Читать книгу Радужная топь. Избранники Смерти - Дарья Зарубина - Страница 13

…когда скатится за край леса красным яблоком усталое солнце ранней осени, еще дышащее жаром, словно натопленная печь, но уже ленивое, медленное, с усилием вползающее на небосклон много ниже прежнего и собирающееся на покой задолго до того, как уйдут с гулянья последние певуны.

Бяличи гуляли долго. Пели по дворам и на площади, славили нового князя, на день позволив себе забыть о том, что по-прежнему висит над Бялым тень чернского душегуба, что молодой князь их – бессильный калека.

Осень уже вступала в свои права. Яблоки в садах налились бесстыдным румянцем, на припеках трава пожелтела и пожухла, ложилась в изнеможении, прижимаясь к матери-Земле. В лесной тени еще было зелено, дышало прохладой, но в прохладе этой уже чувствовалось дыхание осенних ветров.

Солнце село, и холод подступил ко дворам, загнав певцов по домам. Бабы повели пьяненьких. Какая-то девчонка, звонко смеясь, пробежала мимо черного крыльца. Мелькнул беленький платочек, плеснули рыжеватые косы, хлопнули девчонку по спине, заставляя бежать скорее. Припустивший за ней молодчик бегал куда хуже. Поняв, что беглянку не настигнуть, выругался тихо, поминая бабьи глупость и норов, и побрел на далекие голоса расходящихся певунов.

Защемило сердце Иларию. Вспомнились снова – вовсе некстати – покосившаяся лесная избушка и юная травница, срывающая крестоцвет.

До боли захотелось вернуться туда. Казалось, на этот раз она непременно окажется там. Дом, пустой и стылый, наполнится ее смехом, светом влюбленных глаз.

Рад бы к Землице на постой, да грехи не пускают.

Иларий дождался, пока смолкнут голоса, нырнул во тьму, где мелькнул белый платок, и появился снова через малое время, таща на себе безвольное тело. Могло показаться, манус помогает крепко подгулявшему приятелю добраться до дома, да только повернули друзья не в сторону городских застроек, а к реке.

Бяла шумела во тьме, веяла прохладой темная вода. Ветер, словно перебравший гуляка, трепал ветви и камыш, хлопали ладонями волны по мокрым круглым задницам прибрежных валунов. Разве расслышишь в такую ночь тихий плеск, влажный шорох?

Иларий, ежась от холода, собрал по берегу камней поувесистей, наполнил плотно подвязанную поясом рубаху лежащего на земле мертвеца, набил в штанины и замотал низ веревками. Из-за пазухи мертвого показался белый краешек – вышитый платочек, девичий. Иларий покачал головой. Забыл в суматохе Тадеуш – и ко благу. Пусть идет прошлое ко дну. А то воротится – и все плохо придется.

Он затолкал платочек мертвому в рукав, чтоб не выплыл как-нибудь по течению, не выдал места речной могилы. С усилием столкнул отяжелевшее тело в воду.

Прошлое плеснуло и ушло во тьму.

Иларий повернулся, чтобы пойти к молодому князю. Тадек, верно, изводится, не увидел ли кто, как манус выносит мертвого. Но ноги отказались повиноваться. Иларий сел, опустил руки в остывающий песок. Он приятно холодил горевшие огнем шрамы.

Манус прислушался к себе. Снова в один день лишился он огромной части своего прошлого. Погибла от радужного ока глупая Каська, решил свою судьбу безумный Якуб. Ведь он любил их, жалел… когда-то.

Казалось, гулкая влажная тьма с берега Бялы переселилась и в душу мануса. Пусто, холодно. Если и чувствовал он что, то только облегчение – не нужно больше бояться, что дознается Каська, кто убил ее мужа, что признается перед народом в отцеубийстве, примется виноватиться Якуб, что узнает об Иларии Чернец. Что случится беда.

Все случилось. Случилось страшнее, чем ждал он, чем думал. Случилось и обошлось, оставив только пустоту и облегчение. Словно вместе с камнями с берега положил за пазуху мертвому Иларий и камни со своей души.

«Седьмицу-другую побуду при Тадеке, присмотрю, а там – пропади все пропадом. Поеду искать Агнешку», – пообещал себе Иларий, поднимаясь с песка. Бранясь, отряхнул влажный песок с сапог.