Читать книгу Партийный билет в нагрудном кармане - Денис Александрович Артемьев - Страница 3

Их было пятеро. Главный Эрик Эйх и ещё четверо – Петер Сваар, Лора Вайнхофф (возлюбленная Эрика), Вил Авен и Генрика Шваб. Первая их совместная акция. После убийства трёх левых активистов и покушения на Ивара Лая, красная пресса подняла невообразимый вой. КПФ организовывала одно шествие за другим. Шума получилось действительно много, но какого-либо отклика у властей он не имел. Следствие топталось на месте. Арестов не намечалось. Всем было понятно, чьих это рук может быть дело, а полицейские чины лишь руками разводили, доказательств нет и точка. Эрика и его друзей (молодое поколение коммунистов) такая ситуация бесила – их раздражала крикливая показушная позиция, которую заняло руководство КПФ, и вызывало гнев безразличие властей. Собрав не равнодушных дальнейшей судьбе левого движения людей, Эйх предложил им совершить, действительно сильный поступок – первую акцию прямого действия красных в Фаверленде.

Центральное отделение национального коммерческого банка в старой части города на улице Чаек призывно сверкало огнями. Недалёкое море шумело, набережная молчала. Круглое, в форме китайского фонаря здание жило помимо и без людей. Рабочий день кончился, солнце зашло, а банк светился изнутри праздником, все три этажа супер современного здания, казалось выстроенного из одного стекла и света, манили, призывали. Приди и возьми. Вот оно твоё благополучие, стоит протянуть руку и всё, что ты захочешь, будет твоим – машины, дома, мебель, электроника, секс. Счастье! Счастье материального мира. Деньги решают всё. Но, тише, это тайна, которой больны многие. Не произнося ее вслух, они посвящают себя всего службе могущественному рогатому богу – Золотому Тельцу. Тайна! Их, секретик, важнее всего на свете, нужнее. Что ж, а где же ещё может жить их бог, идолище поганое? Конечно здесь, в банке. Для тех, кто не умеет зарабатывать и не хочет ждать, милости просим, заходите, приходите, вешайте на шею ярмо пожизненной кабалы крепостного права современного мира капитала. Одна подпись и зашуршало, замелькали купюры. Шире, шире раскрывай карман! Зачем терпеть, ограничивать себя? Ты можешь получить то, что хочешь прямо сейчас. Ведь, как оно тебе нужно. До зарезу, аж челюсти сводит. Вот эту курточку, шубку, колечко, последнюю модель автомобиля, дырку или кукан. И, ты в порядке. Жизнь удалась. Подставляй потные ладошки под золотые брызги счастья! Ни о чём не думай, просто бери их и беги в магазин, на рынок, в салон, в кабак. И, трать, трать, трать. Покупай, покупай, покупай. Жри пока рожа не треснет, пей пока печень не отвалиться, блуди до тех пор, пока черенок не сотрется под корень. Вещи новенькие пахнущие заводской особой свежестью новизны, тащи их к себе сегодня в берлогу, для того чтобы завтра же они устарели и нужно было бы покупать новые. Ну, чем плоха такая жизнь? Зачем искать иной смысл существования, раз он давно найден. Да, и не забывай платить, расплачиваться за минуту, секунду угара, годами каторги. Опять деньги, но на этот раз, хоть они и идут к тебе в руки, они не твои – они банка, кредитора, системы. Кто-то обязательно обогатится, только не ты.

Группка испуганных, до состояния скотины гонимой на бойню, леваков прятались в парке. Прижались к забору, загородились ржавым сараем, прячась во мраке, тряслись и ждали. Никто не жаловался, но боялись все. Вил Авен, недоучившийся студент журналист (за неуспеваемость его выгнали с четвёртого курса), исходил кислым потом, особенно мокла мошонка. Длинные волосы обвисли сосульками, усы чёрными дугами спускавшиеся к подбородку серебрились капельками соли, короткий норвежский нос заложило, и он покраснел. Глаза, как всегда, скрывали квадратные чёрные очки. Даже в условиях хозяйничающей в городе ночи, он не изменил своей странной привычке. Никто из товарищей не видел цвета его глаз. Он скрывал их, как особое сокровище. Партийцы шутили, что у него вообще нет глаз, называли кротом. Хоть он и потел и трясся, отступать не собирался.

Генрика Шваб, худенькая, рыжая конопатая зеленоглазка, с маленькой грудью, с широко распахнутыми в постоянном, должно быть врождённом, удивлении глазами смотрящими открыто и, как она предпочитала думать, честно на жизнь. Её пушистые, кудрявые волосы, открывая чистый лоб, отодвигались золотистой линией их гребня наверх, начиная расти высоко, придавая ей вид солнечного одуванчика. Она боялась, но, как-то инстинктивно, словно ей предстояло перепрыгнуть буйное пламя разгоревшегося не на шутку языческого костра. Так она себе всё и представляла. Брачный ритуал ночи любви дохристианской эры, когда свободы было больше, а запретов и контроля меньше. Отец Генрики был священник и в значительной степени её бунт против системы объяснялся этим фактом, и форма протеста обуславливалась данным ей воспитанием. Она училась на геолога (в геологоразведочный институт она тоже поступила против воли отца) и до сих пор смотрела на мир сквозь призму некоторых религиозных представлений. Генрика, в своих суждениях, либо отрицала их и отталкивалась от них, либо неосознанно искала подтверждения неких догматов веры в коммунистической идеологии.

Лора Вайнхоф, почти не испытывала страха. Почти, но не совсем. Её страх можно было назвать крайней степенью волнения, предвкушения того, о чём она давно мечтала, а Эрик нашёл в себе смелость воплотить в жизнь. Борьба стоила жизни. Против зла, за будущее светлое коммунистическое (обязательно коммунистическое, другого она не понимала и не признавала) завтра. Она была сирота. Её приёмные родители типичные буржуа, которых она не любила (потому что они не любили её), привили ей отвращение к стяжательству, накопительству, раз и навсегда заведённому порядку в их семье, где весь смысл существования сводился к одному своему «брюху». Закончив педагогический колледж, она год работала учительницей младших классов. Из школы её уволили, за слишком вольно-фривольное понимание учебной программы, а больше за эпатирующий внешний вид. Дырявые шорты, тяжёлые армейские, всегда расшнурованные ботики и майки с фотографиями Ленина, Сталина, Мао и Че. Да, ещё Лора занималась неприкрытой агитацией старшеклассников, курила с ними, пила пиво, одним словом наводила крамолу. Несколько раз её предупреждали, уговаривали, внушали. Ей легче было уйти, чем изменить принципам свободы, пускай и находившим пока воплощение только в её внешности. На обложке свода правил, по котором она жила, красовалось экстремальное слово – Фанатизм, наиболее полным образом объясняющее все кульбиты её поведения. Брюнетка. Короткая стрижка, чёлка прямая линия, лоб наполовину открыт, затылок, ещё чуть-чуть и можно было говорить, выбрит. Лицо овальное, кожа белая до невозможности, луна, прозрачная до степени свечения изнутри, тем интереснее смотрелся румянец возникающей, в периоды волнения, на её щеках. Глаза чёрные, с таким оттенком, когда зрачок и радужная оболочка становились одним целым. Лора смотрела и неподготовленному человеку, первый раз с нею встречающемуся становилось неуютно. Глаза наркоманки, или демона. Вся из себя тоненькая, с осиной талией, с высокой грудью, пока Лора стояла неподвижно на месте, сидела, со стороны, выглядела изящной, но стоило ей сделать шаг и истинно женский шарм уступал место нахальному, выставленному на показ, образу хулиганистого подростка. Всем видам одежды, она предпочитала джинсы (если не носила драные шорты, тоже джинсовые) и водолазки с неизменной серебреной цепочкой надетой поверх, иногда майки, когда ей было нужно выказать свою позицию, сделать назло. К тому же она курила. Красилась редко, но если и накладывала косметику, то предпочитала украшать веки зелёными тенями с жёлтыми звёздочками на внешних уголках глаз. Получались две кометы с зелёными хвостами, летящими к ямкам висков Лоры. Необычный персонаж. Лора, запоминалась сразу, врезалась в память навсегда, иногда насильно. Всегда активная, инициативная, впереди. Знамя воплоти.

Первый соратник, заместитель Эрика Эйха, Петер Сваар, крепкий, лысый, скрытый юдофоб. Он из всех членов пятёрки меньше всего страдал от приступа неконтролируемого мондража перед акцией. Учился он на историка, и учился хорошо. Занятий старался не пропускать, в родном учебном заведении вёл себя тихо, из общего числа студентов, не выделялся. Многими настроенными на левую волну однокурсниками считался за правого обывателя. Петера это устраивало. Своё членство в КПФ он не рекламировал и на митингах к микрофону не лез.

– Скоро одиннадцать. Не пора ли нам, Эрик? – Лора, выразила нетерпение первой, но чувствовалось, что одного с ней мнения, придерживаются и остальные. Ожидание вымотало всех.

– Пожалуй.

Сигнал к действиям, был воспринят товарищами с облегчением. Частичка корки напряжения сжимающего сердца, отвалилась, дышать стало легче. Склонились над большим баулом. Прожужжала молния, руки вторглись в раскрытое чрево сумки. Достали чёрные шуршащие ветровки, красные платки на лицо, бутылки. Бутылки были заполнены горючей смесью – «Коктейль Молотова». Горлышки заткнуты белыми лоскутами ткани – фитилями. Переодевшись, прикрыв лица платками, леваки, гуськом, маленькой колонной, возглавляемой Эриком быстрым шагом пошли к блистающему во тьме храму капитализма. Последние двадцать метров они пробежали. Растянувшись в линию вдоль круглого фасада, группа зачиркала зажигалками. Затеплились рыжие огоньки, беспокойные птички, рвущиеся из рук революционеров на свободу. С этим желанием никто спорить не захотел. Довольно синхронно они размахнулись, бутылка ушла назад и вниз, потом резко взлетев над головой вверх, оторвалась и, кувыркаясь огненным шаром, понеслась в стеклянный стакан банка. До здания было не больше десяти метров, а ребятам казалось, что их метательные снаряды летят через всю вселенную. Таким долгим им показался полёт от них до первого громкого, оглушающего дзинь-бабах. Стёкла оказались прочнее, чем они рассчитывали. Лишь одна пущенная мощной рукой Петера бутылка смогла преодолеть стеклянный барьер, проделав дыру в витрине второго этажа, бутылка стукнулась об угол стола, лопнула, залив жидким огнём чей-то кабинет. Остальные бутылки, разбившись, выплеснули из себя бензиновую смесь, стекшую по стеклянным стенам, горящим водопадом. Запылало!

Не став любоваться на дело своих рук, пятёрка пустилась наутёк. Страх сменился азартом. Адреналин жёг вены не хуже, чем коктейль Молотова. В парке, сняли ветровки, платки. Затолкали ставшие ненужными и опасными вещественные доказательства свершённого преступления в урну. Вил, плеснул из пузырька, поджёг. В чёрных зеркалах его очков заплясал оранжевый дымный тюльпан.

Из парка, уходили разными путями, по одному. Сирены полицейских машин заныли, уже, когда ребята были далеко. Горящий победным факелом банк и экстремистов разделяло несколько кварталов. Каждый заранее продумал пути отхода. Девушки, пошли по самому простому пути, взяли такси и, доехав, независимо друг от друга, до железнодорожного вокзала, пересели там, на автобусы и таким манером добрались до дома. Парни, избрали другой вариант. Заранее договорившись со своими друзьями, они после акции, пошли к ним в «гости». Побухать и переночевать. Никто из друзей, об акции ничего не знал, так что получилось вполне естественно. Стиль жизни левой общины предусматривал такие поздние визиты товарищей и совместные ночёвки.

Никого не задержали. Банк сгорел полностью. Акция имела общественный резонанс и активно обсуждалась в буржуазной прессе. В общем, она получила, неожиданную поддержку значительной прослойки общества, на что Эрик с товарищами и вначале не рассчитывали. Через три дня пятёрка в полном составе собралась на съёмной квартире приятеля Петера, студента однокурсника. Сидели в большой комнате за круглым столом. Хозяина квартиры услали за выпивкой.