Читать книгу Зимние призраки - Дэн Симмонс, Dan Simmons - Страница 6

В последний раз Дейл виделся со своей юной любовницей Клэр больше года назад. Сентябрьское небо над Монтаной было чистым, ярким, пронзительно-синим. Они оседлали на ранчо лошадей: Клэр – бодрую чалую лошадку, которую он купил для старшей дочери (правда, дочь каталась на ней лишь пару раз, а Клэр довольно-таки часто), Дейл – послушного старого мерина, доставшегося ему вместе с остальным хозяйством, и, навьючив двух мулов, отправились на три дня в горы. Погода все выходные стояла изумительная. Ровные бесконечные осиновые рощи, растянувшиеся по склонам, за последнюю неделю успели пожелтеть, а поскольку лето выдалось дождливым и теплым, листья приобрели чудесный золотистый оттенок и теперь, трепеща на ветру под голубым куполом небес, превращали горы вокруг и долины внизу в нескончаемое море танцующего света. Клэр принялась объяснять, что особенное, ни с чем не сравнимое дрожание осиновых листьев вызвано тем, что они крепятся к веточкам под небольшим углом, чтобы в короткий период роста обе стороны каждого листа могли участвовать в процессе фотосинтеза. Дейл напомнил Клэр, что годом раньше сам сообщил ей этот факт.

В первый вечер они разбили лагерь чуть ниже полосы леса и даже позволили себе такую роскошь, как небольшой костер, а после долго сидели возле него, потягивая кофе и болтая обо всем на свете, пока небо не усыпали почти не мерцающие звезды.

Еще когда Дейл только собирался разжечь костер, Клэр протянула ему маленькую коробочку, завернутую в красивую золотистую бумагу.

– Небольшой подарок, – пояснила она в ответ на его недоуменный взгляд.

– По какому поводу? – спросил Дейл.

– Открой, – предложила Клэр.

В коробочке лежала прекрасная золотая зажигалка «Данхилл».

– Красивая, – сказал Дейл. – Но ты ведь прекрасно знаешь, что я не курю.

– И толком разжигать костер ты тоже не умеешь, – сказала Клэр. – Вспомни хребет Духа. Спички у тебя то отсыревают, то теряются, то что-нибудь еще. Может, в один прекрасный день эта вещица спасет тебе жизнь.

Дейл засмеялся и, дважды щелкнув зажигалкой, поджег собранную ими кучу хвороста и сучьев.

Уже несколько раз по ночам случались заморозки, поэтому комаров не было. С вершин дул холодный ветер, но костер согревал, и им было уютно в кожаных куртках для верховой езды поверх шерстяных свитеров и фланелевых рубашек. Клэр делилась впечатлениями о первых днях в Принстоне, где она училась на последнем курсе. Он рассказывал ей о начатом новом романе, «серьезном» произведении о гибели генерала Кастера в битве на реке Литл-Бигхорн. Причем повествование будет идти от лица коренного американца. Клэр нахмурилась, как и всегда при словах «коренные американцы», но на этот раз удержалась от замечания. Никто из них не заговаривал о том, ради чего она, собственно, совершила столь долгий перелет, почему в такой непростой для нее период решила провести с ним эти выходные, – иными словами, об их намерении прожить этот год вместе, о давно вынашиваемой идее отправиться на Барбадос в рождественские каникулы, о согласии Дейла бросить хотя бы на годик свой университет, перебраться к началу следующего лета поближе к Принстону и заняться исключительно писательством. Никто из них и словом не обмолвился о грандиозных планах, о совместном будущем.

В ту ночь они долго занимались любовью в свете догорающего костра, расстелив на мягкой траве спальный мешок Дейла и укрываясь мешком Клэр как одеялом, когда холодный ветер обдувал разгоряченные тела. Постепенно угли костра почернели, и они немного поспали, а потом наслаждались сексом еще дважды – перед рассветом и после восхода солнца. Дейлу показалось, что на этот раз Клэр предается любовным утехам с не свойственным ей обычно пылом, словно пытается забыться в этой близости, отдалиться таким образом от него… Вывод был почти очевиден: если разговор все же состоится, ничего хорошего ждать не стоит.

Вторую ночь они провели уже выше лесополосы. Распаковав привезенную с собой походную газовую плитку, наскоро приготовили еду и рано забрались в палатку, которую, казалось, так и норовил сдуть ледяной ветер. Здесь, наверху, воздух был особенно чистым, и звезды должны были мерцать еще меньше, но они дрожали сильнее, словно и их пробирала арктическая стужа, заставившая Дейла и Клэр влезть в пуховые спальные мешки, из которых они периодически выбирались, чтобы заняться любовью. Они достигали оргазма порознь и одновременно, понимая и уважая желания партнера, как это свойственно любовникам с большим стажем. Однако Дейл снова почувствовал растушую между ними пропасть и лежал без сна. Негромкое размеренное дыхание Клэр заглушал ветер, шуршащий непромокаемым нейлоном палатки, но Дейл ощущал на своем голом плече теплое дуновение. Что-то сломалось – теперь он знал это наверняка. Дневные беседы касались лишь отвлеченных тем, тон их был вроде бы проникновенным, но лишенным прежней душевности, изредка речь заходила об их общем прошлом, но ни слова не было сказано об их совместном будущем. Все эти, казалось бы, мелочи тем не менее безошибочно свидетельствовали о трещине в их с Клэр отношениях. Лежа с открытыми глазами и ощущая на плече дыхание юной любовницы, Дейл думал об Энн и девочках, которых потерял, сознательно сделав выбор, о своем доме в Мизуле, о своей работе и долгом, невыразимо пустом учебном годе впереди, если он не возьмет академический отпуск, о котором мечтал вместе с Клэр. Дейл чувствовал, как холод и пустота черного неба проникают внутрь, и в конце концов, несмотря на тепло спальных мешков и близость обнаженного тела Клэр, затрясся в ознобе. Он дрожал и ждал восхода.

Горькую истину Дейл услышал на следующий день, когда они вели нагруженных мулов по ущелью к горному пастбищу, расположенному чуть выше по склону, чем его ранчо.

– Ничего не получится, Дейл.

Он даже не спросил, что именно не получится, понимая, что это и есть Великое Невысказанное всего уикэнда, всей их жизни, и не стал прикидываться непонимающим – какой смысл повергать Клэр в еще большее смущение, ведь ему самому не станет от этого легче.

– Ладно, – кивнул он. – А почему?

Клэр замялась. Стоял теплый день, на ней была старая, самая удобная фланелевая рубашка Дейла, синяя, та, которую она надела в их первый совместный уик-энд больше четырех лет назад и в которой с тех пор неизменно отправлялась в каждый поход. Сейчас рубашка была расстегнута, рукава закатаны, и белая футболка плотно обтягивала полные груди.

– Все вышло… как ты предсказывал, – ответила она наконец.

– Я слишком стар, – вздохнул Дейл.

Они приблизились к краю крутого обрыва, и он непроизвольно подался в седле назад, упираясь ногами в стремена, чтобы не дать старому мерину сбиться с шага. Клэр точно так же удерживала чалую лошадку.

– Это я слишком молода, – возразила она. Целых четыре года она утверждала, иногда с яростью, что разница в возрасте не имеет никакого значения. Он никогда с ней не соглашался. Хотел бы он, чтобы сейчас она опровергла собственные слова.

– Мне нет места в твоей жизни в Принстоне, – продолжал Дейл. – Там вокруг тебя ровесники, и это естественно.

– Нет, – запротестовала Клэр, но тут же кивнула: – Да.

– У тебя есть кто-то другой, – продолжал он и поразился безжизненности своего голоса и явственно прозвучавшим в нем ноткам отчаяния.

Они въехали в осиновую рощицу, наполненную сухим осенним шорохом трепещущих и мерцающих, похожих на крохотные сердечки листьев.

– Нет, – вновь резко бросила она и почти мгновенно сменила тон: – Точнее, не то чтобы есть. Я не влюблена. Наверное, я еще очень и очень не скоро смогу кого-нибудь полюбить. Но есть один человек, который мне приятен. Человек, с которым я проводила время.

– Во время летних подготовительных семинаров? Дейл разозлился на себя за этот вопрос, но не мог не задать его, словно от этого зависела вся его жизнь. Впрочем, возможно, так оно и было. Собственный голос казался ему чужим и мертвым. Под шелест осин и шорох высокой сухой травы они подъезжали к горному пастбищу. Соски Клэр четко вырисовывались под тонким хлопком футболки. Щеки пылали. И в эти минуты она была так прекрасна, что Дейл почти возненавидел ее за это.

– Да, – ответила она. – Там я с ним и познакомилась.

– И ты…

Он вовремя одернул себя, отвернулся и стал всматриваться в даль. Перед ними простирался длинный каньон. Ранчо пока не было видно. Дейл был уверен, что когда оно появится наконец из-за сосен, то покажется ему совсем не таким, как прежде.

– Спала с ним? – завершила за него Клэр. – Да. Мы занимались сексом. Это часть моей новой жизни там. Волнующая часть.

– Волнующая… – повторил Дейл.

Разница поколений выразилась сейчас и в том, что более четырех лет чудесных свиданий, сердечной привязанности, участия для нее определялись словосочетанием «заниматься сексом», тогда как он упорно предпочитал старомодное выражение «заниматься любовью». В конце концов Клэр приняла его версию и тоже стала говорить о занятиях любовью. Дейл считал это большим шагом вперед в их отношениях. И теперь он невольно усмехнулся, хотя не ощущал и намека на веселье.

Мерин начал поворачивать к нему голову, словно Дейл отдал ему какой-то непонятный приказ поводьями или ногами. Но Дейл ударил мерина в бока, чтобы тот не отставал от чалой лошадки, которая, чуя близость ранчо, норовила перейти в галоп.

– Волнующая, – сказала Клэр. – Но ты знаешь меня вполне достаточно и должен понимать, как мало это для меня значит.

Теперь Дейл засмеялся почти искренне.

– Я не знаю тебя, Клэр, – вот это я теперь действительно знаю.

– Не надо все усложнять, Дейл.

– Боже упаси!

– Ты тысячу раз предсказывал такой исход. Не важно, как часто я говорила, что ничего подобного не произойдет, – ты утверждал обратное. Каждый раз я хотела все расставить по местам в наших отношениях… я говорю об Энн и девочках… ведь они были одной из причин твоей нерешительности. Но чего я не понимала, так это…

– Ладно, – сказал Дейл, перебивая ее несколько грубее, чем ему хотелось бы. – Ты права. Я понимал тогда. И понимаю теперь. Просто ты так много раз отрицала очевидное, что я свалял дурака… купился на мечту.

– Я не хочу делать тебе больнее, чем…

– Как ты думаешь, не прекратить ли нам сейчас этот разговор и продолжить его позже, по пути в аэропорт? Давай просто насладимся последним часом нашего последнего путешествия.

Разумеется, ничего не вышло. Последние часы, проведенные вместе, не доставили удовольствия ни ему, ни ей. Не удалось и поговорить на обратном пути в Мизулу.

Тогда он видел Клэр в последний раз. Это было за два месяца до того, как он зарядил «саваж», приставил дуло ко лбу, снял с предохранителя и спустил курок. Это было за десять месяцев до того, как он решил взять академический отпуск и уехать в Иллинойс писать роман. Это было за один год шесть недель и три дня до того, как он приехал в дом своего покойного друга Дуэйна – в добровольное изгнание в Иллинойс. Но кто стал бы считать?

Дейлу понадобилось некоторое время, чтобы разгрузить «лендкрузер» и разложить все пожитки. Коробки с книгами и зимней одеждой, естественно, могли подождать, но ему хотелось сразу же найти подходящее место для ноутбука и достать чистые простыни, наволочки, полотенца и прочие предметы обихода, привезенные с ранчо. Все личные вещи, решил он, останутся в гостиной-кабинете, где много лет назад спал мистер Макбрайд и где престарелая сестра Старика прожила, ничего не изменяя, почти сорок последних лет.

Компьютер очень удачно поместился на старом письменном столе. Розетка в стене не имела заземления, но Дейл это предвидел и привез с собой специальный адаптер для защиты от перепадов напряжения. Сэнди Уиттакер предупредила, что телефонную линию в доме отключили еще в шестидесятом году, и Дейл захватил с собой сотовый телефон, функции которого, разумеется, включали и возможность входа в электронную почту. Однако Дейл был старомоден и потому сначала через инфракрасный порт соединил телефон с компьютером, а потом уже набрал номер службы крупнейшего провайдера Интернета «Америка онлайн» в Пеории. Телефон сообщил ему, что «нет сети». Вообще нет. Нельзя даже позвонить.

– Черт! – выругался Дейл.

А ведь он специально связывался с «Иллинойс Белл», его заверили, что в этой части штата со связью все в порядке.

Что ж, наверное, это какие-то местные неполадки… Мертвая зона. А может быть, проблема в самом телефоне. Ладно, всегда можно проехать несколько миль, найти место с хорошим приемом, позвонить всем, кому надо, и принять почту. Его охватила не лишенная приятности дрожь. Он уже много лет не оказывался в подобной изоляции. Даже на ранчо спутниковая антенна ловила десятки телевизионных каналов, причем качество изображения было отменным. Имелись там и две выделенные телефонные линии, одна из которых предназначалась для факса. Да и мобильная связь не давала сбоев. Теперь он оказался словно во власти безмолвия.

«Надо же, – подумал он, – я же хотел выкроить время, чтобы вволю почитать… заняться исследованиями. Так что ситуация складывается к лучшему».

Однако он сам верил в это с трудом.

В течение серого, хмурого дня Дейл распаковал большую часть багажа. Ему еще предстояла поездка в Оук-Хилл за продуктами – будь он проклят, если станет покупать что-то в придорожном заведении под названием «Быстро и без проблем», – но в дорогу он взял сумку-холодильник, и там еще оставались сандвичи, три бутылки пива, апельсиновый сок, несколько яблок, апельсины и что-то еще. Вроде бы ничего не испортилось. Он пристроил свои немногочисленные припасы в холодильник и, почувствовав, что голоден, съел один сандвич с ветчиной и запил его бутылкой пива.

Много лет подряд, развернув в своем университетском кабинете или на пути к ранчо взятые из дома сандвичи, он обнаруживал всегда одно и то же: откушенный от каждого уголок. Энн делала это со времен пикников их медового месяца. Тогда, двадцать семь лет назад, Дейл впервые получил этот своеобразный привет от жены. Словно Беатриче, напоминая о себе, говорила «salve» [11]юному Данте.

Но те сандвичи, что он взял с собой на этот раз, были целыми и невредимыми. Никто не откусил от них уголок. И не откусит.

Дейл покачал головой. Отдохнуть не удалось, и после сандвича с пивом он не ощутил прилива бодрости. Но сейчас не время предаваться жалости к себе.

Он перенес из машины последнюю пару коробок. Чистые простыни, пододеяльники, наволочки, полотенца, разумеется, обнаружились в самой последней. Простыни оказались слишком большими для маленькой кушетки в кабинете, и ему пришлось долго подгибать полотнище, прежде чем оно наконец легло ровно, без единой складки. В скромно оборудованной ванной толстые полотенца выглядели неуместно.

На улице темнело. Дейл зашел в гостиную, прошелся по столовой, по кухне… Удивительно, но он вдруг почувствовал острое желание посмотреть телевизор: сначала мировые новости, потом местные, из Пеории… а еще лучше поймать канал Си-эн-эн или заглянуть на какие-нибудь информационные страницы в Интернете.

Он вернулся к коробке и принялся вынимать из нее оставшиеся полотенца и простыни.

Охотничий карабин «саваж» двадцать второго калибра лежал на самом дне коробки, под полотенцами, завернутый в полиэтилен, разобранный на две части, тщательно смазанный и готовый к делу.

Потрясенный до глубины души, Дейл отшатнулся и сделал шаг назад: он не только был абсолютно уверен, что не брал с собой карабин, но даже отчетливо помнил, где его оставил: в подвале дома на ранчо, убранным в мягкий чехол и спрятанным на верхней, самой труднодоступной полке шкафа.

Дрожащими руками Дейл вынул из коробки и осторожно развернул неожиданную находку. Слава богу, патронов рядом не оказалось – ни двадцать второго калибра, ни четыреста десятого, с дробью. Он заглянул в казенную часть.

Там оказался один патрон. Вытащить его Дейлу удалось лишь с третьей попытки.

Это был тот самый патрон – память о событии, случившемся четвертого ноября прошлого года в четыре часа утра, – с четко видимой отметиной, оставленной бойком в его центре.

«Вот дьявол!» – подумал он. Теоретически патрон, которого коснулся боек спускового механизма, мог вылететь когда угодно.

Но ведь он отчетливо помнил, как швырнул этот самый патрон с крыльца в заросли елок и пушистых сосен, – еще яснее, чем процесс упаковки и сокрытия карабина в подвале дома.

«Я свихнулся. Снова совершенно спятил».

Дейл потянулся за телефоном и нажал клавишу быстрого набора номера доктора Холла, но надпись на экране «нет сети» напомнила ему, что немедленная медицинская помощь ему теперь недоступна.

– Господи! – в отчаянии воскликнул Дейл.

Он отложил телефон, взвесил на ладони смертоносный заряд и направился к задней двери. Пройдя несколько метров по грязной дороге, которую усиленно поливал ледяной дождь, он размахнулся и зашвырнул патрон как можно дальше в кукурузную стерню, после чего вернулся в дом и проверил все остальные привезенные коробки: вываливал на пол в столовой и кабинете стопки книг, перетряхивал одежду и другие вещи, пока не удостоверился в отсутствии других патронов.

Покончив с этим занятием, он отнес заново упакованный «саваж» вниз, в подвал Дуэйна, ярко освещенный лампочками и теплый благодаря работающему обогревателю, где спрятал одну часть разобранного ружья за верстак, а вторую – в небольшую нишу, заставленную стеклянными банками, в которых, как ему показалось сначала, плавали маленькие окровавленные человеческие внутренности. Помидоры, решил он.

Затем он поднялся наверх, почитал пару часов, начав с Дантова «Ада», но вскоре переключившись на забавный детектив Дональда Вестлейка из серии произведений о Дормундере, а в восемь, перед тем как выключить свет, зашел в ванную и принял две таблетки флюразепама и три – доксепина. Уж этой ночью он будет спать.

Где-то часа в три ночи – он не сумел разобрать цифры на часах, потому что зрение и мозг были затуманены лекарствами, – Дейла разбудил вой собаки, доносившийся из кухни. Он осознал, что находится не на ранчо – должно быть, снова заснул в кожаном кресле в своем домашнем кабинете в Мизуле, – и удивился, почему Энн или кто-нибудь из девочек не выпустит Хассо, их пса, на улицу. Вой сделался громче, но вскоре затих. Дейл снова начал проваливаться в сон, но тут девчонки принялись топать и что-то ронять наверху… Нет, шаги слишком тяжелые для его дочек. Должно быть, у них в гостях какие-то парни. «Так поздно? – смутно подумал Дейл. – И разве Маб не в колледже?»

Пока он пытался собраться с мыслями, недоумевая, почему его кожаное кресло сделалось вдруг таким жестким и бугристым, шум наверху прекратился, зато снаружи завыла еще одна собака. Дейл сознавал, что ему нужно встать и выпустить Хассо на улицу, а потом подняться наверх, в спальню, – Энн отругает его утром за то, что он снова заснул в кабинете, – но чувствовал себя измотанным до предела и совершенно без сил.

В конце концов под скрежет когтей Хассо о плитки пола в кухне он погрузился в тяжелый наркотический сон.