Читать книгу Водка, сабля, конь гусарский… Код русской победы - Денис Давыдов - Страница 2

«Дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие», – Лев Толстой, «Война и мир».

Денис Давыдов

Недолго ликовал француз. В сентябре захватчики хозяйничали в Белокаменной, а в октябре не знали, как спастись – и немалую роль в этой перемене сыграли партизаны. После первых вестей о победах, об отступлении врага Россия, наконец, вздохнула облегчённо.

Дениса Васильевича Давыдова Россия не забывала никогда. Остался он и на карте Москвы: прогуливаясь по Пречистенке, мы непременно вспоминаем гусара-партизана, который в непривычной роскоши жил на этой старинной московской улице. Бывая в Ново-Девичьем монастыре, останавливаемся у могилы Давыдова, вспоминаем о его подвигах, вспоминаем его стихи и остроты…

А начиналась биография с суворовского благословения. Сам Давыдов описал тот день вдохновенно и залихватски в очерке «Встреча с великим Суворовым». Только так и можно было сыграть увертюру к судьбе солдата и поэта, при жизни ставшего легендарным. Шёл 1793‐й год. В то время Василий Денисович Давыдов – гусар, как и его сын – командовал Полтавским легкоконным полком. Суворов проверил полк в лихих учениях и отобедал с Давыдовым.

Девятилетний полковничий сын Денис жил при армии, уверенно сидел в седле, любил оружие и грезил о сражениях. Суворов спросил его: «Любишь ли ты солдат, друг мой?». Надо сказать, что великий полководец умел проницательно судить о людях по ответам на неожиданные вопросы. Денис ответил без промедления, по-суворовски пылко: «Я люблю графа Суворова; в нём всё – и солдаты, и победа, и слава».

Суворов был в восторге: «Помилуй Бог, какой удалой! Быть ему военным человеком. Я ещё не умру, а он уже три сражения выиграет!». Граф Рымникский перекрестил мальчишку, расцеловал его… Конечно, Давыдов не забудет суворовского слова.

Через много лет седеющий гусар напишет шутливую автобиографию. Ему удастся скрыть своё авторство – и многие знающие люди примут «Очерк жизни Дениса Васильевича Давыдова» за сочинение самого генерала Ермолова! Литературные мистификации ему удавались, как и военные хитрости.

В этом жизнеописании он со смаком расскажет о своих детских шалостях после суворовского благословения: «Маленький повеса бросил псалтырь, замахал саблею, выколол глаз дядьке, проткнул шлык няне и отрубил хвост борзой собаке, думая тем исполнить пророчество великого человека. Розга обратила его к миру и к учению. Но как тогда учили! Натирали ребят наружным блеском, готовя их для удовольствий, а не для пользы общества: учили лепетать по-французски, танцевать, рисовать и музыке; тому же учился и Давыдов до тринадцатилетнего возраста. Тут пора была подумать и о будущности: он сел на коня, захлопал арапником, полетел со стаею гончих собак по мхам и болотам – и тем заключил свое воспитание».

Лихо написано, нам бы так! В литературе Денис Васильевич действовал не менее доблестно, чем на полях сражений.

Несмотря на невысокий рост, Давыдова приняли в кавалергардский полк. А в 1804‐м удалец поступил на службу в Белорусский гусарский. Там-то он и погусарствовал всласть – стихи, мазурки, дамы сердца… К тому времени Давыдов уже был известен как автор вольнодумных басен и сатир. А тут – ещё и гусарские песни о попойках и романах. Героем и адресатом его «белорусских» стихов стал Бурцев – «величайший гуляка и самый отчаянный забулдыга из всех гусарских поручиков». Тогда, в 1804‐м, ему писалось, как никогда в будущем. И стихи изливались сразу с мастерским клеймом. Даже песенный раж не мешал стройности образов:

Эти вакхические послания Бурцеву навсегда останутся наиболее известными стихами Давыдова. Просто чудо: автор не захлёбывается раскрепощённым, жаргонным стихом, а в финале легко прорывается к высотам чистой лирики. Его легкомысленность поэтична – как пушкинские непринуждённые беседы с читателем в «Графе Нулине» и «Онегине». Но Пушкину тогда едва пошёл шестой годок.

Наконец, настало для Давыдова и «времечко военно». В кампании 1806‐го он принял участие как адъютант Багратиона. В жизнеописании он напишет сам о себе: «Давыдов поскакал в армию, прискакал в авангард, бросился в сечу, едва не попался в плен, но был спасен казаками». Литературные вольности отошли на второй план, хотя Давыдов сочинял стихи и «при зареве пожара», у костра, после боя и перед боем. Эти стихи вдохновляли офицерство – и потешали, заставляли улыбнуться даже раненых.

Грянуло лето 1812‐го. Судьбу нашего героя решит одно озарение, которое Давыдов облечёт в форму послания князю Багратиону, в котором предложит снарядить отряд для партизанской войны. Партизанская война – единственный способ одолеть Наполеона, сделать невыносимым существование Великой армии в России. Багратион одобрил планы Давыдова. Слово было за новым главнокомандующим – за Кутузовым.

Накануне Бородинской битвы Кутузов принимает план Давыдова и Багратиона. Денис Васильевич получил в своё распоряжения пятьдесят гусар, да восемьдесят казаков – и немедленно начал «поиски» по французским тылам. Именно поэтому он не примет участия в Бородинском сражении. А ведь Бородино было одним из родных сёл Давыдова… Отец Дениса Васильевича приобрёл это сельцо сразу после отставки.

На бородинском поле ранили в ногу родного брата Дениса Васильевича – кавалергарда, ротмистра Евдокима Давыдова. Но Денис Васильевич занимался не менее важным делом, чем герои Бородина. Во дни приближения Наполеона к Москве Давыдов уже тревожил французские тылы, отбивал русских пленных, уничтожал обозы.

Летучий отряд Давыдова многие считали обречённым и провожали его как на гибель. Но для Дениса Васильевича партизанская война оказалась родной стихией. После первой же победы над французским отрядом на Смоленской дороге он передаёт захваченное у врага оружие крестьянам. Как много он сделал для того, чтобы «дубина народной войны» больнее била противника!

Первый отряд Давыдова – пятьдесят гусар и восемьдесят казаков – двинулся в тыл Великой армии накануне Бородина. И сразу же чуть не попал в плен… к русским партизанам! Да-да, это не пустопорожний анекдот, крестьяне действительно приняли гусар за французов. Пришлось Давыдову отпустить бороду и нацепить русский кафтан. А разговаривать с мужиками он умел – никогда не был галломаном.

В первые недели рейда по французским тылам Давыдов захватил пленных в три-четыре раза больше, чем было бойцов в его отряде. Эти успехи впечатлили Кутузова, майор Давыдов получил подкрепление. Отряд пополняли и крестьяне – народные мстители. Вскоре на счету Давыдова было уже четыре тысячи пленных: регулярные русские войска не могли похвастать такими успехами. Давыдов получает чин полковника.

Наполеон не только приговорил Давыдова к казни, он был вынужден сколотить кавалерийский отряд в две тысячи сабель, которому поручили уничтожить Давыдова. Но русские партизаны заманили французскую конницу в ловушку. По России пошла молва о непобедимости Давыдова, о чудесных победах… Голод во французской армии – во многом заслуга Давыдова, захватившего немало продовольственных обозов.

Не удалось французам повесить Давыдова, но и Денису Васильевичу не удалось поймать Бонапартия, хотя дважды он видал издалека вражеского императора.

Крупнейшие победы летучего отряда состоялись 28 октября при Ляхове и 9 ноября под Копысом. При Ляхове бригаду Ожеро атаковали четыре русских отряда: кроме давыдовского – партизанские отряды Сеславина и Фигнера и Орлова-Денисова. Давыдов – инициатор операции – командовал авангардом. Им удалось разгромить превосходящие силы французов; полторы тысячи, включая генерала, сдались в плен.

Это – один из ярчайших эпизодов операции, которая останется в истории как изгнание Великой армии из России. «Наступила ночь; мороз усилился; Ляхово пылало; войска наши, на коне, стояли по обеим сторонам дороги, по которой проходили обезоруженные французские войска, освещаемые отблеском пожара. Болтовня французов не умолкала: они ругали мороз, генерала своего, Россию, нас», – так описывал Давыдов финал сражения.

Не только рубака, но и талантливый военный писатель, Давыдов стал теоретиком партизанской войны и историком войны 1812 года. Разумеется, находились оппоненты, считавшие, что Денис Васильевич преувеличил свою роль в партизанском движении. Но будем помнить, что народным героем он стал уже в 1812‐м. молва подхватила его имя, а лубочные художники растиражировали образ. У самого Вальтера Скотта хранился гравированный портрет Дениса Давыдова из серии портретов русских героев 1812 года, которая была выпущена художником Дайтоном.

На гравюре Дайтона Денис Давыдов изображен в облике могучего воина, с черной кудрявой бородой и шапкой волос, в меховой шкуре, накинутой на плечи и застегнутой пряжкой у ворота, с шарфом вместо пояса и шашкой в руке. Подпись гласила: «Денис Давыдов. Черный капитан». Тут не до портретного сходства, но Давыдов будет польщён, узнав об этом из переписки с английским классиком.

Давыдов называл себя «человеком, рождённым единственно для рокового 1812 года». Но справедлив и другой его вердикт: «Имя мое во всех войнах торчит, как казацкая пика». В кампаниях 1813—14 годов он отличался в каждом сражении. В Германии, встречая русские войска, горожане мечтали увидеть того самого Давыдова – удачливого смельчака, грозу французов. Лихой кавалерийской атакой он освободил от наполеоновцев Дрезден – и за это угодил под арест. Ведь он взял город самовольно, без приказа, а его передовой отряд опережал основные части генерала Винцингероде.

Тот самый «Чёрный капитан»

За подвиги на подступах к Парижу Давыдов получит генеральское звание. По недоразумению, из-за путаницы с несколькими полковниками Давыдовыми, служившими в то время в армии, через некоторое время производство отменят. Только вмешательство государя вернёт смертельно обиженному герою заслуженные генеральские эполеты. Легендарный партизан командовал в те годы родным Ахтырским гусарским полком.

После Ватерлоо боевой путь Давыдова не прервался. Он сражался с персами и поляками, а в окончательную отставку вышел в высоком чине генерал-лейтенанта, пройдя с победами дорогами нескольких войн.

Это в стихах он представлял своего лирического героя разгульным и бесприютным, в жизни Давыдов был состоятельным помещиком и многодетным семьянином, хотя и небезгрешным. Денис Васильевич купил богатую усадьбу на Пречистенке. В советские времена в этом приметном здании располагался райком. Но содержать такой дом было трудновато, да и располагавшаяся по соседству шумная пожарная команда мешала поэту. Тогда он тряхнул стариной – и сочинил прошение в стихах в Комиссию по строениям:

Всё чаще отставной гусар жил со своей многодетной семьёй в отдалённых имениях, отдыхая от шумных сражений, от неугомонной Москвы.

Пожалуй, Денис Давыдов был и остаётся самым многодетным из выдающихся русских поэтов: супруга Софья Николаевна, дочь генерала Чиркова, родила ему девятерых детей.

В отставке Давыдов, вспоминая удалую молодость, писал стихи о воинских походах, о гусарских вольностях. А временами снимал маску простодушного усача. Тогда он включался в войну идей, обличал влиятельных либералов и русофобов (в те годы это слово писало с двумя «с» – «руссофобия»). И писал «Современную песню» – остроумный и язвительный приговор либералам. Злободневный во все времена, стоит только заменить кое-какие «приметы эпохи»:

Давыдов был сильным сатириком. Прав И.И. Лажечников: «Хлестнёт иногда в кого арканом своей насмешки, и тот летит кувырком с коня своего». Более всего это относится к «Современной песне».

Об истории этого стихотворения поведал Вигель, постаравшийся не заметить в давыдовской карикатуре собственное отражение: «Муж женоподобный». В изначальном и ныне распространённом варианте Вигельназван в «Современной песне» напрямую, по имени и отчеству. В XIX веке был более распространён вариант, в котором «Филипп Филиппыч» заменён на «Ивана Иваныча».

В любом случае, Вигель оказался необидчивым и рассказал нам, что Давыдов имел в виду салон Екатерины Левашовой на Ново-Басманной, который состоял «из руссофобов, а ещё гораздо более из руссофобок» (Ф.Ф. Вигель, «Москва и Петербург»). Давыдов не мог равнодушно взирать на то, как усиливалась в России пятая колонна… О непрошибаемом высокомерии и фанатизме «руссофобов, а ещё гораздо более руссофобок» мы знаем не понаслышке. Сегодня они любят составлять списки «нерукопожатных» – тех, для кого государственный интерес важнее частного, а Родина важнее международного сообщества.

Одно изменилось: из слова «русофобия» исчезла вторая буква «с». Вот и о Давыдове властители либеральных дум заговорили прокурорским тоном: «Какая подлость в слоге!» (А.И. Тургенев), «Общество находило неприличным смеяться над теми, которые находятся на дурном счёте у правительства» (А.И. Дельвиг). Либеральная жандармерия хотела бы видеть Россию кающейся перед «цивилизованными странами». За что? – всегда найдётся! И всё-таки Давыдов уверен, что злопыхатели слабы перед Россией. Он-то знал, что такое воинская мощь державы и мог сказать без лишних церемоний:

Давыдов понимал, что империя должна беспрестанно усиливаться, защищать себя. Он знал, как уязвимы на поле боя даже самые великие державы – и понимал, что борьба миров не прекращается даже в мирное время. «Современная песня» – не просто шарж на «креативный класс» того времени, расцвеченный казарменным юмором по пушкинской канве «Собрания насекомых».

Давыдов был проницательным государственником, который не объяснять поражение Наполеона ужасами русской зимы – он принял вызов, написал неотразимую статью «Мороз ли истребил французскую армию в 1812‐м году?». Когда русские западники заговорили о варварстве России, о том, что в истории нашей страны не было самобытных гениев – Давыдов опубликовал свою «Встречу с великим Суворовым» – замечательное эссе, в котором поймана суть русского гения.

Давыдов не скрывал горечи: «Всякий из нас неоднократно заметил явную и общую ненависть чужеземных писателей к России. Везде, где только касается речь до сего государства, до его монархов, до его вождей, до его войск, до событий военных и политических, – везде окажется их особое к нему неблагорасположение. Кто не укажет на причину сего враждебного чувства?». Нужно было отвечать клеветникам России.

Давыдов с мальчишеских лет был участником славных походов и учений, в которых возвеличилась и окрепла империя. Воспоминания… Давыдову было, что вспомнить! И мемуаристом он стал первоклассным. Проза Давыдова не менее своеобразна, чем его стихи. Письменная речь Дениса Васильевича не похожа ни на кого из современников! Давыдов узнаваем и убедителен. Даже, если отбросить романтический ореол, который неотделим от гусарского образа – мы увидим талант, опыт и мудрость, скрытые в простых и ясных словах.

К столетию Отечественной войны, в 1912‐м имя Давыдова присвоили прославленному в боях Ахтырскому гусарскому полку. Это великая честь и вполне Давыдовым заслуженная! Теперь уж нет того полка. Но достаточно произнести вслух: «Денис Давыдов!» – и шевельнётся в душе гордость, заиграет барабанная дробь.

Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»