Читать книгу Номинация «Поэзия». Короткий список премии «Лицей» 2020 - Денис Безносов, Александра Шалашова - Страница 16

когда выветриваются последние серии страха

когда «паразитарные отношения абсолютно

со всеми вокруг» или

«семь минут спортивной ходьбы», когда

куришь на выходе отдельно от всей тусовки

и два Джона о чем-то беседуют за стеклом

может быть, мысль проскочит

может быть, Пушкин неправ

был, говоря о невозможности счастья и представляя

реальность через схемы единства —

даже в сшивающих капиталистических джунглях речи

виден след идеальной игры

несколько персонажей играют в американский

футбол в минуту предпоследнего снегопада

*

Продвигаться по линиям, становясь

всё более чутким: бумажки,

остатки еды – всё это

убрано со стола, мусор рассортирован,

уезжаем раньше обычного, ждем

такси. Сложная сонастройка, мой дальний друг, а на фоне

музыка последнего диалектического

снятия с новой силой слышна.

Капли мочи

аккуратно подтерты, ничего, что бардак, «основным

свойством Франциска было живое,

отзывчивое чувство сострадания.

Это чувство не привело его к мировой скорби», но мы

на разные фрески смотрели среди лесов.

И только поэтому я произношу слово «климат».

Только поэтому, вполоборота

глазом испуганного оленя следя

за пляской пластичных систем.

Радость? Пока плетемся

по закрученной лестнице, что ведет

в геомагнитные вспышки, ну да, я вроде бы помню

о том, что не спит влюбленный всю ночь, ждет ответа,

что-то проглядывается такое даже

сквозь серый солнечный свет.

*

Мы родились в странное время, мало

кто возьмется с этим тезисом спорить.

Теперь память о своем детстве ты ищешь

в непонятной нарезке кадров; японское видео о любви.

Честно, я не знал, что это за страна.

Черными линиями покрылись листья в саду.

Сережа с велосипеда упал.

Сема опубликовал фотографию в форме Росгвардии, может быть, в феврале.

Хорошо, я могу побыть твоим сыном.

Но и отцом! Но и хуй знает кем.

Киборгом из нелепого мира, в котором

мы с ними воровали крыжовник на запретном дворе.

Я подглядывал за Эвелиной, пережившей войну.

И в грудной клетке закономерно скрежетали жуки.

Честно, я не знал тогда ничего

про реальность. Только боялся слегка,

что меня возьмут в заложники. А порой

из почтового ящика падал шприц.

И взрывалось какое-нибудь кафе.

Дима Гаричев писал первый текст.

Но теперь я знаю про многое из того,

что мелькало в температурном бреду.

Будущее закрыто. Наркополитика отнимает друзей.

Странное время продолжает протягиваться сквозь нас.

Самоубийство – это только протест

против контроля, как сказал бы Арто во сне.

Я хотел бы избавиться от себя,

как от ритма, которым написана эта строка.

Я хотел бы открыть другие глаза,

обменять весь мир хуй знает на что.

*

думаю, она знает некоторые ходы в документе «Тело»

«микрополитика чувственности», вот эти слова

она знает, что мы свободны

внутри постоянно растущих, но повторяющихся структур

нужно было просто сказать

о лабиринтах эмоциональности

о стремной готике органов, разбросанных

по комнате, поди собери

мои сюжеты – мои сюжеты

тоннели воспоминаний в районе Нарвской

вдоль выцветших трав бег

и хотя, как вы знаете, слово «мерцание»

с недавнего времени запрещено к использованию

в текстах, так или иначе напоминающих

современную поэзию, – мерцание

забегаловок бедных; освобождение; освобождение

концлагерь никогда не заканчивался

важно помнишь об этом, малыш

«мы живем на гигантском фрактале

помнишь, как триповали под salem?»

я не помню, уже забыл

мы живем на мусорных свалках, в каком-то мху

со слизевиками бок о бок вяжем свой странный стаф

может, пока я обедаю в сушевоке

тучи уже сгущаются надо мной

пока греюсь на солнце в этом мусорном поле

тучи уже сгущаются надо мной

может, и не сгущаются, кто его знает

они отняли видение будущего у нас

в слизком мусорном лабиринте роем свои ходы

неожиданно счастливые дни случаются иногда

дни веселья в концентрационном мху

час любви в закоулке бескрайней тюрьмы

важно помнить о чем-то, о чем я забыл

как блестит отравленная река

как концлагерь просторно сквозит

словно и не закончено всё

*

хотелось бы снова оказаться

перед американским посольством, корейские

служительницы правопорядка зачитывали

протокол, но я видела, помнится, в их глазах

нечто такое, что испытывала сама

каким образом вообще эта встреча

оказалась возможной: ино-

планетное фактически существо

стоит с плакатом

отказывается перейти дорогу

а другое инопланетное существо

проговаривает закон

медленно пролетаю с плакатом мимо одной из систем

хрупкие полицейские, будучи

представительницами Неизвестночего-1,

выталкивают меня на противоположную сторону улицы

понимаю

обэриутов не существовало

работа скорби не имеет конца

так что ищу тебя глазами среди толпящихся у суда))

снились институты, их дыхание

протоколы допросов перемежались

авангардистскими выходками, может быть

наверное, и нас тоже нет

мы персонажи легенды о подводном городе,

появляющиеся в единственном эпизоде

молодой поэт пересказывает свои мысли

относительно интерьера

заведения, где они греются в перерывах

кухня этого заведения как бы вынесена внутрь зала

некоторым посетителям приходится наблюдать

за беззвучными движениями работников

сквозь плотное стекло

что-то про океанариумы, завернутые друг в друга

он говорит без отчаяния, так, как будто

у них получится многое изменить

*

Во тьме солидарности я еще не один.

Будь моим мr. poopybutthole, то есть

непроницаемой грезой, голографической

ерундой, скрепляющей мир.

Будь процессом письма.

Турагент срывается с выученного маршрута,

дрейфует по улицам Сити.

Красная геометрическая фигура навстречу летит.

Из этого следует только

то, что возможно не согласиться.

Без гарантий, вслепую, всегда опасаясь

гонцов, говорящих радостные слова —

набор вероятностей, спрятанный

от закрытого ока.

«Меньше парься», – шепчет сосед.

Нужно будет пройти через многое.

Психика – серии рваных

гребков в холодной воде.

Но также —

стая бликующих птиц, если помнишь,

в местах, проявленных на секунду.

Полароидный снимок, подпись на оборотной.

«Тело реальной политики

тлеет в провинциальном пейзаже».

*

Целый день переписывались, слякоть на улицах.

Хотя за несколько дней до этого выпал снег.

Ты думала о самоубийстве, я даже

решил снять изображение Аронзона со стены.

И вместо него прицепить фотографию Дуга Рикарда,

распечатанную ранее, разрезанную по ошибке

на четыре равные части. И всё же

этот образ остается для меня важным.

Целый день переписывались, вспоминали

выпавший снег, путешествие по хорошим

лакунам внутри тела памяти. Я

не спал всю ночь, как бы шатаясь

от стены к стене, от ссылки к ссылке, так что

то утро, когда выпал снег, обернулось

неожиданной радостью, отменившей

мысли о самоубийстве, я даже

написал тебе: «я поэт!». Однако стоит вернуться

в день переписки, серого неба.

Ночью, когда ты поблагодарила

меня за внимание, оказалось,

кто-то третий присутствовал между реплик.

Сколько времени? Что он хотел сказать – разоблачая

себя самого – этими гифками? Ведь он их отправил

в ту секунду, когда мы оба почувствовали, что нужна пауза в разговоре.

Анархизм против сохранения территорий.

Безусловное гостеприимство разворачивается паразитизмом.

Что-то сломалось тогда. Но я до сих пор пытаюсь представить,

сколько еще скрытых данных хранят архивы

безобидных решений; самые мрачные

мысли посещают меня, и они похожи

на то, что иранский философ мог бы

назвать, что ли, ксеноагентом,

разрывающим прочные сцепки любого внутреннего сюжета.

Как бы там ни было, я верю в Тристеро,

толком даже не помня, что это такое.

Выпавший снег отмечает время

автономной зоны, и это странным

образом сочетается с тем моментом,

когда я заснул, наконец, в помещении без окон.

То же самое снится.

Но уже без надрыва, без четкой цели.

Без мыслей о сорванной родинке, без паранойи,

без желания стать счастливей.