Читать книгу Охота на мудрецов - Дэлия Мор - Страница 2

Дотерпеть до утра я не смогла. Дважды просыпалась с криками. В первый раз показалось, что на меня падает потолок, а во второй – я увидела на кровати огромного паука и решила его прогнать. Одеяло на полу, простынь комком в середине, а подушка где-то в ногах. Небо в окне темно-синее, предрассветное, весь день впереди, а я будто и не засыпала.

После Шуи хочется выпить море и съесть слона. Но придется терпеть до завтрака, которого за побег на бал меня, скорее всего, лишат. Встаю, чтобы пойти умыться, и замечаю на столике стакан с темно-красным напитком. В центре Шуи под строжайшим запретом. Считается, что мы и так буйные. Надо вылить, раз генерал забыл, пока санитары не увидели. Я беру стакан и понимаю, что не вылью. Целый стакан – это хорошая вечеринка на весь этаж. Наши не простят. Но куда его спрятать? Нарезаю круги по комнате и в итоге ставлю на пол за ножкой кресла.

Местный дрон-уборщик туповат, функции распознавания мусора не имеет. Скоро заявится, пробравшись через качающуюся створку в нижней части двери. Круглый, как таблетка, и настырный, как щенок. Будет шумно всасывать пыль и попискивать, натыкаясь на мои ноги. Я его один раз пнула, так он аварийное сообщение отправил о попытке взлома. Выслушивала потом лекцию от старшего санитара о недопустимости порчи имущества центра.

Умывшись и переодевшись в белую больничную рубашку и штаны на резинке, расправляю простынь на кровати. Проклятье! Была уверена, что рассказы о жутких кровавых пятнах после первого раза не более чем страшилка для девочек. Ошиблась. Простынь застирать надо. Не хочу, чтобы в прачечной пятно заметили даже случайно.

Странно, но за вчерашнее совсем не стыдно. Низ живота ноет от приятных воспоминаний, а губы растягиваются в улыбку.

«Жаркая была ночка», – раздается голос у меня в голове.

«И тебе доброго утра», – мысленно отвечаю я.

Своего эмоционального паразита я впервые услышала на шестнадцатом цикле, назвала Юрао и по глупости рассказала о нем матери. Родительница немедленно вызвала медиков и долго причитала, заламывая в отчаянье руки. Я тогда не понимала, что мне грозит, и с готовностью отвечала на вопросы. Да, я с ним общаюсь. Да, вижу. Нет, в комнате его нет, он здесь, в голове. Как выглядит? Как генерал вон на том плакате. В больницу на осмотр и анализы? Конечно, только сумку с собой возьму.

Благодаря Юрао в моей медицинской карте появился диагноз шизофрения. Я одна из первых обнаруженных мудрецов. Но тогда нас еще называли психами, держали на медикаментах и прикручивали ремнями к кроватям. А потом появился Создатель со своей теорией социогенеза, и горсткой сумасшедших всерьез заинтересовались военные во главе с генералом Наилием Орхитусом Ларом. На моем двадцатом цикле матушка получила известие о самоубийстве дочери и урну с прахом. А я вот уже десятый месяц являюсь военной тайной, живу в секретном центре, состою на пищевом довольствии, ношу больничную одежду, и за мной постоянно следят санитары в званиях не ниже лейтенанта. У меня нет имени, семьи и прошлого. Все, что осталось своего, – прозвище Мотылек и паразит Юрао.

Он питается моей энергией. Не всей подряд, а только бледно-зеленого цвета. Похоть, страсть, влечение к мужчине. Главное – не перепутать с любовью, она имеет розовый оттенок. Юрао ест меня и заряжается, как батарейка. Потом тратит энергию на общение и помогает работать. Когда разряжается до нуля, я перестаю его слышать. И процесс питания начинается сначала. В ход идет любая мысль на заданную тему, воспоминание, эмоции. Голодный паразит бывает весьма настойчив. Пока я не привыкла, случались конфузы. На приеме у врача вдруг представляла, как сажусь к нему на колени, расстегиваю рубашку, глажу мускулистую, волосатую грудь. Доктор задает вопрос, а я молчу. Он подходит, видит рассеянный взгляд, дебильную полуулыбку, щелкает пальцами у носа, я прихожу в себя и сбивчиво вру, пытаясь объяснить, что это было.

Паразит изобретателен, хитер и не упускает ни одного шанса поесть. Даже является в образе любимого мужчины. С пятнадцатого цикла это Наилий, и теперь, наверное, так будет всегда. Меня снова топит жаркой волной воспоминаний. Настоящий пир вчера был у паразита. На неделю вперед нажрался.

«Раз ты такой сытый и довольный, давай работать», – обращаюсь к Юрао и достаю с полки журнального столика листы бумаги и цветные ручки.

Я мудрец первого уровня. Единичка, как мы говорим. Умею и могу не много, но кое-что удается. Я чувствую привязки – тоненькие ниточки, протянутые от цзы’дарийца к цзы’дарийцу. Соломинки, через которые мы пьем друг друга, и по ним, как по проводам, течет энергия. Какие бы отношения ни завязались, всегда появляется привязка. Любовь, влечение, дружба, чувство долга, зависимость, ненависть, желание убить. Они очень разные, и их невероятно много. Чем крепче связь, тем толще привязка. Есть привязки-канаты, привязки-тросы. Я видела привязки как пуповины. Но большинство напоминают ниточки паутины. Каждый утыкан ими с ног до головы, как ёжик иголками. Они переплетаются, свиваются в косы и завязываются узлами иногда.

Обычно я чувствую все сразу как поток галлюцинаций. Открываюсь и ныряю в тактильные ощущения, запахи, иногда что-то слышу. Никогда ничего не вижу. Разбираться в этой каше мне помогает Юрао. Я прошу, а он показывает и саму привязку, и от кого к кому она тянется. И я начинаю рисовать. Пишу имена, черчу разноцветные линии, какая привязка, такой и цвет. Так получаются карты и схемы.

Самую первую схему я нарисовала четыре цикла назад на персонал больницы и показала лечащему врачу. Он сначала долго усмехался, задумчиво жевал губы, а потом попросил оставить ему листок. На следующий день меня вызвали к главврачу, и он ласково, как умеют только психиатры, стал расспрашивать, откуда я все знаю. Беда в том, что нарисованная мною реальная картина никогда не совпадает с нашими представлениями. Мы лжем, интригуем, замышляем, изворачиваемся. Друг может оказаться на самом деле врагом, мужчина нелюбимым, женщина неверной. Главврач сделал свои выводы и попросил меня впредь тренироваться на пациентах или не тренироваться вовсе. Потом, правда, ко мне по одному подходили санитары и просили посмотреть и рассказать. Мне не сложно, но иногда жалко расстраивать. Иллюзии хрупки и не всегда вредны.

Генерал пятой армии Наилий Орхитус Лар был уверен, что среди его офицеров есть предатель. Он пришел ко мне две недели назад и попросил узнать, кто именно. Я выкатила глаза и пролепетала, что не могу вот так, никого не видя. Я в центре, офицеры на службе, как? Тогда я и увидела впервые, как Его Превосходство думает. Незабываемое зрелище. Генерал откинулся на спинку кресла и замер. Мимика застыла, взгляд погас, даже сердце стало биться медленнее. Я удивилась и сдуру нырнула в него. Несуществующие боги! Светило, утонувшее в холодной воде океана. Под зеркальной гладью, вздрагивающей рябью от легкого ветерка, огромный огненный шар тяжело ворочался и вспыхивал протуберанцами. А снаружи казалось, что еле видимый свет как от свечи горел где-то в глубине.

Наилий сказал, что перенесет осенний бал на весну, и там я увижу все командование пятой армии в одном зале. Я лишилась дара речи. До сих пор не понимаю, как согласилась. Теперь бумаги не хватит всех нарисовать. А главное, я сама никак не могу понять, кто же предатель. Юрао выдыхается через час, а у меня голова болит, и в сон тянет. Три исписанных листа и куча висящих в воздухе связей. Что я буду рассказывать Его Превосходству?

– Дэлия.

Я вздрагиваю и оборачиваюсь на звук голоса. Генерал в черном форменном комбинезоне сидит на подоконнике в открытом окне и улыбается. За его спиной светлеет горизонт, утро приходит в мою палату. Я встаю из кресла и расцветаю ответной улыбкой.

– Ваше Превосходство, – чуть наклоняю голову, произнося приветствие, и полководец становится серьезным.

– Куда делся Наилий?

Называть генерала по имени дозволено лишь ближнему кругу. Всех, кто в него входит, по пальцам можно пересчитать. Там нет ни одной женщины, конечно же. На официальных мероприятиях даже близкие зовут одного из двенадцати правителей планеты Ваше Превосходство. А сам генерал ко всем обращается как ему хочется. Я не знала таких нюансов, когда мы познакомились. Он меня называл Дэлия, я его – Наилий. Потом перед самым балом мне объяснили, что так нельзя.

– Это не очень удобно, – запинаясь, произношу я и опускаю глаза.

– Глупости, – полководец подходит и берет моё лицо в ладони. – Мне нравится слышать от тебя своё имя.

От генерала пахнет яблочным мылом из душевой, будто он никуда не улетал. Даже от мимолетного поцелуя становится жарко. Я злюсь на себя за то, что рядом с Наилием больше ни о чем и ни о ком, кроме него, думать не могу. А генерал может.

– Нарисовала что-нибудь?

– Да, – я освобождаюсь из объятий, беру со стола исписанные листы и отдаю их полководцу.

– Быстро.

– Здесь не все.

– У тебя неделя, я же говорил.

Наилий хмурится на цветные росчерки и каракули. Почти не глядя, опускается в кресло и вдумчиво изучает листы.

– Иди ко мне, садись, – полководец разводит руки в стороны и показывает мне глазами на колени, – без твоих пояснений никак.

Я замираю в нерешительности. Черный военный комбинезон цзы’дарийцев обшит карманами так, что свободна только спина. Не дотянуться до неё. А штанины брюк, перед и рукава покрыты карманами всевозможных форм и размеров.

Чего в них только нет. Бытовые мелочи, цифровые гаджеты, сухпаек, медикаменты, нож, тонкие метательные лезвия, крошечный бластер. Среди женщин ходят байки о самых неожиданных предметах, которые мужчина может достать из комбинезона. А ведь есть и потайные карманы, и секретные заначки. Страшно представить, сколько все это весит и удобно ли так ходить. Генерал явно упакован в дорогу, да еще и складной боевой посох прицеплен к белому ремню. Подозреваю, что сидеть буду как на крупном гравии и раздавлю что-нибудь ненароком.

Понимает моё замешательство Наилий верно. Снимет с пояса оружие и кладет на стол.

Рядом с посохом появляются два планшета и беспроводная гарнитура.

– Теперь жестко не будет, садись.

Я устраиваюсь у генерала на коленях и начинаю объяснять, водя пальцем по листочку. Про цвета и толщину привязок уже рассказывала, Наилий знает, а вот чтобы толковать схему и делать по ней выводы, нужен опыт. В целом обычные у офицеров отношения без перегибов и крайностей. Дружат, ненавидят как все. Смерти желают, не без этого, но черные привязки тонкие, не императивные. На уровне «да чтоб ты сдох!».

– Ты вопросы поставила, имен не помнишь?

– Да, – отвечаю и смущенно краснею, – так много…

– Один планшет я для тебя принес, – говорит Наилий и откладывает девайс в сторону. – Попросил медийщиков записать файлы с видеосъемкой бала. Надеюсь, это поможет.

– Конечно, – радостно улыбаюсь я, – спасибо!

– Не за что.

Генерал трет пальцем переносицу и задает главный вопрос:

– И кто же предатель?

Я боялась услышать это с тех пор, как взялась за работу. Нет у меня ответа. Слишком много «если» и «может быть» в выводах по схеме. Некоторые кажутся изрядно притянутыми за уши. А ведь речь идет о судьбе цзы’дарийца. Наказание за предательство – смертная казнь. Я не имею права на ошибку. Да, будет расследование, будет суд, невиновного не казнят, но все равно. Не в игрушки играю.

– Я понимаю, что ты не закончила, – помогает генерал, – но, может быть, сейчас уже что-то видно? Хотя бы на уровне подозрений. Кто?

– Я не знаю – вздыхаю и качаю головой.

Полководец поджимает губы. На лбу и переносице залегают глубокие морщины. Он долго молчит, а потом произносит:

– Вот и я не знаю. Кто предатель? Он один или их несколько? Есть ли они вообще? Ни мотивов, ни подозрений, ни зацепок. Только мерзкое такое ощущение с привкусом на нёбе, будто пакость вокруг меня затевается. Понимаешь?

– Да, – киваю я, – всплеск интуиции.

– Паранойя, – поправляет генерал, – а я не хочу ставить на уши службу безопасности приказом найти того, не знаю кого, который замышляет то, не знаю что.

– Я дорисую схему, – твердо говорю я, – тогда картина станет яснее.

Полководец кивает в ответ, и мы оба молчим. Я думаю, что он снова ушел в себя и сижу тихо, но Наилий вдруг обнимает за талию и прижимает крепче.

– Гней Ром ловеласом оказался, не знал, – усмехается генерал.

– Да, много на нем зеленых привязок, и почти все реализованные.

Наилий забирается мне под рубашку и кладет руку на грудь. Листы со схемой падают на пол и разлетаются по палате. А у меня опять путаются мысли.

– Как заумно ты называешь простые вещи, – тихо говорит генерал.

– Я мудрец и умею усложнять себе жизнь.

Разворачиваюсь к нему, закидывая ноги на подлокотник кресла, но даже поцеловать не успеваю. Противно пищит гарнитура на столе. Наилий шумно выдыхает, наклоняется через меня и цепляет гарнитуру пальцами. Вешает гибкую дужку на ухо, жмет на кнопку и говорит в микрофон.

– Слушаю. В дороге я. На космодроме доложишь. Все? Отбой.

Я почти радуюсь, что не успела. Начни мы раздеваться, и успокоиться потом было бы сложнее. Наилий нервно ерошит волосы и говорит:

– Не дадут. Замучают звонками. Слишком мало времени, извини.

– Да, конечно.

Стараюсь не вздыхать и не дуть обиженно губы. Встаю с его колен и собираю упавшие листы. Наилий тоже поднимается и цепляет боевой посох обратно на пояс. Я ненавижу прощания, в них всегда есть что-то неловкое. В том, как он обнимает, целует торопливо в висок и снова обещает вернуться через неделю. Я вдыхаю аромат эдельвейса и понимаю, что на этот раз не верю. Нет, профессиональное распознавание лжи тут ни при чем. Не дано мне. Паранойя генерала заразительна, и теперь мне тоже кажется, что ему угрожает опасность.

Парадокс. Наша планета – одна большая военная часть. Наши мужчины – профессиональные наемники и воюют почти на всех планетах исследованной галактики. Наилий улетает в командировку сражаться, а не поболтать на каком-нибудь Совете. Он постоянно в опасности, это часть его жизни. Умом понимаю, но не могу отпустить. Хочу вцепиться в плечи, затолкать в ванную, закрыть там и не выпускать, пока транспортник не стартует с космодрома без него. Глупо. Провожаю до окна, смотрю, как генерал садится в катер и серебристое чудо инженерной мысли, подмигнув мне фарами, резко взлетает вверх.

«Хороший мужчина. Вкусный», – встревает в мысли Юрао.

«Мы договорились, что ты будешь жрать только меня».

«Вы очень тесно переплетены. Извини, не умею отделять в морсе ягоды от воды».

«С чего вдруг?»

«С чего не умею?»

«Почему переплетены?»

Юрао молчит и вместо вербальной информации посылает зрительный образ. Наш с Наилием поцелуй у кровати. Но генерал не в парадке, а в комбинезоне. Я веду себя крайне бесстыдно. Снимаю белый ремень, расстегиваю молнию до конца. Запускаю руку под складки ткани и вынимаю генеральский…

«Все, хватит! Я поняла. Давай работать!».

Но вернуться к схеме не дает дрон-уборщик. Пластина в нижней части двери качается, и с раздражающим попискиванием в палату вкатывается дрон с контейнером на корпусе. Я привычно ловлю свой завтрак и ставлю на стол. В контейнере порция пшеничной каши, разогретая и упакованная в мисочку из фольги. Рядом с ней пакетик с сухим концентратом витаминов и минеральных веществ, щедро сдобренных сахаром и лимонной кислотой. Рацион питания у нас как у военных. А идея подавать завтрак на корпусе уборщика родилась в светлой голове старшего санитара. Почему меня не наказали за нарушение режима? Кухня еще не в курсе? Хотя не все ли мне равно. После Шуи аппетит зверский. Даже каша кажется изысканным деликатесом, а разведенный в стакане воды концентрат я выпиваю залпом.

Уборщик деловито ползет по полу, оставляя за собой влажный след. Смех разбирает, как подумаю, что дважды в день весь больничный блок вылизывают огромным языком десятки маленьких круглых дронов. И все, от пациентов до главного врача, сидят в креслах, поджав ноги, и нервно считают минуты до окончания уборки. Я успеваю позавтракать и вернуть пустой контейнер на корпус, когда, дважды моргнув лампочками на прощание, дрон укатывается.

Юрао напоминает о себе, и я беру планшет. Файлы видеозаписей бала выведены на главный виджет. Открываю их по очереди и просматриваю. Дрожь берет, когда вижу себя в красивом платье с прической и на каблуках. Скованная и потерянная, с вымученной улыбкой и пустым взглядом. Тяжело поддерживать светскую беседу и одновременно ковыряться в душах у собеседников. Меня сочли ненормальной, даже не зная, что так и есть на самом деле.

Кладу планшет на стол и нервно покусываю согнутый указательный палец. Боль и обида топят с головой. Всегда считала свою броню достаточно толстой, чтобы не обращать внимания на мнение окружающих, а теперь гадко от того, как сильно на них не похожа. На шестнадцатом цикле мой мир изменился, и никогда не станет прежним. Отныне и навсегда моё место взаперти в таких центрах и больницах.

Вздыхаю и обхватываю голову руками. Гоню депрессию, напевая под нос веселую детскую считалку. Так напеваю, что охота разрыдаться. Я не нужна, как цзы’дарийка, и бесполезна, как мудрец. Что я могла упустить и не увидеть? Все офицеры, начиная с капитанов, все связи, какие могут быть. Смотрела даже «сюзерен-вассал», хотя она по умолчанию должна замыкаться на Наилии. Его армия, его офицеры.

Настойчивый стук в дверь заставляет меня убрать руки от лица.

– Мотылек!

Децим. Старший санитар. Ох, сейчас упомянутый Мотылек так получит по усикам, что крылышек не останется.

– Ты одета?

– Да, лейтенант Вар, входите.

Старший санитар за дверью прикладывает палец к считывателю на электронном замке и переступает порог. Белый халат наспех накинут поверх военного комбинезона, волосы взъерошены, глаза горят. Я инстинктивно втягиваю голову в плечи и смотрю на него исподлобья.

– Ты почему не в общей комнате? – грозно спрашивает Децим. – По расписанию просмотр утренних новостей.

– Я же наказана…

– Кто тебе сказал?

Мой надзиратель поджимает губы и морщит нос. Явный признак плохо сдерживаемой ярости, но я по привычке ныряю посмотреть привязки. «Сюзерен-вассал» напитана больше обычного, а зеленая с его постоянной женщиной потускнела. Фигурально выражаясь, в последние несколько часов не Децим имел близость, а его имело начальство. Ох, пора бежать.

– Мотылек, не беси меня!

Я подскакиваю, роняя планшет с колен на пол. Лейтенант Вар видит запрещенный девайс и раздувает ноздри. Сейчас закипит. Когда я пытаюсь проскочить мимо него, хватает за руку и говорит, глядя в глаза:

– Не могла предупредить? Я вчера идиотом выглядел. Не нашел тебя в палате и объявил общую тревогу.

– Прошу меня простить, лейтенант Вар, – смиренно отвечаю я.

Он со свистом втягивает воздух сквозь сжатые зубы и отпускает меня.

– Иди в общую комнату. Живо!

Я наклоняю голову и ускользаю через открытую дверь.