентхаусом?

Кира очень хотела поморщиться, но не могла себе этого позволить.

– Всё так же, Влад.

Оксана, сидевшая напротив нее, поджала губы. Ах, да, имя-отчество. Но директор и практически единоличный владелец бюро недвижимости «Артемида», где трудилась риелтором Кира, не был сторонником официального тона. По крайней мере, в отношении Киры. Настоятельно просил называть его по имени. Правда, Кира предполагала, что такая фамильярность не имела ничего общего с тягой к демократии. Скорее, это имело отношения к планам самого Владислава Юрьевича Козикова в отношении Киры. Но пока они не слишком явно проявлялись, планы эти. Поэтому, пусть будет Владом – раз человеку так хочется.

– То есть как «так же»?

– То есть, никак.

– Кира! – Голос кузины зазвенел негодованием. – Ты не можешь продать эту квартиру уже год! Шикарное место, экологически чистый район, парк в двух шагах, пятнадцать минут до метро, роскошный пентхаус удачного метража с видом на Финский залив. А ты не можешь…

– Раз это такая прекрасная недвижимость – продавай сама.

– Это не моя работа, – Оксана поправила светлый локон. – Это твоя работа, ты за нее деньги получаешь. Мы тебе доверие оказали, на работу приняли…

Оксана умело объединила себя и Козикова в одно «мы». Влад поморщился, но смолчал.

– Облагодетельствовали убогую… – мягко подпела Кира. – На помойке подобрали…

– Не передёргивай! Но это работу тебе дали мы, и ты должна быть благодарна…

Надоело всё это!

– Оксана, дорогая моя, скажи-ка мне, у кого из риелторов «Артемиды» самое большое количество сделок за последний год? А общая выручка? А средняя выручка? Я пашу на вас как папа Карло, и если вас что-то не устраивает…

– Ну что ты, Кирочка! – поспешил вмешаться Влад. – Девочки, не надо ссориться! Но, согласись, Кира, время экспозиции объекта не лезет ни в какие ворота.

– За столько времени не продать такую квартиру… – снова начала Оксана.

– Сама продавай! – обычно Кире удавалось игнорировать выпады сестры, но сегодня отчего-то всё бесило просто ужасно. – Снимите с меня эту квартиру! Или давайте что-то думать с ценой. За эту цену ее вряд ли кто-то купит. Она же завышена раза в полтора как минимум.

– Нет, – отрезал Влад. – Цена не обсуждается. Квартира мне обошлась дорого, и продавать себе в убыток я не буду.

– На «нет» и суда нет. Извините, господа директора, мне надо работать. И ждать идиота, который купит этот чёртов пентхаус за ту цену, что вы назначили.

Кира спустилась с крыльца и сразу же закурила. Оксана ее сегодня умудрилась выбесить. Давно бы уже пора привыкнуть. С самого детства.

Они семь лет прожили под одной крышей. Не так много, если вдуматься. В Кириных годах – с восьми до пятнадцати лет. Впрочем, в Оксаниных тоже – они были ровесницы. После смерти родителей, с разницей в один месяц, сестры Раиса и Наталья, в девичестве – Быковы, оказались владелицами двухкомнатной квартиры на Выборгской стороне, в районе Сосновки. Их старший брат, Борис Быков, к тому времени окончательно перебрался в Москву и на квартиру не претендовал. А вот сестры – очень даже претендовали, ни у Раисы, ни у Натальи не было собственного жилья. Мужей тоже не было, обе были в разводе, зато по одному ребёнку наличествовало. Разменять крошечную двухкомнатную хрущёвку, пусть и в неплохом районе, на две однокомнатные благоустроенные квартиры не на задворках мира не получилось. В лучшем варианте – квартира и комната в общежитии или коммуналке. Никто из сестёр не захотел поступиться собственными интересами. Так и прожили семь лет вместе – две одиноких женщины и две девочки одного возраста. Одного возраста и совершенно разные по характеру и внешне.

Кира в детстве напоминала чёрта – невысокая, худая, угловатая, с черными волосами и острыми чертами лица. Прыгать в сугробы с гаражей, играть с пацанами зимой в снежки, а летом в футбол – такими были ее любимые забавы. Ну а когда забав во дворе не случалось – тогда она играла дома, с двоюродной сестрой. Игры у совсем не похожей на Киру русоволосой светлокожей Оксаны были однообразны. Она, Оксана – королева, принцесса, повелительница – в общем, главная и красивая. А Кира, непременно – служанка, камеристка (выучила новое слово после прочтения Дюма) – словом, прислуга. Кира пыталась привнести в игру элемент приключений – например, рвануть за подвесками в другую страну. Но Оксана была неумолима – Кире надлежало подавать принцессе изысканные напитки и кушанья, в роли которых обычно выступали молоко или морс и печенье, восхищаться королевой, сочинять и приносить письма от таинственного возлюбленного.

А потом девочки выросли. И примирить их не могли уже даже игры. У Киры раньше Оксаны, намного раньше обозначилось грудь. Правда, потом справедливость для Оксаны восторжествовала – первый размер Киры, предмет зависти сестры в четырнадцать лет, так и остался первым. А вот у самой Оксаны всё выросло значительно богаче. Но она всё равно завидовала сестре. Длинным ногам – пожалуй, единственное достоинство, которое она признавала у Киры объективно. Способности трескать всё подряд и не толстеть – самой Оксане приходилось тщательно следить за тем, сколько она ест. Лёгкости, с которой сестра находила общий язык с парнями – этому Оксана завидовала особенно. Этим парням в черных кожаных куртках, с наглыми прищуренными глазами и лохматыми головами, с которыми она видела Киру уже потом, когда они стали старше, и все-таки сложилось так, что Раиса и Наталья, в девичестве – Быковы, разъехались. Кириной маме дали, наконец-то, служебную квартиру. И двушку в районе Сосновки обменяли на однокомнатную с доплатой.

Смешно и одновременно нелепо, но эти детские обиды, зависть и непонимание никуда не делись. И когда жизнь Киры, совершив головокружительный кульбит, привела ее в «Артемиду», где Оксана значилась заместителем директора, а мнила себя еще и совладелицей – тогда вся эта детская возня в песочнице приобрела совсем иные масштабы. Оксана по-прежнему считала себя королевой. Но Кира больше не хотела изображать камеристку – даже в шутку. Какие шутки? Детство давно и как-то внезапно кончилось.

Докурила, бросила окурок в мусорный контейнер. Домой? Да, наверное, домой. Дела еще есть, но ничего срочного, что не могло бы подождать до завтра. Пиликнула сигналкой машины. Зазвонил телефон.

– Слушаю. Да. Конечно, помню. Завтра в три, как договаривались. До встречи.

Улицы города – это его вены и артерии, по которым течёт поток того, что наполняет город. Люди – в машинах, автобусах, маршрутных такси, троллейбусах и трамваях. Большой наземный круг кровообращения мегаполиса. От сердца, которое бьётся в центре – на Сенатской, на Невском, на стрелке Васильевского острова, на шпиле Адмиралтейства – наружу, к спальным районам, к рабочим окраинам.

Кира прибавила громкости. Сегодня в ее машине играет радио, «Серебряный дождь». Гарантированно никакой попсы. За окнами пролетают колонны при въезде на Троицкий мост, мелькают уже зажжённые фонари. А потом ее всасывает в себя длинная кишка Каменноостровского проспекта. По нему пилить по пробкам до самого конца, потом налево, на Приморский. Три светофора – и Кира дома. Смотрит на часы на приборной панели. Приедет на полчаса, а то и минут на сорок раньше матери. Может успеть. Мама не возражает. Мама любит слушать, как дочь играет. Но мама знает, что если Кира ни с того ни с сего берётся за дарбуку[1] и играет в одиночестве – для себя, значит, дочери тоскливо. Зачем маму расстраивать?

Соседи, вешайтесь, подонки. Впрочем, обычно, не жаловались. Сосед сверху, алкаш дядя Толя даже просил ее иногда сыграть. Можно сказать, что у Киры есть преданный поклонник ее музыкального дара. Наскоро схватив из плетёной корзинки со стола яблоко и укусив его за румяный бок, Кира открыла шкаф и выкатила дарбуку – подарок матери, привезённый из Турции. Пристроилась на стуле, барабан зажала между колен, а яблоко между зубами. Что-нибудь попроще для начала. Центр – правой с краю. Справа-слева-справа. И снова, сильно и низко – центр. Справа-слева-справа. Справа-слева легко. Вытащила яблоко, отложила на стол. А теперь то же самое, но быстрее.

Ритм увлекает за собой, держит, заполняет собою всё. И не остается места дурным мыслям. На какое-то время значение имеет только одно – держать ритм. Пока ты играешь на барабане, в жизни всё четко и правильно. Центр. Справа-слева-справа. Справа-слева легко. И снова сильно – центр.

В окнах горел свет. А это значило одно их двух. Нет, если быть реалистом, это значило одно: Яночка еще не ушла. Ну не торчать же ему до позднего вечера на улице? Кофе с яблочным штруделем он уже испил. Хотелось домой. Чёрт возьми, это его дом!

Яночка скорбно сидела на чемодане. В прихожей стояла еще пара объёмных пакетов.

– Я вызвала такси, – подбородок вздёрнут. – Ты же меня не повезёшь?

– Я помогу отнести тебе вещи, – демонстративно бодро ответил Макс.

Тут очень удачно тренькнул ее телефон, оповещая о прибытии такси. В лифте спускались молча. Заговорила Яночка только возле машины.

– Что, ничего не скажешь на прощание?

– Ключи отдай, пожалуйста.

– Это всё? – Она с размаху шлёпнула связкой ключей о его ладонь.

– Желаю счастья в личной жизни, – все тем же демонстративно бодрым тоном отрапортовал Макс, убирая ключи в карман куртки. – И сбычи мечт.

– Скотина!

Эта фраза ответа не требовала, и поэтому Макс просто улыбнулся – как мог широко и жизнерадостно. Как тебе будет угодно, дорогая Яночка. Только свали из моей жизни.