Читать книгу Повести. Рассказы. Истории - Давид Шварц - Страница 2

Почему я так часто возвращаюсь к этому?

Почему в памяти так глубоко сидит это?

Чем чаще думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что многое в нашей жизни забывается, но мы всегда помним три вещи: гадости, которые люди делают нам, пакости, которые мы причиняем людям и чистоту своих помыслов в первой любви, как правило, в юности, когда окружающая нас среда ещё не успела сделать нас циниками и пакостниками.

О гадостях и пакостях мы поговорим потом когда-нибудь, если будет настроение под плохую погоду или больной зуб, а сегодня хочется потолковать о светлом, чистом и незамутнённом.

Что вам с того, что я об этом уже говорил?

Потерпите и послушайте ещё раз.

И вспомните свою юность и чистоту помыслов.

Если вы, конечно, не законченный рецидивист, с малолетства сидевший в детской колонии усиленного режима.

Но не будем о грустном.

Так вот.

Мне было восемнадцать.

Да, да, да, не удивляйтесь, когда-то и мне было восемнадцать!

И я был влюблён.

Перефразируя покойного нынче Лермонтова, могу сказать:

Она была умная, красивая и толстая.

Некоторые с детства любят толстых девушек.

Говорят, чтобы было, за что подержаться.

А я толстых не любил, мне нравились стройные девочки с чистыми пионерско-комсомольскими лицами, плотными грудками и попкой на три кулачка, как мы с парнями шутковали в те времена.

Но Она была толстая, с потными подмышками, свисающими щёчками и большим задом.

Можно даже сказать, что её фигура вызывала во мне отвращение! Противно было смотреть на её фигуру.

Но какие у неё были глаза!

И какой голос!

И какая она была умница!

Некоторые называют это диссонансом.

Как же так? – говорят мне они. Ты её любил? Любил. Значит, тебе в ней должно было нравиться всё: и лицо, и одежда, и душа, и мысли! Ведь не может быть, чтобы классик Чехов врал?

Вот, вот, – отвечаю им я. Это всё мне как раз нравилось. Но остальное, то есть, телесная оболочка – нет, не нравилась. Кроме глаз и голоса.

Тогда, мне говорят, это не любовь.

А что это было, я вас спрашиваю?

Если я постоянно думал о ней, мысленно говорил с ней, она мне виделась по ночам, не только во сне, а почти что наяву.

Что это было?

Мне отвечают: ты был психом! У тебя начинался маниакально-депрессивный психоз! Или просто ты был влюблён по мальчишеской дурости вследствие подпирающих тебя гормонов с последующими поллюциями и прочими вытекающими из тебя последствиями!

В общем, я сам запутался и меня запутали.

Но вот судите сами.

Мы учились на авиационном факультете, но никто никогда не требовал, чтобы мы прыгали с парашютом.

Но она, я буду звать её просто – Она, пошла с подружкой в аэроклуб готовиться к прыжкам.

Я узнал об этом случайно.

Дело в том, что я боялся лишний раз подойти к ней.

Меня сразу начинало трясти от близости к её глазам, я путался, говорил ерунду и потел.

Но её подружка, которая видела, как я млею, подошла ко мне и сообщила, подмигивая и морщась от удовольствия:

– А ты ещё не записался на прыжок? Да? А почему? Мы все уже записались!

– Кто все?

– Ну, я. И Она. Там ещё некоторые тоже хотят. Но мы с ней уже записались. У меня родители вечером уезжают на юг, ты приходи, позанимаемся с тобой теоретической механикой, у меня там есть вопросы…

То, что у этой подружки с логикой были проблемы – я знал.

То, что она влюблена в меня и преследовала меня взглядом своих небольших зелёных глаз, я тоже знал.

То, что она давно хотела перевести стрелки с Неё на себя – я чувствовал давно.

Но о том, что Она записалась на прыжки – я услышал впервые.

Надо ли говорить, что я помчался и тоже записался, прихватив с собой приятеля из группы? Надо ли говорить о том, что я с ужасом думал о прыжке, но моё нутро требовало: Надо, Дока, Надо!

Несколько занятий были посвящены теории прыжков и складыванию парашюта.

– Вы складывайте, ребятки, складывайте, – почти пел инструктор Ижак. – Да хорошо складывайте, вам же прыгать придётся, хе, хе. Ты вот, длинный, сложишь неправильно, а ты, как тебя? – он обратился к Ней – а ты вот, будешь с этим прыгать! Плохо сложит этот длинный, и ты, такая красивая, полетишь вниз камешком, да и разлетишься вдррребезззги!

Я его чуть не убил! Мысленно. У меня все обмерло внутри. Надо же, скотина, такое ляпнуть! Про Неё!

Потом нас повели прыгать с вышки в том же аэроклубе.

Забираешься на вышку, облачаешься в сбрую и прыгаешь вниз.

Почти долетаешь до земли, но тут пружинные амортизаторы тебя с силой тормозят, ты пластично, но сильно, с ударом, подпрыгиваешь вверх и останавливаешься, покачиваясь.

Неприятная это штука – прыжок с вышки. Во-первых, удар при торможении довольно сильный, а во-вторых, смотреть перед прыжком с высоты пятиэтажного дома на землю довольно неприятно.

Но Она прыгала передо мной, и я, стиснув зубы, показал себя мужчиной, то есть, не заверещал!

Я был доволен.

Ещё и потому, что видел, как Она искоса наблюдала за мной.

Прыжок с самолёта был назначен на воскресенье.

Утро было ранним, день солнечным, нервы слегка натянуты, но настроение было боевым!

Я Ей покажу! Я Ей докажу! Я Ей…

Во дворе аэроклуба собралось не так уж много ребят.

Почти половина сдрейфила и не пришла.

Инструктор Ижак построил нас и стал придирчиво осматривать, подшучивая.

– Ну, что, самоубийцы, все готовы?

И тут он дошёл до меня.

– Иди домой!

Я взвыл:

– Что такое, почему?

– Ты хочешь прыгать в этих тапочках? – он указал на мои кроссовки. – Сколько можно говорить, что прыгать надо только в ботинках, иначе свернёшь ногу или же сломаешь! Кто сегодня в резерве на прыжок? Сменить его!

Из резерва вышел мой приятель, которого я уговорил попрыгать малость с парашютом, и который прошёл всю учёбу и прыжки с вышки.

Он подошёл бледный, с испариной на лбу. Понял, видать, что в резерве лучше.

Искоса я увидел также, как заухмылялась моя пассия и стала что-то шептать на ухо подружке.

Кровь бросилась мне в голову.

Я закричал:

– Товарищ инструктор, пожалуйста, дайте мне двадцать минут, я живу недалеко, переодену ботинки и вернусь! Не уезжайте в аэропорт без меня! Пожалуйста!

Крик был настолько жалобным, что Ижак махнул рукой:

– Давай, только живо!

Да, это был спринт со спуртом!

Я бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла! Чистый Мцыри! Ноги практически не касались земли, они часто-часто перебирали воздух! Аэродинамика только такая!

А отчего это?

Ясно дело, упасть лицом в грязь перед любимым существом, могущим подумать, что я трус и поэтому специально припёрся в этих тряпочных корочках было недопустимо!

Запыхавшийся, в крутых ботинках я прискакал как раз к отходу автобуса, куда почти все погрузились.

Первое, что я увидел, это квадратные глаза приятеля, которого я по запарке чуть не заставил прыгнуть вместо меня!

Он с воем выскочил из автобуса, подмяв кого-то, хлопнул меня по плечу и на большой скорости рванул из этого аэроклуба с сумасшедшими студентами-самоубийцами!

Насколько мне известно, он, по сей день, так и не прыгнул с парашютом.

И при встрече со мной потом долгое время крутил пальцем у виска.

Я глянул на Неё, Она глянула на меня, чтоб посмотреть, глянул ли я на Неё!

Всё было в порядке. Она была довольна.

Тут надо сделать лирическое отступление.

Я был влюблён в неё, а она любила другого.

Да.

Это была драма, практически «Отелло», «Ромео и Джульетта» и «Анна Каренина» в одном флаконе! Только я тут был не Ромео, а натуральным негром и несчастной жертвой – хоть сейчас под паровоз!

Я был влюблён – и всё!

Чего я добивался этими прыжками с парашютом – сам не знаю, по сей день!

А может, это и есть великая тайна любви? Бездумно, по велению сердца стремиться быть рядом с любимым человеком и выглядеть в его глазах героем? Кто знает?

И это при том, что мне не хотелось её телесно. Я ведь говорю, она меня отталкивала своими физическими… ммм… скажем, параметрами.

Любовь духовная? Вроде, нет!

Наверно, это было просто любовное томление молодого, здорового человека, жаждущего любви в восемнадцать лет. Не знаю.

Но она, любящая другого, тем не менее, играла со мною в жестокие игры, поглядывая на меня, подкалывая и заигрывая временами, подпуская ближе и тут же отталкивая.

Сейчас я понимаю, что это чисто женские проделки и ухищрения с целью держать возле себя побольше кавалеров и воздыхателей, показывая им свою власть над ними одним лишь своим существованием на белом свете!

Ох, эти женщины!

Сколько об этом уже говорилось, писалось, пелось и плясалось!!

Гробите вы мужчин, подкашиваете на корню, режете без ножа!

А зря, между прочим!

Потом, захомутав телёнка, вы получаете в семье быка, правда с рогами, но это уже издержки того, что так красиво зовётся Семьёй!

Эх, ох и ах!

Ладно, проехали…

Вернёмся к нашим… парашютистам.

Приехали в аэропорт, навьючили на себя парашюты, забрались в самолёт.

Самолётишко АН-2, полутораплан, десять человек внутри, прыжок с высоты восемьсот метров из двери в фюзеляже, без выхода на крыло.

Мы сидели с ней друг напротив друга.

Я отводил глаза в сторону. Боялся, что она в них увидит, если не страх, но беспокойство!

Я же хотел выглядеть мужественно, бесстрашно, геройски!

Её глаза улыбались и ободряли, но я же хотел доказать независимость, показать, что я бы прыгнул и без неё, что она тут не при чём! Она и сама слегка трусила, но держалась здорово!

Лётчик Лейбенко перед нашими прыжками решил вытрясти из нас то ли душу, то ли страх, и повёз по воздушным ямам!

Вниз – вверх, оттуда – вниз! Требуха вываливается через горло, подпирая от живота к глазам! Снова вверх – кровь от головы уходит в задницу!

Покатались. Кое-кого стало тошнить. Мы с Ней смотрим друг на друга – вроде, живые…

Потом команда: Встать, приготовиться к прыжку! По-шо-ллллл!!

Прыгали, как нас учили – друг другу на голову, чтобы потом парашюты не разнесло ветром за пределы аэродрома!

Ижак стоял у дверного проёма и выталкивал замешкавшихся под зад.

Чёрная окантовка проёма двери – ослепительно светлый проём – и больше ничего вокруг…где-то там внизу земля.

Пальцы рук судорожно вцепились мёртвой хваткой в ледяной металл окантовки двери

… Кажется, никакой силой их не оторвать…

Переваливаю вес тела на руки в бездну подо мной… восемьсот метров…

Первые секунды вне самолёта выпали из памяти… мозг вычеркивает их…

Потом лёгкий удар – смотрю наверх, как учили: полотнище открыто, стропы не запутались, полёт нормальный!!!

Глянул вниз – высоко сидим!

Нет ощущения полета – летишь вместе с ветром, как будто висишь в воздухе.

Ощущения снижения тоже нет.

Внизу земля стоит, не приближаясь и не разворачиваясь.

Хочется петь или кричать.

Ору ура!

Неподалёку голос: Здорово, Дока! Живой?

Поворачиваю голову – Витя, из нашей группы.

Поорали, повеселились, вскоре ветром разнесло.

Ближе к земле разворачиваю купол стропами так, чтобы земля уходила под меня строго навстречу движению.

При ударе о землю – ноги вместе, чтобы не сломать, даже не упал, пробежал пару шагов, загасил купол. Всё по нотам.

Я прыгнул!

Она тоже приземлилась нормально, только на дальнем конце аэродрома. Чуть замешкалась при выбросе из самолёта, пришлось ей тащить парашют издалека к месту сбора.

Сложили парашюты с песняками.

Краем глаза вижу, что она смотрит на меня с улыбкой и направляется в мою сторону.

Я отвернулся.

Почему?

Не знаю. Ещё много раз в последующем были между нами такие странные контакты.

Пока жизнь не развела нас вовсе.