История становления России как империи и доминирование в ней националистического дискурса наглядно отражается в той политике, которую страна проводила в отношении своих «окраин». Среди них – земли Великого княжества Литовского, названные в официальной номенклатуре XIX века Северо-Западным краем. Государственная идеология, создавшая образ этих территорий как исконно русских, загнала себя в «дискурсивный капкан»: этнокультурная реальность края была иной. Книга Дарюса Сталюнаса анализирует национальную политику в отношении каждой из наиболее многочисленных этнических групп этого региона – белорусов, литовцев, евреев и поляков. Его исследование показывает, что в Литве большинство мер, направленных на «обрусение», «исправление», «слияние» или «сближение» нерусского населения, оказались либо безрезультатными, либо привели к совсем не тем последствиям, на которые надеялись власти. Причины этих неудач были прежде всего связаны с господствующими идеологическими стереотипами, мешавшими увидеть сложную конфигурацию социальной действительности. Дарюс Сталюнас – ведущий научный сотрудник Института истории Литвы.
Оглавление
Дарюс Сталюнас. Польша или Русь? Литва в составе Российской империи
Введение
Историография
Метод исследования и структура книги
Раздел I. Земли Великого княжества Литовского на ментальных картах имперской элиты
Глава 1. Переименование пространства
Глава 2. Формирование концепции западной Руси
Глава 3. Этнографические аргументы
Глава 4. Территориально-административное деление как инструмент национальной политики
Глава 5. Символическое освоение пространства
Раздел II. Разновидность «русификаций» после 1863 года
Глава 6. Поиск концепции национальной политики в северо-западном крае в 1855–1863 годах
Глава 7. Многозначность понятия «обрусение»
Глава 8. Когда сегрегация стала приоритетом: Имперская власть и поляки
«Обрусение» поляков
Элиминация польского языка из публичного пространства
«Деполонизация» школ
Политика в отношении книг на польском языке
Глава 9. Ассимиляция или аккультурация? Имперская политика в отношении литовцев в 1860-х годах
Кириллица – инструмент аккультурации литовцев
Учреждение «народных школ» в ковенской губернии
Введение кириллицы – инструмент ассимиляции литовского населения
Корректировка методов начального образования
Глава 10. Белорусы как часть триединой русской нации
Печатные издания
Начальное обучение
Введение русского языка в католическое богослужение
Глава 11. Массовое обращение католиков в православие в 1860-х годах
Масштаб обращений
Официальная интерпретация
Роль местной и центральной властей
Исполнители
Методы «прямых обращений»
Отход от политики «прямых обращений»
Глава 12 «Еврейский вопрос» в северо-западном крае
«Обрусение» по-муравьевски
Есть ли будущее у «жаргона»?
На каком языке должны молиться евреи?
Метаморфозы во взглядах И. П. Корнилова на «еврейский вопрос»
Раздел III. Старые и новые вызовы после революции 1905 года
Глава 13. «Польский вопрос»
Глава 14. Программа «Развития белорусских национальных чувств»
Глава 15. Что делать с литовцами?
Вместо выводов: «Роковой круг», или Почему России не везло в Литве?
Отрывок из книги
Вспоминая свою работу на посту виленского губернатора в 1860-х годах, Иван Алексеевич Шестаков писал, что возможны лишь две точки зрения на земли Великого княжества Литовского, присоединенные к России в конце XVIII века: как на польские или как на российские. При этом литовцам он отводил маргинальную роль: «На Литву, политически, можно смотреть только двояко: как на часть России или как на часть Польши. Третий взгляд – автономический – противится истории, смыслу и цели вещей. Чисто литовское население едва заметно и сливается с соседними белорусским, польским и латышским»[1]. В то время, в эпоху политики «обрусения», возможность отнесения земель Великого княжества Литовского или к Польше, или к России могла присутствовать в умах имперских чиновников, но ни в коем случае не могла быть озвучена в официальном или общественном российском дискурсе, поскольку эта территория уже была объявлена «исконно русскими землями», и задачей чиновников, а значит, и И. А. Шестакова было «возвращение» этого края на истинный путь его развития, защита проживающих здесь литовцев и белорусов (или, пользуясь терминологией чиновников, русских) от «полонизации», недопущение нового «польского мятежа» (именно так в то время было принято называть восстание 1863–1864 годов).
Конкуренция различных имперских/национальных проектов (в случае приведенной выше цитаты И. А. Шестакова – Польши и России) отражалась в высказываниях чиновников и публицистов и в отношении других окраин Российской империи. В 1867 году влиятельный (возможно, и наиболее влиятельный) публицист середины XIX века – главный редактор журнала «Московские ведомости» Михаил Никифорович Катков ставил достаточно острый вопрос о будущем Остзейских губерний (с середины XIX века – Прибалтийские губернии): кому они будут принадлежать – России или Германии?[2] Земли Великого княжества Литовского, получившие в XIX веке в официальной номенклатуре название Северо-Западный край и вместе с Правобережной Украиной ставшие Западно-Русским краем, со стратегической точки зрения не были так важны для Санкт-Петербурга, как Прибалтийские губернии, Царство Польское (со второй половины XIX века – Привислинский край) и Великое княжество Финляндское, но можно говорить о том, что этот регион вместе с Малороссией был исключительно важен для правящей и интеллектуальной элиты империи в вопросе русского нациестроительства[3]. Поэтому национальная политика, проводившаяся имперскими властями на этой территории, прекрасно отражает не только рост влияния на правящую элиту идеологии национализма и гравитацию государства в направлении империи нового типа, которую историки называют и «национальной», и «национализирующей», и «непоследовательно национализирующей»[4], но и проблемы, с которыми столкнулась Россия, пытаясь ответить на вызовы новой эпохи, и в первую очередь – на идеологию национализма[5].
.....
В оценках национальной политики Российской империи в последние десятилетия просматривается тенденция отказа от понимания национальной политики России как системной ассимиляции представителей других национальностей. Рэймонд Пирсон (Raymond Pearson) утверждал, что у России не было ни амбиций, ни ресурсов для ассимиляции нерусского населения, возможно, за исключением белорусов и украинцев[64]. Достаточно часто отмечается, что имперские власти использовали и политический принцип «разделяй и властвуй» – поддерживали более слабый национализм в его борьбе с более сильным, то есть с тем, который считался более опасным для империи или для интегральности русской нации[65]. Кимитака Матцузато (Kimitaka Matsuzato) считал такую политику в определенном смысле неизбежной. По мнению ученого, власти Российской империи на тех окраинах государства, где они сталкивались с абсолютно нелояльно настроенным народом (на западных окраинах – это поляки), проводили политику «этнического бонапартизма», то есть старались противопоставить своему самому сильному врагу на этой территории другие недоминирующие национальные группы. В такие места назначались только те генерал-губернаторы, которые были готовы проводить политику «разделяй и властвуй»[66].
Можно считать общей для западной и российской историографий тенденцию дифференцировать цели российской национальной политики с точки зрения времени, отдельных территорий и отдельных этнических групп. Наиболее ярко эта трактовка отражена в работах Андреаса Каппелера (Andreas Kappeler), который подчеркивает, что до конца существования империи власти стремились не к русификации, а к обеспечению политической стабильности[67]. Согласно А. Каппелеру, до 1831 года в Российской империи доминировала политика, основанная на кооперации с социальной и политической элитой присоединенных земель, и от новых подданных требовалась прежде всего политическая лояльность. И только с 1831 года и еще в большей степени с 1860-х годов усиливается политика культурной интеграции (именно к этой политике автор предлагает применять термин «русификация»), однако и эта политика не применялась последовательно в отношении всех недоминировавших групп. А. Каппелер сформулировал положение о влиянии на «этническую иерархию» Российской империи трех факторов: фактора лояльности недоминирующих этнических групп, сословно-социального фактора и фактора культурной (религиозной, языковой и пр.) близости к великороссам. По мнению ученого, вплоть до конца существования империи наибольшую роль играли первые два фактора, при этом во второй половине XIX века их нередко дополнял, а иногда и заменял культурный фактор. Этнические группы, находившиеся в наибольшей близости к центру этнической иерархии, подвергались минимальной дискриминации, но в то же время они (прежде всего украинцы и белорусы) испытывали и максимальное ассимиляционное давление[68].
