Читать книгу Разум: от начала до конца. Новый взгляд на эволюцию сознания от ведущего мыслителя современности - Дэниел Клемент Деннет - Страница 8

За прошедшие годы, перемещаясь по полям научных битв и участвуя в многочисленных научных сражениях, я постепенно научился видеть, как работают могущественные силы, искажающие наше воображение – в том числе и мое собственное – и бросающие нас из стороны в сторону. Если вы тоже научитесь видеть эти силы, вы сразу почувствуете, как внезапно все детали пазла встанут на место в другом порядке. Мы все вполне способны идентифицировать влияние, оказываемое на наше мышление, и включать сигналы тревоги, которые будут предупреждать вас, выставлять заграждения, чтобы защитить ваши мысли; вы способны устоять перед соблазном и одновременно использовать эти силы – ведь они не только искажают воображение, но могут и подстегивать его, направляя ваши мысли по новому руслу.

Однажды холодной звездной ночью более тридцати лет назад я стоял вместе с группой моих студентов, наблюдая за небом, в то время как мой друг, философ науки Пол Черчленд, объяснял нам, как видеть плоскость эклиптики, то есть смотреть на другие видимые планеты в небе с точки зрения наблюдателя, вращающегося вокруг Солнца на одной воображаемой плоскости вместе с ними. Этот метод помогает правильно сориентироваться в пространстве и понять, где находится Солнце, – где-то далеко позади нас. Осознание положения в пространстве происходит внезапно, как будто что-то щелкает, и вдруг, та-дам, вы начинаете видеть все по-другому!⁴ Конечно, все мы знаем со школьных лет, где в Солнечной системе расположена наша планета, однако до тех пор, пока Пол не заставил нас это почувствовать, знание было скорее пассивное, не имеющее никакого отношения к жизни. Вдохновленный этим примером, я собираюсь провести с вами несколько экспериментов, которые позволят по-другому взглянуть на целый ряд вещей и перенесут ваш разум в новые и удивительные места.

Главную силу, которая искажает наше сознание, я назову картезианской гравитацией. Она лежит в основе целого ряда иных воздействий, которым я буду подвергать вас снова и снова, в самых разных видах, пока вы не научитесь угадывать их безошибочно. Наиболее яркие их проявления уже знакомы большинству людей, даже слишком хорошо, ибо мы склонны думать, что приняли против них меры. Но мы их недооцениваем. Мы должны проникнуть в их суть, заглянуть в самую глубину, чтобы понять, насколько сильно они влияют на наше сознание.

Давайте снова рассмотрим «удивительную гипотезу» Крика. Те из нас, кто считает, что в ней нет ничего удивительного, строят свою уверенность на внушительном количестве правильно решенных задач, подтвержденных открытий, доказанных теорий в современной материалистической науке, которую мы воспринимаем сегодня как должное. Думая об этом, мы должны поражаться, насколько далеко человечество ушло за те столетия, что прошли со времен Декарта. Мы знаем, как устроены атомы, как взаимодействуют химические элементы, как живут и размножаются растения и животные, как возникают и распространяются микроскопические патогены, как дрейфуют континенты, как зарождаются ураганы и многое, многое другое. Мы знаем, что наши мозги состоят из тех же ингредиентов, что и другие вещи, которыми мы пользуемся и которые нам понятны, и знаем, что принадлежим к одной из линий эволюции, которую можем проследить до самого момента возникновения. Если мы можем объяснить процесс самовосстановления у бактерии, дыхания у головастиков и пищеварения у слона, то почему процесс осознанного мышления у Homo sapiens не может перестать быть тайной за семью печатями и раскрыть свои секреты все тому же самосовершенствующемуся и постоянно расширяющемуся научному Джаггернауту[15]?

Это риторический вопрос, а пытаться отвечать на риторические вопросы, вместо того чтобы избегать их, – правильная привычка, которую следует культивировать. Так может ли мышление быть более сложным, чем заживление раны, дыхание или пищеварение, и если да, то почему? Может быть, оно просто кажется таким иным, таким личным, таким интимным и доступным каждому из нас совсем по-другому, чем любое другое проявление нашего тела. В наше время совсем нетрудно представить себе, как работает дыхание, даже если вы не специалист: вы вдыхаете воздух, про который мы знаем, что он представляет собой смесь разных газов, и выдыхаете то, что организм не может использовать, – двуокись углерода, и это известно большинству людей. Тем или иным путем легкие фильтруют газовую смесь и забирают то, что нужно (кислород), и выделяют отходы жизнедеятельности (двуокись углерода). Это совсем не трудно для понимания. Но когда мы вдыхаем аромат печенья и он включает в нашей голове какие-то детские воспоминания, кажется, по контрасту, совсем не механическим. «Сделай мне машину воспоминаний». – «Что? А какие у нее комплектующие?» Даже самые упертые материалисты признают, что располагают только туманными и общими представлениями о том, как мозговая деятельность порождает воспоминания, чувство тоски или, к примеру, нездоровое любопытство.

Многие согласятся, что мы имеем дело не с удивительной гипотезой, а с гипотезой ошеломляющей, с гипотезой, над которой можно только всплескивать руками и лелеять надежду. Тем не менее это еще и удобная позиция для самообороны и постановки диагноза тому, кто не соглашается с ней, – самозваных Защитников Духа от Науки. Их можно объявить страдающими разными комплексами: нарциссизмом («Я отказываюсь признать мое уникальное сознание объектом исследований науки!»); страхом («Если мое сознание – это только мой мозг, я умываю руки; жизнь теряет всякий смысл!»); высокомерием («Эти примитивные якобы ученые редукционисты![16] Они не представляют, насколько низко пали, совершая жалкие попытки проникнуть в духовный мир!»).

Увы, эти диагнозы часто оправданны. Недостатка в патетических блеяниях, исходящих из уст Защитников, нет, однако их опасения не всегда являются праздными фантазиями. Те, кто находит гипотезу Крика не столько удивительной, сколько глубоко отвратительной, опираются на некие очень важные чувства, и среди них нет недостатка в противниках дуализма, ученых и философах, которые, тем не менее, чувствуют себя некомфортно в рамках строгого материализма и ищут что-то промежуточное, что-то, что могло бы помочь развивать науку о сознании, не впадая в крайности. Их главная проблема в том, что они часто склонны описывать все это как нечто глубокое и метафизическое⁵.

То, что они ощущают, есть результат закрепленного в нашей психике привычного образа мышления, и отрицать это или отказаться от него буквально немыслимо. Одним из признаков этого феномена служит ситуация, в которой научные соображения, высказываемые «противниками», по мере приближения к определенному набору вопросов о сознании, начинают терять осмысленность и логику, и материалисты неожиданно для самих себя вдруг обнаруживают, что, никак того не желая, приняли точку зрения «защитников». Я собираюсь описать этот сложный процесс сначала метафорически, чтобы создать базу для разработки гораздо менее метафорического, а наоборот, более ясного и основанного на фактах объяснения того, что происходит.

Представим, что воображаемая исследовательница сознания[17] начинает исследовать собственное сознание. Она находится у себя дома, на планете Декарт, размышляя о предстоящей задаче и рассматривая внешнюю Вселенную с точки зрения «первого лица». Будучи на этой выгодной точке обзора, опираясь на все известные ей мыслительные инструменты, она старается сохранить ориентиры, и картезианская гравитация служит силой, которая «изнутри» удерживает ее на эгоцентрической точке зрения. Ее монолог мог бы прозвучать эхом Декарта: «Это я, сознательно мыслящая вещь, детально познавшая все идеи в моем собственном разуме, который знаком мне лучше, чем кому-нибудь еще именно потому, что он мой». Она не может не защищать собственный дом. Одновременно эта же исследовательница сознания прибывает откуда-то издалека, уверенно высаживается на планету Декарт, вооруженная инструментами, картами, схемами, теориями, и пытается шастать по планете с победным видом. Однако чем ближе она подходит к цели, тем менее комфортно она себя чувствует; ее тянет к вещам, которых ей следует избегать, но сила, которая тащит, непреодолима. Высадившись на планете Декарт, она начинает ощущать себя в положении «первого лица», в центре мироздания, но почему-то не может дотянуться до принесенных инструментов и закончить работу. Картезианская гравитация становится непреодолимой, когда вы оказываетесь на планете Декарт. Как же она здесь оказалась и что случилось в последнюю минуту этой запутанной инверсии (странные инверсии будут основной темой этой книги)? По-видимому, существуют две конкурирующие точки зрения, точка зрения защитников «от первого лица» и точка зрения «третьих лиц», то есть ученых. Это похоже на любимые оптические иллюзии философов – утка-заяц и куб Неккера[18], в которых все зависит от того, как смотреть. Мы не можем смотреть одновременно с двух точек.

Проблема, создаваемая картезианской гравитацией, иногда называется «разрывом объяснений» (Левин[19], 1983), однако дискуссии вокруг этого термина кажутся мне скорее бесплодными, поскольку их участники стремятся увидеть в нем пропасть, а не просто сбой в воображении. Они, возможно, и впрямь обнаружили «разрыв», но не видят того, чем он является на самом деле, поскольку не задают вопрос «как так получилось». Переосмысливая разрыв как динамическое возмущение воображения, которое происходит по веским причинам, мы сможем научиться преодолевать его без ущерба или, что практически то же самое, заставить его исчезнуть.

Рисунок 1.1. Утка-заяц

Картезианская гравитация, в отличие от физической гравитации, действует на объекты не в зависимости от их массы и близости к другим массивным объектам; она воздействует на идеи или представления о явлениях в зависимости от близости их содержания к другим идеям, играющим привилегированные роли в сохранении жизненного порядка (что это значит, постепенно станет понятно, я надеюсь, – и тогда мы отбросим этот метафорический способ выражаться, как лестницу, по которой мы поднялись наверх и в которой более не нуждаемся). Идея картезианской гравитации в том виде, в каком она используется, тоже всего лишь метафора, однако феномен, которому я дал это метафорическое название, существует вполне реально, это разрушительная сила, которая терзает (хотя временами и спасает) наше воображение, и, в отличие от физической гравитации, сама является результатом эволюции. Чтобы понять это, мы должны узнать, как и откуда она возникла на планете Земля.

Рисунок 1.2. Куб Неккера

Нам придется несколько раз обратиться к одной и той же истории, высвечивая каждый раз иные детали, чтобы ответить на этот вопрос. Мы порой недооцениваем мощность тех сил, что дезориентируют наше воображение, особенно когда сталкиваемся с интуитивными представлениями, кажущимися «бесспорными». Не то чтобы мы не могли отринуть их: проблема в том, что мы не хотим их отринуть. Сталкиваясь с силами, которые весьма легко идентифицировать – видовым шовинизмом, человеческой исключительностью, сексизмом, – мы готовимся к воздействию сил, распознать которые уже не так просто. В следующей главе я ненадолго вернусь к моменту зарождения жизни на планете и дам предварительный набросок будущей истории с минимумом деталей, а кроме того, рассмотрю одно из первых возражений (я предсказываю), которые возникнут у читателя по ходу рассказа. Я рассматриваю эволюционные процессы как проектные (научно-исследовательские и опытно-конструкторские, то, что называется НИОКР), и этот взгляд на эволюцию как на процесс адаптации или инженерного проектирования методом проб и ошибок долгое время считался туманным и подозрительным. Вопреки распространенным представлениям, как мы увидим, адаптационизм[20] вполне себе распространен в эволюционной биологии.