Читать книгу Отдаю свое сердце миру - Деб Калетти - Страница 9

– Ну что мне с тобой делать, а? – В состоянии эмоционального волнения у дедушки Эда особенно ярко проявляется акцент. Он приехал в эту страну двенадцатилетним мальчишкой из города Галларате, что в провинции Варезе на севере Италии. Покровитель Галларате – святой Христофор. Он заботится о путешественниках, детях и холостяках, защищает от бурь, эпилепсии и зубной боли. Медальон с ликом святого Христофора вмонтирован в пластиковый солнцезащитный козырек дедушкиного фургона.

– Che palle! – Перевод: какого хрена!

– Я сожалею, – говорит Аннабель.

– Ни фига ты не сожалеешь, – рявкает он. – И не пытайся меня разжалобить.

– Ну, немножко сожалею.

На самом деле она не испытывает ничего, кроме облегчения. Она так обрадовалась, когда увидела фургон на условленном месте, у реки Якима. Она боялась, что дед разозлится настолько, что бросит ее ко всем чертям. Аннабель видела, как они цапаются с Джиной. Кто-то один всегда рубанет с плеча, и тут же поднимается ор, после чего другой хлопает дверью. Неделю они делают вид, будто не существуют друг для друга, даже если встречаются во дворе у почтовых ящиков. Но, может, с детьми и внуками все по-другому, потому что в ссорах с ней гнев дедушки Эда быстро улетучивается. Кажется, ей с ним крупно повезло.

– Как все прошло?

– Прекрасно. Все в порядке. – Она не добавит ему беспокойства своей правдой. – Задница болит.

– Да? Ты тоже сидишь у меня занозой в culo. Дай-ка осмотрю ноги.

Она уже разматывает бинты. Дедушка Эд морщится.

– Господи.

– Кажется, ты занимался разделкой рыбы. И всякого повидал.

– Я был бизнесменом. И имел дело с цифрами.

Верится с трудом, учитывая, что ей миллион раз приходится объяснять ему, что, если 2700 миль разделить на 16, получится пять месяцев в дороге, плюс-минус. На самом деле, хоть это и выглядит мерзко, боль уже вполне сносная.

– Заживает, Белла Луна. – Ей нравится, когда он ее так называет. Луна – ее второе имя. Имя ее бабушки. Аннабель никогда ее не видела: бабушка умерла, когда Джине было семнадцать. Но Аннабель слышала истории. Как бабушка познала любовь пятнадцати матерей. Как могла одним взглядом поставить дедушку Эда на место. Как умела снимать malocchio, сглаз, молитвой и погружением мизинца в миску с водой и несколькими каплями оливкового масла. Иногда Аннабель думает, что мама и дедушка ссорятся потому, что оба слишком любили одного и того же человека.

– Трудно поверить, что заживает, но, кажется, так оно и есть.

– Ладно, пристегивайся. Нам надо ехать. Тут вокруг национальный парк. Я уже смотался на разведку. Как тебе это нравится? Мимо проезжал коп и сказал, что мы не можем здесь заночевать! В чем проблема? Он думает, я украду что-нибудь?

– Бобра, – встревает она.

– Вот именно! Это все, что здесь можно украсть.

– Нет, я не то имею в виду. Смотри. Я вижу бобра.

Она показывает рукой. Бобер выкарабкивается из реки и исчезает в кустах, потом возвращается, но уже с большой веткой, которая выглядит великоватой для него.

– Тяжелый груз, – сочувствует Аннабель. Бобер тянет и тащит. Дело, которое он пытается провернуть, кажется невыполнимым. Честно говоря, зверек не отличается большим умом, раз выбрал что-то настолько неподъемное. – Почему он схватил именно эту ветку?

– Нам не понять, что он задумал, но сам он знает, что делает, – отвечает дедушка Эд.

* * *

Жаль, что им приходится переезжать. Река извилистая и живописная, как на картинке. Так и просится на страницу календаря. Снег тает, и белые глыбы разбиваются о крутые пороги. Весна окрашивает ранний вечер приятным желтым светом. Царство науки, красоты и природы, свободное от беспорядка человеческого мира. Это один из тех моментов, когда хочется все бросить и остаться здесь навсегда. В последнее время в жизни Аннабель много таких моментов. Конечно, все это фантазии из-за Сета Греггори.

Фургон, громыхая, уносится дальше. Место, отведенное для кемпинга, не так привлекательно, как река. Территория лесистая и затененная, и здесь все еще сохраняется зимняя сырость. Дедушка Эд заезжает на стоянку и паркует фургон.

– Смотри-ка! Мы здесь не одни. Надо же, март и такой холод, а туристам все нипочем. Глазам своим не верю.

Аннабель на мгновение забывает, с кем имеет дело. До того, как дед купил дом по соседству с ними во Фримонте, он годами колесил по стране и останавливался в таких местечках, как это. И сейчас он сияет и ликует, как призовой игровой автомат.

– Гуляем! – Он щелкает пальцами. – Да здравствует Лас-Вегас!

– Вау, как ты оживился. – Аннабель выглядывает в окно. – Все, что я вижу, – это задраенные палатки и кемпер[36] со стикером на бампере «Сохраним Портленд необычным»[37]. Скорее всего, это пожиратели гранолы, подавшиеся в бега и скрывающиеся от закона.

Он вскидывает брови.

– Забудь.

– Незнакомцы – это друзья, которых ты еще не встретил, – говорит дедушка Эд. Сейчас он больше похож на милую миссис Парсонс из «Саннисайд», а не на дедушку Эда с большим носом и зачесанными назад волосами, в спортивном костюме с эмблемой футбольного клуба «Сихокс». – Они пригласили меня на коктейль.

– Они? Кто это?

– Дама из домобиля. Я ее встретил, когда приезжал сюда на разведку сегодня днем.

– Вау. Вперед, порви их, тигр.

– Ужин в печке. Сама себя обслужишь. А я пойду переоденусь.

– Да уж, пожалуй. – На его толстовке красуется надпись «Собственность “Сиэтл Сихокс”», и выглядит она так, будто служит ему и рубашкой, и фартуком.

– Приводи себя в порядок – пойдешь со мной.

– Да я едва могу двигаться.

– Там есть ребенок твоего возраста. Внук. Из Портленда.

– Нет, дед.

– Да ладно…

– Прекрати. Никаких парней.

– Белла. Я что, сказал, что сегодня вечером ты выходишь замуж? Нет. Просто приди и поздоровайся, прояви дружелюбие. Будь хорошей соседкой.

– Никаких парней. Точка.

– Ты собираешься навсегда закрыть эту часть своей жизни? Да, Сестра Мэри?[38]

– Я больше не хочу говорить об этом.

– Поступай как знаешь.

Через полчаса он выходит из ванной. Что за черт! Дед в черных брюках и выходной рубашке, а благоухает так, будто его облили одеколоном. Волосы слегка взъерошены, чтобы скрыть слуховой аппарат.

Он щелкает пальцами, и маленькая дверь фургона захлопывается за ним.

* * *

У Аннабель ломит все тело. Она делает упражнения на растяжку, концентрируясь на ягодицах, чтобы унять боли в бедре. Потом достает из печки кастрюлю, поднимает фольгу и, стоя, уплетает жареного цыпленка и картофель с розмарином. Она так и не переоделась, но умирает от голода, поэтому плевать на грязную одежду. В последнее время она – как машина, потребляет и отдает энергию. Ей нравится ощущать себя машиной. Вот было бы здорово, если бы ее смастерили из металлических деталей, у которых нет никаких чувств, но есть единственная цель – работа.

Аннабель жует, одновременно проверяя голосовую почту и эсэмэски. Накопилось немало. Пришло даже несколько электронных писем. Вот что бывает, когда выпадаешь из жизни. После ужина она отвечает на звонки.

– Карл Уолтер отвез меня в «Дикс», и мы забрали твою машину, – сообщает Джина. – Нам повезло, что ее не отогнали на штрафстоянку. Я позвонила менеджеру, и он сказал «нет проблем», но Карл Уолтер только сегодня вернулся из Бойсе. Я наконец-то связалась с миссис Гарви. Можно подумать, что она губернатор, а не директор Рузвельта – знала бы ты, сколько сообщений я оставила и сколько времени потратила на бестолковые беседы с секретаршами. Короче, они закроют глаза на твое отсутствие без уважительной причины. Не сердись, но я забыла позвонить на прошлой неделе, потому что, знаешь, у меня столько всего в голове, не упомнишь. Директриса надеется, что ты придешь на выпускной: мол, нежелательно пропускать торжественную церемонию, учитывая ситуацию, и я полностью с ней согласна, но какая стерва! Нежелательно. Она имела наглость сказать, что общественности необходимо…

Аннабель перестает слушать. При слове общественность она выпадает из контекста. Мама любит ее, и она любит маму – честно говоря, без мамы она бы со всем этим не справилась, – но иногда хочется, чтобы даже любимые люди оставили тебя в покое. Ненадолго, не навсегда, просто дали бы возможность побыть какое-то время в тишине. Аннабель выглядывает в окошко. Опускается ночь. Интересно, чем сейчас занят тот бобер? Темнота за окном пугает. Но она видит домобиль из Портленда, ярко освещенный, сияющий как луна.

– И бла-бла-бла, что-то еще, но он сказал, что ничего страшного, если ты вернешься к двадцать второму сентября…

– Что?

– Сет Греггори. Ты что, меня не слушаешь? Это важно.

– Большой грузовик проехал, я не расслышала.

– Он сказал, что ничего страшного, если ты покинешь пределы штата. Знаешь, я переживала из-за этого.

– Ладно.

– В общем, это хорошо.

– Ладно.

– Не огрызайся, Аннабель. Ничего, что я тут занимаюсь всей твоей жизнью? Посылка для тебя пришла от Amazon…

– О, да. Помнишь? Те акварельные ручки, которые были нужны мне для школы. Я верну тебе деньги. А еще лучше – дам тебе свой банковский пароль.

– В этом нет необходимости! После Айдахо ты уже будешь дома… через сколько… двенадцать дней?

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что я вернусь из Айдахо через двенадцать дней?

– Что значит: я имею в виду? Твой дедушка сказал, что вы договорились пересечь границу с Айдахо, а потом он привезет тебя обратно.

– Проклятие Аньелли. Он солгал.

– Что значит: солгал? Он не мог солгать! – Джина переходит на визг. Аннабель вынуждена отнять трубку от уха. – Я согласилась на эту безумную авантюру только при одном условии: что ты вернешься меньше чем через две не…

В трубке что-то шуршит. Теперь голос матери звучит приглушенно, протестуя на расстоянии, только слов не разобрать.

– Не волнуйся, я с ней разберусь, – вступает в разговор Малкольм.

– Боже, Малк, ты что, сойдешься с ней в рукопашной?

– Шестьсот, – говорит он.

– Шестьсот чего?

– Шестьсот долларов! На GoFundMe.

– Ты шутишь. Это же целое состояние.

– Ну, двести перевели твои бывшие боссы из пекарни, Клэр и Томас. И ты случайно не работала с этим стариком, Джанкарло?

– Мистер Джанкарло. Из «Саннисайд».

– Должно быть, это его дочь. Дженни Джанкарло, 75 баксов. Шестисот тебе, вероятно, хватит только на полпути через Айдахо, если не считать того, что ты уже потратила, но мы ведь только начали кампанию.

– Малкольм, у меня есть деньги на колледж.

– Ты что, не догоняешь? Люди хотят помочь.

Ей невыносимо это слышать. Отзывчивость бывших боссов, дочери мистера Джанкарло, незнакомых людей поднимает волну стыда, которая грозит обрушиться на нее и утопить.

– Аннабель, ау!

– Я здесь.

– Не пугайся, но, когда доберешься до Венатчи через три дня, у тебя там будет интервью с Эшли Начес из местной школы. Я скину тебе номер ее телефона. Позвони ей за час, и она встретит тебя в школьной библиотеке.

– Что? Зачем?

– Это пиар-кампания от твоего пресс-агента.

– Моего пресс-агента?

– Оливии. Зак занимается финансовыми вопросами. Я отвечаю за логистику.

– Ребята, вам вовсе не нужно этого делать.

– Мы обсудили общую стратегию и составили план с миссис Ходжес. – Миссис Ходжес – преподаватель по бизнесу и консультант по программе DECA[39] в школе Рузвельта. – Она подчеркнула необходимость публичного освещения, и Оливия уже вовсю этим занимается. Эшли Начес из школы Венатчи – только первая, с кем связалась Оливия, и она загорелась идеей интервью с тобой.

Аннабель стонет.

– Малк! Что тут вообще можно сказать?

– Что можно сказать? Ты шутишь?

Аннабель чувствует, что ей уже нехорошо.

– Я не хочу заниматься самопиаром. Ты же знаешь, как я к этому отношусь. – На нее обрушивается лавина воспоминаний. Новости. Репортеры, пресса. Дни, когда она не могла выйти из дома, даже при желании. Дни, когда надрывался телефон, пока его не отключали.

Прекрати!

– Аннабель. Это «Горн Пурпурной Пантеры». Это не CNN[40].

– Малк, я не могу.

– Можешь. Придется. Все это слишком серьезно и касается не только тебя.

– Черт возьми! Ладно.

– Тебе придется зарегистрироваться на офи…

– Я же сказала: ладно! Что-нибудь придумаю.

Малкольм – не только гений; у него есть трудолюбие и адское терпение, как у черепахи, пересекающей пустыню. К тому же он ее друг.

– Мы с мамой собираемся тебя удивить завтра, в твой день рождения. Я знаю, как ты ненавидишь сюрпризы, так что хотя бы изобрази удивление.

Он любит ее. Зря она огрызнулась на него.

– Спасибо, придурок.

– А ты не будь идиоткой.

Аннабель вслушивается в его сосредоточенное дыхание на другом конце трубки.

– Я тоже тебя люблю, – говорит она.

* * *

Хотя почти весь день она провела в одиночестве, ей и сейчас хочется побыть одной. Она рада, что со звонками покончено. У нее даже нет желания заглянуть в социальные сети, посмотреть, чем заняты ее друзья. Мир в прошлом. По крайней мере, тот мир временно исчез, и она находится в другом мире – истинно настоящем, где все идет своим чередом, что бы ни происходило в шумной и бойкой современности. Там могут вершиться великие и мелочные дела, в то время как здесь бобры до сих пор таскают за собой палки. Здесь все устроено по разумному плану, неизменному на протяжении многих эр.

Она снимает с себя вонючую одежду, споласкивает ее и развешивает сушиться. Она заходит в душевую кабину. Ну, это что-то вроде душа… насадку надо держать над головой. Теплая вода стекает вниз.

И вдруг – о, черт, черт, черт! – теплая вода стекает вниз, все в порядке.

– Йо-о-о!

У нее вырывается дикий вопль, больше напоминающий визг кролика, попавшегося в лапы к орлу. Она отводит шланг в сторону, как будто из него хлещет кислота, чувствует сильное жжение в спине – на уровне, где застегивается бюстгальтер; на шее, где трется бирка; под грудями, по бокам, где проходят швы рубашки.

Днем она не замечала никаких следов. И сейчас оглядывает тело сверху вниз. Натертости на коже пока даже не видны, но они проступят завтра. О чем она думала, когда надевала просторную рубашку, тем более хлопковую? Теперь кожу саднит в тех местах, где о нее терлась и терлась ткань.

Она вытягивает голову как можно дальше вперед, чтобы вымыть обкорнанные волосы, но стоит только капле воды упасть на шею в том месте, где кожа соприкасалась с биркой, как занимается пожар.

– Ой-ой-ой!

Она осторожно выходит из кабинки. Легкими похлопывающими движениями промокает кожу полотенцем. Лодыжки тоже горят, но не так сильно, как накануне. Ее тело в огне. Она сама – сгусток ран: свежих, старых, на разных стадиях боли и заживления.

Интересно, сможет ли она когда-нибудь почувствовать себя исцеленной?

Наверное, таким вопросом хотя бы раз в жизни задается каждый человек.

Она забирается на свою койку. Осторожно – ой-ой-ой – накрывает себя простыней. Потом ставит будильник, но кладет телефон экраном вниз. Она не осмеливается смотреть на часы. Невыносимо видеть, как цифры бегут вперед: от пяти к шести, от шести к семи, от семи к восьми. Одиннадцать минут до полуночи.

Если она поднимет взгляд, то увидит, что время неумолимо приближает тот день, когда ей исполнится восемнадцать. Ужасный день, когда она станет еще на один год старше.