Читать книгу Меч и ятаган - Дэвид Болл - Страница 13

Каждое утро Нико вставал до зари и ложился спать в ночи. Он уже привык проводить бóльшую часть времени на верфях с Леонардусом. Каждое утро он проводил час-другой с Амирой, которая учила его искусству ведения хозяйства и обычаям этого дома. Самой большой пыткой для него оказалось то, что раз в две недели ему нужно было мыться. Он пытался протестовать, но тщетно. Раз в две недели купание для прислуги было обязательным.

Нико научился менять постельное белье и стирать одежду.

– Разве женщины не лучше подходят для такой работы, госпожа? – спросил он у Амиры, пока тер щеткой халат.

– Хозяин никогда не путешествует в компании женщин, – ответила она. – Ты должен научиться удовлетворять все его потребности.

Его научили выбирать специи на рынке, оценивать жирность и свежесть цыплят, а также качество сторакса, используемого для приготовления духов, которые Фарук дарил своим женам. Нико научился солить рыбу и считать деньги. Амира отправляла его к сказочнику на базар, а потом он пересказывал ей услышанные там сказки. Она жадно слушала его и уверяла, что хозяину очень нравятся такие развлечения и он будет доволен. Нико подавал ей закуски и прохладительные напитки и старался не показывать виду, что его очень беспокоит растущий интерес госпожи к его скромной персоне. Она научила Нико кормить ее пальцами, сказав, что то же самое ему предстоит делать для хозяина. Он расчесывал ей волосы венецианской щеткой, украшенной драгоценными камнями. Иногда она переодевалась прямо при нем, не заботясь о том, чтобы полностью скрыться за ширмой из персидского шелка. Он видел ее обнаженную спину, когда она снимала халат и надевала платье для молитв. Амира будто бы не замечала его присутствия, но он отворачивался, чтобы не смущать ее. Других жен он видел только за ужином. Однажды он вдруг понял, что, пока находится в покоях Амиры, другим вход туда воспрещен, потому что в дверях стоит грозный Аббас. Уходя, Нико всегда замечал, что где-то неподалеку с мрачным выражением лица крутится Мехмед.

По вечерам Нико и Иби уходили в город на поиски пропитания, и мальчик продолжал учиться у садовника искусству воровства и мошенничества. Они проникали в лавки, а однажды даже залезли на склад, где нашли столько фруктов, что объелись и потом два дня мучились животом. Нико забирался по решеткам на террасы на крышах домов, где многие ужинали в летний зной. Как-то раз ему удалось украсть целый ужин, прямо в горшках. Опаснее всего было проникать в частные дома, поскольку они в основном принадлежали арабам и туркам, а некоторые даже янычарам, элитной гвардии самого султана. Им почти всегда удавалось раздобыть какое-то пропитание, но наесться досыта удавалось редко. Чем сильнее был их голод, тем более дерзко и отчаянно они себя вели. Нико уже и без Иби прекрасно понимал, что с ними будет, если их поймают.

Однажды вечером на рынке Нико остановился посмотреть выступление фокусника. Он показывал удивительные трюки с огнем, со змеей и веревкой. Некоторые бросали фокуснику под ноги монеты. Рядом другой мужчина играл с прохожими в игру, пряча камешек под ракушки и предлагая угадать, где тот сейчас находится. Никто не угадывал, и все ставки доставались мошеннику. И тут Нико в голову пришла замечательная идея.

На следующий день вечером Иби ходил по людной площади и принимал ставки, что мальчик в ярко-красном тюрбане, тот самый мальчик, который выступал перед светлыми очами бейлербея в Каире и самим султаном – да будет благословенно имя его! – в Константинополе, сможет запомнить любой стих, или сложную последовательность имен либо чисел, или что угодно на выбор любого из сомневающихся в его искусстве.

Вскоре вокруг них собралась толпа скептически настроенных зевак, и один из них поставил двести мараведи на то, что Нико не сможет повторить имена его двадцати семи дядей и их отцов. Ставка была принята. Мужчина принялся перечислять бесконечные имена, и с каждым следующим именем толпа все более уверялась в том, что у Нико ничего не получится. Ни одному смертному не под силу запомнить такую литанию. Нико прошептал что-то Иби на ухо, и тот во всеуслышание заявил, что список недостаточно сложный. Нико примет предложение, только если этот человек добавит в список имена своих братьев, кузенов и племянников, а также клички лошадей, если таковые у него имеются. Ставки взлетели до четырехсот мараведи, а потом и до шестисот. На эти деньги Нико и Иби могли бы целый месяц питаться по-королевски. Когда Нико под ноги бросили последнюю монету, он без запинки повторил все имена. Пораженная толпа зааплодировала, Нико скромно улыбнулся, предвкушая победу. Однако он забыл одну важную мелочь: имена никто не записал. Иби уже потянулся к монетам, но сделавший ставку наступил ему на руку кожаной сандалией.

– Он ошибся! – прорычал проигравший.

– Я никогда не ошибаюсь! – воскликнул Нико. – Если хотите, могу повторить еще раз, если надо – в обратном порядке!

– Поздно! Это моя семья, и ты ошибся, говорю тебе! Деньги остаются у меня, а с тебя еще двести!

– А мне – пятьдесят! – крикнул другой и выхватил из-за пояса меч.

Засверкали ножи, толпа почуяла кровь. Нико и Иби с трудом удалось сбежать и спастись.

– Думаю, о колдовстве нам лучше забыть, – сказал мальчику Иби. – Воровать проще…

Прибытие нового корабля в гавань всегда встречали выстрелом из пушки – количество залпов зависело от типа корабля, – и тогда Нико со всех ног бежал на пристань, чтобы посмотреть на новых рабов. Он расспрашивал всех, кто был готов разговаривать с ним, сам без промедления отвечал на их вопросы, но никого с Мальты не привозили. Нико не падал духом. Это просто вопрос времени, думал он, не оставляя мыслей о побеге и не отрекаясь от веры в солдат Божьих на земле.

Нико все чаще думал о рыцарях, проводил в размышлениях о них все больше и больше времени. Их доспехи сияли, как благодать Господа, а с мечей капала кровь неверных. Нико дал себе слово, что однажды присоединится к ним и клинком изгонит корсаров из их логова в Северной Африке. С глубокого детства он мечтал вступить в орден, но отец всегда говорил ему оставить эти глупые мечты. Он был мальтийцем, к тому же простолюдином, и рыцари никогда не запятнают честь ордена, к которому в основном принадлежали европейцы благородного происхождения. Нико поклялся самому себе, что все-таки найдет способ. Однажды он бродил по Бедестену, предаваясь своим дерзким мечтам, и вдруг увидел Бабá – того самого мальчика, который украл у него деньги в первый день в Алжире. Нико смело зашагал к нему, Бабá обернулся и заметил старого знакомого. Сжав кулаки, Нико бросился на обидчика. Они упали на землю и долго катались в пыли. Нико пришел в такую ярость, что набросился на старшего по возрасту Бабá с неожиданной силой. Бабá удалось разбить Нико нос и скулу, но потом он быстро вскочил на ноги и убежал. С поля боя Нико ушел весь в крови, но с ощущением победы.

Каждую ночь перед сном он крутил в руках подаренную Марией монету, словно четки, и молился вслух. Он просил Господа вспомнить о его спасении и направить его руку против врагов: мучителя Мехмеда, палача Юсуфа и капитана галеры Али-аги, продавшего его в безбожный ад Алжира. Когда Нико закончил молиться, из темноты раздался голос Иби:

– Если станешь мстить за все причиненные тебе несправедливости, всю жизнь проведешь в погоне за местью.

– Да, – задумчиво ответил Нико и добавил без тени сожаления: – Думаю, так оно и будет.

– Тогда тебе лучше обращаться к другому Богу, – посоветовал Иби. – Если перейдешь в ислам, то уже никогда не станешь рабом на галерах или в карьерах. Надень тюрбан, и тогда тебя могут даже освободить.

– Моя душа будет гореть в аду! – возмутился Нико. – И если ты так думаешь, то почему не перейдешь в ислам сам?

– Бог давно забыл меня, а я забыл Его. В детстве я как-то молился Ему целый месяц. Потом месяц не молился. И никакой разницы не заметил.

– Твоя вера слаба!

– Не слаба, мой юный друг. Ее просто нет. И если твоя цель – возмездие, то тебе не стоит понапрасну волноваться, кому ты служишь. Я попал в рабство в детстве, сначала жил на Сицилии, потом меня увезли в Алжир. Христианская страна, потом – мусульманская. Я видел, что берберийский Аллах любит мстить, как и Бог твоих отцов. Но в этих краях Аллах окажется тебе куда полезнее. Мехмед тоже отступник. Он перешел в ислам, а теперь посмотри, какой властью он обладает!

– Мехмед вообще ни во что не верит! Он не следует зову муэдзина! Я видел, как он пьет вино!

– Все правоверные, пока стоят в мечети, – рассмеялся Иби. – А стоит им выйти оттуда, как они забывают о вере. В доме Фарука истинно верующий только Юсуф. Хозяин сам пьет много вина, ну разве что не в священный месяц Рамадан, тогда он пьет в два раза больше. И все же он совершил паломничество в Мекку. Так делают все мужчины на пути в райские кущи: одной ногой стоят в пороке, а второй – в добродетели. Тебе нужно выбрать путь, который даст тебе больше шансов выбраться из той жизни, которая тебя ждет. Перейди в другую веру, мой юный друг.

– Никогда! – горячо воскликнул Нико, повернулся к богохульнику спиной и попытался уснуть.

Позже он поговорил об этом с Леонардусом. Корабельных дел мастер сказал, что и сам бы сделал именно так, но его талант слишком высоко ценится в этих краях.

– Лучше перейди в ислам, пока еще мало знаешь, да и то если тебе позволят, – сказал мастер. – Почти все корсары – отступники, которых когда-то похитили у родителей и обратили в ислам или воспитали мусульманами с детства. Даже Тургут, лучший среди всех.

– Но я хочу быть рыцарем! – возразил Нико.

– А кто такие рыцари? – сплюнул на пол Леонардус. – Те же корсары, только с крестами! Какая разница, во имя кого грабить и убивать?

– Богу есть разница! – выпалил Нико. – Это всем известно!

Леонардус мрачно рассмеялся и сделал глоток из фляги.

Как бы ни старался Нико, что бы он ни делал, у него никак не получалось угодить Мехмеду. Старший раб продолжал искать способы заманить его в ловушку и никогда не упускал возможности выставить его в дурном свете перед Юсуфом, регулярно получавшим отчеты о его бесполезности. Нико обвиняли в том, что разбилась посуда, из кладовой пропал сахар, зерно отсырело после грозы. Повар научил Нико готовить маколик – особо любимый хозяином деликатес. Нико с гордостью подал свое творение женщинам, но те плевались от горечи. Мехмед испортил блюдо, подсыпав туда квасцов, но в дураках остался Нико. Каждый день случалось что-то новенькое, какой-нибудь небольшой скандал, и Мехмед всегда обставлял все так, будто виноват в произошедшем Нико, и никто другой. Такая несправедливость мучила мальчика, но протестовать не имело смысла. Его слово против слова Мехмеда не значило ровным счетом ничего.

Разумеется, Нико куда больше нравилось свободное существование на верфях, чем бесконечные интриги в доме. В гавани ему никогда не приходилось заниматься работой, а вот посмотреть всегда было на что. Со стоявшего у горна кузнеца сходило семь потов, пока он делал гвозди и скобы или точил и чинил инструмент. Неподалеку сшивали латинские паруса, а рядом закручивали конопляные волокна сначала в одну сторону, превращая их в пряжу, потом в противоположном направлении в более толстые пучки, а затем сплетали канаты. В другом месте длинными скобелями стругали мачты из увесистых деревянных брусьев, а плотники и столяры изготавливали шпангоуты и обшивку корпуса, а затем скрепляли доски деревянными нагелями. Такелажники готовили сети для абордажного боя и защиты команды корабля в бою, на случай если упадет мачта. Нико бывал повсюду, залезал на катушки канатов, сидел на крышах бараков, наблюдал за полетом чаек в ярко-голубом небе, слушал мерный шум прибоя и ощущал, как морской бриз ерошит ему волосы.

Больше всего ему нравилось быть рядом с Леонардусом. С ним он чувствовал себя как дома, потому что они говорили на одном языке и потеряли одну родину. Леонардус был остер на язык, но иногда хвалил Нико, когда тот хорошо выполнял какое-нибудь поручение, а порой даже улыбался ему. Такой привилегии мало кто удостаивался.

Леонардус мог рассказать обо всем на свете, дополняя свои рассказы воспоминаниями о проведенном в море времени и сказками о корсарах, бороздивших его просторы. Он знал все на свете о течениях и ветрах, странах и портах, казалось, у него есть история на любой случай. Нико не всегда понимал, где заканчиваются факты и начинается вымысел, но это было и не важно, ведь ему было очень интересно и то и другое. Он узнал о племени, использовавшем какое-то таинственное растение, вызывавшее грезы, чтобы совратить спутников Одиссея.

– Их звали лотофагами, – рассказывал Леонардус. – Жили они на Джербе. Теперь этот остров принадлежит Тургуту. Умная он сволочь, этот Тургут! Его называют Мечом Ислама. Однажды флот генуэзского адмирала Андреа Дориа, который превосходил противника по количеству и вооружению, столкнулся с малочисленной эскадрой Тургута и запер их в бухте на Джербе. Любой смертный смирился бы с поражением, но только не Тургут! Он приказал построить дорогу через остров и погрузить галеры на колесную тягу. Островитяне работали на него в поте лица и перетащили корабли на противоположный берег. Тургут ушел от врагов, целый и невредимый, как сиськи монахини! Великий Дориа только через два дня понял, что осаждает пустую гавань! Над ним смеялся весь свет, от Геркулесовых столпов до Золотого Рога. Готов побиться об заклад, после этого он и сам сожрал лотос!

Леонардус болтал без умолку, перемежал рассказы о том, какой должна быть хорошая мачта, легендами о сиренах, указывал на неаккуратные швы на латинских парусах и тут же предавался воспоминаниям о венецианских гильдиях. Он учил Нико завязывать узлы, считать до ста по-турецки, определять по цвету воды в заливе, что происходит с течениями. Нико понимал, что природа наделила его умом, но перед Леонардусом мальчик просто преклонялся, поскольку, казалось, мастер знает все на свете. Как зачарованный, Нико ловил каждое его слово.

Замечательнее всего было то, что, находясь вдалеке от Мехмеда, Нико мог поесть. Работников верфей кормили лучше, чем всех остальных рабов Алжира, а Леонардуса еще лучше, чем кого бы то ни было. В полдень работники усаживались в тени и ели лепешки, а один из рабов подавал Леонардусу и его новому помощнику Нико жареных цыплят, варенные в шафране яйца и нектарины. Леонардус делал вид, что не замечает, как Нико заворачивал фрукт или кусок цыпленка в тряпицу и засовывал за пазуху, чтобы потом отнести Иби.

Как-то раз Леонардус начал строить киль нового корабля. Это, объяснил он Нико, самая сложная часть строительства корабля, именно по ней можно отличить корабельных дел мастера от любителя. Киль определяет размеры и пропорции корабля, закладывает структуру корпуса.

– Все зависит от этого шага, – сказал он. – Ошибись – и лучшая из галер станет лишь второсортной посудиной, если вообще поплывет. Сделай все верно – и она заскользит по волнам, как молодой член в старой шлюхе!

С лесного двора мастер отбирал длинные кедровые доски и выкладывал их на стапель. Им предстояло стать фальшкилем, который можно будет заменить, когда он износится от многочисленных швартовок. Поверх кедровых Леонардус выкладывал еловые доски, а потом соединял их. Это все было довольно просто, а вот дальше он начал делать нечто удивительное, на что Нико смотрел во все глаза, хотя и ничего не понимая.

Работа у Леонардуса спорилась. Нико старался не отставать, подносил мастеру штыри, веревки, бумаги и резцы. Леонардус носился туда-сюда, выкладывал доски, проводил мелом линии, направлял линии распила. Работники натягивали веревки и передвигали их под его руководством.

– Вот, это наша точка отсчета, – сказал мастер Нико. – Эй, ты! Держи вот так! – крикнул он, перелез через веревки и пометил нужную точку, вбив туда гвоздь. – Вот продольный изгиб! – воскликнул он, чертя рукой линии, видные ему одному. – Веревки на деревянных планках помогут разместить несущие элементы корпуса… нужно поделить эту длину на три абсолютно равные части и исходя из этого сделать новую отметку…

Нико ошеломленно кивнул, глядя, как веревки и доски взмыли в воздух над килем, отмечая места, где необходимо разместить постоянные элементы. Трое плотников помогли отмерить точки отсчета на киле. Двое работали на шпангоутах, а третий выкрикивал результаты Леонардусу, который записывал получившиеся цифры на бумагу.

Леонардус почесал затылок и, поморщившись, сказал:

– Вот это самое сложное. Доски корпуса должны сужаться от носа к корме – вот так, понимаешь? Если сужение слишком резкое, галера будет вихлять, как пьянчужка, выходящий из таверны! Если сужение слишком плавное, она будет барахтаться в море, как свинья в луже. А вот теперь пойдем-ка поколдуем!

Развернувшись, он зашагал к плазу, где надо было разложить, распилить и соединить изогнутые футоксы – нижние шпангоуты корпуса. Туда Леонардус не пустил никого, кроме своего нового помощника Нико.

– Это я всегда делаю только сам, – объяснил ему Леонардус. – Никто никогда не видел, как я это делаю, и – Христом клянусь! – не увидит. Ты здесь только по настоянию Юсуфа, но это не важно. Тебе надо сто раз увидеть, как я это делаю, прежде чем ты поймешь, что происходит, но я все равно сдохну раньше, чем сделаю это еще сто раз!

Нико заглянул Леонардусу через плечо: тот нарисовал на бумаге полумесяц.

– За радиус берем то, насколько кормовой шпангоут уже в основании, чем мидель-шпангоут, – бормотал он, привычными движениями перемещая компас по бумаге. – Потом рисуем восемь параллельных линий внутри, вот так… Каждая линия – это каждый пятый шпангоут, и под конец я смогу рассчитать размеры каждого шпангоута. – Через несколько минут он с довольным видом разогнулся и посмотрел на свое детище. – Боже, только глянь на эту линию! Это же изгиб женского бедра изнутри, там, где соединяется… – Покосившись на Нико, мастер улыбнулся. – Ну, ты про это пока еще ничего не знаешь, да, парень? Вот так все выглядит правильно, а больше тебе пока знать и не надо. У меня стояк от одного вида! Сегодня вечером позову шлюху, клянусь отсутствующими причиндалами Иисуса!

Он начал переносить на чертеж мерки, которые записал со слов плотников, читал вслух и переписывал:

– Пятнадцать, четырнадцать и три, тринадцать и восемь, тринадцать и два…

– Прошу прощения, – вдруг перебил его Нико. – Вы сказали «тринадцать и восемь»?

– Да, а что?

– Тринадцать и шесть. Я слышал, что крикнул вам плотник.

– Что за чушь, парень?! Я же записал, вот смотри! – нахмурился Леонардус и показал бумагу Нико, но тот даже не понял, куда смотреть. – Да чего я тебе показываю-то?! Ты же даже читать не умеешь!

– Не умею, господин, – ответил Нико. – Но это не важно. Он сказал «тринадцать и шесть». Вы просто неверно записали, вот и все.

– Кровь Христова, парень… – Леонардус собрался было вернуться к работе, но все-таки отвлекся. – Что ж, хорошо, проверим!

Они вышли на улицу, и Леонардус собственноручно переснял мерки.

– Тринадцать и шесть, и правда, – покачал он головой.

Зайдя внутрь, Леонардус снова склонился над чертежом и внес нужные поправки. На лице появилось любопытство, и мальтиец медленно выпрямился.

– Как ты это сделал? – спросил он.

– Что?

– Запомнил одно число из сотни и понял, что я ошибся. Как ты это сделал?

– Точно не знаю. Просто я это умею, – пожал плечами Нико.

Некоторое время Леонардус молча смотрел на мальчика. От его взгляда Нико стало не по себе, потому что в глазах мастера внезапно промелькнул холод.

– Что я сказал по поводу второго шпангоута? – тихо спросил мастер. – Ты запомнил?

– Да, господин. Его размер определяется двумя наименьшими мерками от средней нижней точки до второй отметки, – произнес Нико, не имея ни малейшего представления, что все это значит.

Леонардус уставился на него, постепенно начиная понимать, что происходит.

– Эль-Хаджи Фарук знает, что ты это умеешь? – спросил он с неожиданной злостью в голосе, и Нико заметил, что все его тело напряглось.

– Да, господин, – сжавшись, ответил Нико. – А что такого? Он сказал, что это хороший фокус для рынка, вот и все. Что когда-нибудь я буду выступать в цирке с мартышками.

Леонардус бросился на Нико, словно тигр, схватил его за плечо и ударил о стену. Задыхаясь, Нико болтался в его руках, совершенно ничего не понимая. Побагровев от гнева, Леонардус орал:

– Ах ты, грязный сын шлюхи! Вонючий подлец! Во имя крови Христа, ты за мной шпионил!

– Нет! – зарыдал Нико. – Никогда! Я не понимаю, о чем вы! Я не шпионил! Я же просто смотрю!

– Да он готов убить за мои секреты! – схватив Нико за запястья, закричал Леонардус. – Ему не удавалось выведать их у меня другим способом, а теперь он получит их от тебя! Что ты ему рассказал??? – рявкнул он, бешено вращая покрасневшими глазами. – Что ты ему рассказал??? – повторил он вопрос, встряхнув Нико, и швырнул его на пол.

– Ничего! – задыхаясь, крикнул Нико. – Его даже нет дома! Никто меня ни о чем не просил!

– И не попросит! – Леонардус схватил со стола острый дексель и шагнул к Нико. – Потому что мертвые не говорят!

Нико закрылся рукой, чтобы защититься от удара острого как бритва инструмента, которым мастер мог бы отсечь ему голову одним махом.

– Умоляю, Леонардус, поверьте мне! Я ненавижу их! Я никогда им ничего не скажу!

Мастер уже приставил лезвие, по шее Нико потекла струйка крови.

– Они тебя заставят! Отрежут тебе пальцы на ногах, как мне! Вывернут тебя кишками наружу и бросят их собакам, а ты будешь смотреть! Сколько ты сможешь хранить тайну, если тебя начнут поджаривать на медленном огне? Ты сам будешь умолять их выслушать тебя, чтобы они оставили тебя в живых!

– Я им навру! Я стану рыцарем! Я никогда не стану помогать им, и пусть отрежут мне пальцы! Я не такой трус, как вы!

Леонардус дернулся, словно его ударили. Тяжело дыша, он опустился на пол. Лезвие дрожало у него в руке. Хитрый засранец Фарук! Алжирские галерные мастера владели искусством кораблестроения, а Леонардус познал кораблестроение как науку. Алжирцы неплохо справлялись со своим делом, но они прекрасно знали, что его корабли превосходят их по максимальной скорости, пусть всего на минуту, но иногда именно эта минута и решала, вернется галера домой с богатой добычей или с пустыми руками, а может, и не вернется вовсе.

Корсары требовали его галер. Фарук мог бы продавать в пять раз больше, если бы Леонардус мог строить больше. Конечно, возможно, это был просто вопрос времени и рано или поздно Фарук все равно бы разузнал его секреты – за ними охотились все верфи, такие секреты были у всех мастеров, и каждый мастер хранил их в тайне, – но Леонардус не собирался облегчать ему задачу. Тайные знания позволяли ему сохранить голову на плечах. Он знал, что должен убить Нико, убить прямо сейчас и разобраться с угрозой раз и навсегда. Но за проведенное вместе время он успел полюбить Нико, к тому же тот еще не видел всего процесса, а от обрывочных знаний Фаруку было мало толку. А ложные сведения, вдруг понял Леонардус, могли еще и навредить ему.

– Что ж, хорошо, парень, – кивнул он. – Поговорим как мужчина с мужчиной. Я верю слову соотечественника. Когда они наконец начнут расспрашивать тебя, скажешь им, что ничего не знаешь. Если выдашь им все слишком легко, они поймут, что здесь что-то не так, и тебя высекут. Так что поводишь их за нос, а потом расскажешь им вот что!

Остаток дня Леонардус рассказывал Нико тайные математические формулы построения корабля, который пойдет на дно, как только выйдет в море.

Первая жена Эль-Хаджи Фарука оказалась бесплодной. Многие мужчины в такой ситуации развелись бы, но Фарук этого не сделал. Сына Юсуфа ему родила вторая жена. Она умерла при родах, и Амира осталась главной женой хозяина.

Она изо всех сил старалась доставить ему удовольствие в постели. Какое-то время он пылал к ней страстью, но с тех пор много воды утекло, и уже много лет он не навещал ее покои. Если господин желал женщину, то приходил к одной из младших жен или к наложницам, имевшимся у него в каждом городе, где пролегал его путь. Но чаще всего Эль-Хаджи Фарук предпочитал мальчиков. Амира спокойно делила мужа с другими, особенно когда поняла, что не сможет родить ему наследников, но, когда он перестал желать ее вообще, не выдержала и стала заводить любовников – десятками, свободных и рабов, мавров и берберов, иногда даже Аббаса, огромного чернокожего, пока ее муж в пьяном беспамятстве спал под крышей того же дома. Опасность возбуждала ее так же сильно, как его – мальчики.

Когда звезда Мехмеда стала меркнуть, в постель Амиры попал и он. Он запрыгнул к госпоже без тени сомнений и начал льстиво угождать и удовлетворять все ее прихоти. Между ласками Мехмед рассказывал ей все, что знал о хозяине и об остальных обитателях дома. Амира презирала его. Однако он был умелым любовником, притворялся, что наслаждается проведенными вместе вечерами, и ревностно хранил тайны хозяйки. Она спала с ним, поскольку он знал все ее секреты, но выдать их теперь мог лишь ценой собственной жизни.

Она видела, как Мехмед постоянно пытается навредить Нико. Ложь и манипуляции Мехмеда были шиты белыми нитками – он пытался сохранить свое положение в доме. Квасцы в маколик – типичный грубый ход в его духе; Мехмед, как всегда, перестарался.

Вне зависимости от того, насколько хорошо ему удавалось скрывать свое отчаяние, Мехмед становился опасным. Амира подумывала приказать Аббасу задушить его шелковым шнуром, но боялась разгневать мужа, который все еще был неравнодушен к умениям Мехмеда, но уже не так, как раньше. Госпожа полагала, что не за горами тот день, когда Эль-Хаджи Фарук задушит Мехмеда в приступе ярости или продаст его бею, вкус которого не столь изыскан. А уж она по юноше плакать точно не собиралась.

Неудивительно, что Мехмед постоянно строил козни против Нико. Мальчик обладал незаурядной внешностью, чистой и нежной кожей, чувственно изогнутыми длинными ресницами, за которыми скрывался еще невинный взгляд. Ему было совершенно несвойственно коварство, к тому же природа наделила его блестящим умом. Пересказывая услышанные на базаре истории, он запоминал все до малейших подробностей, до тончайших интонаций, которые использовали опытные сказочники, поэтому, даже когда он не понимал смысла того, что говорил, казалось, что эту историю придумал он сам. Амира радовалась, глядя, как растет Нико. Этот ребенок уже скоро превратится в прекрасного юношу.

Госпожа редко интересовалась рабами – не более, чем бегавшими в переулках петухами, – и обычно не разделяла увлечения мужа мальчиками. Однако Нико был настолько привлекателен, что она начала лучше понимать супруга. Ей хотелось заботиться о нем, защищать и воспитывать. После происшествия с подсыпанными в еду квасцами Амира сказала Нико, что он не должен позволять так с собой обращаться.

– Ты умнее всех, кого я знаю, но Мехмед всегда перехитрит тебя. Ты должен найти способ оказываться умнее таких мужчин, как он, или они всегда будут превосходить тебя.

Но помимо того, что Амире хотелось защитить Нико, с самого первого момента знакомства с ним у нее появилась и другая идея, настолько же мучительно-сладкая, насколько и опасная. Она хотела заполучить Нико раньше, чем это сделает ее супруг. Она бесконечно дразнила его и испытывала все большее возбуждение каждый раз, когда он краснел или смущенно отворачивался. У нее никогда не было любовников моложе пятнадцати-шестнадцати лет, и она задумалась, можно ли научить Нико владеть телом так же виртуозно, как он владел своим умом. Амира решила выяснить это любой ценой.

Как-то раз, когда все жены отправились в мечеть совершать еженедельный джума-намаз, Амира сказалась больной и осталась дома. Мехмеду она приказала следить, чтобы после завтрака ее никто не беспокоил.

Госпожа была в своей личной ванной комнате и вытиралась пушистым полотенцем, когда послышалось тихое шуршание ковров, а потом до нее донесся аромат свежих лепешек и меда – это означало, что в спальню вошел Нико. Наверняка сидит под дверью и терпеливо ждет госпожу. Амира нанесла пудру и духи, надела прозрачную сорочку, а поверх нее шелковый халат чуть поплотнее, вплела в волосы ленты, отодвинула висевший в дверном проеме занавес и вошла в спальню.

Нико тут же вскочил на ноги и улыбнулся, почтительно приветствуя хозяйку. Халат был слегка распахнут спереди. Амира прекрасно понимала, что сквозь прозрачный материал проступают плавные очертания ее груди, и даже не думала прикрываться. Нико смущенно отвел взгляд, переминаясь с ноги на ногу.

– Я голодна, Нико, – сказала она, опускаясь на подушки и опираясь на локоть, и Нико скромно подошел к ней с подносом в руках в напряжении оттого, что здесь явно что-то не так. – Присядь, – произнесла госпожа, показывая на подушку рядом с собой.

По уже заведенному у них обычаю Нико разрезал лепешку и аккуратно намазал ее медом, налил в чашку подогретое козье молоко и обеими руками протянул ей. Амира взяла чашку и поставила ее рядом с собой, даже не притронувшись. Медленно, не сводя с него глаз, она взяла руку Нико и поднесла к щеке. Он напрягся и перестал дышать. Она улыбнулась, замечая его неопытность. Нико держал руку совершенно неподвижно, чтобы не оскорбить хозяйку неловким движением. Пальцы были еще теплыми от молока, и их прикосновение показалось ей очень приятным. Прикрыв глаза, она медленно, чувственно поцеловала его пальцы один за другим.

Приоткрыв глаза, Амира заметила, что глаза Нико открыты и он смотрит не на нее, а в потолок, пребывая в глубокой задумчивости.

– О чем ты думаешь, Нико? – ласково спросила она.

– О модели корабля, госпожа! – тут же ответил он. – Мастер Леонардус рассказал мне, что в Венеции сначала делают модель корабля, а потом уже строят сам корабль. А еще я думал, что ваша лепешка остывает. Хотите кусочек?

Он выпалил все это настолько по-детски, что очарование момента тут же пропало и глаза женщины вдруг наполнились слезами. Она выпустила его руку и вытерла глаза. Он же просто раб. Почему он так на меня влияет?

– Я разозлил вас, госпожа? Простите меня, я не хотел! Что мне сделать?

– Оставь меня одну, – прошептала она, плотнее запахивая халат.

В ту ночь Нико лежал без сна, тревожась о том, что его подвергли проверке, а он провалил ее еще до того, как все началось. Он понимал, что все это как-то связано с сексом. Хотел разбудить Иби, рассказать ему, что произошло, и спросить совета, но ему стало стыдно собственной глупости. Больше всего его беспокоило, что такое невежество в этих вопросах помешает ему хорошо служить хозяину, с которым, как прекрасно понимал Нико, ему предстоит подобная встреча. И тогда, думал он, хозяин будет недоволен мной, а если Эль-Хаджи Фарук кем-то недоволен, то тут до смерти рукой подать.

Когда хозяин подвергнет его такой проверке, было совершенно неизвестно. Поговаривали, что Эль-Хаджи Фарук неожиданно покинул Тунис и уехал в Венецию. Такие внезапные изменения планов случались нередко, и в данном случае это означало, что у Нико в запасе еще несколько месяцев.

А вдруг удастся сбежать до его возвращения? Леонардус наверняка захочет попытать счастья еще раз. На следующий день, как только Нико остался с мастером наедине, он тут же заговорил с ним об этом:

– Как вы думаете, мастер, не стоит ли нам начать планировать побег?

– Мм… возможно, что и так, – ответил он.

Нико уже достаточно хорошо узнал Леонардуса, чтобы у него зародились подозрения. Он заговаривал с Леонардусом о побеге уже в четвертый или пятый раз, и тот всегда замолкал и делал вид, что ему все равно, хотя, вообще-то, Леонардус был не из тихих и молчаливых. Это окончательно убедило Нико в том, что корабельных дел мастер что-то замышляет. Нико продолжал крутиться на верфях, смотреть в оба глаза и слушать в оба уха, но не замечал ни малейшего признака того, что у Леонардуса есть намерение сбежать и не провести остаток своих дней в плену у алжирцев.