Читать книгу Побег из СССР - Дато Турашвили - Страница 3

А пятнадцать лет назад, 18 ноября 1983 года, в открытой двери неудачно угнанного и приземлившегося в аэропорту Тбилиси самолета, в ожидании страшного финала, стояла молодая женщина с лимонкой в руках, и на ее лицо капал дождь.

Как раз для того, чтобы ускорить неизбежный финал, и стояла Тина с гранатой у входа в самолет – для того чтобы власти наконец решились сделать то, что собирались. Мучения людей в самолете затянулись настолько, что они только и мечтали, чтобы все поскорее закончилось: и те, кто наблюдал за событиями снаружи, и те, кто сидел внутри. Хотя в этом изрешеченном пулями самолете сидели не все – среди пассажиров и членов экипажа были погибшие, тела некоторых из них так и остались лежать у выхода из салона. Там были и раненые – тишину салона разрывали их стоны, а кто-то шепотом умолял Тину не взрывать гранату. Тина долго не отвечала, но потом все же ответила, скорее для себя и как бы со странным сожалением:

– Успокойтесь, она не настоящая.

Но и после этого на лице женщины, что просила, так же как и на лицах остальных, все еще оставался ужас, а Тина искала взглядом самое главное и дорогое лицо. Нашла, но лишь на секунду заглянула в глаза Геги.

Их взгляды встретились всего на одну секунду, потому что именно в этот момент расположившийся над их головами спецназ начал штурм, и салон наполнился белым дымом…

Она с самого детства была красавицей, нравилась мальчикам – всюду, куда бы она ни шла, они старались произвести на нее впечатление: в школе, на рисовании, на английском.

Но когда она выросла, все это начало ее раздражать: Тине казалось, что ее красота интересует парней гораздо больше, чем ее творчество, которое она считала более интересным, чем свою внешность.

Тина думала, что ее душа гораздо интересней, глубже, чем ее внешняя красота, но парни этого не замечали. Возможно, как раз из-за этого она так никого и не полюбила до знакомства с Гегой.

Тина уже была студенткой Академии художеств, когда Гега где-то случайно увидел ее рисунок и разузнал номер телефона автора. У автора того рисунка оказался такой голос, что, казалось, ее обладательница поверила бы всему, что бы ни сказал ей Гега, а Гега сказал, что ему очень понравился рисунок, он хотел бы познакомиться с автором, но хочет сразу сказать Тине, что он инвалид. Гега потом долго не мог понять, почему он тогда так зло пошутил, но ответ Тины его просто ошеломил:

– Не важно, что вы инвалид, для меня в человеке главное – его духовное здоровье.

Девушка, у которой был такой детский голос, скорее походила на ангела, чем на студентку Тбилисской Академии художеств, и Гега сразу повесил трубку. Скорее всего, от растерянности и неожиданности – такого ответа он действительно не ожидал. Гега даже не думал, что современная тбилисская девушка может оказаться такой, и жалел, очень жалел, о своей глупой шутке, хотя старался оправдать себя тем, что так и не сказал Тине, кем он был на самом деле. А Гега был очень молодым, всего двадцатидвухлетним актером, на его счету уже было несколько успешных ролей в кинофильмах, и его фамилию в Грузии знали все, кто любил кино. Как талантливый актер и просто красивый парень, Гега был очень популярен в Тбилиси того времени, особенно среди молоденьких девушек. А вот этого Гега как раз и не хотел. Он не хотел использовать свою популярность, поэтому и выдумал, что он – инвалид и не может передвигаться без коляски. Гега подумал еще немного, и решил, что теперь отступать будет только хуже, и снова набрал номер Тины.

– Слушаю, – раздался тот же детский голос, по которому Гега уже успел соскучиться, хотя девушка с этим голосом вновь заставила его растеряться, и от неловкости он раскашлялся. Гегу считали самым талантливым из молодых актеров, но сейчас ему роль явно не давалась. Вдруг ему стало стыдно за то, что он усомнился в своем профессионализме.

– Это опять я, – робко произнес наконец Гега и кашлянул еще раз.

– Куда вы пропали? – искренне удивилась Тина.

– Никуда, просто разъединилось.

– Что вы сказали?

– Когда?

– До того как разъединилось.

– Сказал, что я инвалид и передвигаюсь в коляске.

– Не страшно, если вы не против, я могу прийти к вам домой и принести свои рисунки.

– Нет, что вы, не хочу вас беспокоить, к тому же…

– Что к тому же?

– Я и так почти все время дома и предпочел бы встретиться где-нибудь, вы меня понимаете?

– Конечно. Я вас прекрасно понимаю. Мне просто не хотелось вас беспокоить, а вышло наоборот.

– Где вы скажете, там и встретимся.

– Я приду туда, где вам будет удобней.

– Лучше я вас встречу у Академии, после лекций.

– А как вы меня узнаете?

– Вы сами легко меня узнаете – не думаю, что еще у кого-нибудь, похожего на меня, будет свидание перед Академией.

– Я же сказала, что прекрасно понимаю ваше состояние…

– Но, наверное, все же неприятно, что после лекций такую красивую девушку, как вы, встретит инвалид в коляске с колесиками…

– Такую красивую, как я? Вы что, знаете, как я выгляжу?

– Не знаю, но какой бы вы ни были, подруги, наверное, все же удивятся, увидев перед Академией вашего поклонника-инвалида.

– Моя жизнь – это мое личное дело.

– Завтра?

– Что завтра?

– Можно я приду завтра?

– Завтра лекции у нас заканчиваются в три.

– Я подойду к трем, буду стоять, вернее, сидеть у памятника.

– Как только лекции закончатся, я выйду.

– Тогда до завтра.

– Наверное, я вас уже утомила?

– Нет, что вы…

Гега действительно не устал, но он не хотел, вернее, не мог продолжать разговор и, попрощавшись с Тиной, повесил трубку. Потом, улыбнувшись то ли от удовольствия, то ли от радости, обнаружил, что в этом городе, оказывается, живут и совсем другие девушки. Может, их очень немного, может, одна только Тина, но все же…

Гега понял и то, что Тину нельзя обманывать, что это действительно была совершенно неуместная шутка, а Тина была похожа на человека, обидеть которого Гега хотел меньше всего. И поэтому всю ночь, слушая любимые диски, он думал. И посреди ночи решил, что на следующий день пойдет в Академию художеств, встретится с Тиной, все ей объяснит и обязательно извинится. Решение было принято, но до утра Гега так и не заснул: он думал о том странном детском голосе, который был у Тины – девушки, так не похожей на других…

Днем он зашел к Дато. Дато Микаберидзе был другом Геги, и у него была куртка, настоящий «вранглер», которая Геге очень нравилась. Но он никогда не говорил об этом другу, потому что, будучи по натуре очень добрым, Дато тут же снял бы с себя эту куртку и подарил ее Геге. Он действительно был добрым, и не потому, что его отец работал в министерстве (по линии «Интуриста») и не пожалел бы джинсов для любимого сына.

Нет, не поэтому.

Просто Дато был очень добрым парнем, вот и все.

В то утро Гега решил одолжить у Дато эту вранглеровскую куртку, на один день, точнее, на полдня – встретился бы с Тиной, извинился, а вечером вернул бы куртку хозяину.

Он громко позвал Дато с улицы, но в окно выглянул Важа – младший брат Дато. Важу прозвали Простак, и он, как и старший брат, был отличным парнем. Гега приветственно поднял руку:

– Как ты?

– Ничего.

– Не в школе?

– Сгорела.

– Когда?

– Сегодня утром. И сейчас еще горит.

– Ва!.. А где твой брат?

– Не знаю. Когда я проснулся, его уже не было дома.

– Тебя, наверное, пожарные сирены разбудили…

Оба громко, от души, рассмеялись. Потом Гега снова поднял руку, прощаясь с Простаком. Он уже повернулся, но Важа не отставал:

– Ты что-нибудь хотел?

– Ничего, потом зайду.

– Скажи.

– Ничего особенного, вранглеровскую куртку на один день хотел позаимствовать.

– Подожди.

Простак исчез, а через несколько секунд он уже стоял на улице перед Гегой с джинсовой курткой в руках.

– Бери, Дато все время ходит в ней, а сегодня как раз оставил. Везет тебе.

– Не надо, пусть у вас будет, потом возьму.

– Бери, на самом деле она моя. Папа привез ее мне, но она оказалась велика. Дато ее временно носит. Потом все равно мне достанется. Это настоящий «вранглер». Не сносится, и ничего такого…

Гега улыбнулся и протянул Простаку руку.

– Сегодня же верну.

– Когда хочешь, тогда и верни, все равно она мне большая. А хочешь, носи, пока я не вырасту.

Теперь уже громко смеялся Гега.

– А Дато?

– Дато в монастырь уходит, в монахи, зачем ему джинсы…

И Важа тоже рассмеялся, а Гега вспомнил, что в каком-то монастыре у Дато действительно был друг монах и он в последнее время часто к нему ездил. Пару раз он обещал взять с собой и Гегу, но пока это были только обещания. Правда, сейчас Геге было некогда думать об этом, он поблагодарил Важу и по-тбилисски его обнял.

Тбилиси был столицей Грузии вот уже тысячу пятьсот лет, и, как во всех столицах, в нем случалось столько же хорошего, сколько и плохого. Но для Геги ничего не могло быть хуже того, что на Земеле, еще до того как он свернул на подъем к Академии, его остановили трое, с ножами, и потребовали снять одолженную для свидания джинсовую куртку. Тогда по Земелю еще прогуливались тбилисцы, поэтому было немного странно, что когда какой-то тип сказал Геге – братан, дело есть, на минутку, и увлек его к подъезду, среди прохожих не оказалось никого из знакомых. Но для самого Геги гораздо более странным было то, что, когда в том подъезде обозначились еще два столь же счастливых типа, он ничуть не испугался. Наоборот – улыбнулся и очень спокойно сказал:

– Зря стараетесь, не снимете!..

Гега был актером, правда, всего двадцати двух лет, но уже хорошим актером, и в том подъезде он очень спокойно произнес эту фразу. Произнес, как глубоко уверенный в себе человек, и больше всего это спокойствие удивило самого Гегу. Удивило, поскольку он-то никогда не претендовал на геройство – он прекрасно знал, что в Тбилиси того времени нередко снимали джинсы с прохожих. И так же, как другие, не раз думал о том, как сам он поступит в таком случае. Гега был уверен, что не стоит рисковать жизнью из-за брюк или куртки, он никогда не был сторонником бездумного героизма там, где в этом просто не было необходимости. И в другом месте, в другое время, он без слов, с улыбкой, уступил. Но в тот день Гега повел себя иначе, наверное, потому, что джинсовая куртка была чужой. А может, потому, что шел на свидание, на первое свидание с девушкой, которую не знал, но у которой был такой красивый голос…

Тина Петвиашвили и Гега Кобахидзе

Ножи были только у двоих, и до того, как убежать, оба успели ранить Гегу. Тогда в Тбилиси, даже во время драк, удары ножом в основном наносились в ногу или в зад, но Гегу ударили не только в ногу, но и в живот, может потому, что, сами того не осознавая, хотели порезать ту самую куртку, которую так и не смогли с него снять.

Когда Гега вышел на улицу, он смог сделать всего несколько шагов, истекая кровью, упал и потерял сознание. Свалился там же, прямо на тротуаре.

Он пришел в себя в больничной палате. У изголовья кровати плакала мать и осторожно, очень осторожно и нежно гладила его руку.

– Где Тина? – спросил Гега, посмотрев на мать.

– Кто такая Тина? – спросила Нателла и утерла удивленные мокрые глаза.

– Не знаю, я ее тоже не знаю, – произнес через некоторое время Гега и улыбнулся.

Это была чистая правда, Гега действительно не знал Тину, после лекций долго стоявшую перед Академией художеств, там, куда должен был прийти парень в инвалидной коляске. Но на встречу с Тиной так никто и не пришел. Ну как пришел бы на свидание Гега, если как раз в это время ему в больнице делали операцию и только через несколько дней он смог позвонить Тине.

– Извините за то, что я не пришел и не позвонил, я и сейчас еще в больнице.

– Здорово.

– Что здорово?

– Извините, нехорошо вышло, я совсем другое хотела сказать. Здорово то, что у вас уважительная причина и поэтому вы в тот день не пришли.

– Как только меня выпишут, мы сразу встретимся.

– Знаете, если вы не против, я могу навестить вас в больнице, принести фрукты или, если скажете, что-нибудь другое – то, что вы любите и что вас порадует…

– Не надо, сюда не приходите, меня скоро выпишут, и я сам вас повидаю, до свидания…

– Желаю скорейшего выздоровления…

Гега пролежал в больнице еще несколько дней, где его, как героя, навещали друзья и знакомые, и весь Тбилиси знал, что с Геги так и не смогли снять джинсы, но сам Гега упрямо шутил – не подождали, а то я бы отдал…

Этой упрямой шуткой он хотел сказать, что вовсе не был героем, и потом (через год), в тбилисской Ортачальской тюрьме, в камере смертников, Гега часто вспоминал эти дни в больнице, когда из него пытались сделать героя, а он хотел оставаться обычным человеком.

В больнице его долго не задержали, хотя он пока еще не мог ходить – по мнению врачей, это было всего лишь делом времени. На второй же день после операции братья Ивериели, учившиеся на медицинском друзья Геги, где-то достали и прикатили ему инвалидную коляску. По вечерам, когда, устав от похвал, он наконец оставался один, Гега катил в конец коридора, туда, где на розовой стене висел черный телефон, и звонил Тине.

С Тиной он встретился на второй день после выписки, прикатил в Академию в инвалидной коляске, без которой пока действительно не мог передвигаться, но Тина не простила ему ложь и целую неделю не разговаривала с ним. Он звонил ей каждый день, Тина трубку брала, и не отвечала. Гега пытался объяснить ей все, что мог, – Тина не отвечала, но, будучи хорошо воспитанным человеком, трубку не вешала и слушала Гегу. Но не отвечала ему.

Гега объяснял Тине то, чего не мог объяснить самому себе. Действительно, как можно было объяснить ту шутку, у которой не было иного объяснения, чем ирония судьбы? В том, что на первое свидание с Тиной Геге действительно пришлось отправиться в инвалидной коляске, возможно, действительно проявилась ирония судьбы. Хотя вскоре (где-то через неделю) он вернул коляску, и братья Ивериели отвезли ее в ту же больницу, откуда и взяли. Вранглеровскую куртку (мать тщательно отстирала кровь и любовно ее зашила) Дато так и не взял обратно, и, конечно, он пообещал Геге новые джинсы.

А Гега не хотел ничего, кроме Тины, он ни о чем не думал, кроме Тины. Только о Тине – самой красивой девушке на всей земле…