Читать книгу В погоне за красотой - Давид Фонкинос - Страница 16

Приятное воспоминание о встрече не потускнело; достаточно было вспомнить тот момент, когда Матильда и Антуан после закрытия музея любовались портретом «Мод». Во время своих рабочих перерывов он иногда возвращался к этой фотографии, и не столько из-за ее художественных достоинств, сколько из желания снова испытать сладость минут, проведенных здесь вместе с Матильдой. Это было нечто вроде сентиментального путешествия – таким образом он мысленно сближался с Матильдой. Человек любит то, что любят те, кого он любит. Он жалел, что им больше не удается поговорить по душам. Почему она не приходит? Неужели стесняется? Вполне возможно. Тем вечером он понял из некоторых ее признаний, что они оба, пусть и по-разному, выздоравливают после любовного крушения. Ему часто хотелось прийти к ней в кабинет, но под каким предлогом? Что он мог ей сказать? Попросить прибавки к жалованью? Он вполне серьезно рассматривал такой вариант. Абсурд – верный спутник желания.

Антуан по-прежнему сидел напротив портрета Жанны Эбютерн. Иногда он позволял себе молча говорить с ней, с этой своей тайной конфиденткой среди толпы. Да еще какой толпы, – казалось, сюда нахлынули люди со всего света, жаждущие увидеть эту выставку. Тысячи лиц мелькали у него перед глазами, дни сливались в одну сплошную череду, а Фабьен Фрасье снова и снова приходил рассказывать своим группам о картинах. После их стычки Антуан старался не попадаться ему на глаза. Он и так был почти незаметен в своем скромном обличье, но, завидев гида, еще больше съеживался на стуле в уголке зала.

Однако это не мешало Антуану слушать экскурсии Фабьена, всегда прискорбно одинаковые, почти слово в слово. Гид монотонно, как автомат, излагал биографию художника, что, в общем-то, было вполне нормально: ведь нельзя же измышлять новые факты, лишь бы придать стандартному описанию побольше пикантности. И все-таки, слушая Фрасье, Антуан чувствовал в нем равнодушие, в котором никогда не мог бы упрекнуть себя: долгие годы он читал один и тот же курс лекций, но никогда не делал это автоматически. Атмосфера на его занятиях менялась в зависимости от состава студентов, от обстановки. Так хорошие актеры много лет подряд играют одну и ту же пьесу, но в каждый спектакль вносят какую-нибудь свежую краску.

Фабьен Фрасье несомненно любил свою работу, но в нем чувствовалось скрытое самодовольство, внушенное уверенностью в собственной эрудиции. Он держался так, словно только накануне ужинал с Модильяни, и теперь рассуждал о нем с непомерным апломбом знатока. Тогда как Антуан, защитивший диссертацию об этом художнике, считал его очень сложной, трудноопределимой личностью. Это был человек, страстно желавший успеха, но притом необыкновенно капризный и непостоянный, часто действовавший вопреки собственным интересам. «Бывают судьбы, написанные как бы на погибель их владельцам, – так думал Антуан о Модильяни. – Его темная сила смешивалась с ослепительной мечтой о свете». Поэтому о нем нельзя было говорить дежурными словами, не прибегая к нюансам. Разумеется, Фрасье выступал не перед тонкими знатоками живописи – работа гида ограничивалась упрощенным рассказом о жизни гения, без анализа сложных сторон его творчества.

В то утро Антуан внезапно встал и подошел к группе Фабьена. Гид стоял к нему спиной и не видел дерзкого смотрителя. Он уже пустился в длинные объяснения живописной техники Модильяни, как вдруг услышал сзади чей-то голос:

– Прошу меня извинить…

– …

Фабьен обернулся и в ужасе замер. Нет… не может быть… неужели этот тип снова посмеет?..

Но Антуан посмел.

– Я позволил себе прослушать ваши последние разъяснения и хотел бы добавить к ним одну подробность, которую считаю очень важной и необыкновенно трогательной. После смерти любимого мужа его вдова Жанна Эбютерн…

И Фабьену, с трудом скрывавшему холодную ярость, пришлось еще раз выслушать историю о пряди волос, возложенной на грудь покойного Модильяни. Гид был вне себя: этот психопат снова посмел прервать его экскурсию! А ведь он, Фабьен, согласился простить его первую выходку только по просьбе Матильды. Но теперь все стало ясно: это не внезапный порыв и не глупая бестактность, а сознательный, злонамеренный акт.

Тем временем Антуан, стоя среди его группы, продолжал разглагольствовать. «Что делать? – лихорадочно размышлял Фабьен. – Врезать ему по физиономии? Нет-нет, спокойствие, главное – спокойствие… Вспыльчивость повредит моей репутации и репутации музея… но как оставаться спокойным рядом с этим психом?!» И Фабьен, собрав все свое самообладание, которым сам возгордился, с широкой улыбкой прервал монолог Антуана:

– Ну что ж, большое вам спасибо за эти уточнения. Дамы и господа, теперь давайте пройдем в соседний зал. А вы, наверно, не можете оставить свой пост?

– Нет, не могу, – признал Антуан.

Группа потянулась за Фабьеном. Одна из посетительниц шепнула ему:

– Какой он очаровательный, этот смотритель! И эрудированный!

– О да, мы просто счастливы, что он у нас работает, – ответил Фабьен, метнув последний злобный взгляд на соперника.