Читать книгу Девочка в гараже. Реальная история приемной мамы - Дебра Мерк - Страница 5

Судьбоносные дни редко приходят под грохот фанфар.

Лишь по прошествии времени я вижу, как одно краткое «да», сказанное теплым июньским днем 1996 года, повлекло за собой целый поток жизненных решений и перемен, нестерпимой боли и невероятной радости. Выбор, сделанный в пользу этих решений, не только изменил состав нашей семьи, но и вытолкнул меня за привычные рамки и усилил мою веру, до неузнаваемости преобразив ее. Я на своем опыте убедилась, что значит недооценивать деяния Бога, вызванные простым «да».

Помню, я тогда закинула в машинку белье и прибиралась в кухне, слыша, как шумят в гостиной дети, и вдруг зазвонил телефон.

– Привет, Деб, это Эллен, – обычным дружеским тоном поздоровалась со мной сотрудница из Управления по делам семьи (УДС). К тому времени мы с Элом были патронатными родителями уже четырнадцать лет и знали по именам чуть ли не всех сотрудников службы опеки.

– Деб, я насчет ваших подопечных… У вас же там скоро двое братишек уезжают, верно? Может, возьмете девочку? Малышка, четыре дня от роду. Мать прокесарили, так и лежит в больнице. Судя по тесту, принимала кокаин. И сама, и ребенку давала. Мы пока разбираемся, будет расследование, и надо на время отдать девочку в приемную семью.

– Конечно, возьмем! – Это «да» далось мне просто. Я не могла дождаться, когда сообщу новость своей двенадцатилетней дочери Хелен. Она обожала нянчиться с малышами, а нам уже давно не выпадал такой шанс.

– Отлично! Когда приедете в больницу, подойдите на сестринский пост. Третий этаж.

Эллен знала нашу предысторию – что мы и раньше охотно воспитывали приемных малышей, в том числе и тех худышек, которые никак не могли набрать вес. Пьющие матери, матери-наркоманки… беременные, они пичкали себя всякой дрянью, и это тяжким бременем ложилось на детей. У нас и своих детишек было пятеро, трое все еще жили дома, так что приемные малыши были в прямом смысле окутаны нашей любовью. Моей Сэди было пятнадцать, Чарльзу – десять, и оба они, как и Хелен, во-первых, отличались чуткостью, а во-вторых, уже приобрели немалый опыт в уходе за детьми, а я гордилась тем, как мои родные дети заботятся о подопечных. (Наша старшая, Элизабет, училась в Техасе, в колледже при Техасском университете А&М, а Джейсон, старший сын, служил на базе ВВС США в Германии.)

Через пару часов, когда я управилась с домашними делами и все пообедали, мы с Хелен отправились в Каспер – минут двадцать пять, если на машине.

В больнице Хелен рванула к лифту, и едва двери успели открыться, метнулась к панели приказа: «Какой этаж?» Ее пальцы замерли у самых кнопок: казалось, она готова нажать их все сразу, если это поможет нам быстрее подняться к малышке. Меня тоже охватило радостное волнение – но к нему примешивалась и тревога. Как повлияли наркотики на организм малышки? Как нам о ней заботиться?

Да что этот лифт ползет как черепаха?

Наконец двери открылись.

У поста нас встретила медсестра.

– А мы вас ждем. Пойдемте, мы дадим вам все необходимое, чтобы увезти ребенка домой.

В детской палате, в люльке под теплыми лампами, лежала крошечная девочка, завернутая в детское хлопковое одеяльце в белую и бледно-зеленую полоску. Хелен взвизгнула, увидев розовый бантик в черных кучеряшках, слегка изобразила вигл-дэнс и погладила лобик ребенка.

Медсестра рассмеялась.

– Скоро будет у вас, баюкайте сколько душа пожелает. Ей если что сейчас и нужно, так это ласка да любовь.

Она вручила мне кипу памяток и бланков и забрала у меня водительские права – сделать копию. Бумаги я заполнила быстро.

– Она прелесть, но имейте в виду, – медсестра посерьезнела, – наркотики так просто не отпускают. Последствия будут еще несколько дней, а может, и недель.

– Насколько тяжелые у нее симптомы? – спросила я.

– Дрожит временами. Плачет без удержу, но в таких случаях лучше дать ей успокоиться самой. Запеленайте в одеяльце, прижмите к себе и держите. Ей, кажется, помогает укачивание, пение и ласковые слова.

– Это мы сможем, – пообещала я.

Хелен кивнула так, словно брала на себя личную ответственность за выполнение всех указаний. В этот момент в палату вошла еще одна медсестра.

– Мать ребенка хотела бы познакомиться с вами, – сообщила она.

– Не хотите – не нужно, – вмешалась первая медсестра. – Если что, мы ей сами все скажем.

– Нет, я схожу. Можно к ней сейчас?

Хелен была только рада остаться с малышкой.

Я прошла вслед за медсестрой в больничную палату, где молодая кудрявая брюнетка с матово-бледным лицом пила газировку из банки, лежа на больничной койке.

При виде меня она поставила банку на поднос и попыталась сесть: стиснула зубы, зажмурилась и оперлась на спинку кровати. По ее лицу я поняла, что после кесарева ноют швы, и ей безумно больно.

Я встала у изножья кровати.

– Привет, я Дебра. На время я беру вашу малышку под опеку. У вас такая красивая дочь!

– Спасибо, – отрывисто бросила она и отвела взгляд. – Я пару-тройку недель поживу у родителей. Молоко буду сцеживать и ставить в заморозку. Вы согласитесь приезжать за ним? – Она взглянула на меня и сразу же отвернулась снова. – Мне бы очень хотелось, чтобы ей доставалось мое молоко.

Я видела, как трудно ей смотреть мне в глаза. Она, вероятно, видела во мне часть системы, отнимающей ее ребенка, – так часто реагируют родные матери, когда УДС решает отдать ребенка в приемную семью. На ее месте я бы чувствовала себя ужасно.

– Я поговорю с сотрудником Управления и выясню, возможно ли это, – я улыбнулась, надеясь убедить ее, что я не враг. – Как ее зовут?

– Элли, – кровь слегка прилила к ее лицу, и мать опустила голову. Ее прежнее раздражение исчезло. На простыне, укрывшей колени, оставались следы ее слез.

«Да, нелегко ей, – мелькнула мысль. – Только родила, вроде отмучилась, а тут уже и дочку отдают неведомо кому».

– А как вас зовут? – спросила я.

– М-м… Карен Бауэр, – сказала она.

– Рада познакомиться, Карен.

Медсестра выразительно взглянула на меня и начала потихоньку отступать к двери. Я вышла следом и вернулась в детскую, где Хелен не отходила от малышки ни на шаг.

– Ну, давайте собираться, и поедем домой, – сказала я с улыбкой.

Сестра протянула мне права и планшет с листком, я расписалась, малышку мы устроили в детском автокресле, которое привезла в больницу ее мать, и пошли к лифту.

Когда мы выехали с больничной парковки, уже близился вечер. В родильном отделении нам дали смесь для кормления и пакет с образцами детского крема, шампуня и мази от опрелостей, но мы с Хелен все равно заехали в Target – купили там пижамки, маечки для новорожденных и подгузники.

Когда мы прибыли домой и Сэди с Чарльзом, в свою очередь, принялись с восторгом носить Элли на руках, я достала из шкафа плетеную колыбель и собрала постельное белье в стирку. В этой колыбельке уже довелось сладко поспать многим малышам. Теперь пришла очередь Элли.

Мы с Элом делили и радости, и трудности положения приемных родителей: трудности мы одолевали, а радостям – радовались. К тому времени, как в нашем доме появилась Элли, под нашей опекой уже побывало где-то сто сорок детей – одни задерживались всего на одну ночь, другие – на недели или на месяцы, а некоторые – даже на годы.

Своих первых приемных детей мы взяли в 1982 году. К тому времени мы уже три года жили в браке – в статусе смешанной семьи с тремя детьми. (В последующие несколько лет у нас появилось еще двое родных детей.) В нашей взрослой жизни отношения с Богом до тех пор не играли заметной роли. Эл был воспитан в условно католических традициях: его мать была католичкой, а отец вырос в семье лютеран. Семья редко посещала церковь. Я росла под влиянием пресвитерианства и в детстве бывала в церкви довольно часто, но, когда повзрослела, мои родители посещали ее все реже и реже. Семью, в которой я выросла, я часто называла «церковно-дисфункциональной». Мои родители развелись, когда мне было восемь, и если мы с тех пор и посещали церковь, то не чаще раза в месяц.

Когда мы с Элом поженились, мы приходили в местную церковь на свадьбы, на похороны и на особые праздники, скажем, на Рождество и на Пасху. Но ее посещение вовсе не входило в распорядок наших недель. Впрочем, мы с детьми молились за обеденным столом и перед отходом ко сну. А в 1980 году я вдруг захотела примкнуть к пролайферам. Церковь, в которой мы бывали, не разделяла моих взглядов, и я разослала письма другим церквям в округе, чтобы выяснить, какие из них поддерживают пролайферов. Откликнулась лишь одна – маленькая баптистская церковь. Я решила время от времени водить туда детей. Эл с нами не ходил – он вообще особо не посещал церковь.

Однажды вечером в 1982 году мы с Элом смотрели телевизор и увидели рекламу: в ней говорилось, что сообщество остро нуждается в семьях, принимающих под свою опеку детей, которые по разным причинам страдают от жестокого обращения или пренебрежения родителей. Мы переглянулись и согласно решили: раз у нас есть уютный дом, еда на столе и место в сердце, мы можем поделиться всем этим с обездоленными детьми. На следующий день я съездила в местный офис УДС и заполнила заявление для кандидатов в приемные родители. Потом собеседования, жилищная инспекция – и мы получили нашего первого подопечного мальчишку.

Сперва мы критически относились к родителям, опекунам и родственникам, которым полагалось бы нести ответственность за ни в чем не повинных детей, а самих себя видели в роли временных спасителей малышей, которых обижают и которыми пренебрегают. Мы не задумывались о том, почему это происходит: может, для пьяниц и наркоманов это нормально – так жестоко относиться к детям, а может, их тоже били в детстве, или у них жизнь тяжелая, вот они и злобятся. Нам такие родители казались беспредельным бессовестным злом. Мы на все смотрели просто, и пусть мы не понимали, что именно заставляло людей совершать подобные поступки, мы искренне пытались вмешаться и помочь детям, которых родители били и истязали – или о которых, в лучшем случае, просто не заботились.

Одного из первых младенцев, переданного под нашу с Элом опеку, спасли из машины в возрасте пяти дней от роду. Бросив его в машине в жаркий день, мать прихватила свои наркотики и сбежала. Ее арестовали, но о ребенке полиция узнала только после того, как приятель пришел внести за нее залог. Малыш выжил чудом и месяц пролежал в больнице, прежде чем мы смогли забрать его домой.

У другого младенца от истязаний растрескался череп. У детей на теле были ожоги от сигарет и следы побоев. Понимая, как страдали эти беспомощные малыши, наши дети приходили в ярость. Они эхом выражали наши собственные мысли – от «людей, которые это натворили, надо посадить в тюрьму на всю оставшуюся жизнь» до «избить их кнутами! Самих бы их сигаретами! Расстрел! Электрический стул!» Для таких людей наши дети не находили ни жалости, ни прощения. И мы сами, особенно в первые годы, часто ловили себя на том, что разделяем их чувства.

Но в 1986 году, после четырех лет, проведенных нами в роли приемных родителей, наша жизнь изменилась до неузнаваемости. Эл начал пить. Я не смогла с этим справиться и растерялась. Мы видели, как рушится наш брак, и боялись развода. А вскоре после того, как Эл решил пройти лечение от алкоголизма в клинике, я узнала, что беременна.

Однажды в воскресенье, пока Эл еще проходил курс лечения, я повела детей в церковь и вместе с ними прослушала проповедь на пятую главу Второзакония, где говорится о «вине отцов». Через эту проповедь Бог привел меня к смирению и спасению. Я осознала, как повлияли на мою жизнь грехи моих родителей, дедов и предыдущих поколений – озлобленность, злопамятность, похоть, алчность… Я по-новому взглянула на эти грехи, на их влияние, и поняла, что мы с Элом будем отвечать за грех всего поколения, который даст плоды и повторится, если этому не помешать. Жертва Иисуса Христа дала возможность разорвать эту цепь проклятий. Если я исповедаю свой грех, то буду очищена «от всякой неправды» (1 Ин 1:9). Я выбрала Иисуса, помолилась о том, чтобы череда грехов и проклятий, которые я воплощала в жизнь, прервалась, и его кровью получила прощение и была очищена.

Я не подозревала, что и Эл, пока лечился, прошел свой путь в поиске веры. Когда мы с ним рассказали друг другу о нашей вновь обретенной вере, мы решили довериться Господу – пусть Он создаст и новую жизнь в нас, и новый брак для нас. После рождения Чарльза мы с Элом сказали всей семье о том, что решили посвятить свою жизнь Иисусу. После лечения Эл не прикасается к спиртному и живет ради Христа. С тех пор Бог привел нас в мир испытаний, в которых укрепилась наша вера, и призвал нас на служение.

Как только мы узнали истину о грехе, исповеди, прощении и духовном росте, мы поняли, что должны заботиться и о наших родных детях, и о тех, которые появлялись в нашем доме, не только физически и душевно, но и духовно. И все стало иным. Мы увидели, что обязаны служить этим детям истиной, способной даровать свободу им и даже их родным. Мы могли сыграть свою роль в том, чтобы наши дети тоже посвящали жизнь Христу, независимо от того, как много времени мы могли уделить каждому ребенку. Нам надлежало посвятить жизнь будущему и упованию на Христа всеми возможными путями, поэтому мы обязались всей семьей посещать церковь по воскресеньям, сделать молитву центром нашей жизни и включить в распорядок чтение Библии нашим детям.

Кроме того, мы осознали, что должны принять любовь, которую дарует нам Бог, и в свою очередь одарить ею тех, кто представляется нам недостойными ее – жестоких и нерадивых родителей. Я все гадала: как можно полюбить родителей тех детей, которые нуждаются в заботе приемной семьи? Как смириться с мыслью, что я ни в чем не превосхожу их и что все мы сделаны из одного теста? Этого я не знала, но страстно желала, чтобы Бог сотворил такое чудо во мне. И понимала: понадобится не что иное, как чудо, чтобы наполнить мое сердце такой любовью, прощением и милостью.

Я прошла значительную часть своего пути, пока писала тексты по изучению Библии для Центра помощи при нежелательной беременности, где я работала; тексты были призваны помочь некоторым из наших клиенток справиться с последствиями пережитого сексуального насилия. Я сама прошла через такое в юности и хотела, чтобы истина Божья преобразила меня. Пока я писала эти тексты, Бог показал мне, что именно у Него есть ответы и что надежда обрести понимание и исцеление от кого-либо еще, кроме как от Него, ничтожна. Эта изданная своими силами работа по изучению Библии была названа «Тайные грехи» (Secret Sins), к ней обращались многие священники, проводя душеспасительные беседы, а также те, кто хотел найти в Библии ответ на вопрос: откуда в их жизни столько насилия?

Обретая личный опыт приобщения к Иисусу, его прощению и Библии, мы с Элом исходили из такого убеждения: если всепрощение присуще Богу, то и нам надо научиться всепрощению. Мы поставили друг перед другом задачу найти в сердце прощение для жестоких родителей. Нет, обращение в веру далеко не сразу успокоило наш гнев и желание воздать виновным по заслугам. Мы не видели никаких оправданий подобному поведению, но, пусть это и было тяжело, мы старались внутренне переменить свое отношение к таким родителям – и просили на это силы Божьей.

Нам так и не стало легче видеть страдающих детей, особенно тех, кто страдал по вине их родителей, мы тревожились всякий раз, когда ребенка отправляли домой после того, как родители послушно «прыгали через обруч», выполняя предписания суда. Ужасно, но изнасилованных детей зачастую отсылали если не к родителю, виновному в этом насилии, то к тому, кто вряд ли мог бы защитить ребенка от очередного бойфренда или родича, способного проявить насилие к детям. Однако в конце концов мы поняли: хоть нам и не под силу изменить ущербную систему, мы призваны быть причастными к жизни этих детей и их родителей так долго, как позволит Бог, и показать им любовь, заботу и другой образ жизни. Мы научились объяснять детям, что именно так устроен наш мир и что нам остается лишь играть свою роль.

В конце концов мы поняли: хоть нам и не под силу изменить ущербную систему, мы призваны показать этим детям любовь, заботу и другой образ жизни

Лишь позже я узнала: когда ты призван сыграть, казалось бы, невозможную роль, Бог способен сделать ее возможной.

Первые двадцать четыре часа пребывания в доме нашей новой подопечной пролетели незаметно. Стоило Элли проснуться, как она оказывалась у кого-нибудь на руках.

К счастью, Элли не выказывала никаких признаков недобора веса. С первого же дня она вела себя активно и реагировала на внимание к ней. Однако у нее все же проявлялись симптомы наркотической абстиненции, и не раз. Широко раскрывая глаза, она размахивала крошечными ручонками, словно в испуге, а потом разражалась плачем. Иногда ее била дрожь, вызывая новые приступы рыданий. Мы делали все что могли, подкладывали ей теплые бутылочки, баюкали ее, пели ей колыбельные. Когда ей пела я, она смотрела на меня и шевелила губками, словно была уже готова запеть вместе.

В тот же день, когда мы привезли Элли в наш скромный загородный дом на Гуз-Эгг-роуд, мне снова позвонила Эллен.

– У малышки, которую вы взяли под опеку, есть братья и сестры, которым тоже нужна приемная семья. Родители Карен уже растят самую старшую, но не могут взять их всех.

– Сколько же их всего?

У меня были свободны четыре детских кроватки: уехавшие к маме братишки освободили две.

– Четверо, – ответила Эллен. – Шестилетний мальчик, две девочки, четыре и пять, и еще один мальчик, трехлетний. Если согласитесь, надо приютить их со следующей недели на десять дней. Сейчас все они живут у родни, по разным домам. Сможете принять всех четверых?

Я знала, что мне незачем советоваться с Элом, потому что он согласится с моим решением. Мы еще давным-давно условились: если у нас есть комната и свободные кровати, двери нашего дома всегда будут открыты для детей.

– Разумеется! Привозите всех!

Еще одно «да» – казалось бы, простое.