Читать книгу Игра на выбывание - Даша Циник - Страница 2

Засыпаю с самодовольной улыбкой, но уже утром понимаю, что погорячилась. За ночь совесть умудряется выцарапать меня из кокона философского пофигизма и заставить проанализировать поведение. Зачем я нарываюсь? Если этот холеный москвич пожалуется своему отцу, я наверняка буду выглядеть в его глазах как полная истеричка. С другой стороны, почему мне важно чье-то мнение? Лучше сразу показать, что я не впишусь в их люксовый мир. Так быстрее прогонят, а я, разумеется, не стану возражать.

К завтраку довожу себя до состояния «да гори оно огнем» и подсознательно готовлюсь принять удар, но спровоцировавшего меня выскочки за столом нет, а Седов-старший произносит лишь два слова:

– Будем знакомы.

У него тяжелый подбородок как у сына и холодный надменный взгляд. Он скуп даже на дежурные эмоции – не протягивает руку, не делает попытки улыбнуться, только рассматривает несколько секунд. Пристально, словно сканирует, и когда отворачивается, понимаю, что меня оценили, причем не очень высоко.

Мама тоже это чувствует и остаток дня возит меня по магазинам, подбирая новую одежду. Упрямства спорить хватает на час. Со второго я обреченно хожу за ней от витрины к витрине. Проще смириться и пережить стихийный шоппинг, чем пытаться объяснить бесполезность трат. Продавцы вьются вокруг, предлагая варианты, я же представляю себя манекеном, на который вешают все подряд.

– Да, да, пиджак тоже возьмем, – кивает мама, когда мне на плечи ложится бархатистая ткань.

– Мне некуда его носить, – вяло возражаю я. – Сама же сказала – в школе будет форма.

– Наденешь дома, к ужину.

Иронично хмыкаю. Надо же, как сильно она хочет реабилитировать меня в глазах отчима. Странно, что вечернее платье не предложила.

– Уверена, что Игорь Николаевич одобрит?

Переигрываю и жду, что мама осадит, но мое неестественное сомнение воспринимается всерьез. В задумчивости постучав пальцем по губам, она качает головой.

– Ты права, рисунок слишком аляпистый, – взмахом руки подзывает к примерочной ближайшего продавца. – Девушка, дайте однотонный. И брюки к нему.

Хочется смеяться и плакать одновременно. Как же нелеп этот мир, где встречают по одежке! Можно подумать, бирка на одежде сделает человека умнее или талантливее.

– Мам, ты в курсе, что я никогда не стану такой как ты? – выдаю наболевшее в лоб, когда мы заходим в ресторан пообедать.

– Увы, да. И это упущение не исправить, – с досадой на лице она ставит пакеты возле стула. – Но пока ты здесь, должна соответствовать.

Впервые не понимаю, как реагировать – оскорбиться или радоваться. С одной стороны, слова мамы унижают достоинство, а с другой, можно счесть их комплиментом, раз даже она признала, что я на нее не похожа.

– Зачем ты забрала меня из Питера? Я ведь обуза.

– Не говори глупостей, Алиса, – возражает она, бегло изучая меню. – Ты – моя дочь. И не можешь быть обузой.

Звучит высокопарно, но даже пафос не скрывает фальшь. Чего же она добивается на самом деле? Не верю, что можно столько лет успешно игнорировать материнский инстинкт, а потом вдруг внезапно вспомнить о дочери.

– Еще как могу. Вон и Игорю Николаевичу не понравилась.

Данный факт ни капли не удручает. Я всего лишь пытаюсь манипулировать. Раз с пиджаком получилось, то и сейчас есть шанс сыграть на слабости мамы. Мнение отчима ей важно. Показав, что и я с ним считаюсь, расположу к себе и, быть может, вытяну правду.

– Не все потеряно, – мама позволяет себя обмануть и пускается в объяснения. – Первое впечатление бывает обманчиво. Если вечером заявишь о себе как о серьезной и уверенной в целях девушке, он будет знать, что ты не хуже Максима.

Стискиваю вилку до побелевших костяшек пальцев. Теперь ясно, в чем причина переезда. Не в материнской любви или чувстве долга, а в желании поучаствовать в соревновании «твой сын крут, но моя дочь не хуже».

Почему я сразу не догадалась? У мамы ничего нет. Даже если новый муж ей что-то отписал, в достижения это не запишешь – она не сама заработала. Как еще отличиться перед владельцем заводов, газет, пароходов? Делать карьеру бесполезно, этим Седова-старшего не удивишь. Тогда чем? Он вкладывает деньги в сына. Значит, семейные ценности для него не пустой звук. И раз так, надо показать дочь, умницу-красавицу. Ладно, второе спорно, но первое вне сомнений. Учусь хорошо, поведение примерное, чем не достоинства? И маме важно убедить отчима, что именно она воспитала эти качества.

– Напрасно стараешься, – в ярости шиплю я, дождавшись, когда официант примет заказ и уйдет. – Я не стану подыгрывать.

– Считай это взаимовыгодным сотрудничеством, – осознав, что ее план раскрыт, мама не теряется ни на секунду. Даже тон не меняет. – Когда получишь аттестат элитной школы, я дам денег снять квартиру. В Москве или Питере – решишь сама. Выберешь ВУЗ, какой захочется.

– Ты пытаешься… меня купить? – злость тонет в волне изумления.

– Инвестирую, – не моргнув, отбивает мама. Такой ее я знала всегда – расчетливой и жесткой. – Один год, и ты свободна.

– Нет!

– Алиса, спор бесполезен. Жить тебе негде и не на что. Документы из старой школы я уже забрала, – она делает паузу, позволяя мне осознать масштаб бедствия. – Если вернешься и снимешь квартиру, как и грозилась, отец не поможет финансово.

– Я справлюсь!

– Не сомневаюсь. Но спроси у себя, надо ли жертвовать комфортом? Ты видела особняк, он огромный. Можем даже не встречаться, если тебе настолько неприятно мое общество. Просто веди себя достойно при Игоре.

– Чтобы создать для него иллюзию, что ты хорошая мать?

Ответить мешает некстати появившийся официант с бокалом шардоне. Нетерпеливо барабаню пальцами по скатерти, но когда он отходит, мама по-прежнему игнорирует вопрос, вероятно посчитав риторическим.

Несколько минут мы обе молчим. Мама расслабленно потягивает вино, я же теряюсь в сомнениях. Вернуться в Питер, бросив школу, куда меня перевели? Тогда потеряю год обучения. Можно потратить его на подработки, вот только львиную долю из них сожрет съемная квартира. Даже если для подстраховки продать купленную сегодня одежду на Авито, надолго денег не хватит.

– Ладно, – капитулирую с досадой, не узнавая собственный голос, какой-то слишком чужой и циничный.

Мама многозначительно улыбается и озвучивает мысль, жужжащую в моей голове назойливой мухой:

– А у нас больше общего, чем я полагала.

– У меня есть условие, – добавляю я. Пусть видит, что уступка незначительна. – Я позову в гости Оксанку.

Извлеку максимум приятного из вынужденной сделки. Поплаваем в бассейне, посмотрим любимые комедии в кинозале, закажем у повара пиццу. Не простаивать же шикарной кухне без дела.

– Только, когда Игоря не будет в городе, – мама тоже умеет торговаться.

– И дома буду носить, что хочу.

– Без свидетелей хоть голышом ходи, – она нервно ведет плечом, словно задела им что-то грязное. – Но в дни, когда тебя могут увидеть Игорь или Максим, одевайся, как если бы собиралась в Мариинку.

Закатываю глаза. Вот оно, мерило стиля – мнение двух московских снобов. Собственные ощущения и вкус неважны. Главным считается лишь то, что подумают другие. И как мама терпит подобное? Это ведь даже не мимикрия, а полная потеря личности.

Так и тянет ее пожалеть, но я гоню от себя непрошенное чувство и охотно отвлекаюсь на принесенный официантом суп. Весьма вкусный, кстати. Не зря согласилась остаться. Смакую ощущения и тут же одергиваю себя. Сама хороша – продалась за еду и благо. С другой стороны, для меня это временное послабление. Нас нельзя сравнивать.

Пока я сражаюсь с совестью, мама картинно доедает роллы и делает крошечный глоток из бокала.

– Чуть не забыла. Тебе нужно попросить прощения у Максима за твою выходку. Хоть он и не держит зла…

– Вот еще! – перебиваю, чуть ли не вскочив из-за стола. – Он вел себя пренебрежительно. Принял за прислугу, хамил…

Мама выставляет перед собой ладонь, не давая закончить:

– Учитывая твой вчерашний вид, не удивлена. И я бы настаивала на извинениях, но некоторое время его на даче не будет. Игорь оплатил углубленный курс делового английского, и чтобы не таскаться в область по пробкам, Максим поживет в городской квартире. Так что вернемся к этому разговору позже.

Отличная новость. Терпеть сводного братца не придется. Интересно, как долго? Может повезет, и он вообще не появится до начала учебы в школе?

Первые дни спускаюсь в гостиную с опаской, но страх ненароком столкнуться вскоре отступает. Мой обидчик даже на выходные не приезжает. С чего бы мажору рваться на дачу, под надзор отца, если получен карт-бланш на тусовки в центре? В том, что он не занимается, а под прикрытием курсов английского прожигает жизнь, не сомневаюсь. Наверняка кучу шлюх вокруг себя собрал и пьет, не просыхая. И хорошо, если только пьет.

Оксанке не удается выбраться ко мне в гости, и почти три недели я наслаждаюсь одиночеством в раю социопата. Мама не вылезает со спа-процедур в ближайшем салоне, соседи не заходят, прислуга тактично держит дистанцию. В солнечные дни загораю у бассейна, в дождливые гуляю в оранжерее или читаю библиотеке. Последняя довольно быстро становится любимым местом в доме. Огромная, светлая, со шкафами до потолка и специальными передвижными лестницами, на которые нужно подняться, чтобы достать увесистые томики с верхних полок. Я разве что в фильмах видела такие. Теперь же эта книжная вселенная – моя, пусть и ненадолго. Что может быть лучше, чем забраться с ногами в уютное кресло и раскрыть томик одной из сестер Бронте? Или позднего Теккерея перечитать?

Увидев стопки книг, разложенные вокруг, отчим впервые хвалит меня. Привычно сдержанно, и все же скупой комплимент подкупает. Приятно, что он считает достоинством чтение, а не брендовый брючный костюм, хотя и на него смотрит с одобрением.

Я почти допускаю мысль, что не жалею о договоренности с мамой, когда в размеренный досуг вмешиваются досадные обстоятельства. Искупавшись после завтрака и наспех вытерев волосы, привычно захожу в библиотеку, и уже на пороге понимаю, что нахожусь в ней не одна. Кресло возле окна – любимое кресло! – занято. В нем вальяжно развалился тот, о ком я успела забыть. Самодовольный и расслабленный, полулежит, перекинув ногу через один из подлокотников, и с ленцой изучает оставленную мной «Джейн Эйр».

Читает? Или притворяется?

Не поворачиваясь на звук оборвавшихся шагов, он ослабляет ворот рубашки. Взъерошивает волосы на затылке свободной рукой и возвращает ее к странице. Над одним из абзацев губы изгибаются, ухмыляясь.

Кривись, кривись, задавака. Можешь строить из себя, кого угодно. Вот только в отличие от тебя герои этого романа действительно знают, что такое честь и достоинство.

Все еще не обращая на меня внимания, он дочитывает до конца страницы и, прежде чем перевернуть, подносит палец к губам. Ненавижу, когда слюнявят книги! Но примитивный жест, с которым кончик языка касается подушечки, почему-то вызывает внутри волну странного тепла. Не хочу представлять, что еще может лизнуть этот извращенец, но вижу в красках – ясно и четко, словно это происходит самом деле – как он проводит языком по моей шее.

Какого черта? Что за нелепые фантазии?

Библиотека сжимается до пары метров, которые нас разделяют. Жар разливается по телу, стекая от пылающих щек к плечам, приближается к низу живота… и гаснет в один миг от ледяного тона:

– Не видела в своей глуши, как читают книги?

Дыхание перехватывает как под холодной струей душа. Мерзавец умело держит меня в тонусе – секунду назад я разве что лужей по паркету не растеклась, а теперь практически в боевую стойку встала.

– Так и знал, что в твоем Мухосранске нет библиотек, – продолжает насмехаться он.

– А вот я не знала, что ты умеешь читать, – с сарказмом отбиваю неуместное замечание.

Сузившиеся глаза выдают раздражение, и я не могу скрыть ликующей улыбки. Думал, смолчу? А вот и нет. Не позволю себя унижать. С дружками и шлюхами пусть злословит.

– Зря выделываешься, – отложив книгу, он медленно поднимается из кресла и надвигается на меня. – Как правило, острые языки укорачивают первыми.

Обманчивая плавность движений не скрывает агрессии, а перекатывающиеся желваки усиливают эффект – меня так и тянет поежиться.

– Делишься болезненным опытом? – скрывая нахлынувший испуг, подпираю бока кулаками.

Сильно же я его взбесила! Кажется, еще немного, и этот холеный пижон вцепится мне в горло. Сжимает и разжимает пальцы, словно пытается сдержаться.

– Ты такая дерзкая, пока рядом мать, – тихий голос вибрирует от злости. – В школе все изменится. Некому будет жаловаться, и тогда я до тебя доберусь.

От обещания спина покрывается мурашками. Он ведь не всерьез? Под немигающим взглядом отступаю назад.

– Ты совсем больной? Что я тебе сделала?

– Не строй из себя святошу, – снова сокращает расстояние между нами, вынуждая пятиться. – Я знаю, что вы затеяли. Нацелились на деньги моего отца. Одна с придыханием смотрит ему в рот и со всем соглашается, вторая изображает примерную падчерицу.

– Ты параноик, – на очередном шаге упираюсь спиной в дверной косяк.

– А ты – меркантильная дрянь, – в терпком облаке парфюма он вторгается в личное пространство и почти задевает меня своими ребрами. – Отец позволяет тебе здесь жить, покупает одежду, платит за обучение, но этого мало, да? Ты еще и пыль пускаешь ему в глаза! Обложилась книгами, делаешь вид, что занимаешься. Думаешь, он клюнет на дешевую игру? Зауважает? Денег подкинет за рвение?

Оторопело моргаю, едва не утонув в потоке сознания.

– Хочешь сказать, уважение твоего отца имеет денежный эквивалент?

В голове не укладывается, что чей-то воспаленный мозг может смешивать эти понятия. Неужели Седов-младший примчался в библиотеку из чувства зависти? Узнал, что меня похвалили, и теперь стремится доказать, что он лучше? Это же насколько ему не хватает одобрения отца?

– Не перекладывай с больной головы на здоровую! – почти рычит, по-прежнему не касаясь меня, но я каждым сантиметром кожи ощущаю жар его тела – плавящий мысли и пугающий больше, чем исходящая следом волна ненависти.

Со стороны нашу позу можно назвать интимной. Воображение против воли дорисовывает, как он вжимает меня в стену. Так сильно и напористо, что тяжело дышать. Щеки заливает краской стыда. Зачем я вообще об этом думаю?

– Это ты перекладываешь на меня вину за свои проблемы, – шарю ладонью по двери в поисках ручки. Нащупав, поворачиваю рывком. – Повзрослей и решай их сам.

Выскакиваю в образовавшуюся щель и, не оглядываясь, несусь по коридору прочь. Вряд ли разъяренный мажор кинется за мной, но я инстинктивно ускоряю шаг, чтобы поскорее оказаться в безопасности. Влетаю к себе в спальню, запираюсь и тяжело плюхаюсь на кровать. Что сейчас было, черт возьми? Почему я так остро отреагировала на его приближение?

– Нужно уезжать, – стискиваю виски, словно это поможет сохранить взрывающуюся от мыслей голову целой.

Какую бы игру ни затевала мама, не хочу в ней участвовать. Мне не нужны ни деньги Седова-старшего, ни враг в лице его сына. Но на что жить в Питере? Мачеха недавно родила, отец устроился на вторую работу, лишь бы вытянуть кредит – оба при всем желании помочь не смогут. К Оксанке проситься неловко. Да и некуда, учитывая, что подруга делит спальню с парализованной бабушкой. Что остается? Сидеть тихо как мышь и терпеть?

Пройдясь вдоль окна и немного успокоившись, стараюсь рассуждать логически. До начала учебы всего неделя. В школе будет проще держать дистанцию с «братцем». Наверняка у нас будет разное расписание занятий. К тому же при свидетелях он вряд ли станет меня задирать.

Изучив панораму на сайте школы, убеждаюсь в правильности догадки. В ней несколько учебных корпусов и отдельный с общежитием, разделенным на мужскую и женскую половины. Даже входы разные.

– Все не так плохо, – бормочу себе под нос.

Зря нервничала. Судя по описанию, спальни двуместные, а значит, я постоянно буду у кого-то на виду. Не у одноклассников, так у соседки по комнате.

Продолжаю листать фотографии, теперь уже с воодушевлением. Сложно не впечатлиться размахом. Удобные столы и стулья в классах, персональные ноутбуки, несколько общих зон отдыха с огромными экранами и приставками для видеоигр, лаборатория, библиотека, спортзал и бассейн – сразу понятно, за что родители платят деньги. На территории даже кафе есть. Не унылая столовая с ободранной мебелью, а самое настоящее кафе, оформленное в американском стиле пятидесятых – с музыкальными автоматами и красными кожаными диванами. Представляю, как закажу себе в нем молочный коктейль и осознаю, что мне действительно хочется поехать. Хочется погрузиться в эту атмосферу «с обложки», по воле случая оказавшуюся доступной.

К вечеру решимость заметно угасает, но не встретив Седова-младшего за ужином, я расслабляюсь и забываю об угрозах испортить мне жизнь. Парни постоянно рисуются, преувеличивая собственную значимость. Сводный – не исключение.

Обещаю себе не реагировать на его выпады, но мы с ним больше не видимся. Всю неделю я спокойно пакую вещи, примеряю форму и подбираю прически к ней. В кофте с гербом, юбке и гольфах я выгляжу как героиня серила «Закрытая школа», и это забавляет. В эйфории бабочкой порхаю по дому, легкая и счастливая, и лишь в день отъезда предвкушение улетучивается, едва за общим столом появляется «братец». В форме он выглядит как задрот. Еще и очки напялил, чтобы казаться серьезнее. Волосы зализаны, рубашка застегнута на все пуговицы – не мажор, а примерный ученик. Кого он пытается обмануть?

Демонстративно усаживаюсь подальше. Не разговариваю, не поворачиваюсь, но игнорировать его полностью мешает мама.

– Максим, ты же присмотришь за Алисой? – щебечет она, передавая корзинку с булочками.

– Разумеется, Светлана Анатольевна.

Сарказм в надменном голосе замечаю лишь я.

– И чтобы от директора не было ни одной жалобы, – встревает в беседу Седов-старший, не переставая кромсать ножом ломтики бекона.

Это явно относится к сыну, но мама воспринимает замечание на мой счет.

– Игорь, она же отличница, – нежно гладит его по запястью, словно извиняясь. – Глупостями не интересуется, с мальчиками не встречается.

Помогла так помогла, вот спасибо. При чем тут вообще встречи с парнями?

Склонив голову, прячу пунцовое лицо за волосами и мечтаю провалиться в подвал вместе со стулом. Уверена, мне еще не раз припомнят созданный мамой имидж.

С трудом дождавшись окончания завтрака, срываюсь с места под предлогом проверить собранные вещи. Сводный догоняет меня и словно ненароком зажимает у двери гостиной, пока никто не видит.

– Значит, девственница? Да, сестренка? – жаркий шепот щекочет ухо, а следом по коже пробегает мороз, едва я слышу обещание: – Это я тоже исправлю.