Читать книгу Легенды крови и времени - Дебора Харкнесс - Страница 5

13 мая

– Если этот кавардак устроили призраки, я их сейчас поубиваю, – пробормотала я, цепляясь за неразбериху сна в надежде продлить его еще на несколько мгновений.

Мы совсем недавно прилетели во Францию из Америки, и на мне продолжала сказываться разница в часовых поясах. Меня ожидали кучи экзаменационных и других работ, которые требовалось проверить и оценить после конца весеннего семестра в Йельском университете. Натянув одеяло к самому подбородку, я перевернулась на другой бок и взмолилась о тишине.

Однако грохот продолжался, отзываясь эхом в толстых кирпичных стенах и полах.

– Кто-то стучит во входную дверь, – объявил Мэтью; он спал очень мало и сейчас находился у открытого окна, принюхиваясь к ночному воздуху, чтобы попытаться определить нарушителя спокойствия. – Да это же Изабо.

– В три часа ночи? – застонала я, нашаривая тапки.

Нам к кризисам не привыкать, но появление Изабо перехлестывало все прежние неожиданности.

Мэтью мигом переместился от окна спальни на лестницу и принялся быстро спускаться.

– Мама! – заныла из соседней детской Бекка, привлекая мое внимание. – Ой! Громко. Громко.

– Иду, дорогая.

Наша дочь унаследовала острый отцовский слух. Первым произнесенным ею словом было «мама», вторым – «папа», а третьим – «Пип», как она называла своего брата Филиппа. Вскоре в ее лексиконе появились слова «кровь», «громко» и «собачка».

– Светлячок, светлячок, сотвори мне спичку.

Я не стала включать свет, предпочтя сделать светящимся кончик указательного пальца. В этом мне помогло простенькое заклинание, навеянное песенкой из старого альбома популярных мелодий, который я нашла в каком-то шкафу. Мой грамарий – способность превращать запутанную магию в слова – сопровождал этот процесс.

Бекку я застала сидящей в колыбели. Ручонки затыкали уши, а личико морщилось от недовольства. Вокруг ее массивной средневековой колыбели выплясывали толстый плюшевый слон Катберт, подарок Маркуса, и деревянная зебра Зи. Филипп стоял в своей колыбели, схватившись за стенки, и с беспокойством поглядывал на сестру.

Магия в крови близнецов, наполовину ведьмовской и наполовину вампирской, по ночам прорывалась наружу, нарушая их чуткий сон. Меня несколько тревожили эти ночные выкрутасы малышей, однако Сара утверждала, что мы должны благодарить богиню. В данный момент магия близнецов ограничивалась передвижением мебели в детской, созданием белых облаков из детской присыпки и бултыхающихся в воздухе мягких игрушек.

– Оуи, – сказал Филипп, указывая на Бекку.

Он уже шел по медицинским стопам, постоянно осматривая всех существ, обитающих в замке Ле-Ревенан и вокруг, на предмет царапин, пятен и следов укусов насекомых. В круг его забот входили двуногие, четвероногие, пернатые и покрытые чешуей.

– Спасибо, Филипп. – Я едва увернулась от столкновения с Катбертом и подошла к колыбели Бекки. – Бекка, хочешь к маме на ручки?

– И Катберт.

Время, проведенное в обществе обеих бабушек, сделало Бекку опытной переговорщицей. Я опасалась, что влияние Изабо и Сары не лучшим образом сказывалось на близнецах.

– Нет. Только ты и Филипп, если он захочет присоединиться, – твердо возразила я, растирая дочери спину.

Катберт и Зи обиженно шлепнулись на пол. Поди узнай, кто из детей заставил игрушки летать и почему те вдруг лишились магической поддержки. Может, в воздух их подняла Бекка, но потом ей так понравилось мое поглаживание по спине, что потребность в игрушечных спутниках исчезла? Или причина в Филиппе, который успокоился, поскольку успокоилась Бекка? А может, причиной стало мое твердое «нет»?

Грохот у входа прекратился. Мэтью впустил Изабо в дом.

– Баб… – начала Бекка и икнула.

– …Уля, – докончил за сестру просиявший Филипп.

Зато у меня от беспокойства все кишки в животе завязались узлом. Я только сейчас сообразила: если Изабо явилась среди ночи, даже не позвонив, случилось что-то очень скверное.

Я слышала приглушенные голоса. Они находились слишком далеко, чтобы мой ведьмин слух улавливал слова. Зато близнецы навострили уши и наверняка слышали каждое слово в разговоре между их отцом и бабушкой. К сожалению, они были еще очень малы и не могли пересказать мне содержание.

Переложив Бекку в одну руку и подхватив другой Филиппа, я с опаской поглядывала на скользкие ступеньки лестницы. Обычно я держалась за веревку, натянутую Мэтью вдоль закругленной стены. Веревка предохраняла теплокровных от падения. Находясь рядом с детьми, я старалась почти не пользоваться магией, боясь, что они попытаются мне подражать. И эта ночь не была исключением.

«Идем со мной, и я исполню твое желание», – прошептал ветер, нежно, будто возлюбленный, лаская мне лодыжки.

Его призыв был до безумия ясным. Тогда почему он не принес мне слова Изабо? Почему захотел, чтобы я сама оказалась рядом с мужем и свекровью?

Но магия стихий чем-то напоминала Сфинкса: если не задашь ей правильный вопрос, она попросту откажется отвечать.

Крепче прижав к себе детей, я поддалась призыву ветра, и мои ноги оторвались от пола. Я надеялась, что дети не заметят, как мы плывем в нескольких дюймах над каменными плитами. Однако в серо-зеленых глазенках Филиппа мелькнуло что-то древнее и мудрое.

Из высокого узкого окна падал луч серебристого лунного света, прорезая стену. Пока мы спускались, внимание Бекки было целиком поглощено лучом.

– Красивые, – вкрадчиво произнесла она, потянувшись к лучу. – Красивые детки.

На несколько секунд свет потянулся к Бекке, изгибаясь и нарушая – в человеческом понимании – законы физики. Мои руки покрылись гусиной кожей, после чего засветились проступившие изнутри красные и золотые буквы. Лунный свет обладал магией, но, хотя я и была ведьмой-прядильщицей, мне далеко не всегда удавалось видеть то, что без труда видели наши дети смешанных кровей.

С радостью оставив луч за спиной, я позволила ветру пронести себя и детей до конца лестницы. Когда мы оказались на твердой почве, остаток пути до входной двери я прошла самостоятельно.

Щеку обожгло морозом. Верный признак, что на тебя устремлен взгляд вампира. Значит, Мэтью заметил наше появление. Вместе с Изабо они стояли в открытом дверном проеме. Игра лунного света и теней делала его скулы острее, а волосы – темнее. По странной алхимии тот же свет придавал волосам Изабо золотистый оттенок. Ее темно-желтые легинсы были заляпаны грязью, а белая рубашка порвана там, где зацепилась за ветку. Изабо приветствовала меня кивком, успокаивая дыхание. Она действительно бежала сюда со всех ног.

Малыши сразу почуяли неладное. Вместо бурной радости от встречи с бабулей, как бывало всегда, оба уцепились за меня, вдавив головки в изгибы моей шеи. Казалось, им хочется спрятаться от непонятной, загадочной тьмы, вдруг появившейся в доме.

– Я говорила по телефону с Фрейей. Мы еще не закончили разговор, когда Маркус объявил, что сходит в деревню, – с оттенком паники в голосе пояснила Изабо. – Но Алена это насторожило, и мы последовали за ним. Поначалу Маркус вел себя вполне нормально, а потом… как с цепи сорвался.

– Маркус убежал из Сет-Тура?

Невероятно! Маркус обожал Изабо. Она сама настояла, чтобы он все лето провел с ней.

– Сначала он двинулся на запад. Мы решили, что он направился к вам. Однако что-то подсказало мне: нельзя выпускать его из поля зрения. – Изабо несколько раз шумно глотнула воздух. – Но потом Маркус свернул на север, в сторону Монлюсона.

– К Болдуину?

У моего деверя был там дом, построенный в незапамятные времена, когда местность называлась просто горой Люциуса.

– Нет. Не к Болдуину. В Париж, – ответил Мэтью, и его глаза потемнели.

– Он не убежал куда глаза глядят, – кивнула Изабо. – Он решил вернуться к Фиби.

– Что-то пошло наперекосяк, – пробормотала я, ошеломленная новостью.

Меня все уверяли, что превращение Фиби из теплокровной женщины в вампиршу пройдет без сучка и задоринки. Столько необходимых приготовлений. Столько заботы. Казалось, учтена каждая мелочь.

Чувствуя мою нарастающую тревогу, Филипп заерзал и стал проситься вниз.

– Фрейя говорила: у них все прошло по плану. Фиби теперь вампирша.

Мэтью забрал у меня Филиппа и спустил на пол:

– Маман, побудь с Дианой и детьми, а я разыщу Маркуса и узнаю, почему он взбрыкнул.

– Ален дожидается снаружи, – сообщила Изабо. – Возьми его с собой. Твой отец считал, что в подобной ситуации вторая пара глаз никогда не бывает лишней.

Мэтью меня поцеловал. Как и большинство его прощальных поцелуев, этот был с оттенком свирепости. Напоминание мне: держать оборону, пока его нет рядом. Потом он пригладил волосики Бекки и нежно поцеловал в лобик.

– Будь осторожен, – прошептала я, больше по привычке, нежели действительно тревожась за него.

– Как всегда, – ответил Мэтью и, наградив меня долгим, пристальным взглядом, повернулся и зашагал в темноту.

Малыши, возбужденные появлением бабушки, успокоились не сразу. Прошло около часа, прежде чем их одолел сон. С моими взбудораженными нервами и лавиной вопросов без единого ответа нечего было и думать о сне. Я спустилась на кухню, где и застала Изабо в обществе Марты.

Здешняя кухня занимала несколько смежных помещений и была одним из моих любимых мест – неизменно теплая и уютная. Мне нравилась старинная железная плита с эмалированными стенками; особенно когда в ее духовке горел огонь и пеклось что-то вкусное. Здесь всегда стояли вазы и тарелки со свежими фруктами, а на разделочном столе Марта создавала очередной кулинарный шедевр, способный удовлетворить самого привередливого гурмана. Однако сегодня в кухне было холодно и темно, невзирая на включенные бра и яркие голландские плитки, украшавшие стены.

– Самое скверное в положении замужней женщины, у которой муж еще и вампир, – это сидеть дома и ждать новостей. – Я плюхнулась на один из стульев вокруг огромного выщербленного стола – здешнего средоточия домашней жизни. – Слава богу, что появились мобильные телефоны! Не представляю, как раньше приходилось довольствоваться лишь бумажными письмами.

– Это никому из нас не нравилось, – сказала Марта.

Она поставила передо мной чашку горячего чая. Рядом на тарелке лежал круассан с миндальной пастой, посыпанный сверху сахарной пудрой.

– Божественно! – произнесла я, вдыхая аромат чайных листьев и ореховую сладость круассана.

– Надо было и мне отправиться с ними, – заявила Изабо.

За все это время она даже не попыталась поправить сбившиеся волосы или смыть грязное пятно со щеки. Обычно Изабо всегда и везде старалась выглядеть безупречно.

– Мэтью просил тебя остаться здесь, – возразила Марта, скупыми, выверенными движениями насыпая муку на разделочный стол.

Вытащив из миски ком теста, Марта принялась месить его ладонями.

– Невозможно всегда получать то, что хочешь, – сказала Изабо.

В отличие от Мика Джаггера, в ее словах не было ни капли иронии.

– Может, мне кто-нибудь внятно объяснит, из-за чего Маркус взбрыкнул? – спросила я, делая глоток чая.

Меня не покидало ощущение, что я упустила нечто предельно важное.

– Ничего такого не случилось, – заверила меня Изабо.

Как и Мэтью, она бывала чрезвычайно скупа на сведения.

– Нет, что-то там должно было произойти, – стояла я на своем.

– Честное слово, ничего там не произошло. Семью Фиби пригласили на обед. По словам Фрейи, все прошло наилучшим образом.

– А что Шарль им приготовил? – поинтересовалась я, чувствуя, как рот наполняется слюной. – Уверена, нечто запредельно вкусное.

Руки Марты замерли. Она хмуро покосилась на меня, потом засмеялась.

– Что тут смешного? – спросила я, хрустя круассаном.

Миндальная начинка была щедро сдобрена маслом и буквально таяла на языке.

– Фиби только что стала вампиршей, а ты желаешь знать, чтó она ела на своем последнем теплокровном обеде. Манжасану, конечно же, запомнится свое новое рождение, а не разные пустяки вроде меню обеда, – пояснила Изабо.

– Конечно. Я не спорю. Просто тебе не доводилось есть жареных кур, которые готовит Шарль. А подлива! Много чеснока. Лимонный сок. Восхитительно!

– Там была утка, – сухо информировала меня Марта. – Еще семга. И говядина.

– А Шарль испек seigle d’Auvergne? – Я впилась глазами в тесто Марты; Шарль умел потрясающе выпекать овернский ржаной хлеб, который обожала Фиби. – И что им предложили на десерт? Яблочный пирог?

Фиби была сладкоежкой. Любовь к сладкому однажды – правда, всего однажды – поколебала ее решимость стать вампиршей. Я видела это собственными глазами. Маркус повел ее в пекарню соседней деревни Сен-Люсьен и объяснил: если она осуществит свой замысел, яблочные пирожные, выставленные в витрине, покажутся ей тошнотворными.

– Было там и то и другое, – лаконично ответила Марта.

– Представляю, как радовалась Фиби, – сказала я, восхищаясь разнообразием меню.

– По словам Фрейи, Фиби в последнее время ела совсем мало, – сообщила Изабо, закусывая нижнюю губу.

– Неужели Маркус из-за этого помчался в Париж?

Я чувствовала какую-то нестыковку. Став вампиршей, Фиби уже никогда не сможет есть пищу теплокровных. Реакция Маркуса виделась мне совершенно взбалмошной.

– Нет. Маркус туда помчался, поскольку Фиби позвонила ему, чтобы еще раз попрощаться… Они оба такие импульсивные, – покачала головой Изабо.

– Они современные, только и всего, – возразила я.

Неудивительно, что Маркусу и Фиби стало тяжело выдерживать это путешествие по византийскому лабиринту вампирских ритуалов и многочисленных «можно» и «нельзя». Началось с просьбы к Болдуину, главе клана де Клермон, официально одобрить помолвку Маркуса и Фиби, а также ее желание стать вампиршей. Это считалось весьма необходимым шагом, особенно если учесть бурное прошлое Маркуса и скандальное решение Мэтью жениться на ведьме, то есть на мне. Только при полной поддержке Болдуина брак Маркуса и Фиби и создание ими вампирской пары получали законный статус.

Далее Маркус и Фиби приступили к выбору создателя из совсем короткого списка возможных кандидатов. О членах семейства де Клермон не могло быть и речи. Филипп де Клермон еще давным-давно установил жесткие правила, запрещавшие даже намек на кровосмесительство. И не важно, что дети не рождались, а создавались. Отношение к ним было такое же, как к детям в мире людей. Мужей и жен членам семейства де Клермон надлежало искать вне круга семьи. Однако существовали и другие условия. Создателем Фиби должен был стать древний вампир, имеющий сильную генетику и способный давать здоровое вампирское потомство. А поскольку превращение Фиби в вампиршу навсегда связывало ее создателя с де Клермонами, от репутации такого вампира и обстоятельств его (или ее) вампирской жизни требовалась полная безупречность.

После того как Фиби и Маркус определились с создательницей – их выбор пал на Мириам, – Мириам с Болдуином занялись всем, что касалось выбора точного времени превращения. Изабо руководила практической стороной приготовлений, куда входили жилище, финансы и улаживание вопросов с работой Фиби. В этом ей помогал демон Хэмиш Осборн, друг Мэтью. Выход за рамки жизни теплокровного человека был делом довольно сложным. Для мира людей устраивались тщательно подготовленные спектакли со смертями и исчезновениями. Кто-то поначалу временно оставлял работу по личным обстоятельствам, чтобы через полгода уволиться совсем.

Теперь, когда Фиби стала вампиршей, первым ее гостем мужского пола будет Болдуин. Из-за сильной взаимосвязи между физическим голодом и сексуальным желанием контакты Фиби с другими мужчинами будут ограничены. Чтобы предотвратить любые поспешные решения, принятые в результате первого всплеска вампирских гормонов, Маркусу позволят увидеться с Фиби не раньше, чем Болдуин почувствует, что она способна здраво рассуждать об их совместном будущем. Традиция предписывала вампирам выжидать в течение девяноста дней. Примерно столько времени требовалось вампиру, чтобы из заново рожденного младенца дорасти до состояния оперившегося птенца, в той или иной мере способного к самостоятельной жизни. И только после этого влюбленные вновь соединялись.

Всех буквально шокировало, что Маркус безропотно согласился с каждым пунктом хитроумных планов Изабо. В семье он считался бунтарем. Я ждала услышать его возражения, однако Маркус не сказал ни слова.

– Пару дней назад все были полностью уверены в успешном превращении Фиби, – сказала я. – Что ж вы тревожитесь о ней сейчас?

– Мы тревожимся не о Фиби, а о Маркусе, – ответила Изабо. – Он никогда не умел ждать и подчиняться правилам, установленным другими. Маркус слишком порывисто отзывается на голос сердца, отчего обязательно вляпывается в какую-нибудь беду.

Дверь кухни настежь распахнулась, и появилось стремительно движущееся сине-белое пятно. Я редко видела, чтобы вампиры не умели управлять скоростью собственного движения, и даже растерялась, когда несущееся размытое пятно превратилось в белую футболку, выцветшие джинсы, синие глаза и густую копну светлых волос.

– Я должен был оставаться рядом с ней! – кричал Маркус. – Я почти всю жизнь стремлюсь почувствовать, что я где-то и кому-то нужен. Я хочу иметь свою семью. И теперь, когда у меня есть пара, я повернулся к Фиби спиной.

За Маркусом, словно тень, догоняющая солнце, появился Мэтью. Процессию замыкал Ален Ле Мерль, некогда бывший у Филиппа оруженосцем.

– Как ты знаешь, традиция… – начал Мэтью.

– Когда это я обращал внимание на традиции?! – воскликнул Маркус.

Напряженность в кухне поднялась уровнем выше. Будучи главой своей семьи, Мэтью ожидал от сына уважения и послушания, а вовсе не споров.

– Надеюсь, все в порядке? – спросила я.

Жизнь университетского профессора убедила меня в полезности риторических вопросов, дававших каждому шанс остановиться и подумать. Мой вопрос несколько разрядил обстановку, поскольку собравшиеся прекрасно понимали: все далеко не в порядке.

– Мы никак не думали, что застанем тебя бодрствующей, mon cœur. – Мэтью подошел ко мне и поцеловал; от него пахло свежим воздухом, соснами и сеном, словно он бегал по широким полям и густым лесам. – Маркус немного встревожен состоянием Фиби, и только.

– Немного встревожен? – На лбу Маркуса обозначилась хмурая складка. – Да я с ума схожу от беспокойства. Я не могу видеться с ней. Не могу ей помочь…

– Тебе следует доверять Мириам. – Голос Мэтью звучал сдержанно, однако на подбородке дергалась жилка.

– Мне вообще не надо было соглашаться на этот средневековый протокол! – Возбуждение Маркуса нарастало. – И вот результат: мы разделены, а ей не на кого опереться, кроме Фрейи.

– Помнится, ты сам просил Фрейю помогать Фиби, – спокойно заметил Мэтью. – Тебе было из кого выбирать опору для Фиби на время ее адаптации. И ты выбрал Фрейю.

– Черт тебя побери, Мэтью! Неужели тебе при любых обстоятельствах надо оставаться до жути рассудительным?! – крикнул Маркус, поворачиваясь к нему спиной.

– Такое бесит, правда? – Я сочувственно обняла мужа за талию и притянула к себе.

– Да, Диана. Бесит, и еще как, – ответил Маркус, подходя к холодильнику и рывком открывая тяжелую дверцу. – И я вынужден мириться со всем этим гораздо дольше, чем ты… Марта, это как понимать? Чем ты занималась день напролет? В доме нет ни капли крови.

Трудно сказать, кого сильнее всех потрясла подобная критика в адрес досточтимой Марты. Она обладала потрясающей способностью удовлетворять потребности каждого члена семьи раньше, чем эти потребности у нас появлялись. Зато было ясно, кого слова Маркуса разозлили сильнее всего. Алена. Марта была его создательницей.

Мэтью и Ален переглянулись. Ален чуть наклонил голову, показывая, что необходимость Мэтью образумить сына перевешивала его собственное право защитить мать. Мэтью осторожно снял мою руку.

Еще через мгновение Мэтью оказался на другом конце помещения, пригвоздив Маркуса к стене. Случись подобное с обычным человеком, у бедняги были бы переломаны ребра.

– Маркус, с меня довольно! Я ждал, что превращение Фиби пробудит у тебя воспоминания о твоем превращении, – сказал Мэтью, держа сына железной хваткой. – Но, как вижу, тебе нужно всерьез поупражняться в сдержанности. Своим сумасбродным полетом в Париж и появлением у Фрейи ты ничего не достигнешь.

Мэтью пристально смотрел сыну в глаза, ждал и разжал руки только тогда, когда Маркус отвел взгляд. Маркус немного сполз вниз по стене, шумно, содрогаясь всем телом, втянул воздух и наконец сообразил, где находится и что натворил своими речами.

– Прости, Диана. – Мельком взглянув на меня, он подошел к Марте. – Марта, честное слово, я и в мыслях не имел…

– Нет, имел. – Марта отвесила ему пощечину. – А кровь, как всегда, в кладовой. Сам возьмешь.

– Маркус, постарайся не волноваться. Никто не присмотрит за Фиби лучше Фрейи, – сказала Изабо, ободряюще похлопывая внука по плечу.

– Я бы смог. – Маркус стряхнул бабушкину руку и скрылся в кладовой.

Марта закатила глаза к небесам, словно ждала помощи в избавлении от влюбленных вампиров. Изабо предостерегающе подняла палец, веля Мэтью воздержаться от дальнейших комментариев. Поскольку в мою голову еще не успели полностью втемяшить правила поведения де Клермонов, я игнорировала приказ свекрови.

– Знаешь, Маркус, мне что-то в это не верится! – крикнула я в соседнее помещение, налив себе еще чая.

– Что? – Возмущенный Маркус пулей вылетел из кладовой, держа в руке серебряную чашку, из которой обычно пьют джулеп, но я-то знала: в чашке нет ни бурбона, ни воды, ни сахара с мятой. – Я лучше, чем кто-либо, смог бы присмотреть за ней. Я люблю Фиби. Она моя пара. И ее потребности я знаю лучше кого угодно.

– Даже лучше самой Фиби? – спросила я.

– Иногда, – ответил Маркус, дерзко выпячивая подбородок.

– Чушь собачья! – Я сейчас выражалась, как Сара, резко и без обиняков, приписывая это скорее бессонной ночи, чем генетической предрасположенности женщин династии Бишоп говорить без экивоков. – Все-то вы, вампиры, одинаковы. Думаете, будто знаете, чего на самом деле нужно несчастным теплокровным. Особенно женщинам. По сути, Фиби как раз и хотела превратиться в вампиршу, следуя традициям. А твоя задача – всячески уважать ее решение и помогать осуществлению плана.

– Фиби не понимала, на что соглашается. Совсем не понимала, – гнул свое Маркус, не желая идти на попятную. – У нее может быть рвота кровью. Могут возникнуть сложности с первым убийством. Я бы сумел ей помочь, поддержать ее.

Рвота кровью? Я едва не поперхнулась чаем. Это еще что такое?

– Я не видела никого, кто был бы так превосходно подготовлен к превращению в манжасана, как Фиби, – уверила Маркуса Изабо.

– Но ведь нет никаких гарантий. – Маркус по-прежнему не желал расставаться со своими тревогами.

– В этой жизни – нет, дитя мое.

На мгновение лицо Изабо болезненно сморщилось. Она вспомнила время, когда жизнь еще выполняла обещание благополучного исхода.

– Время слишком раннее. Поговорим, когда взойдет солнце. Спать ты, конечно, не будешь, но хотя бы попытайся отдохнуть, – сказал Мэтью, касаясь плеча сына.

– Уж лучше я отправлюсь на пробежку. Измотаю себя физически. Сейчас если кто и проснулся, так только фермеры. – Маркус посмотрел на светлеющее небо за окнами.

– Ты не должен привлекать к себе внимания, – добавил Мэтью. – Хочешь, я побегу вместе с тобой?

– Не надо. Вот только переоденусь. Может, двину в направлении Сен-Прист-суз-Экса. Там сплошные холмы.

– Тебя ждать к завтраку? – Вопрос Мэтью звучал нарочито непринужденно. – А то дети поднимаются рано. Им непременно захочется покомандовать старшим братцем.

– Не беспокойся, Мэтью. – На губах Маркуса мелькнула легкая улыбка. – Твои ноги длиннее моих. Я больше не убегу. Просто надо голову прочистить.

Дверь спальни мы оставили приоткрытой на случай, если Филипп или Бекка проснутся, а сами вернулись в постель. Я заползла под одеяло. В теплое майское утро я поблагодарила судьбу за мужа-вампира, приятно охлаждающего пространство. Я точно знала, когда Маркус отправился на пробежку, поняв это, когда Мэтью расслабился. До этого он оставался в легком напряжении, готовый вскочить и броситься сыну на помощь.

– Хочешь отправиться следом? – спросила я.

Ноги у Мэтью и впрямь были длиннее, и бегал он быстро. Ему вполне хватило бы времени, чтобы спокойно догнать сына.

– Ален следует за ним по пятам. На всякий случай, – ответил Мэтью.

– Изабо почему-то больше тревожится за Маркуса, чем за Фиби. – Я отодвинулась; мне хотелось полюбоваться лицом Мэтью в свете раннего утра. – Почему она так сказала?

– Потому что Маркус еще слишком молод, – вздохнул Мэтью.

– Ты шутишь?

Вампиром Маркус стал в 1781 году. Двести с лишним лет, по-моему, достаточно, чтобы повзрослеть.

– Диана, я знаю ход твоих мыслей. Но когда люди становятся вампирами, им снова нужно проходить путь взросления. И порой нам требуется очень много времени, прежде чем мы научимся действовать самостоятельно, – сказал Мэтью. – Когда в нас только-только начинает бурлить вампирская кровь, наши суждения бывают весьма ошибочными.

– Но бурная молодость у Маркуса уже позади.

Де Клермоны охотно рассказывали о ранних вампирских годах Маркуса в Америке; о скандалах и стычках, затевавшихся им. Знала я и о бедах, из которых старшим членам семьи де Клермон пришлось его вызволять.

– Вот потому-то ему и нельзя быть рядом с Фиби в первые месяцы ее преображения. Маркус намерен относиться к новорожденной вампирше как к своей паре. При иных обстоятельствах это было бы важным шагом. Но учитывая его молодость… – Мэтью ненадолго замолчал. – Надеюсь, я поступаю правильно, давая ему возможность вспомнить собственное прошлое и повзрослеть.

– Семья выполняет желания Маркуса и Фиби, – сказала я, сделав ударение на слове «семья». – А сами ребята вполне взрослые: что вампир со стажем Маркус, что недавняя теплокровная женщина Фиби. Они знают, чего хотят.

– Взрослые, говоришь? – Мэтью передвинулся, чтобы видеть мои глаза. – Это слишком современное воззрение: думать, будто двадцатичетырехлетний мужчина и молодая женщина почти такого же возраста обладают достаточным опытом и могут определить направление их дальнейшей жизни.

С одной стороны, Мэтью поддразнивал меня. Но с другой… опущенные брови указывали, что в какой-то мере он действительно так думает.

– Сейчас двадцать первый век, а не восемнадцатый, – напомнила я мужу. – И потом, Маркусу, которого ты так очаровательно назвал двадцатичетырехлетним мужчиной, на самом деле больше двухсот пятидесяти лет.

– Маркус навсегда останется ребенком той эпохи, – сказал Мэтью. – Будь сейчас тысяча семьсот восемьдесят первый год и он, а не Фиби, встречал бы свой первый вампирский день, ему бы понадобился мудрый совет и сильная рука.

– Твой сын спрашивал совета у всех членов нашей семьи и у семьи Фиби, – напомнила я. – Пора позволить Маркусу самому определять свое будущее.

Мэтью молчал. Его рука гладила мне спину, касаясь тонких шрамов, оставшихся после стычки с ведьмой Сату Ярвинен. Он снова и снова гладил эти шрамы, напоминавшие ему обо всех случаях, когда он не сумел защитить тех, кого любил.

– Все будет замечательно, – сказала я, придвигаясь к Мэтью.

– Надеюсь, ты права, – вздохнул он.

После бурного утра, на Ле-Ревенан опустилось благословенное спокойствие. Едва проснувшись, я всегда ждала этих редких моментов тишины. Иногда они продолжались всего двадцать минут. Бывало, растягивались до часа и даже больше.

Малыши в детской мирно спали. Мэтью отправился в библиотеку, где работал над статьей, которую писал вместе со своим коллегой из Йельского университета Крисом Робертсом. На осенней конференции они собирались представить дальнейшие результаты своих исследований и заранее готовились к представлению статьи в ведущий научный журнал. Марта священнодействовала на кухне: консервировала свежую фасоль в перечном рассоле и одновременно смотрела по телевизору, который Мэтью недавно поставил для нее на кухне, французский сериал «Жизнь прекрасна». Поначалу Марта утверждала, что современная мишура ее не интересует, но вскоре ее всерьез зацепили перипетии обитателей района Мистраль в Марселе. Что касается меня, я оттягивала проверку студенческих работ, тратя время на исследования взаимосвязей между приготовлением блюд в XVII веке и лабораторными практиками. Но время, когда я могла склониться над картинками из алхимических манускриптов XVII века, всегда было в дефиците.

Поработав час, я уступила зову великолепной майской погоды. Соорудив холодный напиток, я поднялась на деревянную платформу, построенную Мэтью между парапетами на крыше одной из зубчатых башен Ле-Ревенана. Платформа делалась якобы для любования окрестностями, однако каждый сознавал ее главное назначение – оборонительное. Панорамный обзор на большое расстояние обладал неоспоримым преимуществом и позволял заблаговременно узнать о появлении незваных гостей. Доступ к Ле-Ревенану преграждал вычищенный и заполненный водой ров, что делало замок вполне безопасным, по меркам Мэтью.

На платформе я обнаружила Маркуса. Надев темные очки, он наслаждался жарким весенним солнцем, заливавшим его светлые волосы.

– Привет, Диана, – сказал он, откладывая книгу.

Книга была довольно тощей, в потертом кожаном переплете коричневого цвета, с обилием пятен и вмятин, оставленных временем.

– По-моему, тебе это сейчас нужнее, чем мне. – Я протянула Маркусу высокий стакан ледяного чая. – Много мяты, но ни лимона, ни сахара.

– Спасибо. – Маркус отхлебнул. – И в самом деле вкусно.

– Можно мне посидеть здесь или я нарушаю твое уединение?

Вампиры – существа стадные, но и им иногда хочется побыть в одиночестве.

– Диана, это же твой дом. – Маркус убрал ноги с соседнего стула, служившего ему подобием оттоманки.

– Это семейный дом, где тебе всегда рады, – торопливо возразила я.

Маркусу и так хватало волнений, чтобы порождать у него чувство, будто он вторгается в чужое пространство.

– Есть новости из Парижа? – осторожно спросила я.

– Нет. Бабушка сказала, что Фрейя позвонит не раньше чем дня через три. – Пальцы Маркуса скользили по запотевшему стеклу стакана.

– А почему через три?

Вероятно, это был вампирский вариант апгаровского теста, оценивающего здоровье новорожденных.

– Потому что нужно выждать три дня, прежде чем давать новорожденному вампиру какую-то иную кровь, помимо крови из вен его создателя, – пояснил Маркус. – Отлучение вампира от крови создателя – штука рискованная. Если вампир чересчур рано выпьет слишком много чужой крови, это может вызвать смертельно опасные генетические мутации. Иногда новорожденные вампиры умирают.

О таких тонкостях я слышала впервые.

– Для Фиби это станет и первым психологическим испытанием. Подтверждением, что она способна выжить, питаясь кровью других существ, – продолжал Маркус. – Разумеется, они начнут с мелких созданий. С птицы или кошки.

Я попыталась издать одобрительный звук, хотя внутри у меня все перевернулось.

– Я еще раньше проверил способность Фиби убивать мелкую живность. – Маркус смотрел не на меня, а вдаль. – Когда у тебя нет выбора, отнять чью-то жизнь иногда бывает труднее.

– А я думала, наоборот.

– Странная вещь получается, – покачал головой Маркус. – Когда это перестает быть забавой или спортом, теряется решимость. Как ни списывай на инстинкт, выживать, отнимая жизнь у других существ, – деяние корыстное. – Свои слова Маркус сопровождал нервозным постукиванием книги по ноге.

– Что ты читаешь? – спросила я, пытаясь сменить тему.

– Одну свою старую любимую книжку, – ответил Маркус, бросая ее мне.

В иное время непочтительное обращение де Клермонов с книгами спровоцировало бы меня на нравоучительную лекцию, но, судя по внешнему виду книжки, она видела куда худшее обращение. Я заметила обгрызенный угол. При ближайшем рассмотрении оказалось, что переплет весь покрыт пятнами. Круглые вмятины были не чем иным, как следами стаканов, бокалов и кружек. Остатки позолоты и тиснения подсказывали, что книжка обрела переплет где-то в начале XIX века. Маркус буквально зачитал свое сокровище. Переплет книги треснул. На нем были видны следы многочисленных починок, последнюю из которых Маркус сделал полоской пожелтевшего прозрачного скотча.

Любимые предметы вроде этой книжки несли в себе особую магию. Она не имела никакого отношения к ценности или состоянию предмета, но целиком зависела от значения этого предмета в жизни владельца. Я с осторожностью открыла ветхий переплет. К моему удивлению, книга оказалась на несколько десятилетий старше.

«Здравый смысл». Основополагающий трактат Войны за независимость. Я думала, Маркус читает Байрона или какой-нибудь роман, но никак не политический памфлет.

– В тысяча семьсот семьдесят шестом ты служил в Новой Англии? – спросила я, увидев дату и место публикации.

Книжка была издана в Бостоне. Из скупых сведений о юности Маркуса я знала, что он служил в Континентальной армии. Сначала солдатом, потом военным хирургом.

– Нет. Я тогда еще жил дома. – Маркус забрал у меня книгу. – Пойду прогуляюсь. Спасибо за чай.

Чувствовалось, он не был настроен делиться со мной воспоминаниями.

Маркус быстро спустился по лестнице, оставив за собой ворох светящихся спутанных нитей, где красные и темно-синие невообразимо переплетались с черными и белыми. Будучи прядильщицей, я умела распознавать нити прошлого, настоящего и будущего, связывающие Вселенную воедино. Яркие синие и янтарные нити обычно слагали прочную основу, в которую вплетались разноцветные нити индивидуального опыта.

Но только не сегодня. Воспоминания Маркуса были настолько сильными и угнетающими, что искажали ткань времени и делали дырки в структуре, словно готовя проходы для появления какого-то забытого чудовища из прошлого.

Облака, собирающиеся на горизонте, и покалывание в больших пальцах предупреждали меня о скором наступлении полосы бурь. Для всех нас.