Читать книгу Как удержать музу - Дарья Вячеславовна Морозова - Страница 2

– Париж 2 -

Мишелю 11 лет. Он очень тоскует без деда, который поощрял его в занятиях живописи и не ругал, даже если внук рисовал откровенно неумело.

– Ребёнок познаёт мир, – говорил тогда пожилой мужчина. – Пусть творит, как чувствует. Пусть учится не бояться холста. Ошибки и огрехи только делают нас лучше!

Очень жаль, что это же понимание и снисхождение не досталось в своё время его родной и единственной дочери. Однако речь сейчас не об их отношениях.

Мишель вернулся из школы с очередной отличной отметкой. Его память была полна издевательств и обидных прозвищ, на которые были так щедры его одноклассники. Дело не в том, что они такие злые или испорченные. И не в том, что мальчик слывёт изгоем. Нет. Он просто замкнут и стеснителен, что при контролирующем характере его матери неудивительно. Ему сложно общаться и наверно вследствие этого он очень внимателен к мелочам. Мишель с лёгкостью запоминает обрывки разговоров, помнит дни рождения одноклассников, подмечает малейшие изменения во внешности и настроении. Именно поэтому он уверен, что именно Мари взяла деньги у учительницы из сумки. Нет, он сам не видел, но готов был голову отдать на отсечение: это была она. Когда он робко высказал своё подозрение учителю, оставшись тет-а-тет, то не ожидал закономерных последствий: обыск рюкзака Мари при классе, обвиняющая ложь «Мишель видел, как ты это сделала!», угроза вызова полиции…

Одноклассники приняли сторону Мари просто потому, что она готова была расплакаться от страха. А Мишель… Мишель получил незаслуженную ненависть и звание «любимчик учителя».

Голодный и обозлённый на весь мир, он бросился на кровать и накрыл голову подушкой, надеясь, что толстый слой пера не даст воспоминаниям о едких выкриках детей добраться до его слуха. Тщетно.

В попытке отбиться от обидных прозвищ он измолотил мягкое тело подушки так, что самому стало страшно, но не легче, к сожалению.

Обессилев от слёз и переживаний, мальчик сполз на пол.

Сперва ему показалось, что маман вернулась домой, прислушавшись, он подумал на телевизор, однако услышанное им невнятное мягкое бормотание явно исходило сверху.

– Это с чердака, – догадался Мишель и, сбросив с себя тягостное оцепенение, не испытывая ни малейшего страха, поспешил к лестнице, ведущей наверх. Деревянные ступеньки давно следовало заменить на складывающуюся металлическую лестницу, рабочие придут на следующей неделе, а пока мальчик, настороженно прислушиваясь к голосу, поднимался по скрипучим доскам.

Женский голос становился громче, но слов всё ещё было не разобрать. В доме было так тихо, что, казалось, он тоже вслушивался в это тёплое бормотание и лёгкий смех.

Стоило рукам мальчика нажать на покрытую лёгкой ржавчиной ручку двери, как голос смолк.

На чердаке после смерти деда были свалены его незаконченные картины, которые естественно никто не купил, краски, кисти, мольберты, палитры, не тронутые холсты и тому подобное сокровище каждого художника. Мать Мишеля лелеяла надежду устроить выставку, посвящённую своему отцу. Ей это казалось «идеей на миллион»! Мальчик ощущал чьё-то присутствие здесь среди полумрака и беспорядка. Страха не было, только любопытство и предвкушение чего-то необычного.

– Кто здесь? – окликнул он солнечный свет, еле пробивающийся из-за единственного круглого запылённого окна. Мишель подошёл к нему и попробовал открыть его, чтобы проветрить комнату, а заодно впустить побольше света. Однако старый ворчливый замок не хотел работать, и в ответ на старания мальчика только противно скрежетал механизмом.

– Мне нужен свет, – подумал Мишель, изо всех сил дёргая ручку окна на себя. Почему-то ему вспомнилась фраза деда. – «Свет позволяет лучше видеть тень».

И тут нежные, словно прозрачные женские руки накрыла его ноющие ладошки. Вместе они потянули замок и свет открывшегося мира почти ослепил Мишеля, он часто заморгал и отвернулся от солнца.

– Почему Вы раньше не пришли? – спросил он девушку, которую видел лишь частично из-за тени. – Я ходил с маман на аукционы, надеялся увидеть Вас там.

– Я знаю, но ты был так зол и расстроен из-за того, что картины твоего деда уходили с молотка, мне было не подступиться.

– Их скупали так неохотно, кривы губы и морща нос… Но я помню, сколько сил он тратил на каждую из них! Как они могут?! Один мужчина сказал другому, мол, эти рисунки будут неплохо смотреться в коридоре его загородного дома. Но я…

– Не рви себе сердце, малыш, ты уже плакал из-за этого, не входи снова в этот ад, – ласково улыбаясь, твёрдо прервала его незнакомка.

– А как Вы сюда попали? Дедушка дал ключ?

– В своём роде, – прозвучал уклончивый ответ. – Тебе здесь нравится? – Девушка пересекла комнатку и села в старое покрытое пылью кресло. – Грязновато немного, но, по-моему, здесь чудесно, не так ли? – она наклонила голову в сторону, и её локоны игриво коснулись солнечный лучей, заблистав бриллиантами.

– Я хочу… – мальчик нервно потёр руки, по которым словно прошёл мелкий ток, – я хочу нарисовать Ваши руки. Немедленно.

Метнувшись вниз в свою комнату, он схватил первые подвернувшиеся под руку бумагу и карандаш и со всех ног бросился назад, боясь, что девушка ушла. Но она продолжала сидеть в кресле, загадочно улыбаясь своим мыслям. Её длинные пальцы перебирали невидимые струны в солнечном луче. Мишель бросился перед ней на колени и принялся быстро-быстро водить по листу карандашом.

– Тебе достаточно света? – немного насмешливо поинтересовалась нежданная гостья.

– Да, – коротко ответил Мишель, недовольно морща лоб. – Сидите спокойно, пожалуйста.

Девушка состроила комичную рожицу, но, встретив хмурый взгляд Мишеля, жестом пообещала ему вести себя подобающе.

Мишель рисовал как заведённый, не чувствуя ни голода, ни ненависти, ни усталости, ни тревоги. Он водил грифелем по листу и чувствовал такой прилив сил, такую радость, такое упоение, что ему стало казаться, будто сегодняшний день – это здесь и сейчас, это короткие неверные штрихи на бумаге в окружении пыли и света, это его кроткое отчаяние, когда линия выходит слишком грубой или яркой, это похожее на маленький взрыв счастье, если получилось всё именно так, как он хотел, а всё остальное всего лишь дурной сон, от которого он наконец проснулся.

Однако в очередной раз подняв глаза на кресло, он увидел только кресло, пустое кресло! Он огляделся по сторонам, но его тайны нигде не было. Она ушла.

– Она обиделась, что я с ней совсем не разговаривал! – с отчаянием подумал Мишель, бросая на пол листы и карандаш.

Мальчик попытался встать, но затёкшие от долгого сидения ноги, заставили его упасть пол.

Растерев ноги, Мишель осторожно поднялся, взял листы и карандаш и вернулся в свою комнату.

Весь вечер и полночи он сидел за столом, вооружённый разноцветными карандашами, ластиком и ватой. Его никто не беспокоил. Когда его позвали ужинать, он крикнул, что не голоден. На требование матери ложиться спать, он ответил кивком головы. И всё, никто не посчитал нужным зайти к нему и поинтересоваться как прошёл его день, что он делает, не нужна ли ему помощь. Мать и её очередной друг были слишком заняты собой и своими проблемами, чтобы думать о ком-то ещё кроме себя.

Когда Мишель наконец отложил карандаши в сторону и с довольным видом спрятал своё сокровище, он вспомнил, что не сделал домашнее задание, однако он так устал, что махнул рукой на это и пошёл спать.