Читать книгу Кудесник в городе богов - Денис Владимирович Морозов - Страница 2

Ночь на 1 число месяца чернеца

Великой княжне Ярогневе Всеволодовне снилась Туманная поляна посреди Дикого леса. Удушливые облака гари, вырывающиеся из бушующей Змеиной горы, заволокли подножие Древа миров. Ее возлюбленный – израненный, истекающий кровью, настрадавшийся и истощавший, висел, распятый на Миростволе, и смотрел прямо ей в душу своими пронзительными зелеными глазами. «Подойди ко мне, моя милая, – шептал он, – поцелуй меня на прощание!»

Ярогнева приблизилась, приподнялась на цыпочки и постаралась дотянуться до его губ, с которых стекала кровь. Но близкое и знакомое лицо вдруг превратилось в волчью морду – лохматую, черную, щерящую желтые клыки. Княжна отшатнулась, но любимый схватил ее за руку, вложил в ладонь меч и приказал: «Пронзи мою грудь! Одним ударом! Насквозь!» Ей очень не хотелось это делать, но ведь любимый приказывал, и она не могла отказаться. Она взяла меч, нацелилась ему в сердце и…

Крик отразился от сводов темной палаты. Черная кошка с белой грудкой спрыгнула с разметанной постели и юркнула под стол. Княжна вскочила, откинула одеяла, уселась на ложе и прикусила губу. Где? Где ты, Горюня? Я не хотела! Я никогда не хотела! Не суди меня строго! Прости!

Боги, за что же вы так со мной? Почему так темно? Только что отблески извержения красили лес в зловеще-багровый цвет, и вдруг тьма сгустилась, как в кромешном аду…

Рядом вспыхнула свечка. Знакомое лицо старой няньки Русаны, приехавшей вслед за хозяйкой с далекой окраины княжества, мелькнуло перед глазами. Нянька вытерла с лица княжны пот, и поднесла ко рту кружку с холодным питьем.

– На, родненькая моя, попей квасу, авось полегчает, – зашептал ее ласковый голос.

– Я дома? – еще не веря, спросила княжна.

– Дома, родненькая, где же еще. Опять снился лес? – участливо спросила Русана.

Княжна кивнула и принялась глотать терпкий квас.

– И лес там был, – отдышавшись, проговорила Ярогнева. – И гора извергалась. И он… он там был… висел на дереве… а я – я сама его… я сама…

– Это в прошлом, родная, – прижала ее к себе нянька. – Этого больше не повторится. Забудь, даже не вспоминай. Это всего лишь дурной сон.

Внизу, в сенях, хлопнула дверь. Громкие голоса отразились эхом от каменных сводов и заметались по палатам, разгоняя ночную тишину. По узенькой лестнице, поднимающейся в терем княжны, загрохотали тяжелые сапоги. Кошка Малинка сверкнула из-под стола испуганными глазами и спряталась в тени.

Ярогнева прижалась к няньке и прошептала:

– Это кикимора? Не пускай ее!

– Что ты, родная! – погладила ее по пшеничным косам Русана. – Кикимора до полуночи носа не высунет. Это твой батюшка. Может, нашел наконец знающего человека, чтобы тебе помочь.

Раскрылась узкая дверца, и под низкую притолоку протиснулся князь Всеволод с яркой свечой в руке. Отца, видимо, подняли из постели: он был одет в тонкие шелковые порты и простецкую домашнюю рубаху из льняной ткани. Багряное корзно с золотым соколом, вышитым на спине – вот все, что он успел накинуть на плечи из дорогих княжеских одеяний. Зато матушка, великая княгиня Верхуслава, успела одеться, как следует, несмотря на поздний час. Темно-синее платье, расшитое травным узором, зашуршало, навевая на Ярогневу ощущение привычного домашнего тепла и уюта. Серебряная пряжка широкого пояса тускло свернула отблеском свечки. Светлые, как у дочери, волосы прятались под убрусом, чтобы не попадаться под нескромные взгляды посторонних людей, что шумели и вваливались гурьбой в тесный терем.

Ярогнева, три года не вылезавшая из седла, пока батюшка отвоевывал у самозванца великокняжеский стол, привыкла к гомону военного лагеря и толпам ратного люда. Вид незнакомцев – от знатных воевод до простонародных ополченцев – не мог смутить ее. Но тут, в тесном тереме, пристроенном поверх гулких каменных палат, ей делалось не по себе от вторжения шумливых гостей. Двух из них она знала: столичный тысяцкий Твердислав постоянно мелькал рядом с батюшкой, который ценил боярина и считал его верной опорой. Правда, этого горделивого щапа в роскошном кафтане, сверкающем позолотой на фоне алого бархата, за что-то недолюбливала матушка, но сейчас они вошли вместе и держались так, будто задумали какую-то хитрость. За тысяцким влез худосочный и бледный слуга Любомысл, заведующий книжной палатой, в строгом зеленом зипуне без единого украшения, будто нарочно выставляющий напоказ скромность и отказ от барской роскоши. И, наконец, последним в тесный дверной проем медведем ввалился толстый монах в шерстяной зимней рясе, с черным клобуком на голове, сумкой, перекинутой через плечо, и кривым посохом в пухлой, мясистой ладони.

Русана вскочила, подбежала к гостям, и помогла монаху освободиться от рясы, под которой обнаружилась такая же черная рубаха из грубой конопляной дерюги. Вид этого черного человека мог бы испугать теремную затворницу, однако Ярогнева, «наша княжна», как называли ее батюшкины вояки, или «оголтелая девка», как звали ее же изменники, сражавшиеся за самозванца, была не из робких. В свои двадцать с небольшим лет она успела навидаться такого, чего иные принцессы не увидят за всю свою жизнь. И лишь непрекращающиеся кошмары измучили ее до такой степени, что в этот миг она чувствовала себя ослабевшей.

Черный незнакомец распрямился, как медведь, вылезающий из берлоги, и взглянул на княжну из-под кустистых бровей такими теплыми и светлыми глазами, что у нее сразу отлегло от души.

– Гляди, доча, кого мы к тебе привели, – сказала матушка, присаживаясь на край постели. – Это известный кудесник. Недавно он упыря одолел, а после прогнал такое чудище, что и сказать страшно. Он и тебе поможет. Поможешь, Немил Милорадович?

– Разумеется. За тем и пришел, – важно поведал кудесник, присаживаясь к столу.

Малинка без приглашения запрыгнула к нему на колени, бесцеремонно устроилась, как на любимой подстилке, и лизнула пухленькую ладошку. До Ярогневы донесся запах кошачьего корня, которым пришелец был пропитан так, как будто в детстве его нашли под валериановым кустом. Янтарное ожерелье брякнуло у него на груди, когда кошка, играя, начала ловить лапой обкатанные морем бусины.

– Смотри-ка, какая милашка! – улыбнулся кудесник в густые рыжие усы, и погладил зверька по загривку, вызвав тягучее и блаженное «му-у-уррр!».

Мать, тревожно переводившая взгляд с кудесника на боярина, успокоилась и села свободнее.

– Ну, рассказывайте, что у вас за беда, – велел пришелец.

– Завелась у нас нечисть в подвале, – опередив няньку, заговорила княгиня. – Появляется после новой луны, безобразит четыре недели, а потом пропадает. Денька три от нее отдохнем, а как молодой месяц опять засияет – она тут как тут. И все по новой. Насылает на дочку кошмары, не дает спать. Видишь, как дитя исхудало? Боимся, как бы до крайности не дошло…

Верхуслава подняла к глазам кружевной платочек и всхлипнула. Немил оглядел Ярогневу и вздохнул:

– Не серчай, княгиня, если моя новость придется тебе не по нраву. Одного взгляда достаточно: на твоей дочери – злая ворожба.

– Это и без того ясно, – буркнул Всеволод, ставя свечу на стол.

Супруга взяла его за ладонь и тихонько пожала, призывая замолкнуть.

– Что снится-то? – перевел взгляд на княжну Немил.

– Дикий лес, – прошептала Ярогнева. – Вурдалак с волчьей головой, распятый на Древе миров. Меч…

– А что дальше?

– Я беру меч, и… – девушка не нашла силы, чтобы продолжить, и опустила глаза – светло-синие, точь-в-точь как у матери.

Две косички песочного цвета упали на тонкие плечи, как вьющиеся змейки.

– Странный сон. Наваждение какое-то, – заключил Немил.

– Нет, не наваждение, – возразила княжна. – Это вправду со мной было.

– Что было? – удивился кудесник.

– Вурдалак. Древо миров. Я жила в Диком лесу. А потом… так случилось… мне пришлось проткнуть грудь любимого и отправить его на тот свет. Не могу вспоминать. А теперь мне это снится. Каждую ночь. Не могу я так больше. Избавь меня, мил человек!

Ее глаза поднялись на Немила – в них светилась надежда и наивная вера. Кудесник смутился – теперь настал его черед прятать очи. Чтобы скрыть смуту, поднявшуюся в душе, он перевел взгляд на Верхуславу и спросил:

– А как выглядит эта подвальная нечисть?

– Каждый раз по-новому, – не удержалась и перебила хозяйку Русана. – Пока месяц совсем молодой – она словно малое дите в белой рубахе-ночнушке. На вторую неделю превращается в девку с длинной косой. Глаза черные, брови густые, взгляд недобрый – аж до костей пробирает. После полной луны она превращается в зрелую бабу. Тут может явиться простоволосой, в замызганном сарафане. А на последней, четвертой неделе, это дряхлая старуха в рогатой кичке. Чуть зазеваешься – начинает кидаться луковками, старой обувью, угольками от самовара. Но это все мелкие пакости. Главное – княжну не оставляет в покое.

– Дело ясное – это кикимора, – хлопнул по столу Немил и красноречиво посмотрел на Всеволода.

– Вот и мы думаем – то ли кикимора, то ли навка, – подсела поближе Русана.

– Все на нее указывает, – не обращая на няньку внимания, продолжал убеждать князя Немил. – Кикимора не дает спать, по ночам душит, забирается в сны и вытаскивает самые горькие, самые болезненные воспоминания. От чего душа болит – то она и напомнит.

– Зачем это ей? – слабым голосом спросила Ярогнева.

– Кикиморы пьют наши страдания, как деревья пьют сок из земли. А может, ей что-то от тебя нужно. Может, хочет, чтобы ты в лес вернулась. Давайте призовем ее к ответу.

– Не опасно ли это? – усомнилась Верхуслава.

– Брось, матушка! – расхохотался кудесник. – Чего тут опасного? Я эту тварь мигом отважу.

– Постой! – вздрогнула Ярогнева. – Я не хочу ее видеть. Пусть идет, куда хочет. Только бы здесь ее не было.

– Можно и так, – согласился Немил. – Тогда просто прогоним ее, да и дело с концом. Лады?

Он достал из мешка, перекинутого через плечо, тяжелый том Велемудровой книги, и хлопнул им о столешницу, нарочно устроив побольше шуму, чтобы жест выглядел внушительнее. Увидав книгу, Любомысл побледнел, привстал на цыпочки и что-то оживленно зашептал князю на ухо, тыча своим тонким пальчиком в сторону чудотворного сокровища.

Всеволод неловко потер бритый подбородок, дернул себя за свисающий ус и спросил:

– Нам вот тут говорят, что заклинания из этой книги срабатывают, как бы это помягче сказать, неожиданно, что ли? Например, хотели прогнать упыря, а вместо этого вызвали чудовище. Так не получится?

– Что ты, Всеволод Ростиславич! – от души расхохотался кудесник, хотя смех его мог кому-то со стороны показаться натянутым. – Надежней этой книги на всем белом свете ничего не найдешь. Уже столько лет со мной…

Его взгляд принялся мечтательно блуждать по сводчатому потолку, расписанному сценками Перуновой охоты, а пухленькая ладошка любовно погладила темно-зеленый бархатный переплет.

– Мы с ней и огонь, и воду прошли. Если бы ты только знал, сколько раз она меня выручала!

– А заклинания в ней ты сам придумал? – встрял книжный червь.

– Почему сам? – недовольно поморщился Немил. – Заклинания я записал от своего наставника, Велемудра Кривейшего.

– И он сам их тебе наговаривал? – не унимался библиотекарь.

– Он не мог их наговорить! – толстый кулак Немила грохнул по столу, синие глаза метнули молнии. – Мой наставник сгорел, когда опричники злого князя, между прочим – твоего старшего братца, Всеволод Ростиславич – сожгли его заживо вместе с детинцем и горожанами, которые прятались от нашествия. И настоящая книга тогда же сгорела. А я по памяти ее восстановил. Да, может не все записано слово в слово. Что вспомнил, то и сберег. Что ж поделать – у меня не было библиотеки, как тут, во дворце, и заглянуть мне для памяти было некуда.

Любомысл опустил глаза и умолк. Князь неловко кашлянул в перчатку и произнес:

– Моего старшего брата давно нет в живых, и слуг его я отпустил. А к делам его я непричастен. Стоит ли теперь прошлое вспоминать, после стольких-то лет?

– Да пойми, княже, я не прошлое вспоминаю, – с горечью тронул янтарное ожерелье кудесник. – Я родню свою вспоминаю, отца с матерью, сестру с братом. Их уже не вернешь. Эта книга – последняя память о людях, растивших меня. Да, признаюсь, что-то в ней может не ладиться. Слово на слово не попадать. Мальчишки не думают об учебе, речей наставника не слушают, знаний не запоминают. Я и был сорванцом, хоть куда. Но другой книги волхвов больше нет – только эта. Так что придется рискнуть и сработать по плохо записанным воспоминаниям, либо все бросить, и пусть нечистая сила гуляет по твоему дворцу и творит, что захочет.

Выговорившись, Немил умолк, и лишь его ладонь продолжала нервно теребить ожерелье из необработанного янтаря.

– Батюшка, – слабым голосом вымолвила Ярогнева, – я думаю, волхву можно довериться. Лучше него никого не найти. Слава о нем по всему городу разошлась.

– Ох, недобрая это слава, – пощипал жиденькую бороденку Любомысл.

– Не боись, Всеволод Ростиславич, – заверил князя Немил. – Моя книга разделена на тринадцать крыльев. В двенадцати крыльях заклинания безвредные. А все самые злобные, лиходейские наветы и заговоры, я собрал в последнем, тринадцатом. Тут чего только нет! И моровое поветрие, и лихорадки-трясучки, и темные тучи, и молнии с громом. Но главное – это вызов из преисподней Великого Лиходея с его бесами и чертями. Мой наставник, Велемудр Кривейший, строго-настрого заповедал: что бы ни было, никогда не читай этого заклинания! Ни за что! Ни по какому случаю! Я его заповедь хорошо помню. Так что можешь не опасаться. Моя волшба – верная. Будет ли от нее толк? Посмотри, и сам убедись.

– Ладно, уговорил! – дернул себя за свисающий ус князь. – Только если ты дочери вред причинишь, или город спалишь, или лихо какое накличешь – не обессудь, наказание будет такое, что позавидуешь своему Велемудру.

Немил только махнул на него рукой: мол, чего с маловерами разговаривать? Только слова на ветер бросать. И деловито распорядился:

– Хозяйка, неси свечи. Глубокую чару с водой, лучше серебряную, но можно и простую. Огоньку поддать не помешает. А с тебя, Твердислав Милонежич, меч. Вон он какой богатый. Что это за камешек в рукояти? Рубин! Ишь, как сверкает. Как будто кровью налился. Сюда вот, на столик клади. Колдовство – дело острое, без меча не обойтись. Ну, все готовы? Приступим!

Ярогнева следила за уверенными действиями кудесника, замерев от волнения. Знающего колдуна сразу видно. Вон, как ловко орудуют его толстые пальцы, покрытые рыжими волосками. Расставляют свечи по четырем сторонам света, располагают на столешнице меч острием к северу, чтобы отсечь демонские нападки, льют в воду расплавленный воск… Сразу становится ясно: опытный кудесник уже тысячу раз наводил свои чары, и в тысячу первый раз наведет, только теперь ради нас, нам на пользу.

«Бедная девочка, – думал Немил, окуная кончик Твердиславова меча в чару и шепча приличествующие случаю наговоры на воду и сталь. – Истощала вся, иссохла, только кожа да кости остались. Впрочем, какая же она девочка? Ей за двадцать, а до сих пор не замужем. Может, венец безбрачия подцепила? Или просто никто такую чахлую не берет?»

Украдкой ему удавалось бросать на Ярогневу взгляды, рассматривая ее. Иногда она ловила его взгляд и отвечала безмолвной мольбой, от которой у старого волхва таяло сердце.

«Случай легкий, – думал он. – Суеверные люди принимают за происки темных сил обыкновенные ночные страхи. В какую только ерунду не верят эти вятичи. Видно, оборванное мужичье у них не отличается от князя с боярами. Ладно, родные мои, я продам вам то, что вы так хотите купить: исцеление от болезней, которые вы сами придумали, и веру в счастливый Золотой век, который никогда не наступит…»

Благоговение перед волховской книгой. Это важная часть обряда. Наши ясновельможные лопухи должны поверить, что в ней заключено особое, тайное знание, скрытое от непосвященных. Что это за знание? Откуда оно взялось? Вы когда-нибудь задумывались? Нет? И хорошо: вам и не нужно. Чем меньше задумываетесь, тем скорее я вас подлечу. Жалко девочку. Но ей ведь и вправду поможет, нет? С деревенскими бабами помогало. Скажешь такой, мол, ступай себе с миром, черта из твоей избы выкурили, печень от лихорадки очистили – и она распрямляется, расцветает, прямо на глазах молодеет и ходит после здоровая и веселая, за лечение благодарит, славу о янтарном кудеснике разносит по соседкам. А княжна – она, в сущности, тоже баба, только еще молодая, а значит, наивная и неопытная. Ее заговорить проще простого. Вот и она у нас сейчас распрямится, скинет с тоненьких плеч груз переживаний, улыбнется…

Немил подмигнул Ярогневе из-под кустистых бровей – та и вправду заулыбалась и ожила. Он постучал кривулей по полу, прислушался, покивал с важным видом, мол, все идет как положено, так и надо, будьте уверены…

Пусть ей снятся заморские женихи, принцы и королевичи, молодцы-удальцы: глядишь, тоска и пройдет, здоровый голод вернется, она опять начнет кушать, как ее матушка – та-то барыня в телесах, есть за что ущипнуть… ой, не о том думаю, куда мне, грязному рылу, княгинь щипать? Да еще в присутствие самого князя – вон он как на меня таращится, так и сверлит своим варяжским оком. Похоже, не доверяет… Ничего, мы и не таким зубы заговаривали!

Немил омыл руку в наговоренной воде, подержал ладонь над свечой, очищая от темных сил, и еще не обсохшими пальцами принялся листать книгу. Да, вот оно – то, что нужно. Заговор на крепкий сон и чудесные сновидения. Так…

Он прокашлялся, принял загадочный вид, и заговорщицким голосом зашептал слова про море-окиян, остров Руяну, на котором стоит бел-горюч камень Алатырь, про силы добрые, силы могучие, что от века под этим камнем спрятаны.

Погладить по голове, приласкать девоньку – ее, видно, давно уж никто не ласкал. Разве тот вурдалак в лесу. Так, выпускаю я, значит, из-под камня Алатыря силы добрые, и несут их ветра прямо на девоньку Ярогневу, дочь князя Всеволода, и развеивают ее темные сны, и приносят ей радость, душевную легкость, здоровье и восстановление телесных соков. Да, и кикимору бы не забыть! Как же, ее тоже нужно упомянуть. Кхе-кхе, уйди прочь, злая кикимора, Ярогневу Всеволодишну трогать не смей, пальцем ее не коснись, языком своим длинным имени ее не произнеси… Вот придумали тоже: кикимора! Если б я гонял кикимор каждый раз, когда мне снится пожар, в котором горит мой родной Вевереск, крики матери и сестры, добровольно вошедших в огонь, лишь бы не даться врагам… нет, девонька дорогая, тут не кикимора виновата. Жить мы правильно не умеем – вот что. Оттого наша жизнь на кошмар и похожа. Если б можно было так просто взять и кикимору пугануть – то как легко было бы создать божье царство прямо тут, на дворе… Жаль, что на самом деле людей не переменишь!

Он договорил слова вещей книги, закончил тем, что «слово мое крепко», и «никто его не порушит», и захлопнул сборник с таким шумом, чтобы ни у кого не осталось сомнений – заговор произнесен, и его действенность непреложна.

Он откинулся в кресле, сложив руки на подлокотниках – вылитый царь, ни дать ни взять! – и победоносно оглядел и княжну, и ее мать, завороженно вслушивающуюся в каждое слово, и няньку, благоговейно кивающую и теребящую душегрейку. Твердислав с затаенной надеждой поглядывал на князя: как тот, доволен ли услугой? И лишь Любомысл, хмурый, стоял далеко, у стены, демонстративно не желая участвовать в этом антинаучном обряде.

– Что дальше, добрый человек? – заглянула ему в глаза Верхуслава.

– Дальше можно не беспокоиться, – заверил кудесник. – Злые мороки уйдут, сон станет тихим, спокойным. На завтрак давайте княжне молочка со сметанкой, творожка с сушеными виноградинами, чернослива, можно орешков с медком. Ягод моченых – этих уже на обед. Скоморохов к ней можно пустить. Скоро масленица – пусть гуляет и веселится.

– А блинов? Блинов можно? – спросила Русана.

– Блинов даже мне можно, – намекнул Немил.

– Это все ладно, – нетерпеливо прервал Всеволод. – Что с кикиморой? Она куда денется?

Ах, да, эта кикимора… Немил задумчиво тронул пальцами ожерелье и перебрал несколько янтарей.

– Кикимору мы щас прогоним, – уверенно заявил он. – Так пугнем, что следа от нее не останется. Вот увидите!

Кудесник чинно поклонился и спустился на нижний этаж исполнять княжью волю. В конце концов, кто платит – тот и прав. Князь подвел мастера к лазу, ведущему в подземелье. Тяжелый сундук придавил к полу деревянную крышку.

– А ну, взялись, раз-два! – кудесник окончательно вошел в роль распорядителя.

Князь самолично налег на сундук, сдвигая его к стене. Оглушительный скрип половиц ударил в уши среди ночной тишины.

– Пустите мастера! Посторонитесь! – командовал Немил, протискиваясь к темному жерлу.

Деревянная лестница уходила в подвал и терялась во тьме.

– Там она и живет. Вертлюжкой ее кличут, потому как уж больно она вертлявая, – несмело прошептала Русана.

– Где чара с наговоренной водой? – продолжал он командовать. – Боярин, где меч? Сейчас будем изгонять чертовщину. А с тебя, хозяюшка, уксуса. Да, уксус, пожалуй, пойдет. Или кружечку самогона, только покрепче. Не слабенькой бурды, какую употребляют в деревенских избах, а настоящего – такого, чтоб как нюхнул, так глаза б на лоб вылезли.

Забывшись, он начал обращаться с княгиней, как с обыкновенной домохозяйкой, что смотрит ему в рот и угадывает каждое движение. Что поделать, привычка! Однако никто не поставил его на место. Наоборот – сама Верхуслава ринулась на поварню, забыв, что можно послать Русану.

Немил принял из ее рук кувшинчик уксуса, придирчиво понюхал, для верности дал попробовать кошке. Та ткнулась мордой в пахучую жидкость, отдернулась и обиженно мяукнула на Немила. Самогон тоже оказался отменным – не дешевое пойло, а княжеский, на зубровке, и крепости самой что ни на есть подходящей – такой, что слезу вышибает. Его пробу Немил не доверил животному – вместо этого сам хлебнул и причмокнул. Да, все правильно – то, что надо.

Кряхтя, кудесник опустился перед темным провалом на колени, прыснул во тьму едкой жидкостью и хрипло заголосил:

– Сгинь, нечистая сила! Изыди!

Эхо его голоса гулко гремело, возвращаясь из мрака, пахнущего сырой землей. Неожиданно в нос ему ударила гнилая луковица, прилетевшая из темноты. Дощатый пол заходил ходуном, сундук за спиной задребезжал, кошка стегнула хвостом и зашипела. Ярогнева отшатнулась и прижалась к Русане. Нянька обняла княжну так, будто хотела защитить от опасности.

А Немилу в лицо ткнулся жесткий пучок прутьев, заставив отпрянуть и шлепнуться на пол.

– Это что еще за безобразие? – растерянно произнес он.

В этот миг из темного подпола выскочила метла и сама собой принялась больно хлестать кудесника. Вслед за ней вылетела деревянная ступа, выдолбленная из растрескавшейся осиновой колоды. Рваная попона прикрывала загадочное существо, спрятавшееся за выщербленными стенками. Ступа взмыла под потолок, существо поймало метлу и обрушило на кудесника град ударов.

– Вот те на! Нежить что, в самом деле тут водится? – ошеломленно проговорил он.

– А ты как думал? – рассерженно выкрикнул Всеволод.

– Кто бы знал! – вырвалось у Немила.

Попона, в которую куталось существо, сползла с его головы. Под ней показалась отвратительная гаргулья с широкими крыльями и длинными, как кинжалы, когтями. Два желтых глаза, похожих на ястребиные, полыхнули на Немила такой ненавистью, что ему почудилось, будто они прожгли в нем дыру. На разгоряченном свином пятачке твари выступили капельки пота, а из-под толстых и грязных губ выпростались кривые клыки.

– Спокойствие! Все сохраняем спокойствие! – бормотал Немил, обращаясь то ли к князю с княгиней, то ли к себе самому.

Однако гаргулья сохранить спокойствие не пожелала. Она звучно хлопнула кожистыми крыльями, издала пронзительный визг и понеслась на кудесника, норовя придавить его ступой.

– Загоняйте ее обратно! – засуетился Любомысл, отлепляясь от стенки и показывая, что он тоже участвует в схватке.

– Наоборот! – велел Всеволод. – Не давай ей нырнуть в подпол, иначе упустим.

Книжник захлопнул крышку подпола, и со скрежетом сдвинул на нее сундук.

– Кудесник, что же ты медлишь? Выручай! – крикнул князь, буравя Немила взглядом.

– Конечно-конечно, – поспешил заверить его чародей. – Не изволь беспокоиться, княже. Это всего лишь гаргулья. Я сейчас такое заклинание наговорю, от которого она окаменеет.

– Я же видел, Немил Милорадович, как ты с трехголовым Полканом справился, – выкрикнул Твердислав. – Отчего ж ты с летучей тварью не совладаешь?

– По правде сказать, пес Полкан моего заклинания и не расслышал, – совсем перестав следить за языком, задребезжал Немил. – Он сидит перед воротами преисподней, сторожит их, чтоб ни одна душа мимо не проскочила. А если все же случится оказия, Лиходей его посылает беглую душонку обратно загнать, да воротить в пекло. Пес в тот раз за упырем прибегал. Ему до нас дела не было, потому мы и уцелели.

– Сделай хоть что-нибудь! Докажи, что ты на что-то годишься! – навис над ним боярин и так замахнулся подсвечником, что Немил испугался, не собрался ли тот раскроить ему череп.

Деваться было некуда. Князь накрутил длинный ус на палец и так грозно взглянул в его сторону, что стало ясно: придется исполнять свой долг, чего бы это ни стоило. Немил обреченно вздохнул, подобрался к мечущейся под потолком гаргулье, и, картинно размахивая кривулей, принялся вещать:

– Заклинаю тебя: прекрати безобразить! Прими свой истинный вид. Покажи настоящее лицо, чтобы все увидели, кто ты такая!

Та в ответ принялась стегать его помелом. Не думая, Немил отмахнулся и с силой ударил по днищу кривулей. Пляшущая ступа опрокинулась, гаргулья вывалилась, рухнула на пол и превратилась в ветхую старуху низенького росточка, с торчащим, как сучок, носом. Она поднялась на коротеньких, словно обрубленных, ножках, и сверкнула на кудесника черными, навыкате, глазками. Хлипкое тельце ведьмы прикрывали лохмотья, а на голове торчала женская кика с тряпичными рожками.

– Это еще что за диво? – в изумлении попятился Немил.

– Вот она, значит, какая! – гневно сверкая очами, молвила Верхуслава. – Теперь-то мы ее выкурим из нашего дома.

Блестящие глазки кикиморы испуганно забегали по сторонам. Она схватилась за метелку и попыталась поднять ступу, упавшую на бок. Однако силы уже покидали дряхлую нежить. Она засучила короткими ножками и визгливо разрыдалась. Рогатая кичка съехала на непомерно большое, торчащее, как пельмень, ухо. Плач её походил на лай лисицы.

«Кажется, дело сделано. Осталось лишь убедить всех, что это моя заслуга», – пришло Немилу на ум.

Вертлюжка оправдывала свое имя – она вертелась, как на сковородке.

– Отольются тебе мои слезы, – писклявым голосом выдавила она из себя. – И боги на небесах воздадут по заслугам за все черное колдовство, которое ты натворил.

Обвинение в черном колдовстве задело кудесника за живое, и он, забывшись, начал отвечать, нимало не заботясь о хозяевах палаты, притихших за его спиной:

– Я открою тебе одну тайну, чертовка вертлявая. От богов уже век нет ни слуху, ни духу. Опустел их Серебряный город, и никто не глядит на нас с высоты Белой вежи. Настоящие волхвы умеют туда подниматься. Они там бывали и видели.

– И ты поднимался? – скривила кикимора нос.

– Нет! Мне не дано. Но учитель мой это умел. Разумеется, посторонним волхвы ни за что не признаются. Простонародье должно верить, будто боги по-прежнему за ним приглядывают и наказывают за грехи. Иначе народец распустится и начнет безобразить. Но этой простецкой верой потчуют одних олухов. А я, как видишь, совсем не из них. Да, мое колдовство светлым не назовешь. Могу напустить лихорадку. Могу вызвать черта из преисподней. Случись что – даже беса могу на тебя натравить. Потому что во всех трех мирах кроме нечистых тварей никого не осталось. Если хочешь добиться успеха – зови лихо. Богов звать бесполезно, они не услышат. Вот такая тебе моя правда. И поэтому будь уверена – я сумею тебя извести. Если нужно, то призову всю бесовскую силу, и обрушу ее на тебя, но свое дело сделаю. Вот и весь разговор.

– Заблуждаешься, черный кудесник! – кикимора наставила на него кривой палец, похожий на ветку. – Тебе с твоим скудным умишком и невдомек, что Белая вежа опять ожила. Огонь в ее очагах разгорается. Боги дома! А значит – жди заслуженного наказания за всю бесовщину, которую ты натворил.

Немил похолодел. Он готов был заехать клюкой по крючковатому носу ведьмы, но рука его вдруг ослабела, и опустилась безвольно.

– Ты – пустое место! – перешла в наступление кикимора. – Ты ни на что не годишься. Твоя волшба – всего лишь обман легковеров. Даже в последние часы своей жизни, даже на грани издыхания я могу размазать тебя по углам. И князь со всей сворой холопов не сможет мне помешать.

Она вытянула когтистую лапу и ткнула в кудесника. Немил почувствовал, что горло его сдавила какая-то неведомая сила. В голову ударил жар, в ноги – холод, сердце затрепетало, но главное – он перестал дышать. Ведьма его не касалась, и все же он задыхался.

– По… помогите! – захрипел он, пытаясь сорвать со своего горла невидимый обруч, который стягивал его все туже и туже.

– Эй, вы, там! Что попрятались? Глядите во все глаза! – хохотала кикимора, обращаясь к отступившим подальше людям.

– Отпусти! – прохрипел Немил, чувствуя, что сдавивший его обруч становится горячим, как раскаленное железо.

– Что же ты не используешь колдовство? – издевалась кикимора. – Почему не зовешь бесов? Ты ведь это умеешь!

У Немила не оставалось сил, чтобы отвечать. Его выпученные глаза готовы были вот-вот лопнуть от напряжения. Лицо покраснело, как зрелое яблоко, ладони, наоборот, побледнели до синевы. Одним мановением руки кикимора загнала его в угол и поставила на колени. Велемудрова книга упала на пол и раскрылась на последних страницах – там, где в тринадцатом крыле таились запретные заклинания, начертанные особыми, колдовскими письменами.

– Вертлюжка, пусти его! – выкрикнула Ярогнева и замахнулась мечом.

Кикимора перевела кривой коготь с кудесника на княжну. Дева внезапно пошатнулась. Кровь отхлынула от ее лица, и она обеими ладонями принялась терзать свою шею, как будто разрывая невидимый огненный круг.

– Доченька, что с тобой? – испугалась Верхуслава, бросаясь к ней.

Этих мгновений хватило Немилу, чтобы вздохнуть чуть свободнее. Стоя на четвереньках, он перелистнул страницу, уткнулся в запретное заклинание – то самое, про которое Велемудр говорил когда-то: «ни в коем случае, ни за что на свете…», и, торопясь и сбиваясь, принялся бормотать:

– За рекою черною стоит лес зачарованный. Живут в том лесу черти поганые: упыри, вурдалаки, водяные и злыдни. Собрались злые черти и нахлынули тучей темною на нас, людей добрых. Не спастись от них за стеной белокаменной, не убежать от них в сапогах-скороходах. Никого не боятся черти: ни ратника во оружии, ни богатыря могучего. А боятся они Лиходея Великого, что сидит в преисподней на высоком престоле. Ты приди, Лиходей, и уйми своих слуг-чертей. Забери, Лиходей, Вертлюжку-кикимору, унеси ее за Железный лес, за Смородину реку. Ты мне – работу, я тебе – плату. Клянусь заплатить всем, чего сам пожелаешь. Явись тотчас же, Лиходей, и работу свою соверши!

Все замолчали и уставились на кудесника, ожидая, что будет дальше.

– Ты что сделал, остолоп? – прошамкала кикимора.

– Уматывай, пока хуже не стало, – пригрозил Немил, стараясь затянуть время.

«В самом деле: что дальше? – вертелось у него на уме. – Откуда мне знать? Запретного заклинания прежде никто не читал. Наверное, кикимора сама должна улетучиться. Или кто-то ее должен выгнать? В заклинании что-то говорилось о Великом Лиходее…»

Кудесник похолодел. Нет, только не это! Великий Лиходей, царь бесов и хозяин преисподней, что властвует в пекле над душами грешников. Столкнуться с ним нос к носу – такого ужаса и врагу не пожелаешь.

Немил побледнел и растерянно завертел головой по сторонам. Какое счастье – ни одного постороннего! Ни чертей, ни лиходеев, ни упырей с их мышиными крыльями и гремучими костьми. Какая все-таки это радость: видеть знакомые, человеческие лица!

– Вот что, карга, – обернулся он к кикиморе. – Давай-ка, убирайся подобру-поздорову.

– Или что? – передразнила его Вертлюжка. – Ты вместо меня такое лихо накликал, какое и в страшном сне не приснится. Теперь хлебнешь горя, дурень!

– Пошла прочь! Не место тебе здесь.

– Мне, может быть, и не место. Зато ему место!

И кикимора указала корявым пальцем на белую печь в дальнем углу. Только теперь Немил заметил, что гнетущая тишина, прежде висевшая под низкими сводами палаты, разрывалась от яростного воя вихря, бесновавшегося в трубе. Печное устье пыхало в горницу клубами черной сажи, заволакивающей тусклые отблески свечек. Холодные рукава ветра врывались в палату и расползались по сторонам, будто стараясь захватить дворец вместе со всеми, кто сгрудился у длинного стола.

– Надо бы печку заслонкой загородить, – вымолвила Ярогнева.

Русана сорвалась с места, схватила железную крышку с гнутой ручкой, и вдавила ее в разверстую пасть печи. Немил бросился ей помогать, однако прикрыть печь заслонкой не удалось.

Порыв вихря собрался в ледяной кулак, хлестко ударивший по заслонке. Немил ощутил резкий толчок, который сбил его с ног и бросил на пол. Из печного устья вырвалась огненная струя и фонтаном прыснула в палату, разбрызгивая искры и сверкая языками пламени. Кошка взвизгнула и метнулась под стол, едва не сбив с ног Вертлюжку.

– Берегись! – закричал Всеволод, пытаясь закрыть жену и дочь от огня.

Твердислав навалился грудью на длинный стол и перевернул его на бок, закрываясь столешницей, как забором. Но эти отчаянные меры не помогали. Огненная струя поползла по полу, принимая облик огромного змея. Его бренчащая чешуя переливалась всеми оттенками красного цвета, от зловеще-багрового до ослепительно-золотого. Извивающееся тело оставляло на дощатом полу выжженный след. В нос Немилу ударил запах паленой древесины, смешанный с адской гарью.

– Кто звал Великого Лиходея? – заорал бес, спрыгивая с загривка змеи.

Не решаясь подняться, Немил на карачках попятился к стенке, но далеко уползти не удалось – змей обвился кольцом вокруг колонн, поддерживающих каменный свод, и захватил людей в плен. Бес хлестнул по полу огненной плетью, навис над ними и прогромыхал:

– Кто посмел оторвать нас от дел?

«Не я! Правда, не я!» – попытался пискнуть Немил, но слова застряли у него в гортани. Змей хлестнул хвостом, пресекая попытку вырваться из огненного круга. Кудесник спрятался за колонну и укрыл лицо от нестерпимого жара, исходящего от вьющегося аспида.

– Доигрался, брехло! – ткнула его в бок жестким пальцем кикимора.

– Я тут вообще не при чем! Отпустите меня! – завопил Любомысл, рванулся из-за колонны и попытался перескочить через змея.

Огненное чудовище зашипело и расправило широкие крылья, сметя брошенную ступу. Одно из крыльев встопорщилось и так заехало книжнику в лоб угловатым сочленением, что тот отлетел обратно и грохнулся на пол.

– Попались? От нас никто не уйдет! – плотоядно потер руки бес.

Немил высунулся из-за колонны. Звенящая чешуя змея переливалась всеми цветами радуги, как будто чудовище остывало, из ярко-оранжевого становясь сочно-зеленым. Чешуйки, с которых продолжали сыпаться искры, поблескивали, пуская в глаза солнечных зайчиков, отчего палата наполнялась радужным сиянием.

Узорный ковер на стене загорелся, кошка взвизгнула и спрыгнула на пол. Ярогнева схватила ее за шкирку и прижала к груди, но ошалевшая Малинка оцарапала ей ладонь, вырвалась и, найдя щель между хвостом чудища и стеной, выскочила за огненный круг.

– За кошкой! Скорее, пока нас тут всех не спалили! – выкрикнул Всеволод и потянул за собой жену с дочерью.

Им и в самом деле удалось проскочить мимо длинного хвоста, бьющего об пол острым шипом. Однако стоило князю распахнуть дверь из палаты, как в нее вместе с холодным вихрем, несущим снежинки, втиснулась огромная собачья морда, сверкающая зелеными глазами.

Голова пса оказалась настолько большой, что не пролезала в узкую дверь, но это было еще полбеды. Рядом с ней, чуть выше и ниже, показались еще две такие же головы с распахнутыми пастями и оскаленными клыками. Все три зашлись истошным лаем и забрызгали князя вонючей слюной.

– Бегите-бегите, – подбодрил его бес. – Нашему песику хочется кушать.

Всеволод рванулся вдоль стены, распахивая запертые на ночь стрельчатые оконца, выходящие на двор, однако трехголовый Полкан уже поджидал его. Стоило князю высунуться на улицу, как пес набрасывался и пытался поддеть его на клыки, так что в конце концов Всеволод в страхе захлопнул ставни и бессильно развел руками.

– Ко мне! Живо! – велел бес тоном, не терпящим возражений.

Змей взмахнул хвостом и хлестко стегнул беглецов, отчего те кубарем полетели обратно к колоннам в середине палаты. Ярогнева растянулась на половицах и выронила меч, который лишь жалобно звякнул.

– Что вылупился? Это твоих рук дело! – насела на растерявшегося Немила Вертлюжка.

– Выручай всех, кудесник! Больше некому! – затряс его плечи тысяцкий, безумно сверкая глазами.

Немил подобрал с пола книгу и оперся о кривулю. Что тут делать? Бесов и боги не могли одолеть, а мы по сравнению с богами лишь жалкие муравьишки, ползающие ниже травы. Но в этот миг все взгляды были устремлены на него. Отступать было некуда. Он глубоко вздохнул, поднял книгу повыше, и, закрываясь ей, будто щитом, выступил вперед.

Бес взгромоздился на опрокинутый стол, сложил за спиной кожистые, как у летучей мыши, крылья, и впился в кудесника взглядом желтых, полыхающих отблесками адского пламени глаз. Свиное рыло на козлиной морде задвигалось, словно роя пещеру под дубовым корнем, кончики длинных рогов всколыхнулись, ослиные уши встали торчком и обратились к противнику. Все движения его жилистого тела, покрытого короткой шерстью, говорили о том, что он в любой миг готов сорваться с места, наброситься на человека и разорвать его в клочья.

Немил потерял силы и едва не упал – его спасла только кривуля, на которую он оперся. Щеки его побледнели, руки похолодели, но все же он собрался с духом и проревел трубным, почти не дрожащим голосом:

– Заклинаю тебя, царь бесов и повелитель зла: подчинись мне, исполни мою волю!

Демон скривил рыло, скептически хрюкнул, и спустился пониже.

– Властью, данной мне волховской книгой, я обращаю тебя в своего раба! – гремел кудесник, для убедительности тыча в беса тяжелым томом. – Покорись, и признай меня своим господином!

– А если не захочу? – осведомился бес, поблескивая крокодильими глазами.

Немил споткнулся, но тут же взял себя в руки и прогрохотал:

– Иначе я напущу на тебя сонм небесных богов! Великий князь горней дружины Перун засыплет тебя блиставицами, насадит на рогатину, испепелит! Солнечный государь Дажбог прожжет огненной стрелой, а медвежий царь Велес скормит дикому зверью.

– Но ведь ты сам знаешь, что богов в Небесном городе нет, – возразил демон, уставившись на кудесника прямоугольными, невыразительными зрачками. – Они ушли и бросили людей на произвол судьбы.

– А вот и нет! – восторжествовал Немил. – Мне только что сказали: они вернулись из добровольного изгнания, и снова помогают своим верным слугам.

– Тогда тебе есть, чего опасаться, – бес спустился и пошел к Немилу, цокая копытами по дощатому полу. – Потому что ты успел натворить столько черного колдовства, что пощады от богов можешь не ждать. Думаешь, они спустят тебе порчу, которую ты наводил на селянок у кривичей и ятвягов?

– Откуда ты знаешь? – опешил Немил.

– Мне ли не знать? – расхохотался бес. – Ведь ты взывал к силам преисподней. Мои слуги-черти носились, чтобы исполнить твои приказы.

– Я не виноват. Мне за это платили, – пряча глаза, пробормотал Немил.

– Не надо оправдываться. Передо мной ты ни в чем не виновен, – бес приблизился и положил горячую ладонь ему на темя. – А вот боги тебя не простят. Так что лучше тебе держаться на моей стороне. Раз попав под мою защиту, ты выбрал свою судьбу.

– Нет! – воскликнул Немил, отступая и прикрываясь книгой.

– Еще как да! – напирал на него бес. – В глазах богов ты – преступник. Но для меня ты – верный слуга.

– Врешь! – пришел в ярость Немил. – Это ты – мой слуга. Ты должен меня слушаться, ведь это я тебя вызвал! Приказываю: прогони прочь кикимору, что поселилась в этих палатах.

– Может, еще что? – осведомился супостат.

– Да! – Немил не мог остановиться. – Поставь мне дворец белокаменный. За рекой, на Торговой стороне. И притащи мне из пекла сундук сокровищ.

– Каких сокровищ? – деловито уточнил демон.

– Драгоценных каменьев, – теперь уже кудесник напирал на противника, хотя тот и был выше ростом раза в два. – Злата и серебра! В монетах и в слитках. Будешь служить мне, пока не отпущу. Все понял? Исполнять! Немедля! Повелеваю!

И он топнул ножкой, чтобы придать своим словам убедительности. Люди, выглядывающие из-за колонн у него за спиной, не шевелились и не решались сказать слова. Под сводами повисла тишина, которую нарушало лишь потрескивание искр, срывающихся со змеиной чешуи.

– Олух! Какой олух! – с горечью проскрипела Вертлюжка.

– Заткнись! – махнул Немил в ее сторону книгой. – Я и с тобой разберусь.

– Разуй зенки! – скрипела кикимора. – Не видишь что ли, кто перед тобой?

– Еще как вижу! – разошелся Немил, возвращаясь к демону. – Давай, выполняй повеленье. Кому я сказал? Или ты хочешь, чтоб я твоей гадине сделал больно?

Ярогнева подхватила на руки кошку. Расширенные глаза девушки остановились, едва прикрытая ночнушкой грудь замерла. Князь с княгиней, казалось, боялись вздохнуть. Твердислав спрятался за колонной, став невидимым, а Русана с Любомыслом и вовсе не показывались на глаза.

Немил подобрал с полу попону, набросил ее на извивающегося змея и вскарабкался ему на хребет, между крыльями и головой.

– Ну, чего ждешь? – заорал он на беса. – Разве не видишь, что я тут хозяин? Смотри, что я сотворю с этой ползучей тварью!

И он изо всех сил принялся молотить кривулей по бокам змея, чешуя на которых зазвенела, как сталь.

Дракон пыхнул огнем и нервно ударил хвостом по полу, но Немил этого не заметил. Кудесник упер взгляд в черные, невыразительные зрачки демона, как будто соревнуясь, кто кого переглядит.

– Я не шучу! – выкрикнул он, и начал молотить посохом по острым иглам, гребнем торчащим над змеиной головой.

Чудовище заворочалось и захлопало крыльями, но в этот миг Немила не смогло бы остановить и землетрясение. Он подцепил гнутым концом кривули кожаные усики, свисающие из-под драконьего носа, натянул их, как уздечку, и принялся изо всех сил дергать, причиняя чудищу нестерпимую боль.

– Гляди! – вопил он бесу, подпрыгивая на хребте, ходуном заходившем под его седалищем. – Твоей твари приходится туго. Сколько еще ей терпеть? Подчиняйся, и я смилуюсь над тобой и над ней.

Даже бес ошеломленно умолк, глядя на то, как бесцеремонно обращается Немил с чудовищем, едва помещающимся в палате. Однако Немил так увлекся, что забыл про осторожность.

– Я знаю: в подземных хранилищах богатств не счесть, – голосил он. – Тащи их сюда. Теперь я твой хозяин, понял?

Кажется, такое обращение змею пришлось не по нраву. Он извернулся и сбросил с хребта непрошенного седока. Немил кубарем полетел на пол, ударяясь об обломки раскрошенной мебели.

– Ах, ты так? – с негодованием взревел кудесник. – Ну, погоди у меня!

Он схватил бутыль с остатками мутного самогона, и принялся поливать им дракона. Капли, попадая на чешую, шипели и тут же испарялись, отчего по палате поплыл резкий запах спирта. Подобравшись с бочка, куда не доставало бьющееся об пол крыло, Немил вылил остатки на острый гребень, по которому тут же побежали синие язычки пламени.

Змей зашипел, изогнул шею и попытался пыхнуть на него огнем, но Немил вовремя отскочил и взялся за уксус, плещущийся в глиняном кувшине.

– Вот тебе, чудище! – назидательно твердил он, поливая вытянутую драконью морду с чувствительным черным носом. – Помучайся, раз твой хозяин не хочет мне подчиняться. Да, вот так тебе, и еще!

Не обращая внимания на хлещущий хвост, он выплеснул остатки едкой жидкости прямо в огромные, круглые, желтовато-игристые змеиные глаза. Дракон вздыбился, прянул ввысь и вонзился иглами гребня в сводчатый потолок, повредив роспись с изображениями солнца и звезд.

Бес замер. Казалось, что даже это исчадие ада не в силах поверить, что такое бесчинство возможно.

Змей обрушился на пол, увлекая за собой россыпь каменных обломков, вырванных из потолка.

– Что, съел? – победоносно вскричал Немил. – Еще будешь сопротивляться? Или послушаешься наконец?

Змей вышел из себя. Он раздраженно ударил крыльями об пол и раскрыл пасть, чтобы окатить зарвавшегося кудесника волной огня. Однако Немил не зевал: он мигом скатал попону в тугой ком и затолкал змею в распахнутую глотку, как затычку. Чудовище поперхнулось и принялось отплевываться, звучно хлопая крыльями.

Не теряя времени, Немил обернулся к бесу и пошел на него, грозно размахивая кривулей и крича:

– Что, съел? Будешь служить мне до скончания веков! Что прикажу, то и сделаешь. Одно копыто здесь, другое – там! Давай, шевелись! Мигом, иначе я рассержусь!

Бес не реагировал на приказы, но его кажущееся бессилие лишь подзадоривало кудесника. «Сейчас, или никогда! – замирая от собственной дерзости, думал он. – Или мне удастся сделать то, что еще ни одному волхву не удавалось – подчинить князя тьмы. Или я прямо сейчас провалюсь с оглушительным треском и окажусь в преисподней, и тогда мучиться и страдать моей душе веки вечные!»

Эта мысль наполнила его отчаянной лихостью, он собрал всю решимость, которая еще плескалась на донышке его души, и трубно заголосил:

– Клянись, что будешь вечно служить мне, чудище-лиходеище!

Смущало лишь то, что супостат почему-то совсем на него не смотрел. Взгляд беса остановился и замер, наблюдая за тем, что происходит у Немила за спиной. Ну нет, нас этим хитрым обманом не проведешь!

– Клянись, раб! – взвыл Немил, делая вид, что хочет ударить беса клюкой.

– Ты думаешь, что я и есть Лиходей? – Бес насмешливо шмыгнул кабаньим рылом. – Князь тьмы и повелитель пекла?

– Вот дурень-то, вот дурень! – охнула кикимора.

Кудесник медленно обернулся. У него за плечами огненный змей, распрямляясь и переливаясь всеми оттенками радуги, на глазах принимал облик высоченного статного мужа, одетого в драгоценный заморский наряд. Незнакомец оказался настолько велик ростом, что голова его уперлась в сводчатый потолок. Пряди темных волос выбивались из-под мягкого бархатного берета, а пронзительно-синие, холодные глаза буравили Немила, как укол итальянского стилета.

Все в этом богатом великане-иностранце внушало почтительное благоговение. Огни свечей отражались, как в бриллиантах, в ожерелье из замерзшего льда, граненые кристаллы в котором переливались, сверкая искрами. Эти льдинки даже не думали таять в жаркой палате, где все взопрели от огненных сполохов змея. Нанизанные на золотую цепь, они мягко поблескивали на фоне темно-синего камзола из дорогой парчи. Короткая, аккуратно подстриженная бородка и тонкие усики великана молодили его лицо, однако истинный возраст этого существа уловить было трудно.

Едва заметный взмах великаньей руки – и Немила припечатал к стене жезл с костяным наконечником в виде сжатого кулака с двумя пальцами, торчащими, как рогульки. Эта костистая вилка охватила с двух сторон его шею, приподняла над полом и воткнулась в настенный ковер, заставив кудесника повиснуть. Он почувствовал, что голова его вот-вот оторвется и начал отчаянно сучить ногами, чтобы достать до пола.

Бес слетел с возвышения, замахнулся огненной плетью и спросил великана:

– Господарь, позволь, я рассеку этого наглеца на тысячу кусочков! Если будет на то твоя воля, то душу его мы заберем в пекло и так отжарим, что все остальные поймут, что бывает с теми, кто дерзит князю тьмы.

– Постойте! – выкрикнул пригвожденный к стене кудесник. – А кто тут князь тьмы?

Великан ужался в размерах и ростом сравнялся с бесом. Но даже после этого он превосходил Немила, не достающего ногами до пола. Царь преисподней бережно придержал ожерелье, нагнулся и поднял упавшую книгу.

– Погоди, Лютобор, – придержал он беса, готового расправиться с беспомощным пленником. – Посмотри только, какие заклинания припас для нас этот колдун.

И, обернувшись к зависшему Немилу, строго спросил:

– Зачем ты вытащил меня в Дольний мир? Или ты думаешь, что у меня нет других дел, кроме как исполнять твои прихоти?

– Прости, господарь! – в этот миг Немил был готов на все, лишь бы не задохнуться. – Я только хотел, чтобы ты избавил меня от Вертлюжки.

– Кто такая Вертлюжка? – нетерпеливо спросил Великий Лиходей.

– Это кикимора, которая доводит до безумия людей кошмарными снами, – поторопился объяснить хозяину бес.

– Всего-то? – рассердился Лиходей. – После тысячи лет перемирия назревает война между небом и пеклом. Царица Ледяного края рвется на волю из плена, чтобы превратить землю в снежный ком. А ты требуешь, чтобы я занимался кикиморой?

Из этой речи Немил понял только, что дела его хуже некуда. Он попытался сказать что-то в свое оправдание, но из горла вырвался лишь хрип. Он задрыгал ногами и попытался глотнуть воздуха. Лютобор подставил ему под ноги скамейку, что позволило пленнику отдышаться.

– Давай-ка посмотрим, что написано о тебе в колдовской книге, – бросил недовольный князь тьмы.

Бес услужливо принял из его рук тяжелый том в бархатном переплете, обслюнявил когтистые пальцы, и быстро зашелестел страницами.

– Не про меня эта книга, – глотая воздух, произнес Немил.

– Ошибаешься, – возразил Лиходей. – Колдовские страницы покажут все, что ни спросишь. Вот попросим их перелистать твою жизнь, и они не откажут, верно?

Бес заржал и затряс козлиной бородой – видимо, так у него звучал смех.

– Ага, вижу, – заинтересовался хозяин пекла. – Родился ты в кривичах, в городе Вевереске, в лето шесть тыщ двести второе от сотворения мира, да не один, а с родным братом-близнецом. Отчего же назвали вас так причудливо: его Всемилом, а тебя Немилом? Али ты отцу с матерью был не мил?

– Вот и нет! – буркнул угрюмо кудесник. – И батюшка, и матушка, хвала богам, в нас с братом души не чаяли. В нас и в нашей сестре.

– Да, вижу, – согласился Лиходей. – Тебя от брата было не отличить. Почему же растили вас порознь?

– Так в кривичах заведено, – заговорил Немил, на которого нахлынули воспоминания. – Велемудр, наш верховный священник, или, как кривичи говорят, Крив Кривейший, рассудил, что раз в княжеской семье родились близнецы, то старшему из них быть князем, а младшему, то есть мне – следующим великим волхвом. Оттого и учили меня не на князя, а на волхва.

– Только есть у Крива Кривейшего одна привилегия, – вкрадчиво произнес Лиходей.

Бес заржал от хохота и затряс головой.

– Да, есть! – с вызовом откликнулся Немил. – В конце жизни, когда великий волхв не может больше служить, он по собственной воле сжигает себя на костре, чтобы с дымом отправить свою душу в царство богов и занять место в раю за престолами Трех Государей. И это именно привилегия, ржать тут нечего!

Он метнул острый взгляд в веселящегося беса, и повысил голос:

– Потому что в рай кого попало не принимают. И пусть тело волхва корчится в языках пламени – зато душа его будет вечно служить Трем Владыкам.

– Так оно все и вышло, – заметил Лиходей, разглядывая страницы, на которых переливались картинки, во всех красках живописующие прежнюю жизнь кудесника. – Только на этот раз Крив Кривейший отправился на костер не один. Он утянул за собой весь город с жителями. Зачем он это устроил?

– Это не он устроил! Это все козни предателя, боярина Сорокоума! – тяжело дыша, выдавил из себя Немил. – Вдовый Сорокоум хотел взять в жены нашу сестру, но отец ему отказал. Боярин разгневался и привел к Вевереску войско злобного князя Изяслава. В бою с ним храбро пал и отец, и мой брат. Этот князь, да будет тебе известно, велел кланяться лживым кумирам и приносить им кровавые жертвы, чего ни одно божество не потерпит. Велемудр сказал горожанам, что лучше нам всем сгореть заживо, чем погубить души поганым обрядом. И моя матушка вместе с сестрицей сгорела, когда Изяслав с Сорокоумом подожгли деревянную крепость.

– Ай-яй-яй. Как же вышло, что ты не сгорел? – вонзил в него холодный взгляд Лиходей.

Немил выдохнул и отвел глаза.

– Велемудр мне не велел, – с трудом произнес он. – Он сказал, что я должен выжить и сохранить веру кривичей. Что свеча наших молитв не должна угаснуть. Что кривулю великого волхва следует передать из ладони в ладонь.

– Что за кривуля такая? Вот эта вот палка? – с пренебрежением спросил Лиходей.

Бес поддел копытом обгорелую клюку и ловким пинком отправил ее подальше в угол.

– Это не палка. Это волховской посох, – огрызнулся Немил.

– Вижу, что его-то ты сохранил, – с иронией заметил князь тьмы. – А как же быть с верой в богов, тех самых, чья свеча не должна угаснуть? Ее ты хранил так же преданно?

Немил не мог смотреть на его коварную улыбку и молча отвернулся. Люди за колоннами притихли и не издавали ни единого шороха.

– Ты не понимаешь! – не выдержав, выкрикнул Немил.

– Так объясни, – улыбнулся царь демонов.

– Я уцелел лишь потому, что ударив меня этой самой кривулей, Велемудр обратил меня в лиса. Я метался среди полыхающих зданий, и горящие бревна рушились мне на голову, как будто это небеса падали на землю во время Судного дня. Если б ты слышал, как люди кричали, сгорая – их безумные крики до сих пор разрывают мне голову. Я проскочил через огненную стену и едва не погиб под рухнувшими воротами, но стоило мне оказаться за городом – как на меня с хохотом и улюлюканьем принялось охотиться войско предателя Сорокоума. Это люди, а не пожар, сломали обгоревшему лису два ребра и переднюю лапу, прежде чем я умудрился проползли между их ног и вырваться на волю. Дальше я бросился в реку и плыл, сколько хватало сил, а после очнулся уже в своем теле в доме бедной рыбачки, которая выловила меня из воды. Несколько месяцев я метался в бреду на подстилке из жухлой соломы, прежде чем снова смог встать на ноги, как человек.

Где были боги все это время? Они помогли мне? Нет, они меня бросили! Я молился. Дни и ночи я проводил, упрашивая их откликнуться на зов своего служителя. Но они не услышали ни меня, ни крики людей, ради них сгоревших вместе с городом и святым храмом. Нет богов. Их давно не осталось – вот в чем я убедился. Иначе их сердца дрогнули бы, увидев страдания, которые терпят ради них люди!

Немил перестал кричать и умолк.

– Воспоминания задели тебя за живое, – заметил Лиходей. – Давай-ка посмотрим, что ты делал после…

Подобострастный бес принялся с шумом листать страницы, дырявя их острым когтем.

– Кто говорил людям, что грядет Золотой век?

Немил растерялся и не нашел, что ответить.

– Что это вообще за Золотой век? – с насмешкой спросил Лиходей.

– Это волшебное время, когда нет боли, страданий и смерти, – услужливо подсказал бес. – Трудиться не нужно: земля сама кормит людей. Урожай сам собой растет и ложится в амбар, а сладкие овощи лезут в рот – только отмахиваться успевай.

– И ты заливал неучам, что такое время наступит? – вперил в кудесника острый взгляд Лиходей.

– Люди хотят в это верить, – возразил Немил. – Без веры они потеряют желание жить. Они работают с утра до ночи, надрываются в полях и в мастерских, но большинство из них не видит иной награды, кроме жалких грошей. Им нужна вера в то, что счастливое царство ждет их в грядущем.

– Но ведь это вранье! – расхохотался царь демонов. – Ты-то знаешь, что никакого Золотого века никогда не было и не будет. Жизнь – лишь плесень на голых камнях вселенной. Любое существо обречено на жесточайшую борьбу за выживание. Страдания и потери в этой борьбе неизбежны.

– Божье царство наступит! – резко выкрикнула Ярогнева, показываясь из-за колонны. – Его подарят людям государи горнего мира.

– Вот еще одна сказка, которую продал вам по дешевке этот горе-кудесник, – князь тьмы потешался от души. – А он не забыл рассказать, что боги давно потеряли силу?

Немил представил, как могут наказать его за отступление от веры Перун, Дажбог и Род, и ему стало еще хуже. Однако в этот миг он не мог позволить, чтобы противник узнал, что творится у него на душе. Стараясь скрыть страх, он выкрикнул:

– Сила богов возвращается. Очаги Белой вежи пылают!

– И откуда же у тебя такие достоверные сведения? – расхохотался князь тьмы.

– От нее! – Немил указал на Вертлюжку, забившуюся в уголок и ставшую незаметной.

Царь бесов нахмурился.

– Что это за карга? – обернулся он к Лютобору.

– Кикимора из Дикого леса, – тут же ответил бес. – Поселилась в палатах и безобразит по мелочи.

– Она-то откуда знает, что творится на небесах?

В голосе Лиходея слышался гнев.

– Поди сюда! – велел он.

Вертлюжка показалась, едва волоча ноги и тыча в пол своим сучковатым носом.

– Что за околесицу ты несешь? – недовольно спросил ее царь.

– Как же так? – растерялась кикимора. – Ведь я видела…

– Что ты видела?

– Три года назад… над Диким лесом Перун убил змея… большого такого, горячего… на тебя был похож, но другой… – залепетала Вертлюжка. – И Дажбог там был. Он сошел со своей колесницы, чтобы день задержался.

– Ах ты, старая ведьма! – разозлился Лиходей. – Перестань чушь молоть! Чтобы я этих слов больше не слышал! Пошла прочь, и чтоб духу твоего здесь больше не было!

Он звучно щелкнул пальцами. Порыв ветра распахнул двери палаты, подхватил кикимору, бросил ее в ступу и вынес наружу, где трехголовый Полкан тотчас набросился и принялся рвать и без того ветхое тряпье, в которое она куталась. Вертлюжка завизжала и отмахнулась от него помелом. Ступа взмыла, перелетела через стену Кремника и пропала из виду. Адский пес припустил следом, сверкая зелеными глазами и оглашая ночное небо оглушительным лаем. Двери захлопнулись, и дрожащий Немил снова уперся взглядом в кипящего от негодования Лиходея.

Бес перелистнул страницу и отвратительно захихикал. Лиходей скосил глаза, заглянул в книгу и расплылся в кривой ухмылке.

– Вижу, ты у нас любитель женского полу, – заметил он. – Только привязанности у тебя отчего-то выходят короткими. Это от того, что ты до сих пор не встретил свой идеал, или от того, что женок приходится привораживать любовными чарами, которые, как всем известно, вечными не бывают?

Немил смутился, кинул быстрый взгляд на князя с княгиней, но те прятались за колоннами, и он слегка осмелел.

– Что тебе до моих женок? – ответил он. – Да, бывал я влюблен. И женщины мне отвечали взаимностью. А если я и использовал приворотное зелье, так лишь для того, чтобы два сердца встретились побыстрее.

– И сколько ты насобирал этих сердец? – поинтересовался Лиходей.

– Сколько ни было – все мои, – отрезал Немил, надеясь побыстрее закончить этот неприятный допрос.

– Что ж ты так злишься? – заулыбался его собеседник. – Я ведь тебя не обвиняю. Совсем наоборот: я весьма одобряю применение хитрости там, где менее искушенные личности терпят провал. Своими победами ты можешь хвастаться, не стесняясь – в моих глазах это заслуга.

– Не хочу ничем хвастаться!

– Не бойся, тебе не о чем беспокоиться, – ласково подбодрил его Лиходей. – По-моему, то, что ты натворил – совсем не проступок, а наоборот, достижение. Мало кто добивался таких успехов в черном колдовстве. Другие кудесники так часто не вызывали моих слуг в мир людей, и не заставляли их вытворять лихие и озорные шутки. Так что ты заслужил награду. Да-да, награду! – озарил он Немила лучезарной улыбкой. – Как мы жалуем тех, кто нам услужил? – обратился он к бесу.

– Они превращаются в твоих вечных слуг, господарь, – низко склонился бес. – Мы забираем их души в пекло, но не для того, чтобы истязать. Колдуны помогают чертям жечь костры и кипятить свинец. А если повезет – их повысят до охранников и помощников пыточных дел мастеров.

– Именно! – подхватил Лиходей. – И эта служба продолжается целую вечность. Разве не здорово?

Немил онемел.

– Но… я совсем не старался заслужить эту честь, – заплетающимся языком пролепетал он.

– И тем не менее, ты ее заслужил, – обрадовал его Лиходей. – Поверь: быть в аду помощником – намного лучше, чем жертвой. А вот те жалкие человечки, что прячутся от меня за колоннами, станут в моем царстве обыкновенными упырями. И когда кончится месяц чернец, и придет день Решающей Битвы, я поведу их обнищавшие души на Перуновых гридей, чтобы они затоптали небесное воинство, а после набросились на своих бывших сородичей и высосали из них кровь. Ну как, ты рад?

– Как же так? Ведь я не хотел, – сбивчиво забормотал Немил.

По щекам его покатились слезы.

– А пропуска в рай ты почем продавал?

Немил опустил глаза к полу.

– Отвечай! – потребовал князь тьмы. – Мои вопросы нельзя оставлять без ответа.

– Простонародью – по десять серебряных денежек, – признался Немил. – Привилегированные, боярские, по полтине. И еще были особые, княжеские – по рублю место.

– А за особые что – какой-то отдельный рай?

– Зачем отдельный? Просто хоромы на высокой горочке.

– И сколько народу попало в рай по твоим пропускам?

– Почем мне знать? – огрызнулся Немил. – Никто оттуда не возвращался и жалоб не предъявлял.

Бес довольно хрюкнул и расхохотался.

Три часа ушло у Лиходея на то, чтобы выслушать полный отчет обо всех грехах, совершенных Немилом за прежние годы. Лютобор листал страницы прожитых лет, и в памяти Немила всплывали события, о которых он и вовсе предпочел бы забыть.

– Я не думал, что кто-то об этом узнает, – смущенно бормотал он.

– Прошлое не теряется, – назидательно ворковал Лиходей, касаясь ледяного ожерелья, бренчащего у него на груди. – Оно записывается в книгу твоей судьбы и сохраняется навсегда. И правители трех миров в любой миг могут раскрыть эту книгу и узнать всю подноготную.

Люди притихли за колоннами, стараясь сделаться незаметными. Лиходей не обращал на них внимания, и только бес время от времени стрелял в них глазами и обещал:

– Погодите, мы и до вас доберемся!

От этих слов Ярогнева хваталась за меч, а Любомысл старался забиться за сундук, где пряталась кошка.

– Ты уже подготовил людишек к отходу в иной мир? – осведомился князь тьмы у подручного после долгого и мучительного перебора событий. – Тогда веди их ко мне. Пора с ними кончать.

– Ах ты, изменник! – закричал боярин Твердислав, выпрыгивая из-за колонны.

Он выхватил у Ярогневы свой меч и двинулся к Немилу, размахивая длинными рукавами ферязи.

– Ты нас предал! – выкрикнул он, гневно сверкая глазами. – Ты предал князя, своего господина, и его дочь, которую обязан был исцелить. Вместо этого ты вызвал на нашу голову царя бесов, обрек наши души на мучения в пекле, а сам заслужил снисхождение, да еще нашим мучителям помогать собрался? Я своими руками тебя на тот свет упеку!

Он замахнулся мечом и подступил к кудеснику, явно намереваясь раскромсать его.

– А ну, стой! – прикрикнул на него Лиходей.

Бес подставил Твердиславу копыто. Боярин споткнулся и грохнулся на пол, меч выпал из его ладони. Не медля, он попытался вскочить, но отвратительный лохматый демон уже оседлал его, сжав козлиными ногами и ухватив за пышную шевелюру. Однако это падение не развеселило князя тьмы, а, наоборот, рассердило, причем не на шутку.

– Как ты смеешь покушаться на моего холопа? – крикнул боярину Лиходей. – Холопов своих только я волен миловать или казнить. Этот колдун принадлежит мне, и ты его у меня не отнимешь!

Боярин попытался возразить, но бес вставил ему в рот лошадиные удила и взнуздал, как коня.

– Когда это я превратился в твоего холопа? – упавшим голосом спросил Немил.

– Когда впервые вызвал из черной книги чертей! – насел на него Лиходей. – Когда забросил служение богам и обратился к вредоносному колдовству. Когда обманул первого простака, который поверил тебе, и навел порчу на его соседа. Ты думаешь, это дается бесплатно?

– Я не твой холоп! – дрожа, выговорил кудесник.

– Тебя никто и не спрашивает! – еще сильнее рассердился Лиходей. – Ты весь, до последнего волоска, с потрохами и мелкой душонкой, принадлежишь мне. Лютобор, – обратился он к бесу, – собери в горнице урожай новых душ, который наш новый слуга так услужливо подготовил. Князь с княгиней станут украшением моего узилища. А напоследок прикончи самого колдуна, и проследи, чтобы его дух занял место среди подданных преисподней.

– Нет! Постойте! Я не хочу! – отчаянно заголосил Немил, но бес, не обращая внимания на его крики, выудил остро наточенный серп и потянулся к его горлу.

Зазубренное лезвие тускло сверкнуло перед глазами Немила и понеслось к пульсирующей на шее вене. Немил охнул и изо всех сил зажмурился, ожидая, что холодная сталь полоснет по его тонкой коже. Ему представилось, как через мгновенье волна горячей крови выплеснется из его жил и хлынет на пол…

Однако его кожа так и не дождалась прикосновения серпа. Вместо этого он услышал удивленный вскрик царя бесов и мелодичный звон ледяных кристаллов, рассыпающихся по полу.

Он открыл глаза. Корявая лапа с оружием, занесенная над его лицом, медленно опускалась. Обернувшись, лохматая морда беса изумленно наблюдала за тем, как хозяин пекла пытается удержать звенья цепи, висящей на его шее. Золотая цепочка с морозными бриллиантами на глазах распадалась, звенья сами собой рвались, а блестящие камешки сыпались между пальцами Лиходея и разлетались по полу, издавая волшебный звон.

– Что случилось? – растерянно шмыгнул бес.

– Не пойму, – так же растерянно ответил его хозяин. – Кажется, дома случилась огромная неприятность.

Немил разглядел, что сверкающая позолота на рассыпавшихся звеньях облезает, и под ней обнажается ржавое железо.

– Я возвращаюсь, – отрывисто бросил хозяин. – Колдуна тащи в пекло, там мы с ним и расправимся.

– А с этими что делать? – показал бес на замерших от испуга людей.

– Леший с ними. Сейчас не до них.

Лиходей мигом раздулся, вырастая до потолка. Его итальянский камзол покрылся огненной чешуей, с которой посыпались искры, лицо преобразилось в змеиную морду, а изо рта высунулось раздвоенное жало. Через миг огненный аспид уже заползал в печное устье, чтобы через трубу вырваться в поднебесный простор.

Полкан за дверьми палаты жалобно взвыл и понесся за ним, сметая по пути деревянные заборы городских дворов. Демон вонзил когти в воротник Немила и поволок его к печке. Последнее, что увидел Немил в освещенной палате – это бледные, неподвижные лица князя, боярина и Ярогневы, провожающих его взглядом.

Бес резко дернул кудесника и затащил его в печь. Немил почувствовал, как сдавило его выпирающее брюшко. Лицо его окунулось в ворох золы, а ноздри и рот запорошила мелкая, отвратительная на вкус сажа. Каким-то чудом демон протиснул его сквозь трубу и выволок на крышу, но едва Немил собрался глотнуть морозного воздуха, как его снова дернуло и понесло ввысь.

Бес хлопал над его головой широкими и кожистыми, как у нетопыря, крыльями. Под ногами замелькали слабые огоньки города, погруженного в зимний сон. Немил глазом моргнуть не успел, как оказался над стенами Кремника, а нечистый тащил и тащил его вверх, надрываясь и работая крыльями так, будто собрался взлететь выше небес.

Далеко внизу Немил разглядел белую ленту заснеженной Клязьмы, за которой дремала Торговая сторона города. Извилистая нить Шерны уходила на север, теряясь в непроглядной тьме. Бес понес его над лесами, не обращая внимания на снежные хлопья, сыпавшие, как из мешка. В ушах завывал ветер, руки заледенели.

– Отпусти меня! – завопил Немил, дрыгая ногами над пустотой.

Но бес и не думал его слушать. Последние признаки людского жилья внизу исчезли, и у Немила возникло ощущение, будто его затащили в кромешную тьму.