Читать книгу Ксерокопия Египта - Денис Лукьянов - Страница 3

Пустынное марево, хотя, вернее сказать, адовая жара, всегда требовала своеобразных оазисов, где любой путник, начинающий галлюцинировать, мог напиться воды и наконец-то передохнуть под ветвями трех пальм аравийской земли. Хотя, все зависело от уровня галлюцинаций – порой, прильнув к живительной влаге можно было начать жевать песок просто потому, что солнышко уже окончательно напекло.

Марево не прекращалось и сейчас. Песчинки прыгали, как блохи на спине собаки, разнося свое тепло, полученное от солнца, по всей округе. А когда ветер поднимался еще сильнее, то картина мира внезапно покрывалась рябью и сепией, становилась похожей на старый фильм, снятый студентами-киношниками на поломанную камеру, купленную на барахолке.

Пальмовые листья загадочно шуршали, навевая атмосферу какого-то болливудского кино или романтического произведения, где вот-вот либо выскочит Али и начнет изучать родимые пятна всех рядом стоящих, либо появится граф Монте-Кристо.

Подводя краткий итог – даже с приходом в пустыню цивилизации, ничего особо не изменилось, и потребность в оазисах никуда не ушла. Только вот эти самые оазисы немного эволюционировали.

В одном египетском городе, как говорят, где-то на отшибе мира, такой оазис назывался «Душистым персиком», и был он ни чем иным, как своеобразным кафе (хотя местные навряд ли называли его именно этим словом). Ни одна смертная душа не оставляла заведение без внимания. Бессмертные души тоже с удовольствием бы забегали в "Душистый персик", но вот только их на земле не осталось. Как оказалось, бессмертие – понятие вполне себе конечное.

Если проследить вектор движения некой фигуры, позвать профессоров-физиков, несколько часов подумать и почертить мелом по доске, можно узнать, что фигура направляется ровно к дверям заведения.

Ну а если подключить немного скорости и смекалки, прибавить шагу – то можно оказаться внутри намного раньше шагающего человека.

Кальянный дым клубился тонюсенькими колечками, словно бы кто-то нарезал осьминога и разбросал по помещению. Он аккуратно полз от одной длинной трубке к другой, сплетаясь и скручиваясь в причудливые фигурки. При желании, можно было бы разглядеть сотни спонтанных образов, которые появлялись и тут же растворялись.

Дым во всем его разнообразии, будь то струйки, щупальца или кольца, которые посетители с мастерством фокусника запускали в воздух, нес за собой и запах. «Душистый персик» был заполнен, как бы это странно не прозвучало, душистыми запахами мяты, ананаса, манго и, что не удивительно, персика. В общем, не заведение, а сплошной коктейль из экзотических фруктов – хотя, посетители их таковыми не считали. Ну манго и манго, растет на каждом втором дереве и стоит копейки… До тех пор, пока его не обработают, запакуют, перевезут в холодную страну и накинут такой ценник, что позволить теперь уже «экзотический фрукт» сможет только Ротшильд или Фуггер, да и то – не каждый.

Заглянув в «Душистый персик» так, мимолетом, можно было раствориться в атмосфере кальянного дурмана до такой степени, что мышцы перестали бы работать, а кости стали мягкими, как губки. Очень хорошая техника обезвреживания врага, которую ни одна армия почему-то не возьмет на вооружение. Кальянно-дурманные войска – звучит же!

Говоря иначе, сюда приходили чтобы расслабиться, отдохнуть и перекусить. Сейчас происходило то же самое – гости, скорее местные, чем приезжие, общались, затягиваясь кальянным дымом, выпивали и перекусывали, наслаждаясь разговорами или своими делами.

Но время неумолимо идет, и вот фигура, которую удалось опередить, врывается внутрь, привнося с собой, словно дыхание дракона, горячего воздуха с улицы.

Усы человека, длиннющие, неухоженные, торчащие кисточками в разные стороны так, словно тот сошел с карикатуры, тут же исполнили пируэт от перепада температур. В «Душистом персике» всегда было прохладно – спасибо работающим кондиционером.

Мужчина, не снимая феску с головы, продолжил движение, огибая столики и бегая вокруг глазами. К слову сказать, двигался он как-то странно – его шаги были настолько плавными и воздушными, что, казалось, будто он буквально плыл в пространстве. Словно в его ботинки встроили маленькие колесики, и мужчина катился, накренившись вперед. При этом серый костюм, в два раза больше своего хозяина, раздувался и становился еще раза в три больше.

Глаза человека наконец-то остановились на столике в углу. Мужчина сел за него, закинув ногу на ногу, и принялся ждать, вслушиваясь в играющую арабскую музыку и кивая головой в такт. Новый посетитель принялся разглядывать тарелку с недоеденными фруктами, стоящую с обратной стороны стола.

Из-за прозрачно-фиолетовой шторки в углу «Душистого персика», которая выполняла роль двери, вынырнула крупная низенькая женщина. Вынырнула с такой же мощью, с который это мог сделать кит, страдающий ожирением, но желающий парить над морской гладью и вновь плюхаться под волны. Она поправила подолы своего цветастого халата, затянула поясок и, шаркая мягкими домашними тапочками, села за столик. Как раз напротив нового посетителя.

Она поерзала на стуле и затянулась кальяном, явно не обращая внимания на собеседника. Запустив в воздух пару колец, посмаковав и поправив густую седую шевелюру, сплошь измалеванную цветными резинками, женщина опустила глаза.

– Ай, Рахат, дорогой! Ты, как всегда, появляешься из ниоткуда, – проговорила она, весело дергая руками, сжатыми в локтях. Словно бы женщина боялась двигать руками в полную мощь, опасаясь убить кого-нибудь ненароком – учитывая ее габариты, это было вполне реально. – И опять без разрешения занимаешь мой столик, не стыдно тебе? Ай-яй-яй!

Женщина театрально поцокала, а потом еще немного поелозила на стуле, вызвав колебания пространства вокруг – что-то наподобие миниатюрного землетрясения.

– Бабушка Сирануш, я занял его чтобы поговорить с тобой, – ответил Рахат, сняв феску. Обнажился сад волос, за которым уже давным-давно, как казалось, прекратили уход. – Дело не требует отлагательств…

– Говоришь, как какой-то романтик, – она улыбнулась, и лицо заиграло мозаикой из морщинок. – Угощайся!

Женщина провела рукой над тарелкой с фруктами, а потом указала на кальян. Гость помотал головой.

– Нет, нет, я хочу поговорить и пойти доделывать дела…

– За мой счет, естественно.

Бабушка Сирануш хитро улыбнулась, и улыбка ее могла расколоть любой материк напополам. На правах хозяйки «Душистого персика» она могла угощать кого угодно и когда угодно, особенно – постоянных посетителей, особенно – Рахата. Ей не было жалко денег, потому что их было в достатке – в принципе, даже если бы их было не столь много, женщина не утратила бы своей щедрости. Она олицетворяла собой уют и дружелюбие – и попади Сирануш в племя туземцев, они точно бы провозгласили ее богиней домашнего очага, а она прекрасно справилась бы с этой должностью.

За свою долгую – возможно, как говорили некоторые, чересчур долгую жизнь, она повидала множество людей. Некоторые из них были поприятнее Рахата, но все же, было в нем что-то такое… нелепо-противное, что, обычно, играет на руку. Именно это нелепо-противное часто заставляет первых красавиц влюбляться в негодяев, а потом страдать и разводиться, и снова попадать в тот же медвежий капкан.

Бабушка Сирануш, конечно же, не собиралась уподобляться им и влюбляться. Она скорее выполняла роль режиссера, который подметил харизматичного и необычного актера, и теперь стал патроном, выбивающим роли в фильмах.

Рахат улыбнулся, хотя, скорее, это сделали его усы. Они в принципе жили на лице, как отдельный организм – словно бы став частью симбиоза между условной водорослью и лишайником.

Мужчина взял банан, содрал кожуру и, откусив, продолжил:

– Ты слышала новости?

– Не держи меня за старую рыхлю, Рахатик. Я разбираюсь в современных технологиях получше тебя, и я умею обновлять ленту телефона и читать новости…

– Я говорю о других новостях, – отрезал Рахат, приводя бабушку в ступор. – О тех, которые пока не успели напечатать, и их можно узнать только от других людей.

– Ну, просвети меня. И когда ты уже сменишь этот дурацкий пиджак? Он висит на тебе как мертвец на виселице – иными словами, не на своем месте. И эти огромные усищи…

– Это серьезное дело, – нахмурил брови Рахат. Они, кстати, тоже были словно накладными, будто-то бы вместо них наклеили еще две пары усов, но боле аккуратных. Если бы с мужчины за столиком рисовали супергероя, то он бы получил имя «Человек-усы»

Рахат начал историю, в процессе которой выражение лица бабушки Сирануш менялось, словно в мультике – эмоции рисовали и стирали ластиком, заменяя на новые.

– Ну и что ты об этом скажешь? – Рахат схватил яблоко.

– Ничего хорошего, – выпустила собеседница кольцо дыма. – Здания не должны появляться из-под земли, обычно они туда уходят. Тем более – здания такого рода…

– Но это ведь потрясающе! Новый, скажем так, объект…

– Ты хотел сказать – достопримечательность?

– Да-да, она самая. Немного путаюсь в словах от восхищения, – Рахат подкинул яблоко и ловко поймал его, наклонившись вперед. – Это настоящая золотая жила.

– Я очень рада за тебя и твои древние гробницы, – Сирануш вздохнула, снимая с головы одну из резинок. – Но вот только зачем ты рассказываешь это мне? Мне нет дела до твоих занятий – хватает «Душистого персика». Или ты хочешь и из этого места сделать достопримечательность?

– Нет-нет-нет! – рассмеялся Рахат, и его усы зашуршали, как еловые ветки. – Мне просто надо было выговориться. И, к тому же, это такая удача – ты представляешь, туда еще не успели добраться археологи и журналисты. И те, и те, постоянно суют носы не в свое дело…

– Это как раз-таки их дело, дорогой Рахат, – усмехнулась хозяйка. – Но это и вправду невероятная удача…

Рахат улыбнулся, спрятал яблоко в карман, встал и неспешно вышел. Аккуратно прикрыв входную дверь так, чтобы та не хлопнула, он остановился и поморщил нос, вновь вдыхая прогретый солнцем воздух.

Рахат вновь призадумался о появившемся в пустыни древнем здании – по крайнем мере, древним настолько, что его можно было использовать в определенных целях. Люди его профессии должны четко отличать древность от старости, ведь в первом случае всех привлекает какая-то неестественная аура этой самой древности, а во втором не привлекает ровно ничего. Если только не находятся любители понаблюдать на рушащиеся балки и сгнившие брусья. Будь на то воля Рахата, он начал бы использовать все множественное количество мультивселенных исключительно в туристических целях. Ведь где-то, подумал он, наверняка появились такие же… исторические находки, во всех других вариантах реальности. По крайней мере, если бы Рахат снимал кино, то он сделал бы именно так.

Возможно, в одной снежинке сугроба мультивселенной, Рахат направил бы свою неумолимую энергию на что-нибудь другое.

Но то было бы, а не было.

Надо условиться, что есть только один вариант этой самой множественной вселенной – тот, что находится здесь и сейчас, в котором мозг воспринимает событие как реальные, а не как условные.

И уже совсем не важно, реален этот вариант или нет. Главное, что сейчас вы находитесь именно в нем.

По сути, существование в широком его понимании – это склад многослойных пирогов с начинкой, и каждый такой пирог – ксерокопия другого. Проблема лишь в том, что никто не видел изначальный пирог и не может отличить его от условной "подделки".

То же относится и к Рахату, ксерокопии которого были раскиданы по всем возможным вариациям вселенной.

Но мужчина твердо стоял на земле, держась цепкими руками за канат, который не давал улететь ему в заоблачные розовые дали.

Этим канатом был туризм.

Песчинки ударились о лицо, и мысли вновь вернулись в нужную вселенную – и Рахат шагнул, как говорится, в закат, хотя таковым вообще и не пахло.

Бабушка Сирануш же проводила гостя взглядом, словно привязав свои глаза к Рахату веревкой, подождала несколько минут, а потом резко встала, вновь разволновав пространство (наверняка, одновременно во многих реальностях) и скрылась за шторкой.

Говоря о мультивселенных, любой эксперт-физик назовёт эту теорию лишь догадкой, о которой ничего нельзя сказать наверняка. А предположи такое лет двести назад – и добро пожаловать в жаркие объятья костра. Но, благо, времена изменились. Теперь самый суровый итог такой теории – это ссора со всеми своими коллегами учеными, которых вы и так недолюбливали.

Так вот, из-за этого, посмеем предположить, что где-то в альтернативной реальности (а может – и во многих из них), разговора Рахата и Сирануш не состоялось. Там гость не стащил яблоко, да и в принципе не посетил «Душистый персик», а хозяйка заведения продолжала сидеть за столиком, потягивать кальян и жевать фрукты, периодически хлопоча по каким-то делам.

И в тех вариантах реальности она уж точно не вытащила свою колоду карт Таро.

В комнатушке все окна были занавешены фиолетовыми шторами, и свет словно пролетал через фильтр, преобразовывался и перерождался во всех оттенках пурпурно-фиолетового, придавая комнате атмосферу какого-то бродвейского мюзикла. Свет осторожно, бархатно ступал на предметы, оставляя на тех свой след и тем самым тоже придавая им этот холодный оттенок.

Сирануш устроилась в мягком кресле, раскинула колоду на круглом столике и с серьезным лицом принялась совершать какие-то махинации. Их подробное описание и объяснение здесь совсем не к месту – все равно, что пытаться научить человека выигрывать в покер и незаметно мухлевать за две строчки.

Главное, что бабушка Сирануш знала и понимала, что делает.

Карты метались между столом и ее руками, танцевали, словно психопаты на балу, а потом наконец-то остановились. И они, кстати, были одинаковыми для всех возможных реальностей – точнее, их раскладка. Даже в тех вселенных, где она состоялась лишь теоретически и гипотетически.

Хозяйка заведения еще несколько раз оглядела получившийся результат, безмолвно шевеля губами, а потом, видимо, не удивленная результатом, привстала.

– О боги, боги, боги, – проговорила она. – Недолго вам осталось.

И эти слова, будь у них возможность, пустились бы по всем возможным ксерокопиям реальностей в мультивселенной, став тревожным звоночком, который рано или поздно заставит грохотать колокола паники.

***

Он извивался и кривился, змеем скользя через грани реальности, его реальности, и постоянно ударялся о стенки, словно бы был рыбкой в аквариуме.

Но он – гораздо большее, и постоянные удары о рамки, скажем, темницы, хоть и обширные, раздражали его.

А потом, он услышал слова, которые каким-то образом проникли сюда – и улыбнулся, по крайней мере, так, как он это представлял.

Он ждал и скучал, ударялся головой о границы теперь уже своих владений и вновь отступал от нечего делать. Его интересовал реальный мир… если быть точным, одно из измерений этого мира, один из его пластов.

Несмотря на общее заблуждение, вселенная – один большой слоеный пирог. И его интересовал лишь один слой…

Здесь, вокруг него, все было мертво, все замерло в состоянии стагнации, и как разноцветное желе содрогалось при каждом его движении. Но так и должно было быть – так было всегда.

И он жаждал, жаждал вновь вкусить своей пищи, но пока, столько сотен, тысяч лет – тщетно.

Но гробница, все же, вынырнула из-под песков – а значит, скоро придет время очередного пиршества. Цикл слишком долго был нарушен – и пора всему встать на круги своя.

***

Если бы климат вдруг решил ожить, то он обязательно принял бы форму какого-нибудь животного, пусть и мифического. Очень уж любят силы, неподвластные описанию, принимать формы, этому описанию вполне подвластные.

Сухая, пустынная жара обязательно превратилась бы в огромных ящериц, хотя даже драконов-комодо, которые росли бы с каждым шагом, впитывая в себя вихрящийся песок. Рептилии светились бы оранжево-красным, и медленно, но верно ползли вперед, чавкая жуткими челюстями и шипя языками, готовыми ошпарить все что угодно. В общем, все в лучших традициях психоделического хоррора.

Именно эти твари и настигали бы Рахата, который пытался поскорее уйти прочь с солнцепека и укрыться в теньке, куда метафорическое воплощение климата не добралось бы. Преодолев несколько кварталов, задержавшись в тех редких теневых островках, что создавали дома и пальмы, недавний гость бабушки Сирануш наконец-то ворвался в довольно высокое стеклянное здание. Здесь от климатических рептилий спасал самый настоящий Экскалибур, представший в виде кондиционеров, изрыгавших вихри холодного воздуха.

Добравшись до своего кабинета, Рахат плюхнулся в кресло на колесиках, попутно совершив офисный ритуал – сделав два оборота вокруг своей оси на этом сама кресле – и включил монитор. Тот поморгал несколько раз, как бы раскрывая третий глаз, который помогал Рахату глядеть, к его огромному сожалению, не в будущее, а в мир во всей его красе – этакое блюдце с яблочком, волшебное зеркало…

Ну, на самом деле, обычная новостная лента.

Мужчина выпрямил рукой усы, лихорадочно схватился за мышку, словно испугавшись, что она убежит, и пролистал страницу сайта.

Возвращаясь к разговору о множественности вселенных, где-то, в какой-то ксерокопии бытия, там бы уже наверняка всплыла та новость, которую Рахат так боялся увидеть – и ничего, в принципе, не случилась бы. Точнее, что-то, да случилось бы, но вот только это было бы что-то другое, не такое, как здесь.

Но здесь и сейчас лента была пуста – и Рахат, облегченно сдувшись, откинулся на спинку.

Усища как-то странно шевельнулись. Они точно были водорослью лишайника по имени Рахат – все остальное тело стало грибом. Непонятнее всего было, кто какую функцию в этом симбиозе выполнял. Если позвать несколько ученых исследователей и отдать им Рахата на растерзание, они придут к выводу, что усы, все же, отвечают за туризм.

Ах, да, туризм.

Именно он – по крайней мере, последние дни – стал причиной столь яростного влечения Рахата к ленте новостей. Любой версальский любовник позавидовал бы тому рвению, с которым мужчина пожирал глазами монитор – при том каждые несколько часов, если не минут.

Ну, ладно, ничего, от отсутствия одной новости мир не сломается – даже станет чуточку спокойнее. А ему это лишь сыграет на руку.

Рахат обладал таким уровнем цинизма что, будь он оператором, ради красивой картинки лесных пожаров он мог бы поджечь деревце-другое – проблема в том, что именно из-за этого и начинались пожары, которых до Рахата не было

Мысли начали спотыкаться друг о дружку, и последняя из них, очевидно, запьяневшая меньше всего, успела маякнуть в черепную коробку интересное предположение. А почему, собственно, журналисты еще не написали эту новость?

Впрочем, прежде чем мозг успел как-то отреагировать на такой дерзкий запрос, самая стойкая мысль рухнула вместе с остальными, и Рахат провалился в сон.

Кусочки трезвого сознания отрывались и крупинками мерцали в пространстве. Стоило пустить их через огромный провод и подключить к какой-нибудь жуткой машине, которая переводит, допустим, двоичный код в какой-нибудь тетраидоичный. Но об этом лучше узнавать у экспертов. Дилетантство в таких вещах ни к чему хорошему не приводит.

В общем, крупинки мыслей постепенно генерировались бы в 010101, потом в 16FG, и уже потом чудесным образом превращались в маленькие частички песка, которые носились по пустыне.

Вполне реально носились.

Они собирались в группы, словно представители тайных обществ, и объединенной массой налегали на следы двух археологов, уже почти незаметные на теле пустыни. А довольно скоро, припорошенные песком и изредка бинтами, отпечатки ног и вовсе исчезли.

Как, впрочем, и сами ученые мужи.

Скарабеи осмелели – видимо, решили почувствовать себя героями. Жучки начали тихонько, словно идя ночью на кухню перекусить и при этом стараясь не разбудить спящую родню, подкрадываться к появившемуся из-под пустыни зданию. И каждый раз, делая маленький шажок – ну, жучий шажок, как бы он не выглядел, – насекомые вздрагивали, останавливались, но продолжали свой путь. Траектория их была похожая на прямую линию, нарисованную на компьютерном экране, но слишком уж нечеткую, размытую до пикселей.

Песчинки садились скарабеем на хвост (образно говоря) и неслись по той же линии, только вот бояться им было не чем. По сравнению с песком, жуки просто гении – для начала потому, что у насекомых хотя бы есть некое подобие мозга.

Еще у насекомых была генетическая память, которая все еще не давала заползти под исписанные иероглифами камни. Словно однажды здание посчитало, что выглядит слишком скучно, и вопреки всем протестам решило набить себе пару изображений, но татуировщик уж чересчур разошелся.

Песчинки же не могли бояться ничего и никого – они разгонялись, залетали в щели и неслись уже во мраке, преодолевая извилистые коридоры, мрачные изображения богов и людей, начерченных на стенах, но… рано или поздно, они опадали на землю и смешивались со своими собратьями.

Одна крупинка песка только что свалилось в пузатый сосуд. Она провалилась на самое дно, хотя, при правильных обстоятельствах, не смогла бы проделать такой трюк физически.

Песчинка упокоилась на дне одного из четырех горшочков-канопа. Крышки в форме божественных голов валялись в стороне, притом – расколотые. Сразу было видно – у четырех детишек Гора день явно не задался.

И увидь это пара-тройка египетских жрецов, они тут же пошли бы и покончили с собой – чтобы не накликать божественны гнев. Лучше уж самим, до того, как Ра узнает об их ошибке. Как-то спокойнее потом будет гулять по загробному миру.

Ах, да. А еще сосуды были пустые.

Розовое облако наслаждения и спокойствия лопнуло вокруг Рахата с таким треском, который издают только разрушающиеся мечты – даже снесенные здания обваливаются на землю тише. Осколки стекол от нежно-розовых очков, видимо, попали турагенту в глаза, потому что он бахнул смартфоном по столу, заставив усомниться в своей адекватности всех других посетителей «Душистого персика».

– Черт! Они все-таки успели написать эту идиотскую новость, – усища запрыгали вверх-вниз, словно желая сорваться со своего место и как-следует навалять виновникам катастрофы Рахатового масштаба.

– Рахат, – бабушка Сирануш продолжила перетасовывать колоду Таро, – это просто случилось раньше, а не позже. Поверь, о таком никто не стал бы молчать. К тому же, одна фотография с высоты вертолетного полета – ну, не такая уж сенсация…

– Ага, конечно, – отмахнулся гид и поправил феску. – Они из чего угодно смогут раздуть новость – а представь, что эти фото попадут тем людям, которые пишут о всяких там теориях заговорах…

– Да, они-то уж точно постараются. Но для тебя это плохо не обернется.

– И почему же ты так уверена?

Сирануш поправила прическу, а потом, сверкнув кольцами в свете ламп, раскинула колоду карт по столу.

– А вот почему.

– Ты что, будущее по ним предсказываешь?

– Рахат, каких фильмов ты насмотрелся и книг начитался? – в воздух вылетела струя кальянного дыма. – Будущее предсказать невозможно, оно как пустыня – столько крупинок, и все вроде как разные, а вроде как –одинаковые. И, самое главное, они все складываются воедино – без каждой отдельно взятой крупинки не было бы и пустыни…

– Это смесь философии и оккультизма? – дернул усом Рахат.

Сирануш откинулась на спинку.

– Нет, это размышления старой женщины. И этот звучит адекватнее, чем многое из того, что ты порой читаешь. Чтобы видеть древние тайны, иногда нужно просто посмотреть на карты, а не читать очередной журнал о проклятиях.

– Ой, не начинай.

– Я начала говорить об этой новости, но не закончила, – вдруг вспомнила хозяйка «Душистого персика», мысли который с акробатической точностью сплетались в один огромной носок рассуждения, такая метафора здесь уместна более всего. – Тебе она не помешает, потому что… тебе она уже помешала при другом развитии событий. И вообще, лучше бы тебе не соваться в эту гробницу.

– А с чего ты вообще взяла, что это гробница?

– Да так, порассуждала и посмотрела на карты, – Сирануш сузила глаза так, что они стали маленькой щелочкой, через которую можно было бы заглянуть в ее душу, как через приоткрытую крышку консервной банки. Главное – не порезаться.

Рахату это не удалось.

Возможно, в какой-то другой ксерокопии реальности – в одном из многослойных пирогов, испеченных на кухни мироздания, новость как-нибудь помешала бы замыслу Рахата. Ну, например, приехало бы правительство и опечатал внезапно возникший памятник культуры. Другой вариант – приехала бы какая-нибудь старушка в темных очках, потерялась в пустыне, сделала размытое фото находки, а по возвращении в отель первым делом отправила бы картинки сыновьям (странный народ эти старушки) с подписью: «Люблю вас, смотрите, что сегодня видела!». И они, сыновья, очень удачно оказались бы археологами.

В общем, вариантов сотни – хотя истинное число намного больше и количества нулей в нем хватит на то, чтобы превратить эту книгу во вторую «Войну и мир», только набрать количество страниц исключительно засечет одного числа.

Но здесь такого, как и сказала Сирануш, не произошло. В настоящем, которое, конечно, условно. Потому что среди очень качественных ксерокопий не сазу разберешься, где оригинал, а где – подделка. И приходится играть в условности, возвращаясь к событиям…

– И мне нужно верить картам? – Рахат, на момент лирического отступления как-бы слегка застывший в стоп-кадре, засмеялся и укусил персик. Сок потек по усищам, да в рот, видимо, попадать не собирался.

– Это просто… предчувствие.

– Ха! Верить предчувствиям! Без обид, но я не настолько старый, чтобы верить предчувствиям.

– То есть я – старуха?

– Ну я же говорил, без обид!

…но любая мелочь, даже фото непонятного древнего строения с огромной высоты, рано или поздно тянет за собой нечто другое, что цепляется за еще один крючок, еще, еще, пока все упавшие доминошники не слежатся в событие. Почему-то все войны и другие выжигаемые в истории клеймом события начинаются с какой-то мелочи, будь то упавшее на голову яблоко, пивная заварушка, идиот с пистолетом в толпе или отсутствие охраны с металлодетектором в театре (хотя, нельзя же винить время за то, что тогда металлодетектор еще просто не изобрели).

Ну а мелочь в виде фотографии гробницы, которую изрыгнули пески, неумолимо тянет за собой другую ниточку – но она находится практически на другом конце земного шара.

Ну, или с другой стороны земного диска. На худой конец, на другой шоколадной крошке великой мировой печеньки. Тут уж пусть каждый представляет, как хочет.

Так или иначе, глобус приходится как следует крутануть, потом остановить и приблизить так, чтобы было видно движения людей.

Все только потому, что рука Психовского ударила о другую его руку, сотрясся мир микроорганизмов и, возможно, породив новую вселенную бактерий. Взрыв кажется большим только с точки зрения существ, которых он создает.

А если этого и не случилось – то, по крайней мере, аудитория обратила на профессора внимание, которое до этого пьяно шаталось, спотыкаясь на каждом шагу.

– Итак-итак-итак, спасибо что вылезли из своих смартфонов и не только, – Психовский закинул ногу на ногу, продолжая сидеть на своем преподавательском столе и пожирать глазами аудиторию. – Встает вопрос: а могло ли такое случится вообще?

Профессор впился в аудиторию, ожидая ответа – вопреки всем законам жанра, он последовал, и вполне себе внятный.

– Ну, если предположить, что культура запада – это, в принципе, кривое зеркало восточной культуры, то почему бы и нет? Римляне-то, в конце концов, сплагиатили греков – что мешало западу сделать то же самое с востоком? Только, ну, не так грамотно – перешив все белыми нитками.

– Ну, я рад, что вы со мной согласились – странно было бы, если нет. Ведь не просто так именно древние Римляне придумали авторское право, м? —Психовский поправил желтую кепку и почесал густую желтоватую броду – очень, надо сказать, солидную. —Возвращаясь к сегодняшней теме – никого не смущает, что система пирамид раскидана по всему древнему восточному миру? А вот западная напрочь избавилась от этих строений!

– Ну, возможно кто-то просто посчитал это пережитком прошлого… – продолжил дискуссию особо смелый студент, один из тех, кто первым вылезает на сушу и отращивает ноги, или спрыгивает с дерева и начинает разжигать огонь.

– Пережиток прошлого, молодой человек, это снимать шляпы в здании. Именно поэтому я прекрасно чувствую себя в кепке, – зал взорвался, и профессор Психовский наконец-то спрыгнул со стола, поправил розовые брюки и зашагал по кафедре. – А это – просто нежелание принять оккультное и антинаучное за вполне себе правдивое. У нас ведь как – если не доказано, значит антинаучное, так? Выходит, до Эйнштейна вся теория относительности была ересью. Поэтому от всех пирамидальных строений и отказались после заката древних цивилизаций – восточных в частности. Кому-то было хорошо и со стоящими в рядок камнями, если вы понимаете, о чем я. А потом – ну во всяком там средневековье, вы его прекрасно знаете по книгам и сериалам, это посчитали антинаучным и оккультным бредом – и считают до сих пор.

Психовский схватил со своего стола небольшой пульт, щелкнул им и сменил слайд на экране, порхнув зеленой толстовкой, как крылышками.

– Предположений сотни. Если вы заядлые любители научной фантастики, вам точно понравится идея, что пирамидки – это цепь древнего космического оружия, которое палило лазерами во все стороны. Если любите спиритические сеансы и все-такое, то для вас есть другая теория – ворота в мир мертвых, а?

– А как насчет обычных храмов?

Психовский вновь запрыгнул и уселся на стол, закинув ногу на ногу.

– Вот именно! Какие-то светлые умы собрались в этой аудитории сегодня, не находите? Храмы – прекрасно! Теперь, спрашивается, – тут профессор развел руками в стороны, – зачем строить практически по всему миру храмы примерно одинаковой формы, когда у каждого – разные боги, и вы даже не можете решить, сколько их, кто из них главнее, и кто страдает раздвоением личности. В конце концов, да не закрутится в гробу Стивенсон, Амон и Ра – это практически египетские Джекилл и Хайд.

– Но современные храмы же тоже похоже друг на друга…

– Знаете, похоже я поторопился с заявлением об светлых умах. Все дело как раз и в том, что все, как вы сказали, современные храмы – построены по образу и подобию, поскольку как раз и предназначены для одного божества! Зачем же тут распыляться? Опять же, встает вопрос – самый главный, который всегда двигает человечество вперед – какого черта?

Психовский замолчал, выдержав драматическую паузу, а потом щелкнул молнией темно-зеленой толстовки.

Когда за профессором наблюдали со стороны, часто подмечали, что он походил на разноцветное торнадо, которое подхватило модные словечки и, возможно, тот самый домик из Канзаса. Домик это рано или поздно обрушивался на аудиторию в виде шокирующей информации, которая оставляла от бедных студентов только рожки да ножки.

Грецион Психовский очень любил, как он сам называл это, открытые лекции – когда можно было рассказывать что-то для тех, кто приходил добровольно и покрывался потом, впитывая информацию, как губка. Правда, и там находились умники, которые называли его оккультистом и псевдоученым. Сначала Психовский кидал в этих людей раскаленные копья с привязанной на бирочке надписью «А я и не ученый», а потом со всей дури оставлял фингал под глазом гениальнейшей фразой, которую многим стоило бы взять на карандаш: «Не нравится – уходите».

Незнакомые люди называли его циником, друзья – современным, студенты же – разноцветным дедом, попугайчиком, психовчелло, «прошаренным чуваком» (если вы не знаете смысл этой фразы – поверьте, вы не одиноки) ну и так далее. Из всех этих условных определений, как правило, самыми точными были студенческие. Но сам Грецион, скорее, представлял собой смесь, квинтэссенцию всех этих слов – и даже вел блокнотик, где помечал каждую свою новую кличку. Надо же будет над чем-то смеяться долгими зимними вечерами. А лучший смех, конечно, это смех над самим собой. Ну и над студентами, если вы преподаватель. Но это уже совсем другая история…

– Вижу поднятую руку, – продолжил Психовский лекцию. – Какой вопрос назрел в вашей головной оранжерее?

В руке, которая осмелилась проклюнуться в лесу тишины, был телефон.

– Новости читали? – спросил студент.

– Да с вами тут почитаешь… – вздохнул профессор и полез в карман за смартфоном, который, конечно-же, был в ярко-фиолетовом чехле. Чувство стиля – штука тонкая. – Ну, давайте почитаем, что уж там, может, меня и заинтересует…

В какой-нибудь другой ксерокопии реальности, опять же, Психовский даже не обратил бы внимания на замечание студента – но то был какой-нибудь другой Грецион Психовский. Точнее, тот же самый, но с точки зрения реальности здесь и сейчас – неправильный.

И там не появилось бы камушка на склоне, по которому катился снежный ком из событий…

В общем, при другом раскладе в другой ксерокопии реальности с другими событиями, профессор не открыл рот от удивления, листая ленту новостей.

– Так и в чем был вопрос… – позволил словам выйти на небольшую прогулку Грецион, пялясь в экран.

– Разве древние здания появляются из песков?

– Ну, вообще-то, нет…

Если есть в мире где-то какое-то место, где случайные встречи со знакомыми людьми достигают своего апогея, то это – университетские коридоры. Они словно обладают некой силой, которая выталкивает вам навстречу, допустим, преподавателя, который уже три года ничего не вел, но почему-то сейчас оказался именно перед вами. Или, например, особо везучим студентам приходиться останавливаться и жать руку то знакомым с одного курса, то с другого, то с третьего, ну и так до мозолей. В общем, эти коридоры явно строили какие-то космические архитекторы-мистики, которые завернули время и пространство в тугую спираль. Зачем? Ну, просто они очень любили посмеяться – но шуточка немного вышла из-под контроля.

Эти строители расхохотались бы во все горло, увидев, как Психовский, лениво бросив «здрасьте» паре знакомых студентов, столкнулся с деканом.

– О, а я как раз бежал к вам! – борода профессора выразила улыбку – выглядело это так же нелепо, как если бы иголки на спине ежа вдруг собрались бы в смайлик. – У меня тут просьба…

– Вообще-то, у нас обед, – отрезал собеседник, который, по всей видимости, таковым быть не хотел. – Приходите через пару часиков. И все просьбы – в письменном виде. Образцы заявлений у нас лежат, так что прям там и напишете.

Порыв легкого ветерка – и Грецион упустил свою жар-птицу, которая улетела допивать кофе и доедать салатики. А незримые архитекторы рассмеялись еще сильнее.

Все деканаты, видимо, строили одни те же строители-юмористы, явно пересмотревшие неправильных передач в детстве. Деканаты словно вырезаны по одной заготовке, сделанной, надо сказать, очень дешево – комнатки, где сконцентрировано столько абсурда, что им можно было бы заряжать пиратские пушки. Работать могло похлеще ядер, только вот деканат навряд ли был на корабле Черной Бороды. К его же благу.

Иначе, во время любой битвы приходилось бы заполнять бесконечные бумажки, чем Психовский и занимался. В английском языке есть выражение – «любопытство убило кошку». Так вот, бюрократия эту кошку сначала подвергла пыткам, потом четвертовала, потом сожгла останки и выстрелила прахом из пушки.

Грецион протянул исписанный листок женщине, которая закопалась в листы так, словно они огораживали ее от некоего проклятия.

Ее глаза сверкнули, сначала пронзили Психовского, потом, более ласково – листок.

– Вы что, с ума сошли, господин Психовский? – пискнула женщина. Грециону понравилась, как звучит эта фраза. Он ухмыльнулся. – Что, отпуск прямо в середине учебного года? У вас тут сессия на носу, кто будет принимать экзамен…

– Ну, слушайте, в декрет-то уходить под сессию можно? Найдете другого преподавателя, ну, какая разница-то.

Глаза женщины замерцали огоньками, которые разжигали бесята все сильнее и сильнее работая мехами.

– Слушайте, разница – большая…

– Ну, считайте, что я беру декрет в научных целях, и у меня скоро родится новое исследование и учебная программа. Ну не знаю, или что-то такое, – Грецион махнул рукой и направился к выходу.

Женщина только было открыла рот, но Психовский был готов к такому финту ушами.

– И не надо ничего говорить про зарплату и увольнение. Вычитайте, ради бога, мне хватает – у нас и так постоянно вычитают, в бухгалтерии видимо все калькуляторы поломались. А увольнение… Ну, не думаю, что мне это светит – студентов-то не отчисляют за пропуск пары лекций, м? Ну а чем мы хуже?

– И вообще, снимите кепку, вы в здании! – это был последний запал женщины, после чего порох окончательно иссяк, а фигура обмякла.

Психовский скинул желтую кепку, махнул ей, как шляпой, поклонился, а потом снова напялил на голову и вышел вон, рассекая университетские коридоры. Подолы его толстовки мерцали и трепались, как плащ иудейского прокуратора.

В деканате еще несколько минут висела безысходная тишина. Потом листок отправился в путешествие по столам, и через несколько минут оказался уже под носом декана. Ну, под носом теоретического декана, потому что тот на своем месте отсутствовал.

При других обстоятельства и в других ксерокопиях, он мог бы резко взять отгул или, допустим, его место таинственным образом мог занять нос. А все прекрасно знаю, что носы писать не умеют – нет, может быть и умеют, но делать это им нечем.

Но в реальности все сложилось хорошо – опять же, смотря для кого и смотря как посмотреть, – и через пару часиков и тройку стаканчиков кофе отпускная Психовского уже лежала в другой, подписанной стопке бумаг и радовалась автографу декана, который кальмаровыми щупальцами все еще медленно крался по бумаге, постепенно высыхая.

Иногда сборы в дорогу могут стать намного насыщенней самой дороги, и в итоге из всего путешествия запомнятся только двухчасовые поиски расчески, которая невероятным образом оказалась под подушкой. Видимо, вещам свойственно убегать – особенно в предчувствии беды. А любая тряска в багажном отделении самолета это даже не беда, а настоящая катастрофа.

Впрочем, в этом плане Психовскому повезло. Во-первых, профессор слишком спокойно относился к спонтанным поездкам и поездкам в целом, так что делал все неспеша и довольно лениво, из-за чего вещам было незачем беспокоится, и они не разбегались по углам квартиры. Во-вторых, Грецион никуда не торопился – самолет быстрее вылететь все равно заставить невозможно. Ну, а в-третьих, в дорогу он брал только свой походный рюкзак – его всегда было достаточно.

Рюкзаки вообще обладают чудесным свойством помещать в себе целые вселенные – возможно, в темных офисах корпораций уже давно пытают старика Деда Мороза, и однажды он все же прокололся, раскрыв всем тайну своего мешка. После чего важные дядьки, потирая руки и гладя своих лысых котов, поспешили пустить товар на конвейер – но никому об этом не сообщить. Пусть думают, что им так кажется…

В общем, через несколько часов (на самом деле несколько часов, минут и пару-тройку секунд, но будем милосердны и округлим это число), Грецион Психовский мчался на такси в аэропорт, воткнув в уши беспроводные наушники и наслаждаясь льющейся медом внутрь головы музыкой.

Мимо проносился мир, который играл совсем другими красками. Ноты вплетались в визуальную картинку, стягивались в тугую спираль вместе с мерцающими домами и бьющим в окно, заливающим сиденье солнцем, а потом взрывались каким-то непонятным фейерверком прекрасного. Город плыл и мерцал, словно был и не городом вовсе, а каким-то фантастическим лесом, где растут меняющие цвет деревья, летают птицы-говоруны с хвостами из икрящихся бенгальских огней, а ведьмы живут в пряничных домиках, и каждый пряничек – это маленький диско-шар.

Мимо тоненькими хвостами комет проносились другие машины, и жизнь обретала фантастический оттенок – оттенок движения, поездки, уже колющего шилом одно место приключения…

Все неслось, неслось, неслось, подпрыгивало в такт звуков, как оно всегда бывает во время прослушивания музыки, выворачивалось наизнанку и снова неслось, неслось, неслось…

А потом резко остановилось, да так, что наушник вылетел из правого уха Грециона, впустив в образовавшуюся брешь назойливо зудящий реальный мир.

– Приехали! – огласил таксист.

– Ого, так быстро? Там карточкой, если что… – Психовский подобрал наушник.

– Ага, ага.

Стеклянная громадина аэропорта напоминала дворец из зазеркалья, внутри которого ждала Алиса, вернее, простите, Асила. И чего только не поджидало в его лабиринтах – назойливые работники, снующие тут и там, люди, вернувшиеся из бани и летящие не своим рейсом, кусающиеся цены ну и много других препятствий.

Но духом своим Грецион Психовский был уже в Египте.

Все прошло без приключений, без неожиданных встреч со старыми знакомыми, без «пожалуйста, вам придется открыть эту сумку, хоть вы и не похожи на террориста» ну и так далее.

Психовский положил паспорт и вежливо улыбнулся женщине в окошке.

– Добрый день, – почесал он желтоватую бороду.

Она смерила его осуждающим взглядом, о котором многие судьи только и могут, что мечтать. Видимо, у таможенников вырабатывается профессиональное качество – посмотреть на человека так, чтобы он задумался: «А может я – это не я вовсе?». Или же они просто сканируют каждую родинку и бородавку, сравнивая с фото – и не дай бог вам было избавиться от это пресловутой родинки.

Женщина просверлила Психовского взглядом. Но штампик все же поставила.

– Приятного полета, – отчеканила она.

– Благодарю, – профессор забрал паспорт.

– И снимите кепку. В помещении же.

– Да что же вы все об одном и то же, а…

Бабушка Сирануш наблюдала.

Закрыв глаза, на сидела около хрустального шара и наблюдала.

Хозяйка «Душистого персика» считала, что хрустальные шары не работают, но, по крайней мере, лишними они уж точно не бывают. Какой-то антураж все-таки жизненно необходим. А остальное – дело техники. Можно летать по ауре планеты, не отрываясь от места – достаточно просто разобраться с этими, как их там, магнитными…

В общем, с техниками жрецов.

Ее взор невидимой ласточкой скользил над пустыней, а потом метнулся далеко-далеко, куда-то туда, где этих аур было очень много, где люди мельтешили, как скарабеи в песках.

Ее взгляд – но только тот, что скользил по реальности – упал на пеструю фигуру, какую-то даже слишком пеструю для своего возраста. Взор Сирануш с секунду покачался в воздухе – а потом она открыла глаза, уставившись на хрустальный шар.

Говоря строго, был он вовсе и не хрустальным. И совсем не магическим – просто один из тот больших сувенирных шариков с городком внутри.

Бабушка Сирануш взяла шар и потрясла его. Внутри, над крошечным городом, начался крошечный снегопад.

Потом старушка (коей Сирануш себя не считала) посмотрела на разложенные по столу карты Таро. И тяжело вздохнула.

А потом снова закрыла глаза.

Крошечный снегопад продолжал заметать городок под раздавшийся храп Сирануш.

Психовский устроился в кресле, накручивая на палец относительно длинные желтоватые волосы и все еще не снимая кепки. Профессор глянул в иллюминатор – самолет уже был высоко, и там, внизу, раскинулся ковер из шитых лоскутиков, которые бабушка достала из старого шкафа и соединила в порядке, смысл которого известен только ей.

Грецион уже собирался уснуть – но тут сосед галантно ткнул его в плечико.

– Да-да? – откликнулся Психовский, в потом пустил в ход оборонительные средства. – Только не говорите мне про кепку!

– Эээ… Нет, профессор Психовский, вообще-то, я и не собирался этого делать… Просто хотел сказать, что как-то был на вашей лекции – про проклятия усыпальниц. Ну, вы говорили там про грибки, радиацию, жертвоприношения и свечи с мышьяком…

– Да, только свечи, фитили которых пропитаны мышьяком – так будет точнее.

– Да, да, конечно! – залепетал сосед по самолету и поправил кругленькие очки. – Стало быть, летите в Египет по этим самым делам?

– Ну, смотря что вы понимаете под этими самыми. Вот мои студенты поняли бы смысл фразы совсем по-другому – хотя, секс-туризм же существует… Ну, ладно, учитывая тематику нашей… ммм… беседы, я думаю, мы друг друга правильно поняли.

Собеседник кивнул, и очки слетели с бугорка носа. Пришлось поправлять.

С минуты продержалась сладкая тишина, но потом ее порвали, как британский флаг.

– Знаете, я бы мог с вами поспорить насчет той лекции… Все-таки, наверняка ничего такого там нет – максимум, во что можно поверить, так это обычный животный яд.

– Я бы тоже с вами поспорил, но давайте потом, а?

Психовский был мастером обрывания разговоров. Коротко, по делу и со стилем. А, главное, быстро.

В общем, беседа была отложена в долгий ящик, который профессор Грецион с удовольствием бы замотал цепями и повесил бы поверх амбарный замок.

А потом он уснул. И снилось ему… что-то. Совсем не важно, что конкретно.

Символизм снов очень уж преувеличен.

Хотя, наверное, во сне этом точно был маленький городок, на который сыпал крошечный снег.

– Да, и все-таки, я готов принять идею с грибком. Но чтобы радиация – какая радиация! Ну откуда, скажите, в гробницах радиация? – мужчина в кругленьких очках вывалился из самолета следом за Психовским. Беседа все-таки произошла – и, надо сказать, пошла по накатанной.

– А это надо спросить у древних египтян. Господа, у какой цивилизации вы стащили уран? Жалко только, что мумии не дают интервью…

Грециону хорошо бы было запомнить эту фразу, и вспомнить ее страниц так через -цать.

– Ну, не знаю, не знаю – но с грибком вы меня заинтриговали…

– А что тут интриговать? – они уже шли в сторону багажной ленты. – Если вы можете делать животные и растительные яды – что мешает вам сделать грибок и, ну, «заразить» им гробницу? А грибок – как и мышьяк – все равно, что хорошая бутылка вина. Чем дольше настаивается, тем сильнее потом по голове дает.

– Это что, выходит, – сосед пытался перекричать гремящие колесики чемодана, – биологическое оружие?

– Ну, это вы загнули, – Психовский прищурился от яркого солнца, когда они вышли из аэропорта. – Скорее, элементарные меры предосторожности. Ну, элементарные для них.

– А вам, кстати, куда?

– Что? – Психовский перемялся на ногах. – Ах. Ну, мне бы свериться с навигатором…

– Вообще, раз уж вы сюда прилетели, посоветую вам одно местечко. Сам бы туда рванул, но, увы, мне совсем в другую сторону, – мужчина поправил очки, которые то и дело пытались сбежать с его упитанного лица. – Есть тут такое кафе, «Душистый персик», называется. Там передохнуть можно – заодно, разберетесь с маршрутом. Там ловит лучше.

Грецион последний раз тыкнул пальцем в барахлящий смартфон, потом посмотрел на своего собеседника, потом – на маячащий пламенный шар вдали.

На секунду ему почудилось, будто бы с неба падают маленькие снежинки.

– Песчаная буря? – уточнил он.

– Да вроде нет, – пожал плечами мужчина в очках.

– Ладно, поделитесь-ка адресом этого персика…

С этими словами Грецион Психовский повернул кепку козырьком на бок.

Жест, придающий пафос любому событию.

Сирануш возилась около столика, который запретила занимать даже завсегдатаям. Там уже стояла пиала с фруктами и кальян.

– Что, опять Рахат? – обронил кто-то.

– Ай-яй, нет, Рахат сейчас очень занят своим туризмом. Просто у меня предчувствие, что скоро придет один гость…

Она сунула руки в карманы халата и скрылась за фиолетовой шторкой, на секунду окутавшись некой мистической дымкой, сплетенной из запутавшихся солнечных лучей.

В этот самый момент внутрь «Душистого персика» вошел Психовский, вытирая выступающий со лба пот и скидывая с плеч набитый портфель. Грецион сделал глубокий вдох, наконец-то оказавшись в прохладном месте, и тут же закашлялся от вьющихся змеями паров кальяна.

– Да, – откашлялся он. – Видимо, не надо было слушать господина очкарика. Но тут хотя бы ловит сеть…

– Ах, а вот и вы, – раздался голос в голе у профессора. Хотя, при внимательном рассмотрении заведения, становилось ясно, что голос звучал просто из-за фиолетовой шторки. Но глаза Психовского прыгали, как мартовские зайцы – по кочкам, по кочкам и в ямку…

– Прошу прощения? – Грецион решил шагать на голос. После пары-тройки шагов, он наконец-то успокоился – бабушка Сирануш явила себя миру. Ну, по крайней мере, глазам профессора.

– Присаживайся, – видимо, разницы между «ты» и «вы» для Сирануш не существовало. В ее возрасте это более, чем простительно.

Хозяйка «Душистого персика» показала рукой на пустой стол. Психовский поставил портфель рядом с собой и уселся, периодически подкашливая.

– Не знаю, как ты относишься к кальяну, но, видимо, не очень, – Сирануш тоже присела. – Но на фрукты, надеюсь, аллергии у тебя нет?

– Ну, никто не знает, что может случиться сейчас, – Грецион оглянулся. – А тот очкар… господин в очках, что, заказал столик? Как мило с его стороны.

– Ничего о таких господах не знаю, господин…

– Ээээ. Психовский. Грецион Психовский. Я думал, вы знаете.

Сирануш рассмеялась. Хотя, загоготала – более подходящий глагол.

– Ну, я же не ясновидящая, – она потянулась к кальяну. – Не против?

Профессор Психовский положительно кивнул – хотя, искусство кивать отрицательно на всей планете познал, видимо, только один народ.

– И к чему тогда такие привилегии?

– Просто вы мне понравились, вот и весь секрет.

– А мы встречались раньше?

– Ну, я слышала про ваши лекции. Но, скажем так, я наблюдала со стороны. Отправляла сознание полет, – она подмигнула. Как-то слишком театрально.

– А говорите, не ясновидящая! – Грецион наконец-то скинул с головы кепку, протер вспотевшие волосы и еще раз оглядел стол. Глаза врезались в стеклянный шарик, стоящий на столе – внутри сыпал искусственный снег.

– Забавно, как-то знакомо выглядит…

– О, – Сирануш пустила кольцо дыма. – Возможно, это, ну, на вашем научном языке, побочные эффекты. Вообще, это мой хрустальный шар.

– А разве это не просто сувенир? – Психовский, в меру своей специальности, совершенно спокойно относился к разговорам на оккультные темы. Более того, в большинстве случаев он становился их инициатором. – Я, конечно, в это всем не эксперт, но…

– Да я тоже не эксперт в этом всем.

– Но как же вы тогда…?

– Ой, дорогой Грецион, здесь нет ничего магического. Просто дело техники, – посади перед бабушкой Сирануш самого отпетого маньяка – и уже через секунду она будет называть его «мой дорогой», подливать чай и звать по имени.

– Так, ну раз уж мы начали эту битву экстрасенсов, может вы знаете, зачем я здесь?

– Ну, конкретно здесь из-за того, что не ловит сеть, – Сирануш с секунду насладилась своей шуткой, а потом продолжила. – Но тут ты из-за той штуки в песках, да?

– Ну, а говорите, не ясновидящая!

– Нет, Рахат мне уже рассказывал о ней – мне просто стало интересно. Вот и пошли в ход карты и прочая дребедень.

Психовский, подкованный разговорами на темы, которые очень близко подкрадывались к реальности, но никогда не пересекали ее границу, уже начал путаться. Впрочем, сейчас этот вопрос профессора особо не интересовал – важными были две вещи. Первая – раз уж пошла, как выразился бы один из его студентов, «такая пьянка», узнать чуть больше о том непонятно снимке. Вторая – найти наконец-то чертову сеть и понять, где остановиться на ночь.

Грецион поймал себя на том, что стучит пальцем по экрану смартфона в такт мыслей.

– Ну, вижу, ты торопишься. Есть один совет… – протянула Сирануш. Видимо, к концу разговора любой посетитель уже становился для нее кровным родственником, и теперь каждый праздник она будет отправлять ему эти дурацкие открытки, которые отправят еще несколько родственников, столь же далеких.

– Ну, я вас выслушаю.

– Во-первых, остановиться можешь прямо в нашем городке. Отсюда ближе всего к этой твоей гробнице. А во-вторых… Все же, побереги себя, не ходи туда. Даже жуки боятся подползти.

– Ну, тут ничего странного нет, – Грецион не удержался и принялся чистить апельсин. – Я вот, как и вы, думаю, что это правда гробница – а это дело тонкое. Слушайте, весь день сегодня об этом и говорю… В общем, я склоняюсь к версии того, что в стены вмонтированы радиоактивные элементы – вот жуки и не подползают. Они чувствуют излучение намного лучше, просто не рискуют.

– Они просто боятся и помнят.

– Ну, да, – Психовский с какой-то невероятной скоростью прикончил цитрусовый и потянулся за салфеткой. – Генетическая память о том, что там радиоактивно. Все просто.

– Как знаешь, – вздохнула Сирануш.

– Знаю, что ничего не знаю. Никто не знает, как оно на самом деле. Может, это просто древнее проклятье – что ж нет? Но радиация мне нравится больше, – он встал из-за стола. – И сколько я вам должен? Это такое восточное гостеприимство – накормить, заболтать, а потом напомнить про цену?

– Ну, обижаешь, – бабушка Сирануш оторвалась от кальяна. – За счет заведения. Ну, то есть, за мой счет.

– Тогда, спасибо.

У особо любопытных может возникнуть вопрос – а как же Грецион и Сирануш понимали друг друга, хоть разговаривали на разных языках? Ну, все-таки, профессор, который специализируется на древнем Египте, не может не знать арабский – хотя бы чутка. Во избежание неточностей, все ломанные конструкции и искаженные слова, которые Психовский хоть как-то пытался перевести, опущены. Сноски переводчиков тоже стерты. Иначе бы диалог превратился в воду – в том плане, что занял бы все предоставленное пространство.

***

Если бы существовала в реальности антиколыбленьая, то он пел бы именно ее. Хотя, пел – громко сказано. Издавал звуки, которые там, за его слоем вселенского пирога, звучали бы раскатами грома, и от них несло бы жаром, как от самого настоящего извержения вулкана.

Он работал чем-то наподобие будильника – хотя и не знал, что это такое.

Точнее, он знал одновременно все и ничего, видел все и ничего…

Но внимание его было сосредоточено на одной точке, и он пытался быть будильником – но вовсе не для того, чтобы поднять с постели, а чтобы напомнить, что вставать уже пора.

***

Грецион Психовский стоял на улице, слегка сгибаясь под тяжестью рюкзака.

Впереди маячило солнце, уже практически срытое за горизонтом. Оно как-то чудно рябило – но не из-за того, что небесный проектор начал барахлить, а на починку бюджета не выделили. Просто ветер, гнущий пальмовые листья, начал поднимать тучи песчинок, которые царапали солнечный диск.

Хотя, может вселенная решила вернуться во времена ретро. Она тоже умеет следовать моде.

Психовский зажмурился, прикрыл лицо зеленой толстовкой и, периодически вытряхивая песок из красных кроссовок, поспешил найти жилье.

Скарабеи тоже спешили, примерно по той же причине. Ни одна живая тварь не любила песчаные бури, и жуки пытались зарыться поглубже в горячие барханы пустыни.

Некоторые из них, видимо, совсем безрассудные и болеющие жучим аналогом амнезии, слишком перестарались и прорыли тоннели под явившеюся из-под песков гробницу.

Когда эти несчастные вновь выползли на поверхность и поняли, что они внутри здания, в котором никак не должны быть (об этом подсказывала генетическая память), жуки задрожали – забавно, если бы не было так страшно. Впрочем, будь они чуть поумнее, то долго бы стрекотали своим внукам и правнукам, что стали свидетелями исторического события.

Дело в том, что…

Скарабеи первыми увидели, как после долгого сна зашевелилось тело Архимедона.