Читать книгу Севера. Большой сборник рассказов - Денис Валерьевич Соболев - Страница 4

Колеса старого, пожившего «Форда Эскаладо» еле слышно гудят, наматывая километр за километром старой, разбитой трассы. По обеим сторонам тянется мрачноватый заснеженный ельник, иногда в прогалах мелькают поляны с заваленными снегом стогами. То ли с осени бросили, то ли для зверья оставили. В этом медвежьем углу зверья хватает.

Из приемника, временами перемежаемый свистом помех, льется голос Синатры. «Strangers in the night». Прямо-таки про меня песня, ночь как раз подбирается на мягких лапах, и фары то и дело выхватывают из снежной круговерти очередной поворот. Никого на трассе. Здесь редко бывает много машин, только весной и осенью, когда народ устремляется из городов на охоту и рыбалку, да грибники целыми ватагами выезжают на свой неслышный промысел. Ну и дальнобои, как без них? Эти круглый год катают по стране, и в наш глухой угол тоже что-то везут.

А сейчас январь, глухозимье, только-только закончились праздники, так что ждать гостей не приходится. Но не закрываться же?

Тусклая вывеска, гордо гласящая Бар «Верста» показалась из-за поворота. Точнее, я ее угадал в пурге по едва видному мигающему свету. На площадке перед баром, залитой теплым желтоватым светом из большого окна, заменяющего фасад, стоит одинокий грузовичок. Давненько стоит, у колес собрались небольшие сугробы. Значит, скоро поедет. Здесь надолго никто не задерживается.

Скрипнули тормоза, я приткнул машину чуть в стороне – нечего гостевую парковку занимать. Прихватив с соседнего сиденья полупустой термос, я вышел из машины, постоял пару минут, с наслаждением вдыхая пахнущий снегом воздух, и шагнул к двери в бар. Но открыть не успел. Дверь открылась сама, и навстречу мне шагнул крепкий мужик лет тридцати. В руке он нес такой же, как у меня термос. Окинув меня взглядом, мужик остановился недалеко от крыльца, вытер покрытый испариной лоб и потянул из кармана пачку сигарет. «Кент». Я, пока не бросил, такие же курил. С наслаждением закурив, мужик казал негромко, глядя в темноту:

– Пуржит.

Он вроде бы и не обращался ко мне, но кроме нас на парковке никого не было, поэтому я ответил:

– Скоро утихомирится.

Мужик пожал плечами, выпустил дым в небо, задрав голову, щелчком выбил из окурка уголек, окурок аккуратно упрятал в пачку, повернулся ко мне:

– Ну, бывай тогда.

Развернулся и пошел к своему грузовичку.

Дождавшись, когда грузовичок заведется, я потянул входную дверь на себя и шагнул в теплое, пахнущее едой нутро бара. Навстречу мне полилась немного тоскливая песня Боба Дилана «Девочка из северной страны». Репертуар в «Версте» всегда отличался от привычного для таких мест.

Длинная стойка с парой пивных кранов и солидной выставкой крепкого алкоголя на задней стенке, десяток столиков с обтянутыми винилом диванчиками, маленькая сцена у дальнего торца зала с парой больших колонок и большой плоский телевизор над ней. Вот и вся «обстакановка», как говорит Игорь, мой напарник и совладелец «Версты». Увидев меня, он приветливо кивнул и продолжил протирать и так сияющий чистотой бокал. Я поставил термос на стойку, взял из подсобки широкую снеговую лопату и пошел чистить парковку. Если дожидаться конца метели, то работы будет в два раза больше, и будет она вдвое тяжелее.

Игорек хмыкнул, забрал термос и скрылся на кухне. Он отработал день и теперь собирался домой. Его там ждет Надюха, молодая крутобедрая деваха из нашей деревни. Игорь с ней уже третий месяц как сошелся, так что домой он торопится всерьез. Надо же, и не заметил, как начал называть деревню «нашей». Ну да третий год здесь, пора бы уж…

Ночные смены всегда за мной. Меня, в отличие от Игоря, никто не ждет, не к кому спешить. Семьи за свои сорок лет так и не нажил, не встретил свою женщину. А с чужими семьи не заводят.

Я люблю работать по ночам. Ночью мысли текут неспешно, гости появляются и исчезают почти незаметно. Ночью случаются самые интересные разговоры. Иногда такие же, как с водителем грузовичка. Несколько слов, которые говорят обо всем. О том, как он уже устал, а впереди еще долгая дорога. И о том, что через время его начнет неудержимо клонить в сон, и он прижмет свой грузовичок к обочине или нырнет в какой-нибудь тупик. И поспит, наконец, а утром, морозным и румяным выскочит, умоется снегом, выпьет горячего кофе из термоса и поедет дальше.

Иногда вдруг начинаются пространные беседы обо всем сразу, и тогда ты говоришь с удовольствием, будто бы каждое сказанное слово снимает какую-то шелуху с души. А иной разговор длится и длится, с паузами, без спешки, без темы. Просто разговор. Он начинается словно бы сам собой, как будто продолжается. И ты включаешься в эту игру, радуясь тому, что ничего от этого разговора не зависит, он просто так. Бывают и молчаливые разговоры, когда каждый занят своим делом и вроде бы не обращает внимания ни на что вокруг, но на самом деле про себя ведет диалог.

Так за размышлениями я очистил парковку, оббил лопату от налипшего снега и пошел внутрь, в тепло. На столе уже исходила паром большая кружка с чаем, рядом на блюдце ждала своего часа горка печенья. Игорь сидит напротив, баюкая в своих больших ладонях точно такую же кружку. Неспешно умывшись, я уселся на скрипнувший под моим весом диванчик, сделал аккуратный глоток обжигающего ароматного чая, посмаковал немного…

– Как день?

Сделав глоток, Игорь посмотрел на падающий за окном снег:

– Тихо…

Чай допиваем в молчании, наблюдая за медленно ложащимися на парковку снежинками. Ветер вдруг утих, и мигающий свет вывески теперь искрится на снегу, окрашивая его то в желтоватый, то в синий. Красиво. Тихо бренчит на гитаре Джонни Кэш, напевая о том, что видит темноту. А мы ее тоже видим, за снегом и светом видим. Это особенная темнота, она ничего не прячет. В ней живут слова и смыслы, уехавшие гости, планы на завтра. Я люблю темноту.

Игорь прихватывает мою кружку и уходит, вскоре доносится мерный шум воды – моет посуду. Как любой нормальный мужик, он моет всю посуду, что накопилась за день, сразу. Так у нас заведено – не оставлять друг другу лишней работы.

Я взял пульт и включил Синатру. Его голос как нельзя лучше подходит для таких вот ночей, когда не ждешь гостей и просто думаешь о чем угодно. О Синатре, например. Великий певец, по-настоящему великий. Человек-музыка. Слушая его песни, я слушаю не песни, а его, старину Фрэнка. Потому что он умел вкладывать смыслы, и это дано не всем. Он прожил хорошую жизнь и ушел, оставив след. Это тоже не всем позволено. И хотя английский я знаю на три с большой натяжкой, но мы с Фрэнком друг друга понимаем.

Шум воды утих, Игорь вышел из кухни, накинул свою любимую кожанку и вышел в ночь. Вскоре за стенкой заурчал мотор его «Крузера», свет фар медленно развернувшегося «проходимца», как именовал его хозяин, прополз по стене, зацепив весело блеснувшие бутылки за стойкой, и Игорь уехал, коротко «гукнув» на прощание сигналом.

Я улыбнулся вслед и отправился в кухню, инспектировать остатки. Если вдруг кто-то приедет, надобно накормить. Как я и предполагал, за главное блюдо дня выступала зажарка. Мы здесь особо разносолами не балуем гостей. Мясо, овощи, пюрешка на гарнир или каша. Честная еда. На завтрак каша обязательно, я за эти пару лет научился готовить ее просто шикарно. Это не мое раздутое самомнение говорит, это гости. А я и не спорю, самому нравится. Запас овощей и мяса достаточный, взвод накормлю при нужде. Был у нас случай. Шла по трассе колонна армейской техники. Такая же зима стояла. Куда они гнали «Супер-МАЗы» и «Уралы», мне неведомо. Но аккурат возле «Версты» колонна встала – кто-то сломался. Вояки с присущей им бесцеремонностью и основательностью заняли всю парковку, напрочь лишив всех остальных страждущих шанса поесть. Покопавшись минут тридцать, вояки поняли, что быстро починиться вряд ли получится, и через пару минут три десятка человек плотно расселись по диванам и заказали еды. Давненько я так не крутился. Но ничего, справился, ни одного голодного не осталось. Пока товарищи кушали, экипаж пострадавшего «Урала» все же что-то наколдовал, и, быстро похватав горячего, завел-таки свой агрегат, и колонна скрылась в метели…

Подпевая Фрэнку, на всякий случай помыл овощи, поставил чайник на мирно гудевшую печку. А чем прикажете тут отапливаться? Центрального отопления нет, а электричество нынче кусается. Да и на живом огне еда всегда вкуснее получается, это я с детства знаю. Водопровода, кстати, тоже нет, но мы организовали колонку, и проблем с водой нет.

Мне, конечно, до Фрэнка далеко, да и не тягаюсь я с великими. А вот Ванька, тракторист наш, поет его очень душевно. Мы когда с Игорем «Версту» достраивали, Ванька пришел как-то вечером и с порога бухнул:

– Мужики, сделайте сцену, а? Маленькую.

Переглянувшись с Игорем, мы удивленно воззрились на Ивана. Он, поняв, что мы просто так сцену городить не намерены, вздохнул и сказал:

– Я петь люблю. Очень.

Перспектива слушать какой-нибудь шансон или, еще хуже, попсу, нас не грела, о чем мы и заявили в голос. Улыбнувшись, Ваня, смущенно тиская в замасленных руках шапку, затянул «Moonlight». Да так затянул, что и Фрэнк бы аплодировал, точно знаю. Дослушав до конца, Игорь с очень значительным видом спросил:

– А еще что можешь?

Следующий час мы бессовестно гоняли Ваню в хвост и в гриву, работа на объекте встала. Делавшие отделку армяне тихонечко присели в уголке и слушали, как и мы, открыв рты и щуря глаза от удовольствия. На мой вопросительный взгляд Арам, их старший, развел руками, с улыбкой кивнул на Ивана и прошептал громко:

– Как можно мешать? Никак нельзя.

И не поспоришь.

Допев, теперь уже Иван вопросительно уставился на обалдевших нас. Откуда он знает английский? Где выучил песни Фрэнка?

– А ты …чего не поступил никуда? На тракторе вкалываешь… а мог бы на сцене!

– Так это… я ж и прошу сцену.

– Будет тебе сцена – я не мог отказать.

– Только я по воскресеньям смогу, в другие дни работа. И летом только по вечерам… не всегда. Сами знаете.

Знаем, как не знать. Летом Ваня пашет без продыху, но мы потерпим.

– Добро. А можешь «Moonlight» еще разок?…

И вот теперь каждое воскресенье Ванька поет. Не важно ему, есть кто в зале, или только мы с Игорем (я ради этого приезжал пораньше), он поет. Только ему я разрешаю курить в зале. Он приходит, садится на стул, закрывает глаза и поет. А мы с Игорем по очереди носим ему виски. Из его личной бутылки, за которой я специально ездил в город. Мог бы попросить кого-нибудь, привезли бы, но… Это мое дело. Просто потому, что уважаю. Теперь по воскресеньям у нас почти не бывает пусто. Люди приезжают послушать. Жаль, что сегодня не воскресенье.

Снаружи зашумел мотор, и я вышел в зал, вытирая руки полотенцем. Подъехавший на авто гость потушил фары, заглушил мотор и выбрался под снег. Я отлично видел его, ловящего ртом снежинки. Молодой мужчина, лет тридцать или около того, в добротной кожаной куртке, джинсах и легких туфлях. Постоял немного, подняв лицо к небу, и, оскальзываясь, направился ко входу в бар. Зачем в летних туфлях зимой ходить? Дань моде? Ладно, не мое дело. Мое дело – накормить.

Дверь хлопнула, и парень застыл на пороге, огляделся.

– Доброй ночи – глуховато произнес мужчина.

– Доброй. Поужинаете?

– Можно кофе? – как-то потерянно спросил гость и пошел к стоящему в углу у окна диванчику. Повесив куртку на стоящую тут же вешалку, он уставился в окно. Пожав плечами, я ушел на кухню. Кофе мы всегда варим в турке на печи. Когда я завел было разговор о покупке кофе-машины, Игорь только хмыкнул. Он фанат кофе и не признает компромиссов, и сваренный любым другим способом кофе считает суррогатом. Дождавшись пенки, я снял турку с печи, налил кофе в специальную тонкостенную чашечку и вышел в зал. Гость так и сидел, глядя в окно отсутствующим взглядом. Я аккуратно поставил кофе перед ним:

– Ваш кофе. Из турки.

Он взял чашечку, принюхался, отпил небольшой глоток и замер ненадолго, прикрыв глаза.

– Спасибо – он вздохнул и отвернулся.

Я вернулся за стойку и взялся за висящие вверх ножками бокалы. Протираешь его тщательно, смотришь на свет и подвешиваешь на место. Синатра сменился Сэмом Куком, за ним Биби Кинг… Когда запел Том Вэйтс, гость не выдержал:

– Почему блюз?

– Не нравится?

– Нравится, но… Неожиданно здесь услышать.

– Я люблю хорошую музыку.

Он помолчал, допил кофе, отставил в сторону опустевшую чашку:

– Это ведь у вас по воскресеньям поет хороший музыкант?

– Он тракторист. Да, у нас.

– Тракторист?

– А почему бы трактористу не петь?

– Да, верно… Вы не спрашивали у него, почему он поет?

– А почему люди поют? Вообще?

Он потер переносицу.

– Есть еще кофе?

Я сходил на кухню и скоро вернулся с двумя чашечками, уселся напротив:

– Он нам не сказал до сих пор, где научился петь и почему поет американскую музыку. Просто приходит и поет. А мы и не против.

– У вас есть женщина?

Я вздернул бровь, и мужчина смешался:

– Может быть, вы знаете… Почему они уходят?

Я покачал головой.

– Не знаю. Это только они знают. Да и то не всегда…

Помолчав немного, он заговорил, глядя в чашку:

– Мы познакомились случайно. Я ехал домой, злой после перепалки с шефом, настроение на нуле. И вдруг на пешеходном переходе она шагает мне прямо под колеса. Конечно, я должен был остановиться, но… И тут она. Шагнула, подняла ладошку в перчатке и так на меня глянула, что, мне кажется, я покраснел. А она вздернула нос и ушла. Я не мог ее отпустить просто так. Догнал, извинился, пригласил на ужин, вроде как компенсация морального вреда. Хотя пострадавшим был я, это точно.

Я слушал молча. Это ведь считай что исповедь, ответы не нужны. А парень, допив кофе, продолжил:

– Она не согласилась, но номер телефона оставила. Я написал ей в этот же вечер. Оказалось, что она замужем. Переписки, встречи, ну и закрутилось. Через полгода она ушла от мужа. А сегодня от меня. И теперь я думаю – почему?

Он замолчал и отвернулся. А я вспомнил, как три года назад пришел в пустой дом. Ни вещей, ни записки, только запах ее любимых духов, терпкий и немного горький. Или эта горечь мне показалась? Тогда я тоже спрашивал себя «Почему?». А потом собрался и уехал сюда. Продал все и убрался из города, который тянул из меня силы. У меня не было ответа для сегодняшнего гостя.

– Вы ведь не даете советов?

Я внимательно посмотрел на сидящего передо мной мужчину. Он улыбался как-то так… понимающе.

– Неблагодарное это дело.

Он кивнул молча, достал из внутреннего кармана бумажник, положил на стол тысячную купюру и поднялся.

– Подождите, сдачу принесу.

– Не нужно – он протянул мне руку – Спасибо.

Уже на пороге он остановился, обернулся и спросил:

– Как думаете, она могла уйти просто так?

Вот что тебя гложет…

– Не знаю. Но надеюсь, что нет.

– Почему?

– Потому что тогда какова цена ее словам?

Он улыбнулся и ушел. Вновь поднялась пурга, гоняя снег по парковке и бросая целые его охапки в стекло. Январь. Ночь. Жду гостей…