Читать книгу Нерушимый – 4 - Денис Ратманов - Страница 4

Жека и Игнат так и не ответили. Зато Тирликас снял трубку сразу же, и я выпалил:

– Лев Витаутович, нужна ваша помощь…

Через час я сидел у него дома и понимал, что спешить с разговором ни в коем случае нельзя. Мой бывший тренер заваривал чай в прозрачном чайнике и ничего не спрашивал, я молчал, ждал удобного случая. Только усевшись в кресло и выставив на стол конфеты, он отхлебнул чаю и кивнул.

– Рассказывай.

Вместо того, чтобы излагать проблемы команды во всех деталях, я коротко брякнул:

– Начальник «Титана» – говно. – И отхлебнул из чашки. – Он не заинтересован в том, чтобы мы нормально играли. Его нужно менять.

Витаутович усмехнулся.

– А сам он меняться согласен?

– Он нам пригрозил своим увольнением.

– Хм. Это мог быть шантаж. Не подумал?

Я потянулся к конфете, снял обертку со знакомым с детства изображением верблюда и прежде, чем отправить ее в рот, спросил:

– За три тысячи вряд ли кто-то пойдет…

Наблюдая, как Витаутович поджимает губы, я начал все понимать без объяснений.

– Государство развивает спорт. Если команда выигрывает, выделяются большие средства, проводятся через завод. – Тирликас потарабанил пальцами по столешнице. – Сечешь?

Секу. Все примерно как на беспредельных боях. Заводу выгодно, чтобы команда выигрывала. Отсюда такая возня и интриги даже в несчастной Второй лиге.

– Филимонов и Смирнов подкупали судей и игроков. Значит, им выгодны победы, – озвучил я свои мысли.

Лев Витаутович щелкнул пальцами.

– Именно!

– А у футболистов зарплата по три тысячи… Воруют?

Витаутович плотоядно улыбнулся.

– Если ваш начальник начнет хвататься за свое место – сто процентов! – Он посмотрел, прищурившись. – Одного я не понимаю, на кого вы собрались его менять и каким образом?

Слова сами сорвались с губ:

– На вас.

Он чуть чаем не подавился. Поставил чашку и рассмеялся.

– Ты серьезно?

– Совершенно серьезно.

– Чтобы ловить воров, есть специальное ведомство. Не мое. Да и я давно на пенсии. К тому же в футболе я мало что смыслю.

Неужели все-таки талант не подействовал на одаренного? Поразмыслив немного, Лев Витаутович сказал:

– Ладно. Обещаю подумать, если ты скажешь, зачем это мне.

Слова столпились в голове, начали возмущенно толкаться, и я выпустил их:

– А ведь действительно – зачем? Зачем я играю в футбол, где все покупается и продается, когда мог бы колотить бабло на боях без правил? Зачем учитель снова и снова объясняет геометрию туповатому ученику? Зачем врач лечит больного, который все равно умрет? Зачем милиционер ловит вора? Иногда ведь выгоднее его не ловить. Понимаете?

Витаутович положил подбородок на сцепленные пальцы.

– И?

– Если от вас зависит, чтобы мир стал лучше и справедливее – это не «зачем мне», а «для чего». Я хочу и умею играть. И могу вывести нашу сборную в чемпионат, и знаю, для чего это: чтобы сотни миллионов советских граждан почувствовали нашу силу. Они не могут сами сделать что-то великое, но могут – через нас.

Речь была так пафосна, что под конец во рту стало сладко. С такой только с трибуны выступать, выбивая финансирование. Витаутович усмехнулся, съел конфету.

– Ты хороший человек. Твое рвение похвально. Я подумаю.

Все-таки дар убеждения не сработал. Попытавшись понять, чего он хочет в данный момент, я услышал привычный белый шум.

В итоге на экспресс я не успел, и домой ехал на последней электричке «Лиловск – Михайловск», отправляющейся в 23.15. В здании вокзала еще раз набрал Жеку – он не ответил. Игнат тоже отморозился. Только я собрался убирать телефон, как он завибрировал. Звонил Лев Витаутович.

– Я подумал, – сказал он. – Нужно обсудить вопрос с вашим тренером.

– Так вы согласны? – невольно улыбнулся я.

– Этого я не говорил. Скинь контакт – разберемся.

Он прервал связь. Все так же улыбаясь, я набрал Димидко, сказал, что нашел начальника команды, это человек серьезный, и предупредил, что он скоро позвонит.

Номер Тирликаса я отправлял Димидко уже в теплом вагоне электрички.

Вообще странный человек Лев Витаутович. По сути бээровцы – верхнее звено пищевой цепочки, но у Льва Витаутовича не было ни «чайки», ни «волги-кросс», и уж куда ему до роскоши, в которой жил Погосян в Москве. На первый взгляд обычный пенсионер, довольствующийся малым, а поди ж ты – бээровец. Как говорится, выше только бог. И Горский. Или они все такие идейные, и сам Горский формирует эту особенную касту? «На службе Родины» – для них не пустой пафос.

Расспрошу его об этом позже – что толку голову ломать?

Откинувшись на мягкую спинку кресла, я зевнул. В электричке тепло, пахнет хвоей. Колеса не стучат, а мерно шелестят, убаюкивая…

Так! Не спать!

Мотнув головой и отогнав дрему, я снова открыл турнирную таблицу. Вторую лигу разделили на три зоны. Мы играем в зоне «Запад», по круговой системе, с апреля по ноябрь. В турнире двадцать две команды, сорок два тура. Первый наш матч с «Волынью» в Луцке. Второй – 10 апреля с лиловским «Динамо», и опять в гостях. Третий пройдет у нас 17-го апреля с «Динамо» из Нальчика, и четвертый снова у нас 20 с ульяновским «Стартом».

Взгляд натолкнулся на знакомое название крылатой команды, которая все не может взлететь – саратовский «Сокол».

Я уже знал, что с ними мы играем 6 мая в гостях, но промотал таблицу, чтобы еще раз убедиться. Да, так и есть. Я приеду в родной город Звягинцева. В голове пропел Микроб голосом Кипелова: «Там все живы, кто любил меня»… Так ведь и есть: и мама жива, и даже бабушка, и Алена. При мысли о ней сердце заколотилось, и я усмехнулся.

Оно живет жизнью, отдельной от головы. Может, и с девчонками у меня не клеится, потому что есть Алена. И ведь знаю, что это женщина Звягинцева, а не моя, и что даже думать о ней не стоит, но… Сердце – бестолочь. Или даже не так. Коктейль из дофамина, серотонина и окситоцина, вырабатывающийся при мысли о ней и заставляющий сердце частить, – суть эндогенный морфий.

Вот какого хрена мне так хочется открыть ее страницу в Комсети? Зачем ворошить мертвое прошлое? Я представил, как прихожу к Алене, как она непонимающе смотрит на меня, восемнадцатилетнего пацана, жалеет желторотика, который что-то лопочет о высоком. Тьфу! Я ж не Макрон.

Или, может, отпустит, если увижу Алену, и надо закрыть гештальт? Познакомлю ее со Звягинцевым, пусть будут счастливы. Ну а нет – так нет. По крайней мере ни о чем сожалеть не буду.

Да, так и сделаю. Пока не знаю как, но – обязательно сделаю. И на бабушку с мамой посмотрю хотя бы издали.

В углу экрана мигали два непрочитанных сообщения. Одно от Маши-Ани из Евпатории, которая обворовала нас по приказу хозяина бара, а потом перешла на светлую сторону. Ответил ей, что все у меня хорошо, буду играть в новой команде.

Второе сообщение удивило. Оно было от Лизы. Девушка извинялась за то, что познакомила меня с Ариной, и писала, что, если бы я пострадал из-за ее папика, то она бы себе этого не простила.

Я представил Лизу, и рьяный боец ее одобрил в своей манере. А разум – нет, потому что я вообще не понимаю, что творится в ее прелестной головке. Иногда она ведет себя так, словно я ей небезразличен, но через час начинает демонстрировать полное равнодушие.

Я написал ей: «Неужели тебе и правда не все равно, если вдруг весной моя бренная тушка всплывет из-подо льда?»

Она ответила: «О, ужас! Утопленники крайне неприглядны».

Мы на английском перекинулись парой шуток о неэстетичности смерти, и Лиза пообещала прийти на мою игру, когда она будет в Москве. Все в той же шуточной манере я попросил взять симпатичных подруг для парней.

Закончив переписку, снова представил Лизу и поймал себя на мысли, что к ней меня тянет больше, чем к кому бы то ни было. Наверное, потому что все непонятное влечет. И красивое.

На ней короткое серебристое платье, подчеркивающее идеальные ноги. Руки и все части тела к ним так и тянутся. Она улыбается, жестом зовет за собой, и я знаю зачем. Меня охватывает вожделение…

И тут вдруг кто-то хлопает по плечу. Я распахиваю глаза и вижу перед собой мужчину в черном, с сизым лицом и впалыми глазами, обведенными черными кругами.

Меня охватил какой-то первобытный ужас, я оцепенел, уверенный, что в руке, отведенной за спину, незнакомец держит шприц. Или нож. Или пистолет. Сунув телефон в карман, я вскочил, толкнул его – он отлетел и упал на свободные сиденья напротив – и рванул к распахнувшимся дверцам электрички, достигшей конечной станции.

– Охренел? – донеслось в спину.

Бежать! Скорее, пока он не бросился в погоню!

Дверцы напоминали две гильотины. Замешкаешься – перережут пополам или ногу отхватят. Я пулей вылетел на мороз, обернулся, увидел черный силуэт в вагоне и рванул прочь. Загрохотал голос диспетчера, объявляющего прибывающий поезд.

У этого, в черном, наверняка есть подельники, как те, что караулили меня в Лиловске. Меня затрясло, я оббежал старуху на перроне, остановился, увидев группу людей при входе в вокзал, и недолго думая спрыгнул на колею и рванул по шпалам не разбирая дороги. Мне было все равно, куда бежать, лишь бы подальше от опасности. Вдоль рельсов, вдоль бетонной стены, под непонятный все нарастающий рев и скрежет.

За спиной загудел локомотив, и меня охватила паника, потому что бетонный желоб все тянулся, и тянулся, и тянулся. Заскрежетали тормоза. Если состав грузовой, то у него длинный тормозной путь, и…

Бетонный желоб закончился, я прыгнул в сторону, не успел сгруппироваться и приложился ребрами о рельсы параллельной колеи. Дух вышибло, но пуховик смягчил удар, и я ничего не сломал.

Скрежеща тормозами и сигналя, мимо прогрохотал локомотив. Мелькнула мысль, что меня посадят за создание аварийной ситуации, и я по шпалам побежал к реке. Увязая в сугробах, я спускался в заросли, подальше от людей, желающих меня прикончить, от ревущих составов.

Упершись в непролазные дебри, я сел прямо в сугроб. Что со мной происходит? Это горячечный сон? Всё как будто бы пытается меня убить. В реальности так не может быть!

Только сейчас, когда я сформировал запрос, пришел ответ: задремав в поезде, я обнулил талант и активировал дебаф: стал худшим в мире смельчаком. То есть я – самый трусливый человек на земле!

От осознания меня охватил ужас. Каждый звук, каждая ветка дерева и каждая тень излучали враждебность. Из сугробов на меня смотрели страхи детства, и желудок леденел и сжимался.

Чертов откат! Тот мужик в поезде просто разбудил меня на конечной остановке, а я напридумывал невесть чего! Хорошо хоть не покалечил его.

Нужно как-то попасть домой, иначе я тут или околею насмерть, или меня накроет паника по пути, и я попаду под колеса, как только что чуть не угодил под поезд.

Воображение нарисовало размазанное по рельсам тело, и меня сковал ужас, вытеснив все мысли. Несколько минут я смотрел свои жуткие фантазии и трясся, обливаясь холодным потом.

Разозлившись на себя, я ткнулся лицом в сугроб и ненадолго обрел способность мыслить ясно. В этот раз последствия отката превзошли пользу от таланта, я реально мог погибнуть! Раньше мне просто везло.

Та-ак. Что делать? Я недееспособен. Правильнее всего позвонить парням и попросить, чтобы забрали меня. Похлопав по карманам, я не нашел телефон и выругался – громко и витиевато. Наверное, в поезде выпал из кармана. Черт!

Представив, как иду домой, я от страха на минуту потерял разум, а когда он вернулся, продолжил размышлять.

Ночь выдалась морозной, – 5 точно есть, а на мне не сказать чтобы теплые джинсы и туфли. Ног я уже не чувствую – в них нападал снег, когда я пер сквозь сугробы, и растаял.

Если останусь здесь, получу обморожение, а то и замерзну насмерть. Но стоило подняться на ноги, как перед глазами появлялись чудовищные машины с выпученными фарами, люди, поезда, и меня парализовывало.

Раз помочь мне некому, надо выкручиваться самому. Но как?

Будто подсказывая, по груди разлилось тепло. Я потянулся к нему скорее инстинктивно, желая согреться, и солнышко в груди разгорелось ярче, побежал по артериям расплавленный огонь, разгоняя липкую муть, туманящую разум.

Живу я в десяти минутах ходьбы от вокзала. Нужно пересечь пути… Чернота извне хлынула внутрь, но я удержал сияющее солнце. Вытащил окоченевшую ногу из сугроба и по своим следам выбрался к путям. Только бы поезд не поехал! Не знаю, смогу ли от него не шарахнуться.

Двигался я вдоль путей, не отдаляясь от лесистого склона реки, и почти не видел, что происходит вокруг, сосредоточенный на внутренних ощущениях. Все силы уходили на то, чтобы не дать солнцу угаснуть.

Но когда я приблизился к переходу через железную дорогу и увидел на стоянке проблесковый маячок, меня снова накрыло: за мной приехали менты! Юркнув в кусты, я там неопределенное время брал себя в руки, а когда нашел силы вылезти, эта машина уже уехала, и я перебежал на ту сторону, углубляясь во дворы.

Два раза, увидев издали людей, я от них прятался, теряя контроль над собой и сбиваясь с пути. Но все-таки полуживой и замерзший, доковылял до нашего дома. Полчаса трясся, боясь войти в подъезд, потом все-таки вошел, но в лифтом воспользоваться так и не смог, взбежал по лестнице, нажал кнопку звонка.

За дверью завозились, донеслись шаги – видимо, потеряв меня, парни не спали. Который, интересно, час? Распахнулась дверь, и я увидел Погосяна, за ним маячили Ромка Клыков и Микроб.

Мика очень матерно поинтересовался, где я шлялся, посторонился, впуская меня в квартиру. Помня о своей фобии, я просочился в комнату спиной к зеркалу.

– Саныч все морги обзвонил, все больницы, – с укоризной сказал Микроб. – Он тебя распнет.

Я помотал головой, понимая, что еще немного – и снова стану всего бояться.

– Клыков знает, – сказал я. – Он объяснит, что бывает, когда я перенервничаю. В этот раз сурово накрыло. Паническая атака.

– Эт че? – спросил Микроб.

Видимо, в этой реальности более счастливые люди не страдали от панических атак.

– М-мне спать. Санычу скажите, чтоб не трогал. Пусть отложит казнь. Реально чуть не сдох. Телефон потерял…

– Его уже вернули, – сказал Хотеев-Микроб. – Он у Саныча.

Скинув одежду, я протопал в комнату и упал на кровать. Силы закончились, и меня вырубило. Но и во сне покоя не было: сперва за мной гонялся лицехват из фильма «Чужой», чтобы отложить личинку в легкие, потом жрал спрут, и я медленно переваривался в кислоте. Наверное, я орал, потому что меня будили, но проснуться не получалось, я снова и снова проваливался в сон, один мучительнее другого.

Проснулся я по будильнику. Точнее вскочил и заметался по комнате, едва не зашибив Клыка – он отошел и вжался в стенку. Вдохнув и выдохнув, я сел, сжал голову руками.

– С тобой все нормально? – осторожно спросил Клык.

Я помотал головой, сел, сосредоточился, пробуждая солнышко и разгоняя свет по жилам. Полегчало. Но на тренировку однозначно нельзя. Вдруг втемяшится, что мяч хочет меня уничтожить, буду бегать от него по полю и орать.

– Может, скорую? – предложил Клык.

В разум тотчас ввинтился вой сирены, в квартиру вбежали люди в белом, скрутили, привязали к кровати… Психбольница… Уколы… Электрошок…

Я скрипнул зубами, но удержал контроль. Встал и нашел силы, чтобы выйти в гостиную, где Сан Саныч пил молочный коктейль.

– Что это было? – строго спросил он, наградив меня расстрельным взглядом и поманив к столу.

Когда я подошел, он оттянул мне веко и долго рассматривал глаза.

– Ты точно ничего не употреблял?

Ах вот оно как! Что ж, симптоматика похожа на перебор галлюциногенов.

– Я даже не пью.

Он, конечно, не поверил, как и не поверил в нервное истощение. Прочитал лекцию о вреде наркотиков и пригрозил выгнать из команды, если такое повторится.

Я оправдался еще раз:

– После сильного потрясения, или когда выложусь по полной, я истощаюсь и могу вести себя странно. Если не верите, можно ведь сдать кровь и проверить наличие психотропных веществ.

Скользнув взглядом по лицам парней, я понял, что не верит мне не только Саныч.

– Саня, ну зачем ты врешь? Съешь, вон, пирожок, полегчает.

Пирожок казался безвкусным, чай – тоже, потому что я держал под контролем внутреннее солнце, а на все внешнее меня не хватало.

– Все через это проходили, – признался Димидко. – Помнится, в десятом классе друг принес упаковку галоперидола, сказал, давай мультики смотреть. Мы съели по четвертинке таблетки – ноль эффекта, по половинке… по целой, по две… Я поехал домой, и в автобусе накрыло: у меня начал вываливаться глаз, выпал, повис до земли на нерве, я его поднял, затолкал назад, только вставил в глазницу, как стал вываливаться язык. Я его туда, а он оттуда. Длинный, сука, в руки не влезает…

Клык заулыбался. Микроб и Погосян заржали, падая на маты. Отсмеявшись, Погосян сказал:

– Представляю, как ты смотрелся, Саныч!

Микроб схватился за глаз и вывалил язык, и Мика снова покатился со смеху.

Подождав, пока они утихнут, Димидко продолжил:

– Попал под капельницу, и с тех пор – ни-ни. Надеюсь, ты выводы сделал? Хоть отпустило, или нужна «скорая»?

– Отпустило, – кивнул я.

– Сиди сегодня дома. Какой из тебя игрок?

Что ж, его подозрения вполне объяснимы: в прошлый раз во время отката я нес лютую белиберду.

И как же здорово, что мы не на соревнованиях, и мне необязательно куда-либо ехать или лететь, самолет или поезд я точно не пережил бы. Только сейчас до меня дошло, что, применяя «лучшего в мире», я хожу по лезвию. Если не повезет, я могу убиться, подавиться насмерть, рассориться со всеми на свете, совершить непоправимый неадекватный поступок. Могу стать подлецом, социопатом, маньяком.

Представил последствия – чуть не поседел. Еще и Димидко думает, что я торчок, и настроен выгнать из команды, потому что наркоман ему ни к чему, каким бы самородком он ни был.

Все разошлись. До обеда я держался молодцом, а потом в квартире наверху что-то хлопнуло, донесся легкий шелест, словно змея проползла, и в углу над кухней принялось скрести нечто неведомое. Монотонно. С определенной периодичностью.

Что это может быть? Собака не будет делать это так долго, строитель не станет выдерживать временной интервал.

Ожили детские страхи. Неизвестный бука начал менять лица, и огромных усилий стоило не броситься из квартиры сломя голову, затыкая уши.

Никогда не буду применять «лучшего в мире» просто ради любопытства! Только в крайнем случае. Какой все-таки опасный талант!

Вечером вернулись парни. Димидко поднялся к нам и рассказал мне, что с ним связался Белькевич и пригласил на товарищеский матч в Лиловск. Еще девятнадцатилетний полузащ, который ушел из-за голубого тренера да так никуда и не пристроился, вроде согласен играть в команде и завтра придет на просмотр.

На этом хорошие новости не закончились – завтра же должен приехать Лев Витаутович Тирликас, чтобы поговорить с начальником команды, Алексеем Смирновым, о передаче дел.