Читать книгу Прощание с Петербургом. Новелла в 12 главах - Денис Сергеевич Шпека - Страница 3

Пока судно причаливало, Донован имел возможность наблюдать за двумя статными мужчинами, опускающими якорь в воду с помощью бесхитростного приспособления. Они были одеты совсем не так, как остальной персонал на корабле, но на то, видимо, были причины. Он помнил, что еще в детстве монотонные и цикличные движения, в которых чувствовалась уверенность, вызывали вибрации в районе мозжечка. Вибрации сложно было с чем-то спутать и, в итоге, он прошил свою жизнь этим властолюбивым ощущением, отдаваясь ему в любой подходящей ситуации.

Ступив на почву морского вокзала, он никак не ожидал, что его ноги будут чувствовать себя на земле столь непоколебимо. Почти неделя беспрерывного пребывания в морях и заливах, иногда – в проливах с сильными течениями, не должны были оставить его координацию нетронутой. Но именно так и сложилось. В потоке людей, покидавших лайнер, он был одним из последних и точно не единственным, знавшим русский язык. На тоненьком искусственном полуострове, к которому судно примкнуло, образовались и буквально за 10 минут исчезли две когорты. Иностранцы, которые тихо запрыгивали в первое попавшееся такси, и местечковые славянские нации, которые никак не могли не поторговаться. Впрочем, все они быстро уехали и выбора большого Доновану не оставили. Ветер не утихал (да и откуда взяться причине его угомонения?), ему становилось действительно опасно находиться под его холодными потоками.

По пути к одной из двух оставшихся машин, он приметил лежащего нищего, очень похоже на то, – слепого нищего, которому он в некотором страхе бросил пару европейских монет. На его лице, на левой стороне, свисала огромная опухоль. Он мимолетно подумал о ее природе и решил, что она, скорее всего, доброкачественная. После, когда Донован уже попытался сделать пару хладнокровных шагов к машине, нищий запел. Запел вовсе не на русском, а на языке, почему-то очень похожем на иврит… Только в такси какая-то музыка перебила его хриплое горловое пение. Он назвал адрес гостиницы на улице Декабристов, а водитель пообещал добросить его туда за минут 20. Донован старался вглядываться в каждый дом, который когда-то показывала ему мать и который он узнавал. Такое перекрестное условие позволило ему вспомнить два или три здания по пути. Он попросил высадить его на той части мойской набережной, что недалеко от отеля. Щедро по итальянским меркам и кто его знает, как – по русским, он отблагодарил водителя чаевыми и решил еще немного пройтись, несмотря на знакомый ветер.

Мойка. Старая-добрая Мойка, казалось, поднялась на метр-полтора ввысь, но все так же резонировала с погодой. Она будто вечно на что-то или на кого-то ругалась, но при этом возникало некое подобие стокгольмского синдрома – убегать и прощаться с ней не хотелось. В этот раз Мойка казалась еще злее обычного, и Донован перебирал в памяти имена новых русских диссидентов, которые могли покинуть ее и о которых она имела полное право горевать.

Он вошел в кофейню и сделал заказ на вынос. В витрине, напротив барной стойки, он заметил юношу, лет 17—18 на вид и с очень выразительной внешностью. Тот был одет совсем не по погоде и это, конечно, делало его еще приметнее. Он застыл у двери входа и начал что-то выпрашивать у выходящих из нее людей. Его внешность напоминала ему одно из полотен Караваджо, только натурщики Караваджо были южанами на вид, а этот юноша очень смахивал на альбиноса. Полностью выгоревшие волосы, глаза, определенно серые или голубые, и странное лицо, с необычным расположением его частей, добавляли мифического послевкусия этому заочному знакомству.

Официантка окликнула его и любезно передала готовый заказ. Прождав пару минут и ожидая, пока молодой человек уйдет, он вышел из кофейни и отправился в отель, находившийся в этом же здании. Войдя в номер, приятный, но слишком пестрый для первого взгляда и всяко контрастирующий с юношей-альбиносом, он недолго наблюдал за улицей в окно, практически пустой. Не найдя себе достойного занятия, Донован поужинал и уснул за щелканьем каналов телевизора.