Читать книгу Странная жизнь одинокого почтальона - Дени Терио - Страница 8

На следующий день Билодо шел на работу в самом мрачном расположении духа. Ему казалось, что солнце, тоже облачившееся в траур, заливает окружающий мир холодным светом черно-белого фильма. Выйдя на Буковую улицу, он остановился в том самом месте, где упал Гранпре, и с удивлением обнаружил, что на месте драмы не осталось никаких следов, даже маленькой лужицы крови. Все смыл дождь. Билодо неотступно преследовала картина исчезающего в ливневом стоке конверта. Эх, если бы он только его схватил, если бы прочел и узнал, о чем Гранпре писал Сеголен. Отправил бы он его потом? Несомненно, хотя, может, и немного оттянул бы неизбежное. Но что толку теперь об этом думать? Сеголен не получит его письма, никогда на него не ответит, и Билодо больше не придется читать ее стихотворений. Смерть Гранпре знаменовала собой конец этой бесценной переписки, которая была самим смыслом его существования. Разве в этом мире есть что-нибудь страшнее беспомощности?

Чуть позже, уже обходя участок, он подошел к двери Гранпре и привычно опустил в щель несколько счетов и извещений, прекрасно зная, что это бесполезно – корреспонденция лишь будет накапливаться по ту сторону до тех пор, пока в почтовое отделение не поступит «Запрос о приостановке обслуживания». Погрузившись в задумчивость, Билодо устроил себе мысленную экскурсию по квартире покойного, где теперь царила тишина, где время остановилось, где от пребывания Гранпре в этом мире остались лишь мебель, личные вещи, одежда, неподвижно висевшая на плечиках, несколько фотографий и записи.

* * *

В квартале смерть Гранпре не вызвала бури эмоций – его почти не знали. Таня в «Маделино» поставила гвоздику на столик, за который он обычно садился, когда приходил выпить чашечку кофе. Вот и все. «Так вот человек и живет, – подумал Билодо, – зависит от случайностей, вечно суетится, носится, как ласточка в небе, и забывают его так же быстро, как белку, непреднамеренно раздавленную на дороге».

Да, так оно и есть.

* * *

Для него будто ничего не изменилось. Билодо вставал на рассвете, шел на работу, обедал в «Маделино» и возвращался домой. Его жизнь, казалось, невозмутимо шла своим чередом, но это была одна видимость, ведь под маслянистой поверхностью моря повседневной рутины почти незаметно для него зрели перемены. Сначала заявили о себе усталость и мрачное настроение, которое он объяснял сменой времен года, наступлением осени, все более короткими днями и все более длинными ночами, но потом проявились и более серьезные симптомы: как-то вечером, тайком разглядывая ранее перехваченные письма, Билодо вдруг обнаружил, что это занятие, раньше его так волновавшее, потеряло для него всякий интерес. Его любимый «роман по переписке» рухнул на глазах, и он больше не мог черпать силы в его хитросплетениях и интригах. Драмы других потеряли всю свою привлекательность. Явившись на следующий день на работу, он обнаружил, что не может с привычной ловкостью управляться с потоком корреспонденции, только через раз попадает в нужную ячейку, и воспользовался более традиционным методом сортировки. В обход участка он отправился на двадцать минут позже обычного, надеясь, что его освежит утренний воздух, но, прошагав каких-то три километра, вдруг почувствовал, что на него навалилась усталость. А когда добрался до Буковой улицы и стал мерить шагами ее лестницы, стало еще хуже: уже на двадцать четвертой он остановился, а на последнюю поднялся лишь ценой неимоверных усилий, и то после шести передышек. Что это с ним? Может, это грипп?

Перешагнув порог «Маделино», он обнаружил, что совсем не хочет есть, хотя обычно отличался завидным аппетитом, и заказал лишь овощной суп, да и тот не доел. Принадлежности для каллиграфии почтальон доставать тоже не стал – это дело больше не находило в душе никакого отклика – и продолжил обход, надеясь наверстать упущенное время. Он пребывал в состоянии какого-то умопомрачения, что бывало с ним редко. Витая мыслями непонятно где, он, по невнимательности, попытался перейти дорогу на красный свет и чуть не оказался под колесами автомобиля. Но, ускользнув от Харибды, вскоре оказался в объятиях Сциллы – когда он опускал в ящик очередное извещение, на него набросился посаженный на цепь пес. Одноглазый, да к тому же Полифем, судя по надписи на будке, он осатанело вцепился ему в лодыжку и разжал челюсти только после того, как хозяин, прибежав на крик, отогнал его лопатой. Вот что бывает, когда против человека ополчаются боги.