Читать книгу Дневники исследователя Африки - Давид Ливингстон - Страница 3

19 июня 1866 г. Прошли мимо мертвой женщины, привязанной за шею к дереву. Местные жители объяснили мне, что она была не в состоянии поспевать за другими рабами партии и хозяин решил так с ней поступить, чтобы она не стала собственностью какого-нибудь другого владельца, если ей удастся поправиться после некоторого отдыха. Отмечу здесь, что мы видели и других рабынь, привязанных таким же манером, а одна лежала на тропе в луже крови, не то застреленная, не то заколотая. Нам каждый раз объясняли, что когда измученные рабы не в состоянии идти дальше, рабовладельцы в бешенстве оттого, что лишаются прибыли, изливают свою злость на рабов, убивая их[11].

20 июня. Вернувшись в Метабу, мы узнали от вождя Киназомбе, что здесь ни у кого, кроме как у него самого, нет на продажу зерна. А вождю арабы дали много пороха и простых тканей, так что у нас был единственный шанс на обмен с ним – расстаться с нашими лучшими тканями и другими вещами, какие ему понравятся. Он преувеличивал скудость страны, куда мы шли, чтобы побудить нас купить все, что можно, у него; перед нашим выходом он угостил меня обильным завтраком из каши и цесарки.

21 июня. У нас поначалу были затруднения с наймом носильщиков, но, дойдя до острова Чимики на Рувуме, мы увидели, что местное население, принадлежащее к племени макоа, более любезно и охотнее берется за работу, чем вайяу. Послал людей назад привести сюда сержанта сипаев к очень доброжелательно настроенному вождю по имени Чирикалома.

22 июня. Вчера с нами шла мать, несшая на протяжении многих миль бедного малыша, больного prolapsus ani (выпадение прямой кишки). Мальчик лежал у нее на правом плече – единственное положение, в котором ему было легче; ребенок у груди занимал ее левую руку, а на голове она несла две корзины.

23 июня. Страна покрыта лесами, гораздо более светлыми, чем на востоке. Мы сейчас находимся приблизительно на высоте 800 футов над уровнем моря. Вблизи Рувумы все население сеет кукурузу. На островах, где влажность содействует хорошим урожаям, почти все жители имеют ружья, вдоволь пороха и прекрасные бусы: красные, нанизанные на волосы, и синие, обвитые вокруг шеи плотными кольцами, как солдатские воротники. Кольцо в губе носят все; зубы запиливаются в виде острия.

24 июня. Для удобрения земли в этих местах применяют золу, поэтому здесь рубят огромное количество деревьев, складывают их в кучи и сжигают, но это не мешает стране оставаться лесистой. В 8.30 воскресная служба, много зрителей. У них имеется ясное представление о верховном существе, но они ему не молятся. Ветер большей частью южный, холодный, температура 55 °F (18 °С). Один из мулов тяжело болен: его оставили с сержантом, когда мы вернулись в Нгозо, и, вероятно, животное пробыло ночь под открытым небом. Как только мы увидели его, нам стало ясно, что мул нездоров. Каждый раз, как какое-нибудь животное попадало в руки сипаев, они с ним дурно обращались.

Трудно быть снисходительным к людям, замысел которых, видимо, состоял в том, чтобы, сперва оторвав от меня слуг из Насика, затем, когда будут убиты все вьючные животные, сделать то же с джоханна, после чего можно будет делать со мной все что вздумается или вернуться обратно и оставить меня погибать. Все же, несмотря на все это, я попытаюсь быть снисходительным, насколько это возможно. Когда мы встретились с сержантом в Метабе, я рассказал ему о своих распоряжениях и о глубоком недовольстве сипаями, замышлявшими сорвать мою экспедицию или даже погубить меня. Ни разу я не сказал им неласкового слова; это он сам может засвидетельствовать. Сержант считает, что сипаи могут быть для меня только мучительным бременем, но он сам готов «идти вперед и умереть со мной вместе».

Варка пищи на раскаленных камнях в этой стране неизвестна. Чтобы испечь голову крупной дичи, например зебры, ноги слона, горб носорога, негры выкапывают яму в земле. Огонь повсеместно добывают вращением между ладонями палочки, упертой в другую. Постоянно видишь эти палочки привязанными к одежде или к узлу с пожитками путешествующих. Перед тем как вставить вертикальную папочку в горизонтальный брусок, тупой ее конец смачивают языком и окунают в песок, чтобы к ней прилипло несколько песчинок. Для изготовления палочек пользуются преимущественно определенной породой дикой смоковницы, так как она легко загорается.

В сырую погоду негры предпочитают носить с собой огонь в высушенных комках подобранного слоновьего помета; куски помета самца имеют около восьми дюймов (203 мм) в диаметре и приблизительно фут (305 мм) в длину. Применяют также для той же цели стебель одного растения, растущего на каменистых местах.

Мы купили рыбу сензе, то есть Aulacaudatus Swindernianus, высушенную на медленном огне. Обычай сушить рыбу, мясо или фрукты на специальных платформах над медленным огнем здесь широко распространен. Пользование солью для консервирования пищи здесь неизвестно. Маконде сооружают также высокие платформы – высотой около шести футов, – чтобы спать на них, а не на сырой земле; разведенный внизу костер отгоняет москитов. Днем платформы служат удобным местом для отдыха или для наблюдения.

Гончарное дело, по-видимому, известно африканцам с незапамятных времен, так как черепки сосудов встречаются повсюду, даже среди древнейших ископаемых костей. Горшки для варки пищи, сосуды для воды и пива изготовляют женщины. Форма придается на глазок, никаких механических устройств никогда не применяют. Сначала формуют основание или дно; куском кости или бамбука соскребают глину или выглаживают куски, добавляемые для того, чтобы сделать дно более круглым. Затем сосуд оставляют на ночь. На следующее утро добавляют ободок, а если воздух сух, то и несколько таких ободков. После этого сосуд тщательно заглаживается и затем основательно высушивается на солнце. Для окончательного обжига в земляной яме разводят небольшой костер из сухого коровьего навоза, кукурузных стеблей, соломы или травы с ветками. Горшки украшают орнаментом из графита или перед высушиванием на солнце рисунком высотой в два-три дюйма около верхнего края; на рисунке всегда изображены сплетенные полоски наподобие боков корзины.

Чирикалома говорит, что та группа макоа, к которой он принадлежит, называется мирази; есть еще мелала, или малола, и чимпосола. Все эти племена, когда жили на юго-востоке, применяли в татуировке знак полумесяца, но теперь они часто отказываются от него и заменяют знаками вайяу, так как живут в стране этого народа. Здесь нет признаков наименования племен по зверям или птицам. Мирази – имя предка. Мирази едят всякое чистое животное, но отказываются от мяса гиены, леопарда или иных зверей, пожирающих трупы людей.[12]

25 июня. Уйдя от Чирикаломы, мы попали в деревню вождя Намало, оставленную жителями утром этого дня. Все они перешли в страну матамбве, где больше пищи. В одной из хижин осталась бедная девочка, слишком слабая, чтобы идти, вероятно, сирота. Арабы-работорговцы, услышав о нашем приближении, убегают в сторону от тропы. Ширина Рувумы в этих местах от 56 до 80 ярдов. Пищи нельзя достать ни за какие деньги.

Около многих деревень можно видеть согнутый прут, оба конца которого воткнуты в землю. Под этим прутом зарыты лекарства, обычно кора деревьев. Если в деревне начинаются болезни, то жители отправляются на это место, совершают омовение водой с лекарством, проползают под прутом, а затем зарывают в землю лекарство и с ним вместе злое начало. Тем же способом пользуются, чтобы отогнать злых духов, диких зверей и врагов.

Чирикалома рассказал нам о мальчике из его племени, родившемся уродом. У него был недоразвитый палец ноги в том месте, где должно быть колено. Жители деревни говорили матери: «Убей его», но она отвечала: «Как я могу убить своего сына?» Мальчик вырос, у него родилось много здоровых сыновей и дочерей, и никто из них не имел каких-либо уродств. Историю эту Чирикалома рассказал, отвечая на мой вопрос об отношении к альбиносам. Он сказал, что они не убивают альбиносов, но те никогда не достигают зрелого возраста. На вопрос, слыхал ли он о каннибалах или хвостатых людях, он ответил: «Да, но мы всегда считали, что эти и другие чудовища встречаются только у вас, мореходных народов». Другие чудовища, которых он имел в виду, – люди с глазами не только спереди, но и сзади. Рассказы о них я слыхал раньше, но это было на западе, вблизи Анголы.

Начала дождей ожидают здесь, когда вскоре после захода солнца на востоке появляются Плеяды. Называют их здесь, так же как дальше к югу, лемила, что значит «комья» (поднятые мотыгой).

Двигаясь вдоль Рувумы, мы проходим по местам, где население хорошо снабжается белым коленкором через работорговцев Килвы, так что рынок насыщен этим товаром. Получить за него продовольствие невозможно. Если продолжать двигаться на запад, то придется пересечь несколько рек, впадающих Рувуму: с юга – Зандуло, Санджензе, Лачиринго, затем, огибая северный конец озера Ньяса, пройти по стране нинди, поселившихся сейчас в местах, покинутых мазиту; нинди в подражание мазиту пользуются щитами и занимаются грабежом. Партия арабов проникла в страну нинди и выбралась оттуда, только откупившись за выход коленкором. Было бы неразумно с моей стороны отважиться сейчас пуститься в эти места, но если мы будем возвращаться этим путем, то, может быть, и пройдем в страну нинди. Пока что будем двигаться к Матаке, деревни которого всего в нескольких днях пути от середины озера Ньяса и изобилуют продовольствием.

26 июня. Издох последний мул. Утром, когда мы шли по тропе, нас громко окликнула хорошо одетая женщина, которой только что надели на шею тяжелое ярмо раба. Она таким повелительным тоном потребовала, чтобы мы были свидетелями вопиющего беззакония, жертвой которого она стала, что все мои люди остановились и подошли, чтобы выслушать, в чем дело. Женщина рассказала, что она близкая родственница Чирикаломы и направлялась вверх по реке к своему мужу, когда ее захватил старик (в доме которого она сейчас живет пленницей), удалил от нее служанку и держит ее, как мы сами видим, в позорном состоянии. Лозы, которыми она была связана, еще зелены и сочны. Старик в свое оправдание заявил, что эта женщина убежала от Чирикаломы и что вождь обидится на него, если он ее не задержит.

Я дружески спросил усердного старого джентльмена, что он рассчитывает получить от Чирикаломы, и получил ответ: «Ничего». Подошло несколько человек, похожих на охотников за рабами, и стало ясно, что женщину схватили, чтобы продать ее им. Поэтому я дал старику отрез ткани для уплаты Чирикаломе, в случае если тот обидится, и велел передать вождю, что мне было стыдно видеть его родственницу в рабском ярме; поэтому я освободил ее и провожу к мужу.

Очевидно, она знатная дама: на ней много красивых бус, есть нанизанные на слоновий волос, она смелая женщина; когда мы ее освободили, она отправилась в дом старика и забрала свою корзинку и тыкву с водой. Крикливая жена старика заперла за ней дверь и пыталась срезать ее бусы, но та дала ей основательный отпор, а мои люди силой распахнули дверь и выпустили женщину, но без ее рабыни. Вторая жена усердного старика – их у него было две – присоединилась к первой и разразилась бешеной руганью, а старшая стояла, уперев руки в бока, точь-в-точь как базарная торговка. Я расхохотался, и младшая жена присоединилась к моему смеху. Я объяснил нескольким старейшинам на краю деревни, что я сделал, и послал сообщение Чирикаломе, изложив обстоятельства моего дружественного поступка по отношению к его родственнице, чтобы мои действия не были превратно истолкованы.

27 июня. Наткнулись на дороге на труп мужчины; он умер, очевидно, от голода, так как был крайне истощен. Один из наших побродил вокруг и обнаружил много рабов с ярмом на шее, брошенных хозяевами из-за отсутствия пищи. Рабы были слишком слабы, чтобы говорить или чтобы хоть сказать, откуда они; среди них были совсем молодые. Пересекли реку Тулоси, текущую с юга, ширина ее около двадцати ярдов.

В деревне вождя Ченджевалы народ обычно удивлялся, когда я заявлял, что в смерти множества рабов, попадавшихся нам на дороге, виноваты отчасти те, кто продал их.

Ченджевала обвинял Мачембу, вождя деревни, расположенной выше по течению на Рувуме, в том, что он поощряет работорговлю. Я сказал Ченджевале, что много путешествовал в этих местах и знаю все их отговорки: каждый вождь винит кого-нибудь другого.

«Лучше было бы, – сказал я, – оставлять своих людей дома и расширять посевы». «О, Мачемба посылает своих людей и грабит наши возделанные участки, когда мы их засеваем», – ответил вождь.

Кто-то сказал, что виновники продажи людей в рабство – арабы, соблазняющие жителей красивыми тканями. На эту детскую отговорку я заметил, что скоро у них не будет людей на продажу: страна превратится в джунгли, и все жители, если не умрут в дороге, будут возделывать участки для арабов в Килве или другом месте.

28 июня. В часе пути от деревни Ченджевалы натолкнулись на группу, занимавшуюся грабежом. Владельцы участков убежали на другой берег реки и махали нам руками, чтобы мы выступили против людей Мачембы, но мы остановились на холме, сложили весь свой груз на землю и стали ждать, что будет дальше. Двое из грабителей подошли и сказали, что захватили пять человек. Думаю, что они приняли нас за арабов, так как заговорили с Мусой. Затем они набрали себе зеленой кукурузы, то же сделали и некоторые из моих людей, считая, что раз уж посев все равно пропадает, то они, действительно голодающие, могут взять себе часть.

Я прошел немного вперед вместе с этими двумя грабителями и по следам решил, что в партии четверо или пятеро вооруженных ружьями. Участки и хижины были покинуты людьми. Какая-то несчастная женщина сидела и варила зеленую кукурузу. Один из грабителей велел ей следовать за ним. Я сказал: «Оставь ее, она умирает». «Да, – ответил он, – с голоду», и пошел дальше без нее.

Проходим деревню за деревней и возделанные участки – все брошено! Сейчас мы находимся между двумя борющимися группами. Ночевали на пустом участке. Люди Ченджевалы советовали нам брать что захотим, и так как у моих людей не было еды, то мы собрали остатки бобов конго, листья бобовых и стебли сорго – очень скромная еда, но больше есть было нечего.

29 июня. Дошли до деревни Чимсейи, брата Мачембы. Чимсейя тут же дал нам еду. Слой почвы в этой местности мощнее, в жирной глине растет много больших акаций, встречаются большие каменные дубы, а на многих островах есть участки, удобные для возделывания кукурузы. Ко мне подошел один юноша из Насика и доложил, что у него украли его тюк с 240 ярдами коленкора; он будто бы отошел в сторону, оставив тюк на тропе (вероятно, заснул), а когда вернулся, тюка не было. Никак не могу внушить ни им, ни сипаям, что спать в походе не полагается.

Освобожденная нами Акасаконе достигла, наконец, резиденции мужа, тоже брата Мачембы. Всю дорогу она вела себя как знатная дама, спала у своего костра, отдельно от мужчин. Дамы из различных деревень, через которые мы проходили, выражали ей свое сочувствие. Она рассказывала им об унижении, которому ее подвергли. Акасаконе оказала нам множество услуг. Она покупала для нас пищу, так как обладала умением, как мы убедились, получить за кусок ткани вдвое против того, что удавалось купить за ту же ткань любому из наших. Она вступалась за нас, когда нас пытались обидеть, а когда нам не хватало носильщиков, вызывалась сама нести на голове мешок бус. Когда мы пришли в деревню Чимсейи, брата Мачембы, она представила меня Чимсейе и, ссылаясь на услугу, оказанную ей, уговорила его быть щедрым в предоставлении нам пищи. Акасаконе распрощалась с нами, всячески выражая нам благодарность, а мы были рады, что не ошиблись, выручив ее.

Одного из джоханна поймали за кражей кукурузы, потом, когда я уплатил за него, поймали второго. Я послал человека к вождю просить его не обижаться на это, так как мне самому очень стыдно, что мои люди воруют. Он ответил, что с самого начала я ему понравился и не должен бояться его недовольства, так как он с большой охотой сделает все что может, чтобы избавить меня от огорчений и неприятностей. Ко мне явился сипай, давший нести свой мушкет негру, теперь тот с него требовал уплаты за работу. Сипаи завели нетерпимый обычай нанимать людей, чтобы те несли за них их тяжести, говоря, что я заплачу. Я спросил, почему он дал обещание от моего имени. «Ах, – ответил он, – да ведь он нес мушкет совсем немного».

30 июня. Утром Чимсейя предупредил нас, чтобы никто из людей не отставал и не пробирался далеко вперед, так как здесь широко распространены нападения с ножом и ограбления.

Видел еще мертвеца, привязанного к дереву, – ужасное зрелище. На тропе валяются ярма рабов в таком количестве, что я подозреваю здешних жителей в обычае освобождать рабов, брошенных в пути, а затем снова продавать их в рабство.

В деревне вождя Чимсаки, куда мы сегодня пришли, сеют кукурузу в большом количестве. Мы сделали запас, но, так как кругом воры, решили, что следует двинуться в следующую деревню (вождя Мтарики). Перед выходом обнаружилось, что пропали вилка, чайник, горшок и патронташ. Я заметил, что воры все время шутили с Чу́мой и Викатани; когда последний, наслаждаясь шуткой, хохотал, глядя в небо, они засовывали себе под одежду вещи, которые ему было поручено охранять. Переговорил с вождем, и он заставил отдать ему первые три вещи и вернул их мне.

В значительной степени, если не целиком, беззакония в этом районе – результат работорговли, так как арабы покупают любого, приведенного к ним, а в такой лесистой местности, как эта, можно заниматься похищением людей с чрезвычайной легкостью; в других местах народ честен, уважает закон и справедливость.

1 июля 1866 г. По мере приближения к владениям Мтарики страна становится более гористой; земли на склоне, обращенном к южному берегу реки, тянущиеся приблизительно на милю, кормят большое население. Одни люди расчищали участки, вырубая деревья и складывая сучья в кучи, чтобы сжечь их; другие, собравшие большие запасы зерна, перетаскивали его на новое место. Все население так хорошо снабжено коленкором (мерикано), что на наш и смотреть не хочет: рынок забит тканью, поступающей от работорговцев из Килвы. На вопрос, почему людей привязывают к деревьям и оставляют так умирать, здесь дают обычный ответ: привязывают и оставляют их погибать арабы, так как они злятся, что теряют деньги на рабах, которые не могут продолжать идти. Тропа буквально усыпана ярмами; и я подозреваю, что местные жители, хотя они отрицают это, регулярно следуют за караванами рабов, срезают ярма с отстающих в походе и таким образом воруют рабов. Продавая этих людей снова в рабство, они добывают большое количество тканей, которые мы здесь видим. Некоторые требовали ярких ситцев, каких мы не взяли собой, так как знали, что обычно жители Центральной Африки предпочитают покупать прочные, а не яркие материи.

Рувума в этих местах имеет ширину около ста ярдов и сохраняет характер быстрой речки, с песчаными берегами и островами; острова обычно населены, их удобно защищать в половодье.

2 июля. Расположились на отдых в старой деревне Мтарики. Хотя нам пришлось дорого платить за пищу, отдавая за нее наши самые лучшие цветные ткани, но мы получали столько, что могли поесть один раз в день. За столь же дорогую цену мы иногда получали всего лишь по два початка кукурузы на человека.

Жители, принадлежащие к племени вайяу, очень любопытны, а иногда довольно грубы. Все они слыхали о нашем желании положить конец работорговле и бывают озадачены, когда им говорят, что, продавая людей, они виновны в намеренном убийстве рабов. Некоторые были поражены, когда им доказывали, что в глазах Творца они соучастники уничтожения людей, которое сопровождает эту торговлю на суше и на море. Если бы они не продавали рабов, то арабы не приходили бы их покупать. Чу́ма и Викатани красноречиво переводят мои слова на чияу, так как большинство здешнего населения принадлежит к их племени. Чимсейя, Чимсака, Мтарика, Мтенде, Маканджена, Матака и все вожди и население на нашем пути к озеру Ньяса принадлежат к вайяу (или вайоу). На склоне, образующем южный берег реки, много мест, где сочатся родники и много сырых участков, на которых сеют и убирают рис. Соседние земли дают большие урожаи сорго, бобов конго и тыквы. Толпы людей одна за другой приходят смотреть на нас. Мой вид и мои действия часто вызывают взрывы смеха. Если внезапно встать, то женщины и дети разбегаются. Чтобы люди не заглядывали в занимаемую мной хижину, я пишу сидя на веранде. Народ встречает нашего пуделя Читане, теленка-буйвола и единственного оставшегося осла с таким же любопытством и вызывающими смех замечаниями, с какими встречает меня.

Каждый вечер из различных деревень по реке слышатся громкие мушкетные выстрелы. Все подражают арабам в одежде и жуют табак с известью нора, изготовленной из обожженных речных раковин, взамен бетеля с известью. Женщины полные, хорошо сложенные, с толстыми руками и ногами, головы большей частью круглые, губное кольцо маленькое, татуировка представляет собой смесь татуировок макоа и вайяу. В моде изящные синие и черные бусы и браслеты в несколько витков из толстой медной проволоки. В волосах носят красиво инкрустированные гребни. Для инкрустаций используется смола, добываемая из корня орхидеи нангазу.

3 июля. После короткого перехода достигли новой деревни Мтарики. Вождь появился только после того, как разузнал о нас все что мог. Население здесь обильное. Они готовят сейчас новые участки, и земля размечена прямыми линиями примерно в фут шириной, прорезанными мотыгой. Можно пройти несколько миль, не выходя за пределы этих размеченных, размежеванных земель.

Наконец Мтарика явился. Крупный некрасивый мужчина с большим ртом и покатым лбом. Он потребовал, чтобы ему показали все наши интересные вещи вроде часов, револьвера, ружья, заряжаемого с казенной части, секстанта. Я прочел ему лекцию о недопустимости торговли своими людьми, и он выразил желание, чтобы я рассказал то же всем другим вождям.

Им не нравится, когда ставят в вину продажу множества людей, которые потом лишались жизни на пути к берегу моря. На следующий день Мтарика пробыл у нас долго, он дал нам муки и мяса дикой свиньи с салатом из бобовых листьев. Оборванный араб-суахили, больной ревматизмом, пришел просить помощи и получил кусок ткани. Все арабы уверяют меня, что покупают только слоновую кость.

5 июля. Продолжили поход. Направились в деревню вождя Мтенде, последнюю перед большим восьмидневным переходом к владениям вождя Матаки. Мы могли бы идти несколько севернее, в деревню вождя Кандуло, близ Рувумы, но там народ так хорошо снабжается всем через работорговцев, что нам трудно будет доставать хоть какое-нибудь продовольствие. У Матаки много всякой пищи. Прошли по дороге мимо костей сожженного человека; его обвинили в том, что он ел человеческое мясо. Его отравили, или, как говорят негры, его убил яд, а затем сожгли. Одежду его развесили на дереве при дороге как предостережение для других. Местность покрыта тощим лесом и так холмиста, что часто с гребней видно далеко кругом. На юге и юго-западе видны большие горы. Холодно, небо часто затянуто облаками.

6 июля. Вчера сделал лунные наблюдения. Позже Мтенде пригласил нас ужинать к себе в дом, где была приготовлена рисовая каша с приправой из бобовых листьев. Он говорит, что через его деревню проходит много арабов и многие из них умирают во время своих путешествий; глухих или немых в этой местности, по его словам, нет. Животным, предназначенным в пищу, он перерезает горло, к мясу льва или гиены не прикасается.

7 июля. Получили от Мтенде проводников и людей для переноски грузов. Он потребовал ткани, гарантируя за это, что его люди пройдут с нами до конца перехода и будут себя вести должным образом. Это первый случай за путешествие, когда у меня потребовали нечто вроде дани. Я дал ему ткань стоимостью в 5 шиллингов 6 пенсов.

Здесь преобладает растительность, свойственная высоким местам: среди кустов высотой в пять футов там и тут разбросаны деревья, радуют глаз красивые синие и желтые цветы. Идем по чередующимся гребням холмов и долинам. В каждой долине бежит речка или сочится ручеек. Цветут пурпуровые ивы и один вид шалфея с пестрыми листьями ниже цветка.

Когда сипай Перим выбросил чай и свинцовую обертку, я только сделал ему выговор и пригрозил наказать, если он совершит какой-нибудь умышленный проступок. Сейчас он и еще другой сипай нарочно отстали и дали нести свою поклажу постороннему человеку, обещав, что я ему заплачу. Мы поджидали их два часа, и так как сержант сказал, что сипаи его не послушают, я крепко ударил Перима и второго сипая несколько раз палкой, но почувствовал при этом, что унижаю себя, и решил больше лично не наказывать сипаев.

8 июля. Тяжелое путешествие по обезлюдевшей стране. Деревья толщиной с шест для подвязывания хмеля растут среди густой высокой травы. Почва иногда с примесью песка, иногда красноватая, глинистая, что так хорошо родит африканское зерно. Верхний слой породы в обнажениях – железистый конгломерат, подстилаемый гранитом. Камедное дерево здесь просто куст, раскопок для добычи камеди тут не ведут. Камедное дерево называют здесь маченга, из надрезов вытекает смола, используются также кора и волокна для изготовления ткани и веревок. Нас окружают горные массивы. Ночевали на горе Лината.

9 июля. Много фруктовых деревьев масуко. Так же называются эти деревья в стране батока. Встречаются рододендроны двух видов, но с белыми цветами. Ночевали в диком месте около горы Лезиро, кругом ревели львы. Один хриплый субъект пел нам серенаду очень долго, но ничего против нас не предпринял. Говорят, что местность эта изобилует дичью, однако мы ничего не видели, за исключением случайных антилоп, убегавших с тропы. Некоторые реки текут на северо-запад, к Лисмиандо, к северу от Рувумы. Другие текут на юго-восток, к реке Лоэнди.

10 и 11 июля. Ничего интересного, все та же утомительная дорога; еды так мало, что мы можем выдавать только горсть зерна, около полуфунта на человека в день. Плоды масуко поспевают только к началу дождей. Почти не видно и не слышно птиц, хотя есть для них и пища в виде семян многих трав, и вода в речках.

12 июля. Ночью начал моросить мелкий дождь, продолжавшийся и сегодня утром. Все же вышли затемно, оставив последнюю порцию пищи для сержанта и сипаев, которые нас еще не догнали. Реки теперь стали широкими. Мы спешили, как только могли, дойти до реки Луатизе, последней нашей остановки перед деревней Матаки. Луатизе – быстрая река шириной около сорока ярдов, глубиной по пояс, на дне ее много речных водорослей. Местность становится все более холмистой, она покрыта зеленью, главным образом деревьями масуко, у которых листья крупные и твердые. Дальше вниз по течению в сторону Лоэнди на реке Луатизе водятся бегемоты. Я разделил между людьми небольшое количество риса, который берегли для меня.

13 июля. Много отставших, но мы продолжаем идти вперед в надежде достать пищу. Почва – сплошь красноватая глина; дороги, высушенные солнцем, стали твердыми, у многих из нас ноги стерты и болят. Утомительный долгий переход, тропа все время идет то вверх, то вниз. За один день я насчитал пятнадцать речек; они текут по дну долин, разделяющих возвышенности. Мы дошли до вершин, лежащих приблизительно в часе ходьбы от первых возделанных участков Матаки, и так все устали, что остановились ночевать, но сначала вызвали добровольцев пойти дальше, чтобы купить пищу и принести ее сюда рано утром.

14 июля. К 8 часам утра наши добровольцы не вернулись, и я отправился выяснять причину этого. После часа ходьбы я, спускаясь с крутого склона, вздымающегося над первыми возделанными полями, увидел наших приятелей, вскочивших на ноги при моем появлении. Они, расположившись с полным удобством, варили себе кашу на завтрак. Я послал людей Матаки с пищей к отставшим, а сам пошел дальше в город.

Араб, по имени Сеф Рупиа (или Рубиа), начальник большой партии рабов, направлявшейся к берегу моря, весьма любезно вышел нам навстречу и подарил мне быка, мешок муки и вареного мяса; все это было чрезвычайно кстати для изголодавшихся людей, да и в любых условиях было бы кстати. Он слыхал о том, что у нас не хватает продовольствия и что с нами отряд сипаев. О чем же могут думать англичане, как не о том, чтобы положить конец работорговле? Если бы он увидел наш несчастный отряд сопровождения, весь его страх перед ним тут же исчез бы. Под его начальством большой караван. Такая партия обычно делится на десять или двенадцать частей, и все они обязаны в известной степени повиноваться начальнику: в данном случае партий было одиннадцать, а торговцев было приблизительно шестьдесят – семьдесят, все темнокожие арабы с побережья. У каждого из подчиненных были свои люди; когда я увидел их, они были заняты устройством из веток загородок, в которых они спят со своими рабами. Сеф отправился со мной к Матаке и представил меня должным образом, сопровождая представление пальбой холостыми патронами. Я пригласил его наутро прийти снова и преподнес ему три куска ткани с просьбой, если он встретит сержанта и сипаев, помочь им пищей. Он оказал им щедрую помощь.

Город Матаки расположен в высокой долине, окруженной горами; домов здесь насчитывается не меньше тысячи, а вокруг раскинуто много деревень. Горы покрыты приятной зеленой растительностью, много деревьев, и жители непрерывно заняты их рубкой. Народ переселился сюда недавно. На старом месте, к западу отсюда, они подверглись нападению и осаде мазиту; после четырехдневных боев они отразили врага и ушли непобежденными.

Матака заставил нас подождать некоторое время на веранде своего большого квадратного дома, а затем появился с добродушной улыбкой на лице. Ему лет шестьдесят, одевается, как араб, и, если судить по смеху, каким всякий раз принимались его замечания, склонен к шутливости. Он до сих пор не видал никаких иностранцев, кроме арабов. Матака отвел мне для жилья квадратный дом. Большинство домов здесь квадратные, в подражание арабским. Арабы научили местных жителей сеять английский горох, и мы с удовольствием увидели большие участки уже спелого гороха на влажных низинах, избранных для его посева. Все многочисленные родники используются. Слишком влажные участки дренируются. Позже мы имели случай восхищаться чрезвычайно обширными дренажными системами, устроенными в гористой местности. Вдоль всех улиц города выращивают касаву (маниок). Это придает улицам аккуратный, приятный вид. На орошенных землях основная продукция земледелия – горох и табак, но часто сажают также батат и кукурузу. Если сюда завезти пшеницу, то она примется. Город расположен на высоте около 2700 футов над уровнем моря. В это время года воздух прохладен и многие жители кашляют.

Матака вскоре прислал нам много каши и жареного мяса (говядины). У него обилие крупного рогатого скота и овец: на следующий день он прислал молоко. Бесстрастно выдерживаем постоянное глазение, хотя оно часто сопровождается отнюдь не лестными замечаниями. Они думают, что мы их не понимаем; вероятно, иногда я и правда понимаю их неправильно.

Моэмбе, город Матаки. 15 июля. Караван под начальством Сефа сегодня утром выступил в Килву. Сеф говорит, что в этом году умерло около ста человек из Килвы; значит, торговля рабами, так же как и филантропическая деятельность, связана с потерей жизни. Мы видели семь могил работорговцев.

Из Моэмбе к озеру Ньяса ведут две дороги: одна – к Лозеве, которая лежит на запад отсюда, напротив Кота-Коты, другая – в Манату, расположенный южнее. До первой из этих деревень пять дней пути, главным образом по стране, оставленной населением, до другой – семь, по сплошь населенной местности, изобилующей продовольствием.

Вскоре после нашего прибытия мы услышали, что группа вайяу, подчиняющихся Матаке, отправилась без его ведома в набег на Ньясу и угнала оттуда скот и людей. Когда она вернулась с добычей домой, Матака приказал отправить все обратно. Вскоре после этого вождь пришел ко мне с визитом, и я сказал ему, что его решение – самое радостное известие, какое мне пришлось услышать в этой стране. Он, очевидно, был доволен моим одобрением и, повернувшись к народу, спросил, слышали ли они, что я сказал. Затем повторил мое замечание и добавил: «Вы, глупцы, думаете, что я неправильно сделал, возвратив пленных, а все мудрые люди одобряют этот поступок», и потом основательно отругал их.

Случайно я оказался свидетелем того, как эта партия пленных возвращалась обратно. Выйдя за город, я увидел открытый мясной рынок и людей, покупавших кукурузу и муку. На мои расспросы мне ответили, что эти люди и скот с берега Ньясы, пленники зарезали быка, чтобы выменять на мясо зерно для питания в пути.

Переход от грубой и скудной пищи к здешней обильной вызвал среди наших заболевания. Я не ел мясной пищи со времени выхода из Матаватавы, за исключением нескольких голубей и цесарок, которых удалось подстрелить; правда, еще цесарку дал Мтенде. При последнем переходе мы почти не встречали птиц и эти восемь дней прожили на каше или рисе без приправ.

Подарил Матаке безделушку на память о том, как он отправил обратно людей с берега Ньясы; он ответил, что всегда будет поступать так же. Поступок Матаки тем более ценен, что он действовал по собственному побуждению.

Сипаи стали совершенно невыносимыми. Если я от них не избавлюсь, то мы все умрем с голоду, раньше чем сумеем выполнить задуманное. Они болтаются позади, собирая дикие фрукты, и последний наш переход (законченный нами утром восьмого дня) занял у них от четырнадцати до двадцати двух дней. Они убили последнего осла, которого я дал на время сержанту, чтобы нести его вещи; сипаи били осла по голове, когда шли по болотистым местам, в которые бессмысленно загнали нагруженное животное. Сержант нагнал их, они притворились, что от слабости не могут идти дальше; убили молодого буйвола и съели его, когда им показалось, что они могут выдумать подходящую историю в свое оправдание. Сипаи сказали, что буйвол издох и его сожрали тигры, они сами видели их. «Вы видели полосы тигра?» – спросил я. Все заявили, что отчетливо видели полосы.

Это достаточно говорит об их «правдивости»: в Африке нигде нет полосатых тигров. Все, кто хотел уклониться от работы или вообще вести себя плохо, неизменно водили компанию с сипаями. Их разговоры, видимо, устраивали злодеев, и все они составляли такую неприглядную шайку, что мне было стыдно за них. Сержант не имел у них никакого авторитета, и у всех сипаев был мрачный, упрямый взгляд людей, идущих туда, куда их заставляют идти, хотя они этого совершенно не желают. Это их упрямо-виноватое выражение лица так бросалось в глаза, что мне много раз приходилось слышать, как местные жители говорили: «А это рабы партии». Когда сравниваешь их с африканцами, то видишь, насколько эти сипаи лишены бодрости и смелости. Завидев деревню, сипай сворачивал с дороги и самым униженным образом просил подаяния или же ложился и спал; единственным оправданием, которое он потом приводил, было то, что у него стерты ноги.

Когда я позволил нескольким из них спать у огня в моем доме, они начали расхищать все, что могли продать, – патроны, ткани, мясо, и мне пришлось их выгнать. Тогда один из них пригрозил, что застрелит моего переводчика Симона. Сипай повторил эту угрозу трижды. Подозреваю, что подобные угрозы помешали сержанту проявить свою власть. Я окончательно решил избавиться от сипаев и отправить их обратно на морской берег с первым встречным торговым караваном. Возможно, что найдутся сочувствующие им, которые станут на их сторону, но я уже испробовал все, чтобы сделать их полезными членами экспедиции.

Я дал восемнадцать ярдов коленкора сипаям и сорок восемь ярдов Матаке и договорился с ним, что он будет выдавать им пищу до прибытия почтенного торговца Сулеймана. Его ждали со дня на день, и мы встретили его караван недалеко от города. Если сипаи решат идти и забрать свой багаж, то, конечно, они будут в полной безопасности. Сержант попросил разрешения идти и дальше со мной. Я согласился, хотя он лишний груз для отряда; впрочем, в затруднительном положении он тоже мог пригодиться.

Среди толпы, приходившей посмотреть на нас, Абрахам узнал своего дядю. Абрахам назвал себя и выяснил, что после того как его обратили в рабство, его мать и двух сестер тоже продали арабам. Дядя уговаривал его остаться, Матака также настаивал на этом, как и другой дядя Абрахама, но тщетно. Я присоединил к ним свой голос, и готов был помочь ему, но он неизменно отвечал: «Как я могу остаться здесь, где у меня нет ни матери, ни сестер?» Главная привязанность у местных жителей, по-видимому, проявляется к матери. Я высказал предположение, что он вернется сюда, когда женится, но боюсь, что никто из моих юношей – воспитанников Насика – не вернется в свою страну, если только здесь не поселятся европейцы. Несомненно, было бы лучше обучить их простейшим приемам земледелия, как индийцев. Матака хотел бы использовать в работе своих быков, но Абрахам не сможет ему в этом помочь. Хотя он и кузнец, но по сути дела без ремесла, так как у него здесь не будет никакого материала для работы, если только сам не сумеет выплавить железо.

14–28 июля. Однажды, придя к Матаке, я, как обычно, застал у него множество праздного народа, всегда готового ответить смехом на любую попытку вождя сострить. Матака спросил, что ему следует взять с собой, чтобы получить золото, если он отправится в Бомбей. Я ответил: «Слоновую кость». «А рабы, – сказал он, – невыгодный товар?» Я ответил, что его посадят в тюрьму, если он возьмет туда рабов на продажу. Далее он сказал, что все торговцы с побережья толпами приходят к нему и должны бы поднести ему приличный подарок за то, что он удовлетворяет здесь их требования. Я ответил, что лучше бы он создал условия для увеличения населения в этой прекрасной стране, не знающей недостатка в воде, вместо того чтобы отправлять людей в Килву; этим он окажет благодеяние путешественникам, а сейчас по пути нам приходилось голодать. Затем я рассказал ему, что сделали бы англичане в области дорожного строительства в такой замечательной стране. После этого разговор перешел на железные дороги, суда, пахоту на быках; последнее больше всего заинтересовало его. Я сказал ему, что мог бы оставить здесь несколько юношей Насика, которые бы научили местных жителей и такой пахоте, и другим вещам, но молодые люди, вероятно, не захотят рисковать остаться из боязни, что будут проданы в рабство. Мои собеседники никогда еще не слыхали таких решительных протестов против продажи людей в рабство.

Сознание вины за продажу людей в их умах, вероятно, возникало лишь в неясной форме, но смерть рабов, которой мы были свидетелями (вина за нее, как я им сказал, ложится на продавцов так же, как и на покупателей), доходит до людей Матаки с большой силой.

Матака сам активно участвовал в войнах с целью добычи рабов, но сейчас он хочет жить спокойно. Вообще вайяу и до сих пор самые активные агенты работорговцев. Начальники караванов из Килвы обычно прибывают в деревню вайяу и показывают привезенные товары. Старшины щедро угощают их, просят подождать и пожить в свое удовольствие; рабы для продажи будут доставлены в достаточном числе. Затем вайяу совершают набег на племена манганджа, у которых почти совсем нет ружей, тогда как нападающие вайяу обильно снабжены оружием своими гостями с морского берега. Часть арабов из прибрежной полосы, ни в чем не отличающихся от вайяу, как правило, сопровождают их в этих набегах и ведут свое дело самостоятельно. Таков обычный способ добычи рабов для каравана.

Один из вождей вайяу, Макенджела, деревня которого лежит примерно на одной трети пути из владений Мтенде к городу Матаки, утратил дружбу всех соседей, так как похищал и продавал их людей. Если в районе между Моэмбе и деревней Макенджелы его люди захватывают кого-нибудь из людей Матаки, то их считают законной добычей и продают. Люди Макенджелы не могут попасть к манганджа, не пройдя через владения Матаки, и они похищают и грабят всех, кто попадает им в руки.

Когда я нанял двоих людей из племени Матаки, чтобы они 14-го вернулись назад по нашему пути с пищей для сержанта и сипаев, то они отошли лишь на небольшое расстояние и снабдили пищей только часть сипаев, но не решились дойти до Луатизе, так как боялись потерять свободу, попав в плен к людям Макенджелы. Я не мог найти местных жителей, согласных идти по нашей тропе назад. Не мог я и требовать этого от своих юношей из Насика, которым сипаи пригрозили, что убьют их; то же было и с джоханна. Хотя они и магометане, но сипаи называли их неверными, и все джоханна заявили: «Мы готовы сделать для вас все что угодно, но для этих индийцев ничего делать не будем». Я отправил назад сипая, дав ему продукты; он остановился в первой же деревне, съел всю пищу и вернулся.

Громадная область страны безлюдна. На северо-восток от Моэмбе не меньше чем на пятьдесят миль простираются плодороднейшие земли; на них еще остались следы того времени, когда страна кормила огромное население, выплавлявшее железо и сеявшее зерновые. Всюду попадаются глиняные трубки, надеваемые на сопла мехов и вставляемые в печь; часто трубки эти оплавлены. Валы земли, на которых сажали бобы, кукурузу, касаву и сорго и где население считало необходимым прокладывать борозды-отводы для излишка влаги во время дождей, все еще выступают над полями, свидетельствуя о трудолюбии прежних жителей. Так как почва здесь глинистая, то она долго выдерживает воздействие погоды. Валы эти расположены очень правильно; когда идешь поперек старого поля, что часто приходится делать, идя по тропе, то на большом протяжении постоянно одной ногой наступаешь на вал, а другой попадаешь в борозду. Черепки разбитых горшков, края которых украшены рисунками, хорошо подражающими виду плетеной корзины, показывают, что в старину женщины-гончары следовали образцам, оставленным еще более древними женскими предками.

Население покинуло эти места не вследствие недостатка воды, как произошло дальше к югу. Здесь все время чередуются гребни холмов и долины, по которым бегут речки, или заболоченные участки с сочащимися ручейками, там где гребни сходятся. Гребни холмов становятся все круче и уже по мере приближения к поселениям Матаки.

За один дневной переход продолжительностью около шести часов я насчитал пятнадцать речек шириной от одного до десяти ярдов. Они текут по холмистой, или, точнее будет сказать, гористой, местности, и потому течение их быстрое, а вода настолько холодна (61 °F = 16 °С), что в ней нельзя было купаться. В июле почти все потоки пересыхают.

Эта область, подымающаяся к западу от земель Матаки до высоты в 3400 футов над уровнем моря, задерживает большое количество влаги, приносимой восточными ветрами. Многие деревья покрыты лишайником. Во время нашего пребывания дули холодные южные ветры. После 10 часов утра небо бывало так закрыто облаками, что нельзя было произвести астрономические наблюдения. Даже наблюдение широты было так затруднено, что нельзя считать его надежным. Определенная нами южная широта 12°53́, возможно, получена с ошибкой в несколько миль.

Крупный рогатый скот мясной породы, пятнистый – белый с черным – или рыжий с горбом, дает молоко, которое у вайяу заслуженно ценится. Овцы крупнохвостой породы, обычно черные. Из других домашних животных мы видели только кур и голубей, если не считать жалких деревенских собак, которых наш пудель гонял с огромным наслаждением.

Вайяу не очень-то красивая раса, но у них не выдаются челюсти, как у негров Западного берега. Головы у вайяу круглой формы, лбы узкие, но не очень покатые, ноздри широкие, губы полные, а у женщин благодаря губному кольцу верхняя приподнята, что придает им еще большую толщину. Стиль женской красоты в точности такой, какой был в моде, когда создавались каменные богини пещер Элефанта и Кенора близ Бомбея. Излюбленная модная прическа в виде маленьких отдельных узлов у некоторых других племен вайяу встречается чаще, чем здесь. Рот женщин из-за малого размера губного кольца не казался бы таким страшным, если бы они не запиливали свои зубы на острие. Однако зубы эти кажутся крепкими и пригодными к выполнению работы, выпадающей на их долю. Мужчины крупные, ширококостные, способные выносить тяжелую утомительную работу; при достижении зрелости они подвергаются обряду, некогда отличавшему евреев от окружающих народов, и по этому случаю получают новое имя; обряд этот введен не арабами, которые появились здесь сравнительно недавно.

Молодой Матака (сын) принес мне блюдо гороха. Он обычно при каждом моем приходе что-нибудь приносит. Видимо, он славный мальчик. Отец его, говоря об обучении чтению, сказал, что молодой Матака и его товарищи могут учиться, но сам он слишком стар. Почва здесь, по-видимому, очень плодородна, так как сладкий картофель достигает большой величины. Мы купили две меры сладкого картофеля за три кьюбита (5 футов) ткани и две иголки. В двух мерах больше центнера (45 кг)[13]. Кукуруза тоже дает здесь большие початки, на одном оказалось 1600 зерен. Обилие воды, богатая почва, достаточная рабочая сила для постройки квадратных домов, прохладный климат – все это делает страну привлекательной для поселения.

Некоторые больные, видимо, больше всего любят проводить время в стонах. Так как в моем доме тепло, то я позволил одному юноше из Насика спать в комнатах. Он и я больны одним и тем же – дизентерией. Мое состояние было несомненно хуже, но я не в пример ему не стонал. Я сказал молодому человеку, что стонут только люди, слишком тяжело больные, чтобы понимать, что они делают. Стоны прекратились, хотя ему стало хуже.

Изобилие зерна и другой пищи сопровождается появлением большого числа крыс или крупных мышей. Нужно также все время помнить о защите от термитов. Человек, который найдет средство, изгоняющее их, совершит тем самым большое благодеяние. Естественное ограничение распространению белых муравьев создается приходом муравьев-эцитонов; когда последние появляются в доме, то в течение некоторого времени они страшный бич, но зато изгоняют термитов.