Читать книгу Степ - Давид Павельев - Страница 2

Шесть часов тридцать минут. Я проснулся.

А лучше сказать, я открыл глаза и моментально переключил свой организм из режима энергосбережения – то есть сна – в режим активности.

И нет, я не робот. Я всего лишь человек. Правда, зовут меня Касио – да, да, как калькулятор – и фамилия моя Кей, будто бы и в самом деле у меня есть кнопки1, которые меня включают и выключают.

Тогда почему я так легко просыпаюсь, спросите вы. Я сам удивляюсь. Вообще-то я большой разгильдяй, и не делаю то, что делают все нормальные люди, чтобы правильно просыпаться. В наше время люди не могут позволить себе просыпаться с трудом, ворчать на будильники, разрешать себе «ещё минуточку» и растягивать её на целый час. Люди поняли, что всё это может послужить причиной их низкой работоспособности, увольнения и прочих неприятностей. А если тебя уволят, лучше сразу прыгай с небоскрёба: нечем будет выплачивать кредиты и ипотеку.

Для того, чтобы избежать всех этих неприятностей, добрые дяденьки-изобретатели придумали специальный гаджет. «Генератор сновидений», называется. Внешне он похож на обычный музыкальный проигрыватель – плоская коробочка с двумя проводками. Только вместо наушников датчики, которые нужно крепить к вискам. Как только вы подключитесь к генератору, моментально уснёте без всякой бессонницы. И будете смотреть сны, например, о том, как вы едете по серпантину в красной спортивной машине (в автосалоне как раз выгодные условия по кредиту, успейте до конца недели). Потом въезжаете на пляж, и вас встречают загорелые юноши и девушки. Они впечатлены вашим эффектным появлением и тут же предлагают вам коктейль марки… обязательно запомните какой марки. И вы будете смеяться и веселиться, пока не проснётесь в строго установленное время. В прошлом остались ночные кошмары, от которых вы вскакивали в холодном поту. И хоть вы поспали всего пару часов, а просыпаетесь бодрые и полные сил превращать свои сновидения в реальность.

Но я почему-то обхожусь без этого. Нет, не то, чтобы я люблю делать всё наоборот. Просто мне и так неплохо спится, потому что мне нечего делать по ночам. Нормальные люди приезжают под ночь домой с работы, потом им нужно снять стресс, то есть провести некоторое время в интернете – посмотреть на милых котят, поделиться фото своей левой ноги, на которую сегодня три раза наступили, или посмеяться над злоключениями анонимных неудачников. Потом кто-то играет в видеоигры, кто-то смотрит сериалы, а под утро их ждёт генератор сновидений.

Моя жизнь сложилась таким образом, что от работы до дома не несколько часов, как у нормальных людей, а меньше минуты – я работаю секретарём и живу при лаборатории моего шефа. На счёт интернета врать не стану, истории анонимов почитываю, оставляю комментарии, порой весьма едкие, а то и сам балуюсь сочинительством, но не регулярно, а время от времени, если уж совсем скучно. Если в это время можно было бы что-нибудь делать, я бы делал. Но я не могу придумать, чем мне таким уж себя занять. Я привык, что за меня это придумывает мой шеф. Когда же шеф по своему обыкновению забивается в свою нору, то, разумеется, придумывать за меня некому. Вот я и сплю.

Шеф сидит в своей норе, где с вечера и до семи часов утра изобретает что-то неведомое, но, по его словам, великое. В семь он оттуда вылезает, читает мне разные нотации, излагает, какие новые занятия он для меня придумал, и тогда я приступаю к исполнению инструкций. Чаще всего от меня требуется ехать на большой рынок в Мегаполис, закупать там всякое железо, провода и прочую нано-мелочь. Сам Шеф вот уже двадцать пять лет не высовывал носу из лаборатории. Быть связью Шефа с большим внешним миром – вот она, собственно, моя функция как его секретаря.

За окном были горы, горы и горы, простиравшиеся вдаль до самого горизонта. А за горизонтом был Мегаполис. Может, если приглядеться, можно было бы увидеть какой-нибудь из его небоскрёбов, многие из них были выше чем гора, на верхушке которой торчит наша лаборатория, будто бы железное гнездо гигантского кондора. Над горами медленно поднималось красное солнце, и заснеженные вершины заливались нежно-розовым цветом. Можно было бы всем этим полюбоваться, но я поспешил в душ. Нужно было успеть к явлению Шефа.

Я надел на лицо маску и зашёл в душевую кабинку. Её дверца герметично закрылась, после чего кабинку тотчас же заполнила вода. Через минуту она вытекла, а в кабинку ворвался вихрь тёплого воздуха, от которого я моментально высох. Этим водные процедуры и закончились. На всё про всё полторы минуты.

Одевшись, я вышел из своей комнаты, и лифт опустил меня на первый этаж. Здесь помещалась большая комната, которую почему-то называли столовая. Здесь за огромным белым столом сидела Клементина Норт – ассистентка шефа. Перед ней лежал открытый тюбик с пищевой пастой. Клементина неотрывно смотрела прямо перед собой, в какую-то точку поверх тюбика. Завтракала, значит.

– Доброе утро, – сказал я и сел напротив неё.

– Доброе утро, Касио.

Клементина подняла голову, посмотрела куда-то сквозь меня, после чего её голова вернулась в исходное положение. Потом она взяла тюбик, выдавила немного пасты в рот и положила его на место.

Не подумайте, что это какая-то странность поведения. Совсем наоборот. Теперь у нас все так едят. Готовить еду – это очень долго. А ведь еду ещё надо разогревать, выкладывать на тарелку, потом ещё и мыть эти самые тарелки. И, конечно же, нужно эту еду есть – а это как минимум минут десять. Непозволительная роскошь! Вот для того, чтобы время не терять, и придумали есть пасту из тюбиков. Паста – это все полезные витамины и микроэлементы в одном тюбике. А главное – посмотрел сны, почистился в душе, выскочил из дома, сел в транспорт – и тогда ешь себе на здоровье. Точно не опоздаешь.

– А вы будете есть ваши ужасные яблоки? – спросила Клементина, опять глядя так, будто бы я стеклянный.

– Да, если вы не возражаете.

– Не возражаю. Но если вы будете есть их потом, когда я уйду.

– Как скажете.

И так каждый день. Я мог бы сказать ей ещё пять лет назад, как только мы оба впервые тут появились, что я буду есть свои ужасные яблоки ежедневно на завтрак, обед и ужин. Но не сказал, побоялся её обидеть. Вообще-то надо было, потому нужно сразу обозначать условия: типа «по стечению обстоятельств мы с вами, барышня, оказались в стенах одного заведения, так что как хотите, а мы должны с вами ужиться». Но я всё никак не привыкну к этим нашим порядкам. Наверно, у меня не хватает на это решимости. Вот каждое утро она и уточняет: буду я есть яблоки, или нет. Может быть, она думает, что в один прекрасный день мне это надоест, я вернусь на праведный путь и буду есть пасту, как она и все нормальные люди. Наверно, её раздражало, что я ем яблоки. Когда ешь их, то громко хрустишь, а то и чавкаешь, и даже если очень постараться, то не получается не хрустеть. Она же ест беззвучно. Это соответствует приличиям, ведь приличия – это как раз то, что делает большинство. Зато я, выходит, очень невоспитанный. При отсутствии каких-либо достоинств этот недостаток весьма ощутим. Значит, я вообще её раздражаю.

Вернее, это сильно сказано. Мне кажется, Клементину ничто не раздражает. Потому и я не претендую на особое к себе отношение. Клементина всегда вежливая, всегда спокойная. Я не видел, чтобы она когда-нибудь нервничала, волновалась и вообще проявляла эмоции. Вместе с этим я никогда не видел, чтобы она улыбалась.

Конечно, здесь ей просто не надо было улыбаться. Это там, в Мегаполисе, умение всегда улыбаться, даже когда тебе грустно или мерзко – жизненно важный навык. Но наш Шеф отличается от всех остальных шефов тем, что ему ровным счётом без разницы, улыбаетесь вы ему, или нет. А я был слишком мелкая сошка, чтобы мне улыбаться. Шеф держал Клементину на работе не за красивые глаза – хоть глаза у неё, конечно, красивые, но холодные, серые, с каким-то металлическим отливом – а за некие личные качества. Может быть, Шеф держал Клементину как раз за то, что она никогда не улыбается.

Так вот, бесшумно разделавшись с тюбиком с первым блюдом, Клементина нажала кнопку на сенсорной панели крышки стола – да, у нас и такое есть – после чего пустой тюбик исчез, а вместо него появился другой тюбик. На нём было написано «Кофе».

Я сидел напротив и просто ждал, пока заявится Шеф. Я смотрел на часы, которые были прямо передо мной, на экране стола. Современный человек никогда ведь не может забыть про время. До его прихода оставалось ещё пять минут. Чертовски мало, но когда сидишь вот так вот, боясь ненароком потревожить завтракающую девушку, которая, правда, никогда не тревожится, пять минут – это всё-таки достаточно много. И тут я впервые почувствовал, что сегодня какой-то особенный день. В смысле, вообще-то этот день начинался абсолютно точно так же, как и все тысяча восемьсот двадцать шесть дней, что я проработал здесь секретарём – а это ровно пять лет. Не знаю, почему я так решил. Может быть, я заметил, что Клементина как-то особенно невозмутима и бесстрастна – это могло служить верным признаком того, что она готовится к чему-то важному и волнительному, и потому пытается маскировать напряжённость. А может быть, я просто выдал желаемое за действительное, желая развлечь себя каким-нибудь предчувствием в эти пять минут.

И вот когда мне показалось, что что-нибудь произойдёт, я решил поболтать с Клементиной. Раньше я несколько раз пробовал это сделать, но ничего не получалось. Как-то мы не находили общего языка. Теперь я решил попробовать ещё раз. Попытка не пытка.

– Клементина, не сочтите за бестактность, как продвигаются ваши исследования?

Она вздрогнула, как от внезапного взрыва хлопушки, и посмотрела в мою сторону своими серыми металлическими глазами. Хоть она никогда не улыбалась, лицо её всё-таки было довольно красивым: немного бледным, с прямым носом, заострённым подбородком. Волосы были тёмно-русые, прямые, и едва доставали до плеч.

– Не волнуйтесь, Касио. Доктор расскажет вам сразу же, как только будут результаты.

В её тоне не было превосходства. Просто констатация факта. В самом деле, никуда я не денусь. Когда надо, узнаю.

– Но мне, может быть, хочется именно от вас услышать.

– Почему? – Никакого удивления.

– Вы правы. Шеф мне скажет, когда от меня потребуется выполнить свою часть работы. А вы, может, расскажете ещё что-нибудь, что не расскажет Шеф.

Она всё ещё не понимала.

– Я не то, чтобы проявляю любопытство. Вы же знаете, я в чужие дела нос не сую, хоть и ем яблоки вместо пасты… Но мне интересно, как вам там? Трудно? Тяжело?

– Вам интересно?

– Ну да. Извините, если что. Если вы считаете, что это неприлично…

– Нет. Я так не считаю. Просто… мне казалось, что вам ничего не интересно, кроме своих дел.

– Мне не то, чтобы интересно… Ваши дела – это ваши дела, я не хочу в них вмешиваться…

– Ну почему же. Если бы было во что вмешиваться, то да, я согласна. Вы спросили: трудно ли мне? Может быть, и трудно. Но я не замечаю этого, потому что перед нами стоит великая цель, и мы не можем думать о себе.

– Цель?

– Да. Так говорит Доктор. – Её металлические глаза загорелись, так же, как у самого Шефа. – Ради нашей цели мы должны забыть про все свои чувства, эмоции, ощущения. Про радость, про грусть, про искренность. Я и забыла про них.

– Да о них весь мир забыл, – заметил я.

– По другим причинам.

Тут я ненароком посмотрел на часы, и увидел, что наступило то самое время – семь часов. Я бы ещё поболтал с Клементиной, но бесполезно было надеяться на то, что Шеф опоздает. У него вместо сердца такие вот часы.

Дверь лифта медленно распахнулась, и я увидел фигуру Шефа – эту фантастическую фигуру, к которой вот уже пять лет никак не могу привыкнуть и всякий раз поражаюсь, будто бы впервые вижу пожилого мужчину огромного роста, худого, не сказать тощего, как ствол высохшего дерева, ветки которого – это костлявые руки с длинными узловатыми пальцами. Голова с большой шишковатой лысиной в центре, окружённой короткими жёсткими седыми с серебристым отливом волосами. У этой головы были две выдающиеся части: нос в виде клюва и подбородок в форме лопаты, а где-то в пропасти между ними скрывались плотно сжатые губы. Глаза же были глубоко посаженные и тёмные, как угольки. Смотрел он на вас не моргая, не отрывая взгляда, будто бы впился в вас и не отпускал. Но это так только казалось, потому что смотрел он всегда только прямо перед собой, не поворачивая головы, и если вы оказались прямо перед ним, то вам будет казаться, что он очень пристально на вас смотрит. На самом же деле вы ему совершенно безразличны. Одет он был в сплошь усеянный кофейными пятнами белый халат.

Дедал Райз – а именно так звали Шефа – оторвал от пола одну ногу, резко выбросил её из лифта, и вслед за ней из лифта выбросились все остальные части его тела, кроме другой ноги. Она догнала Шефа чуть позже. Затем Шеф снова выбросил ногу вперёд, и так заковылял в нашу сторону. Движения Шефа, как вы уже поняли, стоит описывать отдельно и подробно. Ходил он медленно, ноги у него, казалось, не гнулись. При этом он помогал себе руками, взмахивая ими, как крыльями. Где-то на полдороги они резко останавливались, а затем снова падали в исходное положение, в котором повисали, как плети, пока он снова не заставит их взметнуться. Все его движения носили судорожный характер. И лишь голова всегда была неподвижна, и мимика была застывшая, нахмуренная, с наморщенным лбом.

Потом я узнал, в чём была причина. Оказалось, что однажды, когда Райз только начинал свою неведомую, но великую работу, и жил в этой лаборатории в полном одиночестве, он гулял по горам и случайно свалился в ущелье. Выжил он каким-то чудом, но всё-таки нижняя часть его тела оказалась парализованной. Шеф вернул себе движение, каким-то образом вживив в своё тело провода, которые заменили повреждённую часть его нервной системы. Теперь он был наполовину робот. И порой мне казалось, что он был робот больше, чем наполовину.

Добравшись до середины столовой, он остановился.

– Доброе утро, коллеги, – произнёс он, чётко артикулируя, проговаривая каждую букву и делая акцент на каждом слоге. Такая у него была манера говорить. При этом голова его немного тряслась.

– Доброе утро, – ответил я.

– Доброе утро, доктор! – ответила Клементина. Теперь я знал, что она не испытывает никаких эмоций. Но судя по тому, что её холодные глаза чуточку заблестели при появлении Райза, это было что-то вроде восхищения.

Но ему было безразлично, как вы к нему относитесь. Он сцепил свои руки за спиной и широко расставил ноги – значит, будет толкать речь. Всё время он немного дёргался и заваливался назад, будто бы голова была тяжелее всего остального тела, но одно судорожное движение плечами возвращало его обратно.

– Уважаемые коллеги, сегодня не совсем обычный день. Сегодня я могу с уверенностью утверждать, что наша миссия – наша великая Миссия! – как никогда близка к завершению. Последние эксперименты показали устойчивость результата, а это значит, что мы достигли успеха. Теперь мы можем обнародовать его. Теперь вся планета узнает, что я сделал это! После двадцати пяти лет затворничества, двадцати пяти лет ежедневных трудов, напряжённых поисков, удачных и неудачных попыток. Да, я сделал это! Сделал!

Он едва не опрокинулся на спину, так что ему потребовалось взмахнуть рукой, чтобы вернуть себе вертикальное положение. Я подумал, может ему помочь? Но я никогда не пытался этого сделать. К тому же лучше уж не мешать Шефу наслаждаться этим долгожданным моментом.

Райз опустился на скамью во главе стола и подпёр свою голову кулаками. Сейчас в нём как-будто бы даже проснулось что-то мальчишеское, давно похороненное в глубине проводов и микросхем, с которыми он каждодневно работал и которые были частью его собственной сущности. Точно – юный именинник, которому вот-вот принесут праздничный торт – вот на кого он был похож. Сверкнув глазами и подкатив их, он сказал:

– В такие моменты начинаешь по новому ощущать сам себя. Зная, что твоя работа так важна для людей. Зная, что ты меняешь их жизнь к лучшему, и от твоего вдохновения, твоего усердия, от твоих прозрений зависит, какой будет их реальность, их эмоции, мысли, желания…

Вообще-то шеф был немногословен. Обычно он выражался языком приказаний и распоряжений, сухим и ясным. И уж тем более он никогда не пускался в подобную лирику. Но сегодня ведь особенный день, верно?

– Наша профессия чрезвычайно востребованная, а значит, и прибыльная. Не так ли?

В его тоне звучали какие-то доверительные и даже как-будто игривые нотки.

– Я об этом как-то не думал, – ответил я.

– Я тоже, – подала голос Клементина, стараясь не отставать от меня.

– Это правильно. А всё-таки, вы знаете, почему люди так любят технику, наверно, даже больше, чем друг друга?

– Нет, – поспешила опередить меня Клементина.

– В общих чертах. Просветите нас.

– В этом нет ничего удивительного, ведь компьютеры или мобильные гаджеты делают для тебя столько, сколько родная мать не делает. Мало того, что они нас развлекают, как никто другой, так ещё и с полезным гаджетом ты никогда не пропадёшь. Он спасёт тебя в критической ситуации, подскажет тебе ответ в трудном положении. Он всегда рядом, всегда под рукой, готовый верно служить. Кто заботится о тебе? Кто в любой ситуации всегда с тобой и всегда на твоей стороне? С кем никогда не бывает скучно? С кем не возникнет никаких проблем? Кто идеал? Кто твоя последняя опора в этом отнюдь не идеальном мире? Конечно же, полезный гаджет! Не друг, не родственник, а оно – техническое устройство. Оно всегда тебя поймёт, в отличие от живых людей. Ему совершенно без разницы прав ты или нет, в отличие от живых людей. Так кого же ты будешь любить: сложных и противоречивых людей, которые постоянно от тебя что-то требуют и которые постоянно делают что-то не так, как ты хочешь, или же маленькое техническое устройство, которое ничего от тебя не требует и которое всё делает так, как надо тебе? Ответ очевиден… Ну, ладно.

От его благодушного настроя не осталось и следа, и он опять превратился в строгого, педантичного и требовательного шефа.

– Так вот, коллеги. Несмотря на торжественность этого момента, мы не имеем никакого права радоваться, потому что это непозволительная чувствительность. Моя Цель всё ещё не достигнута окончательно. Норт, продолжайте эксперимент в штатном режиме, будто бы ничего не случилось. Вы хорошо знаете, чем опасны в нашем деле эмоции. Впрочем, я знаю, что вам это не грозит. Я взял вас как самого бесчувственного на планете человека. А я никогда не ошибаюсь. А вы, Кей, зайдите ко мне в кабинет. Я дам вам подробную инструкцию.

Клементина поднялась, не говоря ни слова, развернулась и направилась к выходу, ведущему в лабораторию. Мы же с Райзом направились к лифту.

Через какое-то время я стоял перед ним в его кабинете. Собственно, это было лишь преддверие кабинета, в сам кабинет он вообще никого не пускал. Это была комната, напоминающая кают-компанию космического корабля. Круглые окна походили на иллюминаторы. Большие плоские лампы распространяли белый матовый свет. На нескольких очень жёстких креслах и журнальном столике в беспорядке валялись устройства, заменяющие книги, и даже сами книги, которым было уже лет сто пятьдесят.

Райз уселся в одно из кресел. Сидел он прямо, не откидываясь на спинку и положив ладони на колени.

– Вот что вы сделаете, Кей. Вы распространите информацию о том, что я, Дедал Райз, создал первого в мире биоробота, но держу это в секрете. Пусть сначала поднимут шумиху, придадут теме резонанс. Вы же знаете, как это обычно бывает: сначала слухи, потом сомнения, споры и так далее. Затем, когда они созреют и любопытство возьмёт верх, они захотят спросить меня самого, правда ли это.

– Понял. Но позвольте вопрос.

– Позволяю.

– Это правда, что вы создали биоробота?

– Разумеется, Кей. Разве я похож на человека, который любит пустозвонить?

– Я не хотел обидеть вас, Шеф.

– Вы же знаете, Кей, я никогда не обижаюсь. Обида – это чувство, а о чувствах я уже давно забыл.

– Я это к тому спросил, что почему бы вам тогда не сделать открытое заявление?

– Я мог бы заявить о моём открытии прямо, как вы предлагаете. Но в таком случае мне пришлось бы столкнуться с огромной массой невежд, которые будут спорить со мной, утверждать, что это противоречит законам физики, нормам морали или здравому смыслу. Я не собираюсь спорить с теми, у кого не хватает мозгов понять, что прогресс не стоит на месте. Пусть они грызутся между собой, и лишь потом обращаются ко мне. Да и потом, Кей, если вы скажете прямо, на это никто не обратит внимания. Сотни шарлатанов делают сотни подобных заявлений ежедневно. Даже мой авторитет не выделит меня из лавины этих кукареканий. Мне же нужен стопроцентный результат. И потому я хочу выдержать интригу.

– Вас понял. Сделаем в лучшем виде.

– Конечно сделаете, Кей. Куда вы денетесь? Конечно же сделаете…

Он застыл, глядя прямо перед собой, а перед ним был мой живот. Я не видел препятствий задерживать его и задерживаться самому. Я получил свою программу, и теперь должен был её выполнять. Нет, Райз создал первого биоробота не сейчас. Он создал меня ещё пять лет назад.