Читать книгу Ночная смена - Денис Александрович Игумнов - Страница 3

Самое неприятное, что, придя домой и завалившись в кровать, я так и не смог уснуть. Меня посетило некое зыбкое забытье, сквозь которое я отчетливо различал все посторонние звуки, идущие из соседних квартир и проникающие через щели в окнах с улицы. То сосед с верхнего этажа решил испытать на прочность свою недавно приобретенную дрель, то во дворе монотонно, раз за разом срабатывала автомобильная сигнализация, а то и просто птицы устраивали многоголосый концерт. Перед глазами то и дело всплывало зеленое пятно лица покойника, слышались болезненные звуки рвоты. Да, первая моя ночь в морге выдалась на славу, фантазия, напитавшаяся впечатлениями от предыдущих событий, выдала картины озарения, впрыснутые прямиком в мою воспаленную психику. Мне не спалось. Промучившись так часов пять-шесть, я встал, оделся, пошел в магазин прогуляться и прикупить колбаски со свежим хлебом. Возвращаясь домой, я вошел в подъезд, и там меня словно громом ударило. Тот номер телефона в объявлении про жидкость, будто бы оживляющую мертвецов, принадлежит мне. То есть принадлежал мне до армии, когда я в институте учился. Что это? Шутка такая? Или я действительно рехнулся? Второе предположение показалось мне, в свете недавних событий, более вероятным, ведь настолько близких друзей, которые могли бы меня таким образом разыграть, у меня просто-напросто не было и нет.

Через день мне снова надо было идти на работу. Немного свыкшись с произошедшим на предыдущем дежурстве и все равно волнуясь, ожидая очередных сюрпризов, я вышел на улицу, сел на трамвай и поехал в больницу.

К десяти часам вечера, когда стемнело, привезли криминального мертвеца. Его еще днем заметили пенсионеры, рыбачившие на одном из прудов, расположенных в черте города. Он всплыл и дьявольским пузырем парил над поверхностью воды, зацепившись остатками мокрой одежды за кривую подводную корягу. Пока вызвали полицию, пока достали и все оформили, шарик солнца закатился за желтую черту горизонта. К нам этот подарок судьбы приехал только сейчас. Когда открылись двери труповозки, я понял, что утопленник пролежал в воде не менее недели, летней недели, а точнее, последней июльской недели. И почему его обнаружили именно в мою смену? Такого смрада я не нюхал еще никогда. Даже бывалый санитар и тот морщил нос и отплевывался. Мерзкий запах тухлой тины, разложившегося мяса проникал в носоглотку, осаждался там, и, даже отхаркивая обильно образовывающуюся в результате этого слизь, от него трудно было избавиться.

В холодильнике, куда мы вместе с Федей перевезли труп, меня ожидало зрелище не менее жуткое, чем запах разложения. Там под ярким белым светом галогеновых ламп я, не желая этого, будто магнитом притянутый, смог рассмотреть покойника более подробно. Раздутые водой ступни ног, ладони рук, натянутая на них кожа синего цвета и под давлением пузырящегося гнилой влагой мяса слезающие со своих насиженных мест помутневшие ногти покойника. Огромный залитый вонючей жидкостью живот, бочкообразная грудь и лицо из детских кошмаров безнадежного героинщика. Глаза раздулись, вылезли из орбит, язык, принявший размер говяжьего, вывалился и торчал серым жирным глистом из лиловых помидорообразных губ, щеки походили на надутые силачом синие грелки. Весь изгвазданный в ошметках водорослей мертвец нестерпимо вонял и сочился коричневой слизью. Даже определить его возраст не представлялось возможным. Опознавательным знаком для определения личности покойника могла послужить только татуировка на левом плече. На ней был запечатлен солдат в камуфляжной форме, рядом с которым сидел волк с оскаленной пастью. Только с третьей попытки нам удалось запихнуть его в холодильную камеру.

Потом мы с Федором минут сорок отмывались, но так до конца и не избавились от этого омерзительного запаха. Вернувшись к себе в будку, я стал пить чай и одновременно пытался забыть увиденное зрелище. Выпив две кружки крепкого чая и не удовлетворившись оказанным на меня увеличенной дозой кофеина воздействием, я снова поставил чайник кипятиться. Человек все-таки быстро приспосабливающееся существо, еще позавчера меня тошнило от вида вскрытия, а сегодня ничего, даже не замутило. Как это ни странно, но вскоре меня потянуло в сон. Из набежавшей волны забытья меня вытащил скрип дивана в соседней комнате. Я встал и прошел в каморку, там на диване сидел парень лет двадцати. Коротко остриженный под пехотинца времен последней мировой войны круглоголовый брюнет с правильными чертами лица. Одет он был в черную рубашку и голубые джинсы.

– Ты чего здесь делаешь, а? – с угрозой спросил я.

– Привет. Меня зовут Антон.

Он встал и протянул мне руку. И сделал он это так открыто, по-доброму, дружелюбно, что я не удержался и пожал ее. Меня тут же прошиб электрический заряд, перед глазами заплясали уже знакомые мне разноцветные искры, реальность оплыла голубым воском, и я не видимым никем наблюдателем оказался в подвале с низким потолком. В помещении плотным строем стояли старые офисные стулья начала нулевых годов, на которых сидела своеобразная публика. От того, что помещение не отличалось размером стадиона и количество человеческих голов приближалось к сумме всех килек, нашпигованных в жестяную банку, казалось, что людей намного больше, чем предназначенных для их разноименных задниц стульев. Над сборищем висел тяжелый туманный дух, сквозь который через силу пробивался свет от допотопных стоваттных ламп без абажура. Обстановка приближалась к спартанской, ничего лишнего, только рациональная функция и вещи, ей полностью подчиненные. Всего здесь присутствовало человек тридцать. В основном это были молодые ребята от пятнадцати до двадцати пяти лет. Бритые головы преобладали над длинными хвостами поклонников тяжелой музыки, а короткие куртки и спортивные костюмы – над косухами и плащами. Перед ними выступал человек небольшого роста, с седыми волосами, подстриженными под одинокого лесного ежика-мутанта. За его спиной сидели еще три человека мрачного вида, одетые, как и оратор, преимущественно в одежду темных тонов. Во втором ряду справа, около побеленной стенки, сидел Антон, и по его виду трудно было сказать, внимательно ли слушает он говорившего или находится в трансе, глубоко погрузившись в собственные мысли. Во всяком случае, он уставился немигающим взором на оратора и неотрывно следил за его извивающимся ртом.

– Подводя итоги прошедшей недели нашей идеологической борьбы, я бы хотел выразить особую благодарность – говорил седой мужчина, – двум пятеркам. Пятерке номер восемнадцать – за пикетирование ДК Ильича и срыв там очередного собрания секты «Дети Христовы», – голос вождя напрягся, и дальнейшие слова он стал произносить со всё более нарастающим нажимом. – Вы все знаете, как я отношусь к сектам. Их скрытая тоталитарность оскорбляет мои чувства национального государственника, они отнимают наш хлеб. Только мы имеем право быть единственными экстремистами в стране и только потому, что наши цели кристально чисты. Великая держава от Финляндии до Аляски, самопожертвование и полная ответственность за русский род. Остальных в топку огня наших глаз и под подошвы наших маршевых сапог. Молодцы, ребята! Так держать! – раздались шумные рукоплескания и звонкий свист с галерки. – Командир пятерки – Константинов Олег. – За объявлением лидера снова последовал взрыв искренней радости соратников. – В дальнейшем вам, я думаю, надлежит развить успех и приступить к постоянному давлению на руководство секты и, как следствие, ее самороспуску. Для этого к вам присоединятся еще несколько пятерок бойцов. Старшим назначаю Константинова. – Вновь рукоплескания. – Олег, после собрания зайди ко мне, получишь более подробные инструкции. – Парень в круглых очках и джинсовой куртке с нашитым на спине куском коричневой кожи, выделанной под крокодила, привстал, в знак согласия кивнул и снова сел на место. – Следующее. Пятерка под номером восемьдесят восемь, руководитель – Зацепин Станислав, за прошедшие с нашего последнего собрания дни совершила больше всех карающих рейдов, а именно их количество составило для нас рекордную цифру двенадцать. Двенадцать акций за неделю, подтвержденных видеоматериалами, это, я вам скажу, самый настоящий подвиг. – Подвальную комнату собраний заполнил одобрительный гул. – Я так говорю еще и потому, что идущая за ними на втором месте пятерка совершила всего три рейда. Половина наших пятерок совершила всего по одному рейду, а вторая половина не совершила и одного. Пятерка Зацепина доказывает нам, что все разговоры о невозможности проведения больше двух рейдов в неделю или о том, что я, мол, работаю и у меня не остается времени на активную партийную работу, просто профанация. И от таких болтунов нам придется освобождаться в самое ближайшее время, пусть нас станет меньше, зато мы станем эффективнее. А балласт пускай течет в партию Начальной Военной Подготовки или в бригады Святого Иосифа. Прими нашу благодарность, Станислав, спасибо тебе лично от меня. – Зал зааплодировал, и Зацепин вынужден был встать и вскинуть руку со сжатым кулаком в партийном приветствии. – Теперь перейдем к более грустным, но от этого не менее важным событиям нашей жизни. На этой неделе на рейдах погорели еще две наши пятерки. Их задержали прямо во время акции полицейские, да не просто патрульные, а, судя по их экипировке, одно из спецподразделений МВД. Об этом поведали двое наших ребят, которым все же удалось от них оторваться. Делайте выводы сами, об акциях знает ограниченное количество людей, и, хотя они, акции, как таковые не являются тайной, каждая пятерка выбирает себе цели исходя из поставленных перед нею руководством партии задач и осуществляет их решение в секторе ее индивидуальной ответственности. Отсюда можно сделать, с одной стороны, даже положительный для нас вывод – внутренние органы заметили нашу возросшую активность и стали уделять нам особое внимание. Вы все знаете, что это означает. – Зал притих. – На наступившем этапе нам, именно сейчас, как никогда нужно следить за своими языками. Тайна общения с товарищами по борьбе не пустой звук. Каждого из вас могут попытаться поймать на провокации и заставить работать сексотом. Теперь за разглашение тайны рейда или другой партийной акции, пусть касающейся только вас, даже если вы этой информацией поделились с таким же, как вы, бойцом из соседней пятерки, грозит наказание, вплоть до исключения из рядов бойцов до скончания веков. Вы знаете, о чем я говорю, по вашим глазам вижу, дополнительных объяснений не требуется. – Вождь говорил круто. Слова, как выстрелы из снайперской винтовки, точно били в души его адептов. – Возвращаясь к нашим товарищам, сидящим в тюрьмах и зонах, хочу отметить, что их число приближается к психологически значимой для нас цифре – сто человек. Собирать для них передачи партии становится все труднее. Поэтому прошу всех проявить искреннюю солидарность с героями нашей борьбы и выделить из своих доходов столько, сколько, по-вашему, нужно было бы вам самим при таких же печальных обстоятельствах. – Ребята, вставая, потянулись к столу, стоящему прямо перед вождем, на котором возвышалась стеклянная красная ваза в форме водяного взрыва, именно ее каждый раз использовали для сбора пожертвований. – Одну минуту, еще одно маленькое объявление. – сказал вождь, – Антон Самойлов, прошу, зайди к нам после Олега, хорошо?

– Да, вождь! – отозвался Антон.

После собрания все его участники немедленно рассосались из комнаты по обширным закоулкам подвала. Кто-то сидел в столовой и дожидался, пока закипит чайник, кто-то прошел в комнату, превращенную завсегдатаями партии в любительскую качалку. Туда недавно принесли две штанги, гантели, повесили несколько боксерских мешков. Многие расположились в первом помещении перед входом, приемной, болтали, смеялись, курили.

Антон ожидал своей очереди на прием к вождю, он уселся на приступке стены и делал вид, что читает последний номер партийной газеты «Луч». В голове крутились разные тревожные мысли. «Зачем меня вызывают? До этого дня я и не догадывался, что вождь знает мое имя. Я ведь простой боец, даже не командир пятерки, хотя и не безынициативный. Пара моих предложений (льщу себе надеждой) изменила облик организации. Может быть, они узнали? Но откуда? Да нет, не может быть! Меня заложить никто не мог, хотя бы потому, что никто ни черта не знает». Просидев за размышлениями минут пятнадцать, Антон чуть было не упустил из виду выход из кабинета Константинова. Настала его очередь, внутренности подрагивали, но внешне он оставался совершенно спокойным. Войдя в комнату, он увидел перед собой четверых руководителей организации. Вождь сидел во главе стола, по правую руку от него развалился в мягком кресле Мартынов (за глаза все в партии называли его Мартышкой), он все время таскался за вождем и повторял все его высказывания, иногда доводя их до абсурда, за что время от времени получал от вождя по кумполу. А еще он обожал выпендриваться, одевался только в заграничные дорогие европейские тряпки, пил только виски или текилу, ну и тому подобное. Нравилось ему и это кресло, в котором так вальяжно сейчас восседал. Даже вождь сидел на обычном стуле, а этот – на мягоньком, да еще мусолил своими толстыми губами сигару. Выпендрежник. Официально он являлся всего лишь партийным пресс-секретарем. Его никто не любил, но многие боялись. Забросать догмами и утопить в словесном поносе он мог кого угодно. Рядом с ним сидел Сергей Буров, сотник, боевой руководитель всех пятерок. Постоянно возбужденная мышца организации. Хитрый, осторожный в высказываниях и безжалостный в драке, личный телохранитель вождя. Бывший спортсмен, мастер спорта по боксу. А слева от стола, около стены прямо на корточках сидел бессменный лидер московского отделения Михаил Дьяков. Вполне вменяемый мужик, если бы не его постоянное маниакальное чувство подозрительности. Он искал стукачей среди своих и любой косяк партийца, даже случайный, был склонен превращать в мотив для долгих унизительных разбирательств и проверок.

– Присаживайся, Антон. – сказал Михаил.

Антон сел за стол и таким образом оказался лицом к лицу с самим вождем.

– Тебя попросили зайти вот по какой причине, – после недолгой паузы он продолжил: – У нас, как ты знаешь, в последнее время сорвалось несколько акций. Бойцы попали в камеры к ментам. В партии идут нехорошие разговоры, ребята по своему недомыслию стали отлынивать от рейдов. То есть от того самого сейчас нужного, что нас и сделало той силой, которой мы сейчас являемся. Надеюсь, ты понимаешь – это прямая угроза!

– Да, я все понимаю. Ну а я-то чем могу помочь? Ведь, если ты помнишь, идея упорядочить и ввести в обязаловку рейды с их видеоподтверждением исходила от меня.

– Да? Что-то не припомню такого. А вы, товарищи, такое помните? – обратился он к присутствующим.

– Помню, идея пришла к нам из самой партийной гущи, – начал Мартышка, – от рядовых партийцев. Но вот от кого именно, однозначно сказать не рискну.

Буров тоже молчал, как бы подтверждая правоту предыдущих высказываний. Поняв, что против него здесь если не заговор, то уж точно негативный настрой, Антон по-настоящему испугался, тем более он все еще не понимал, что происходит.

– Ладно, не суть, – продолжил Михаил. – Вернемся к обсуждаемому вопросу. Из пяти взятых на акциях пятерок в трех ты ранее был бойцом. Вообще, ты часто скачешь из одной в другую.

– Ну и что? На этом основании вы делаете вывод, что я агент ФСБ?

– Не мы, ты первый об этом заговорил! – подал голос Буров.

Пропустив эту обвинительную реплику мимо ушей, Антон продолжил:

– Просто я два раза переезжал и раза три работу менял, вот и все. Все это в разных районах, и, естественно, мне удобнее проявлять себя в партии по вечерам, после работы и там, где находились места моего тогдашнего трудоустройства.

– Да-да, нам это известно. – сказал Михаил. – Но вот мне вспоминается, действительно твоя идея. Ты взял на себя труд активизировать работу с так называемым пассивом партии, теми людьми, которые числятся в наших списках, но фактически в жизни организации не участвуют, – он вопросительно посмотрел на Антона, тот сидел с каменной мордой и ждал продолжения. – Ребят ты действительно стал обзванивать и вовлекать в активные действия. Только вот какая жалость, все эти действия ты свел к собраниям в районах их проживания, к тренировкам, обсуждениям партийной жизни. Это же фракцизм!

– Фракции внутри партии недопустимы! – воскликнул Мартышка. – Это раскол! Внутренняя диверсия!

– Да вы что! Да эти парни в активной деятельности никогда и не участвовали, а я их подтянул, работу с ними наладил.

– А почему в таком случае они ни в одной нашей акции не участвовали? Сколько их там, сорок-шестьдесят человек? – задал вопрос Буров.

– Какие там шестьдесят человек? Их не больше десяти. А насчет их участия, так их еще обучить надо, поэтому я с ними и тренируюсь.

– Короче, партия решила запретить тебе заниматься такими делами. Списки членов тебе больше давать не будут. – сказал Михаил.

– Здорово, – промямлил Антон. Он не успел скопировать списки, а это в его работе было главным.

До этой последней фразы вождь сидел молча и довольно спокойно слушал весь разговор, внимательно наблюдая за Антоном. Теперь же он взял слово:

– Антон, ты не расстраивайся, пойми своих старших товарищей, они намного опытнее, чем ты. У них есть свой выстраданный многими годами политической борьбы опыт, и тебе они хотят только добра. У меня есть предложение, – обратился он к своим трем самым близким соратникам. – Сегодня, как вы уже знаете, мы должны провести одну весьма важную для безопасного будущего нашей организации акцию. О ней знают только люди, находящиеся здесь, а теперь и ты, Антон. У руководства есть сомнения в твоей преданности. Что ж, в нашей борьбе бывает и не такое. И ты сегодня, став главным участником этой акции, снимешь все вопросы о своей благонадежности. Или другой вариант: ты можешь отказаться, уйти отсюда и больше никогда здесь не появляться. Выбирай.

– Я выбираю акцию. Я вам докажу! – Антон, разозлившись от несправедливых обвинений, выкрикнул эти слова почти не думая. Позже он об этом пожалел, но было уже поздно.

– Я не сомневался в тебе, Антон. Пройдешь испытание – и дальше сможешь заниматься своими списками и подготовкой новичков. Такие люди, как ты, нам очень нужны. Можешь пока идти, отдыхай.

Антон поднялся и повернулся к выходу, когда ему в спину прозвучали следующие слова вождя:

– Да, и не выходи, пожалуйста, никуда из штаба до акции. Сдай Сергею свой телефон. Безопасность прежде всего, сам понимаешь. А ты, Сергей, побудь с ним, проследи за его настроем, замотивируй как следует. Чтобы его дух воспарил над обыденностью на недосягаемую для обыкновенных людей высоту, доступную только для духа героев. Помоги нашему боевому товарищу, ведь такая важная акция – первая в его карьере.

Антон оказался в ловушке. Конечно, Бурова к нему приставили не для того, чтобы он его сопли утирал, а чтобы он никому ничего не смог сообщить. И все-таки, по правде говоря, его это мало волновало, ведь он действительно не был агентом ФСБ или МВД. Беспокоила его грядущая акция, если она была действительно настолько важной для этой идеологически чуждой для него партии, то он ни в коей мере не хотел становиться ее участником. Дело в том, что он являлся агентом политической организации прямо противоположной по своим политическим целям и идеологическим установкам той, в которой он вынужденно состоял уже без малого год. Руководство его партии поставило перед ним несколько целей, помимо внедрения в партию – лидера на экстремистской сцене столицы, главного своего врага, ему предписывалось раскачивать ее изнутри, разъедать ее монолит разными вне организационными объединениями и увлечениями. Переманивать ее рядовых членов, в дальнейшем заниматься их перевербовкой и, конечно, предупреждать о всякого рода акциях, направленных непосредственно против его родной организации. А теперь его стали подозревать в сотрудничестве с органами. Бред? Нет, не бред, только на первый взгляд это могло показаться чушью. Вождь имел звериное чутье и слепо ему доверял. Он явно что-то почувствовал, и вот результат – проверка. Сейчас Антон сидел в уголке на кухне прижатый к стенке крепким торсом Сергея Бурова, искал выход и не находил его. К десяти часам вечера все рядовые члены партии разошлись. А еще через полчаса за ним с Буровым пришел Мартышка. Сегодня он надел на себя бархатный пиджак с фиолетовым отливом, вельветовые штаны и шляпу.

– Пора. Поехали, – сказал он.

Выйдя из штаба на свежий воздух, они вчетвером – Антон, Буров, Мартышка, Михаил Дьяков – зашли за угол пятиэтажки, где их уже ждал автомобиль – старый «Рендж Ровер». Усевшись в его салон, они поехали по ночному городу, держа путь по направлению к МКАД. За рулем сидел Михаил.

– Куда едем? – спросил Антон.

– Приедем – увидишь. Главное, не нервничай. Уже скоро, – ответил Буров.

И правда, не доезжая до кольцевой дороги, они свернули в сторону, потом еще раз и еще, пока не оказались на темной разбитой грунтовке, со всех сторон окруженной нависающими на нее кронами деревьев. Машина вихляла и тряслась на каждой кочке. Ее ослабленные возрастом рессоры не могли в полной мере смягчить неровности пути, и все-таки преодолев все трудности, автомобиль доставил компанию на место. Вокруг было темно, только огни относительно недалеко расположенных домов слабо освещали поляну, на которой они остановились.

– Выходим, – приказал Буров.

Все вышли. Антон огляделся по сторонам и спросил:

– И что мы тут делаем?

Он еще не успел закончить фразу, как на его горло, прерывая вопрос, накинули плетеный шнур удавки. Это незаметно зашедший за спину Антона Мартышка воспользовался сложившейся ситуацией. Руки Антона непроизвольно вскинулись к шее, тогда Буров нанес ему в область печени страшный боковой удар, что-то в его брюхе булькнуло, и боль, пронзившая бок, попробовала согнуть его вправо. Не вышло. Подоспевший Михаил вместе с Буровым придавил Антона к земле, именно туда, куда гнула хватающая печень острыми зубами пасть нестерпимой боли. Разжали и зафиксировали руки. Вскоре Антон захрипел, из глаз брызнули слезы, а из носа – сопли. По его телу прошла последняя судорога, и он, вывалив изо рта сизый язык, затих.

– Подходящая смерть для Иуды. – сказал Михаил. – Теперь его надо раздеть и утопить. Чем это так нестерпимо воняет? – произнося последние слова, он словно собака стал принюхиваться. – Ой, ё, да он по ходу обоссался и обосрался до кучи. Блядь, нет никого желания этим заниматься.

– Тьфу, – Буров смачно плюнул на тело предателя. Плевок попал на волосы на затылке Антона.

– Какая гадость. – сказал, вытирая о траву руки, Мартышка. – Казнить предателя не так весело, как я себе представлял.

Убийцы раздели труп, привязали к нему привезенный с собой груз и утопили в пруду. Одежду и оказавшиеся при нем документы они увезли с собой.

Но на этом мои ощущения не закончились. Вместе с Антоном на глубину грязных вод пруда опустился и я. Мне тоже передалось чувство задыхающейся безнадежности. Меня потянуло вниз, со всех сторон все больше стала окружать холодная вязкая тьма. Света становилось все меньше, а удушье – все сильнее, когда почувствовал, что больше не могу, что сознание мое кривится и мутится, меня рывком выбросило на свет, я широко открыл рот, вздохнул полной грудью и огляделся. Я все так же сидел в будке охранника, чайник в соседней комнате надрывался в сигнальном писке, а рядом со мной никого не было.

Утром, сдав дела сменщику, я поплелся домой. Уже дома, лежа на диване на накрахмаленных простынях под ватным одеялом, я стал рассуждать. Ко мне в гости, в мою голову, приходили мертвецы. Теперь я уже знал это точно. Если первый случай я мог списать на излишне разыгравшееся воображение, то второй убедил меня в реальности происходящего кошмара. Им по неизвестной мне причине приглянулся именно я. Может, со мной сыграли злую шутку моя излишняя эмоциональность и шок от увиденных в первые часы моего нахождения на рабочем месте ужасов, а может, и нет. Кто знает? Если я пойду к врачу, меня гарантированно отправят к психиатру. А если я буду настаивать на своих видениях, дурки мне не избежать. Что же делать? И поделиться не с кем, вот засада. Ладно, посмотрим, поглядим, что будет дальше. Может, я все же разонравлюсь мертвякам, и они переключатся на кого-то другого. И тут меня озарило. А может, они хотят, чтобы я помог следствию в поиске их убийц? Хотя, если я приду в полицию, например, с рассказом о последнем убийстве этого разведчика в чужой партии, скорее всего, на меня и падет подозрение полицейских. Потом будешь доказывать, что ты не верблюд. На работу припрутся все эти следователи и оперы, или кто там у них ходит, показания свидетелей собирает. Прощай, работа, уволят сразу, никто разбираться не будет. Нет, это не выход. А может, они хотят, чтобы я за них отомстил? Ну, это, знаете ли, дудки. На роль ангела мести я не гожусь. Как ни крути, данных для принятия правильного решения не хватает. Как это ни прискорбно, надо ждать.