Читать книгу Метла системы - Дэвид Фостер Уоллес - Страница 5

/а/

Санитар выплеснул содержимое стакана пациента в окно, водная масса, ударившись оземь, сместила камешек, тот покатился по наклонной дорожке, со щелчком упал на каменный дренаж в канаве, испугал белку, наскочившую на орешек прямо тут же, на бетонной трубе, заставил белку взбежать на ближайшее дерево, в процессе потревожив тонкую хрупкую веточку, та застала врасплох группу нервных утренних пташек, одна из них, изготовившись к полету, испустила черно-белый пометный сгусток, и тот шлепнулся аккурат на ветровое стекло крошечного автомобильчика некой Линор Бидсман, едва та заехала на парковочное место. Линор вышла из машины, а пташки полетели прочь, издавая звуки.

Клумбы из фальшивого мрамора – от прошломесячной жары пластмасса осела и кое-где скуксилась – окаймляли ровную бетонную дорожку, ведущую от границы парковки к входным дверям Дома; предосенние цветы сохли и седели в глубоких ложах сырой земли и мягкого пластика; бурые вьющиеся стебли хило карабкались по перилам, огибавшим въезд над клумбами; перила же, крашеные, ярко-желтые, даже ранним утром казались дряблыми и липкими. На сочной августовской траве, низко-низко, блестела роса; солнечный свет перемещался по газону, пока Линор шла по подъездной дорожке. У дверей чернокожая старуха стояла не шевелясь рядом с ходунками, открыв рот солнцу. Над дверями по узкому тимпану обмятой светилом пластмассы, тоже корчившей из себя пламенеющий мрамор, бежали буквы: ДОМ ПРИЗРЕНИЯ ШЕЙКЕР-ХАЙТС. По обеим сторонам от дверей в каменных стенах, что закруглялись и образовывали вне поля зрения фасад, пребывали в заточении вычеканенные подобия Тафта [17]. За дверями, в стеклянном аквариуме между внешним и внутренним входом, изнемогали трое в каталках, закутанные в простыни, несмотря на лившуюся из утренних окон тепличную жару; у одного голова завалилась набок так, что ухо покоилось на плече.

– Здрасте, – сказала Линор Бидсман, вталкиваясь во внутреннюю стеклянную дверь, индевеющую на солнце старыми отпечатками пальцев. Линор знала, что отпечатки оставили колясочники, для которых стальная пластинка со словами ОТ СЕБЯ слишком высока и непосильна. Линор здесь уже бывала.

Дом Шейкер-Хайтс – одноэтажный. Единственный уровень разбит на отделения и покрывает изрядно территории. Линор вышла из жаркого аквариума и пошла по чуть более прохладному холлу в конкретное отделение, к столу, над которым неспешно вращался тропический вентилятор. Внутри пончика стола сидела медсестра, Линор с ней еще не встречалась: темно-синий свитер пелериной перекинут через плечи и застегнут стальной пряжкой с вычеканенным профилем Лоренса Велка [18]. Люди в каталках были везде, их ряды выстроились вдоль всех стен. Вздымался и опадал невнятный громкий гомон, испещренный точками смешков без причины и воплями гнева из-за того, кто что знает.

Сестра глянула на приближавшуюся Линор.

– Здрасте, я Линор Бидсман, – сказала Линор чуть запыхавшись.

Сестра на миг к ней присмотрелась.

– Ну, не так уж это смешно, верно? – сказала она.

– Извините? – сказала Линор. Сестра глядела неприветливо. – О, – сказала Линор, – думаю, дело в том, что мы еще не встречались. Обычно здесь, на вашем месте, сидит Мэдж. Я Линор Бидсман, но, в общем, я здесь, чтобы повидать тоже Линор Бидсман. Она моя прабабушка, и я…

– Ну, вы, это, – сестра глянула на что-то на большом столе, – вы, это, я позвоню мистеру Блюмкеру, ждите.

– Бабуля в порядке? – спросила Линор. – Понимаете, я просто была в…

– Ну, я просто соединю вас с мистером Блюмкером, алло, мистер Блюмкер? Тут Линор Бидсман спрашивает вас в «Б»? Он сейчас к вам выйдет. Пожалуйста, подождите.

– Все-таки я бы сразу пошла к Линор. Она в порядке?

Сестра глянула на нее.

– У вас голова мокрая.

– Я знаю.

– И растрепанная.

– Да, спасибо. Я знаю. Слушьте, я была в душе, когда домовладелица крикнула снизу, что звонит мистер Блюмкер.

– Откуда ваша домовладелица знала?

– Простите?

– Что звонит мистер Блюмкер?

– Ну, это телефон соседки по квартире, я им пользуюсь, но она не…

– У вас нет телефона?

– В смысле? Да, у меня нет телефона. Слушьте, простите, что я опять спрашиваю, но – с Бабулей все хорошо? Мистер Блюмкер велел мне идти прямо к ней. Мне позвонить родным? Где Линор?

Сестра уставилась в точку над левым плечом Линор; ее лицо превратилось в какой-то твердый материал.

– Боюсь, я не имею права вам ничего… – Она глянула вниз. – …Линор Бидсман, отделение «Е». Но если вы будете так добры чуть подождать, мы могли бы…

– Где утренняя сестра, которая вроде должна быть тут? Где Мэдж? Где мистер Блюмкер?

Мистер Блюмкер материализовался в тусклых нишах коридора, не достижимых для света холла.

– Миз [19] Бидсман!

– Мистер Блюмкер!

– Ш-ш-ш, – сказала сестра; крик Линор породил наплыв вздохов, стонов и беспредметных вскриков прикованных к коляскам фигур по периметру круглого холла. В комнате отдыха дальше по коридору включился телевизор, и Линор, спеша навстречу мистеру Блюмкеру, мельком увидела яркие краски какой-то телеигры.

– Мистер Блюмкер.

– Здрасте, миз Бидсман, спасибо большое, что приехали так сразу и так рано. Вам ведь нужно на работу?

– С моей прабабушкой всё хорошо? Почему вы звонили?

– Отчего бы нам не заскочить в мой кабинет?

– Но я не понимаю, почему нельзя просто… – Линор замерла. – О господи боже. Неужели она?..

– Боже сохрани, нет, прошу за мной. Я – осторожно, тут у нас… доброе утро, миссис Фелтнер. – Мимо на коляске прокатила кренящаяся женщина.

– Кто эта сестра за столом?

– В эту дверь, пожалуйста.

– Комната Бабули в другой стороне.

– Прошу.

/б/

В общем, просто представьте себе, каково это, думать, что ваша прабабка – и вы отчетливо понимаете, что не просто «пра», совсем не просто, она одарила вас именем, это человек, под покровительством которого вы впервые узнали, что такое шоколад, книжки, антиномии, морской бой на бумаге, бридж, Пустыня, это человек, в присутствии которого у вас впервые потекла кровь в трусы (вам было шестнадцать, ну, сильно шестнадцать, абсурдно сильно, как нам теперь кажется, в восточном крыле, под музыку на титрах «Трех моих сыновей» [20], нарисованные мокасины притопывают, вы с Линор глядите на экран, обморочное, тошнотное облегчение, смех и брань разом, Бабуля вела ее левой рукой, и старая ладонь благословляла новообретенную старость Линор), это человек, чьей личной щедрости и убедительности в отношении иных отцов вы обязаны поездками за океан, двумя, пусть короткими, но все-таки, ваша прабабка, жившая с вами рядом, – ни с того ни с сего взяла и исчезла, с концами, и вы думаете, вдруг она раскатана в блин, мокрым крекером лежит на каком-то шоссе со следом протектора на лбу, и ходунки ее стали эдаким большим треножником, только тогда вы поймете, что почувствовала Линор Бидсман, когда ей сообщили, что ее прабабка, к которой относится всё перечисленное, пропала из Дома призрения Шейкер-Хайтс, что прямо под Кливлендом, штат Огайо, а Линор живет рядышком, в Восточном Коринфе.

/в/

Эмбрионический Дневник Сочетаний и Черновое Пространство для Сборника о Концеппере

Ричард Кипуч

Центр Бомбардини, 62

Эривью-Плаза

Кливленд, Огайо

Разумное вознаграждение за своевременный и тактичный возврат.

25 августа

Линор, приди на работу, туда, где я, удались из душа немедленно и сейчас же приди на работу, я не спущусь за газетой, пока тебя здесь нет, Мандибула [21] что-то подозревает, когда я звоню.

/г/

Снаружи двери, которая, как все двери здесь, кажется сплошь деревом, а реально пустотела и легка и похрипывает в замке, когда окно кабинета открыто и дует ветер, написано «ДЭВИД БЛЮМКЕР, АДМИНИСТРАТОР ЗАВЕДЕНИЯ». Кабинет, как и прочий Дом, попахивает мочой.

– Простите, я не очень понимаю, что вы такое говорите, – сказала Линор.

Грустные влажные карие глаза мистера Блюмкера моргали за круглыми очками, пока он теребил и чесал бороду; было жарко.

– Я говорю, миз Бидсман, что со всевозможными извинениями и всяческими заверениями в том, что мы делаем всё от нас зависящее, дабы решить проблему, я вынужден уведомить вас: Линор Бидсман из отделения «Е» в настоящий момент пропала.

– Я не очень понимаю, что значит «пропала».

– Боюсь, это значит, что мы не можем определить ее нынешнее местонахождение.

– Вы не знаете, где она.

– Это, к сожалению, так.

– Как, – спросила Линор, – понимать, что вы не знаете, где она в Доме?

– Ой-ой, нет, будь она на территории, проблем не возникло бы вовсе. Нет, мы… все те, кто сейчас в наличии, обыскали все заведение.

– То есть она ушла с территории?

– По всей видимости, да, к нашей крайней обеспокоенности. – Пальцы мистера Блюмкера, с длинными ногтями, утопли в бороде.

– Ну и как, позволю спросить, это случилось? – сказала Линор.

– Никто точно не знает. – Взгляд в сторону, в окошко, на солнце в деревьях, на машину у окна. Это машина Линор, с пятном на ветровом стекле.

– Ну – этой ночью она была здесь?

– Пока что мы не можем это определить.

– Ночью за ней должна была приглядывать сестра – что она говорит?

Мистер Блюмкер грустно глянул на Линор.

– Боюсь, в настоящее время мы не в состоянии выйти на связь с данной конкретной сестрой.

– С чего бы это?

– Боюсь, мы не знаем, где она.

– Тоже?

Печальная улыбка.

– Тоже.

– Ох ты.

Задребезжал телефон мистера Блюмкера. Пока мистер Блюмкер отвечал, Линор глазела на аппарат. Не «центрекс», без матричного переключателя. Что-то примитивное, линейные несъемные передатчики, никаких искателей.

– Да, – говорил мистер Блюмкер. – Да. Пожалуйста.

Он мягко положил трубку и снова влажно заморгал в сторону Линор. У Линор появилась мысль.

– Ну ладно, а как же миссис Иньгст, в соседней комнате? – спросила она. – Они с Линор два сапога пара. Миссис Иньгст точно знает, когда видела ее тут в последний раз. Вы говорили с миссис Иньгст?

Мистер Блюмкер глянул на большой палец.

– Миссис Иньгст… где-то тут, верно?

– Не в данный момент, увы, нет.

– То есть – тоже пропала.

– Боюсь, я должен сказать «да». – Глаза мистера Блюмкера светились горем. Линор решила, что видит в бороде кусочек омлета.

– Ну слушьте, что у вас тут вообще происходит? Все куда-то делись, а вы понятия не имеете, куда? Думаю, я просто не понимаю пока ситуации, то есть в принципе.

– О, миз Бидсман, по правде, я тоже, к моему глубочайшему сожалению, – подергивание в пол-лица. – Мне удалось определить лишь, что в какой-то момент в течение последних, ориентировочно, шестнадцати часов сколько-то жильцов и работников нашего заведения стали… недоступны.

– То есть пропали.

– Да.

– Сколько-то – это сколько?

– В настоящий момент, кажется, двадцать четыре.

– Двадцать четыре.

– Да.

– И пациентов из них…

– Сейчас недоступны двадцать жильцов.

– То есть двадцать пациентов.

– Мы предпочитаем называть их жильцами, миз Бидсман, ибо, как вам известно, стараемся предложить им среду, в которой…

– Ясно, да, но разве многим пропавшим «жильцам» не нужны капельницы для питания и прочего? И еще мелочи типа инсулина и антибиотиков, и таблеток от сердца, и помощи, чтоб одеться и принять душ? Линор этим летом едва шевелила левой рукой, и плюс сейчас слишком холодно на улице, если долго там сидеть, и я просто не понимаю, как они вообще…

– Миз Бидсман, смею всецело вас заверить, что мы с вами согласуемся здесь более чем полностью. Я запутан и смятен не менее вас. И сбит с толку. – Щеки мистера Блюмкера уступили напору его атак на бороду и всячески задвигались, будто он корчил Линор рожи. – Я оказался лицом к лицу с ситуацией, возможность встречи с которой, поверьте, не снилась мне и в кошмарах, – чудовищной, сбивающей с толку. – Он облизал губы. – А также, позвольте заметить, к подобной ситуации меня в ходе обучения на администратора заведения не готовили никоим, просто никоим образом.

Линор глянула на свой кед. Телефон мистера Блюмкера снова зажужжал и замерцал. Тот взял трубку и вслушался.

– Пожалуйста, – сказал он в телефон. – Спасибо.

Положил трубку и зачем-то обогнул стол, будто желая взять Линор за руку, утешить. Линор пригвоздила его взглядом, он замер.

– А моему отцу в «Камношифеко» вы звонили? – спросила она. – Я позвоню? Клариса как раз в городе, моя сестра. Она в курсе?

Мистер Блюмкер потряс головой, потом рукой.

– Сейчас мы ни с кем не связывались. Так как вы единственная из вашей семьи регулярно навещаете Линор, я первым делом подумал о вас.

– А что семьи других пациентов? Если пропало человек двадцать, у вас тут должен быть сумасшедший дом.

– Как правило, нас почти никто не посещает, как бы это ни было вам удивительно. В любом случае мы пока ни с кем не связывались.

– И с чего бы это?

Мистер Блюмкер на секунду глянул в потолок. На мягкой белой плитке проступало реально непривлекательное бурое пятно. Свет лился сквозь восточные окна и озарял комнату, особо выделяя Блюмкера, один глаз которого блестел золотом. Блюмкер наставил его на Линор.

– Дело в том, что я получил распоряжение этого не делать.

– Распоряжение? Чье?

– Владельцев заведения.

Линор глянула на него внимательно.

– Насколько я знаю, владелец заведения – «Камношифеко».

– Так и есть.

– То есть, по сути, мой отец.

– Да.

– Но вы вроде только что сказали, что отец ничего про это не знает.

– Нет, я сказал, что ни с кем пока не связывался, вот что я сказал. Собственно говоря, со мной связались сегодня рано утром, я был дома, и меня поставил в известность о положении дел… – Он перебрал бумаги на столе. – …Мистер Шмоун, очевидно оказывающий «Камношифеко» некие юридические услуги. Откуда он узнал о… ситуации, я и близко понятия не имею.

– Карл Шмоун. Он из юридической конторы, через которую отец улаживает личные дела.

– Да. – Блюмкер намотал на палец немного бороды. – Ну, очевидно, что… в соответствии с желанием владельцев в данный конкретный момент осведомленность о ситуации кого бы то ни было, кроме владельцев, нежелательна.

– Вы не повторите еще раз вот это вот?..

– Они пока не хотят никому говорить.

– А.

– …

– Так а почему вы позвонили мне? В смысле, спасибо вам большое, само собой, но…

Опять грустная улыбка.

– Боюсь, у вас нет оснований для благодарности. Мне дали распоряжение сделать то, что я сделал.

– О.

– Очевидная подоплека произошедшего заключается в том, что вы все-таки из Бидсманов… и неким образом связаны с правом собственности на заведение через «Камношифеко»…

– Вообще-то нет.

– В самом деле? В общем, представляется ясным, что в плане осмотрительности на вас можно положиться больше, чем на любого среднего родственника с улицы.

– Ясно.

Блюмкер глубоко вздохнул и потер золотой глаз белым пальцем. В воздухе вокруг администратора сделалось завихрение пылинок. Оно вихрилось.

– В придачу ко всему следует признать, что жили́ца, временная недоступность которой имеет прямое отношение к вам, иначе говоря, Линор, обладала здесь особым статусом – в глазах как администрации заведения и персонала, так и, в особенности благодаря личным качествам и явным дарованиям, в глазах других жильцов, – вследствие чего становится возможным заключить: если перемена локации осуществилась по какой бы то ни было причине, исключая прямое принуждение со стороны неустановленного третьего лица либо лиц, что маловероятно, не будет натяжкой постулировать, что местоположение и возвращение Линор практически гарантировало бы возвращение иных пропавших лиц.

– Ничего не поняла.

– Ваша прабабушка была здесь более-менее заводилой.

– О.

– Вы наверняка это не знали.

– В общем-то нет.

– Но вы же бывали здесь, – он глянул в листок бумаги на столе, – часто, по нескольку раз за месячный цикл. Времени.

– Мы говорили о других вещах. Мы точно никогда не говорили о том, кого и как она у вас тут заводит. Да вокруг обычно никого и не было, по такой-то жарище. – Линор глянула на кед. – И потом, вы же знаете, моя просто бабушка, она тоже здешняя… жили́ца, в отделении «К». Невестка Линор.

– Конкармина.

– Да. Она… э, она ведь здесь, да?

– О да, – сказал Блюмкер. Глянул на листок, потом на Линор. – Насколько… насколько я понимаю. Простите, я буквально на одну секунду. – Он пошел к телефону. Линор наблюдала, как он набирает внутренний номер. Три поворота диска – значит, без коммутации. Блюмкер спросил кого-то о чем-то административным полушепотом, Линор его не разобрала. – Спасибо, – расслышала она. – Да.

Он улыбнулся.

– Мы проверим, на всякий случай.

У Линор появилась мысль.

– Может, мне стоит заглянуть в комнату Линор, осмотреться, вдруг я замечу что-то важное.

– Именно это я и собирался предложить.

– Ваша борода в порядке?

– Простите? А, да, нервическая привычка, боюсь, ввиду положения дел в нашем… – Мистер Блюмкер вытащил из бороды обе руки.

– Ну так пойдемте?

– Разумеется.

– Или я лучше позвоню отсюда отцу?

– С моего телефона наружу не позвонить. Прошу прощения.

– Могло ли быть иначе.

– После вас.

– Благодарю.

/д/

Дом был разбит на десять частей, отделений, как их называли, каждое – почти правильный пятиугольник, вмещающий невесть сколько пациентов, десять отделений образуют круг, войти в каждое можно из двух и только двух других и еще через центр круга, внутренний дворик, заполненный белым как мел гравием, грузными темными растениями и водоемом с концентрическими кругами подкрашенной воды; та распределялась, разделялась и хранила чистоту благодаря системе с множеством пластмассовых пленок и трубок, причем трубки сходились к центральному водоему из периметра с десятью гладкими, тяжелыми деревянными скульптурами диких обитателей джунглей, Тафтов и Камношифров Бидсманов I, II и III; высоко наверху просвечивающая пластмассовая крыша дарила свет растениям, но не давала дождю и выпадавшей росе разжижать цвета водоема; внутренности всех десяти отделений отсекались от дворика стеклянными панелями с дверями; сам дворик оставался недоступен пациентам, ведь гравий, когда по нему ступаешь, вероломен, глотает трости и ноги ходоков, коляски увязают как в трясине, люди спотыкаются и падают – люди, у которых бедра как из стекловолокна, сказала как-то Линор Линор.

По коридору, в дверь, вдоль периметра отделения, мимо шеренги тянущих руки фигур в колясках, сквозь стеклянную панель, по влажному хрусту гравия во дворике, сквозь другую панель, через полпериметра отделения «Е»: мистер Блюмкер привел Линор к комнате прабабки, вставил ключ в замок еще одной легкой, притворно деревянной двери. Комната была круглой, с большими окнами, выходившими на восточную сторону парковки, и видом на угол, в котором блестел, искрился светом, бившим сквозь деревья на ветру, опять же красный автомобильчик Линор. В комнате было невероятно жарко.

– Вы не убавили отопление? – сказала Линор.

Мистер Блюмкер остался в проеме.

– Собственники установили в этой комнате автоматический трубопровод, его сложно демонтировать, он сделан так, что не ломается. Кроме того, мы, конечно, ожидаем, что Линор воссоединится с нами в ближайшем будущем.

По комнате витал пар, каждый вдох и выдох ощущался на губах, окна обширно запотевали, движение солнца сквозь деревья бросало на белые стены темно-зеленые сполохи.

Линор Бидсман, девяноста двух лет, не страдала от физических проявлений нездоровья, если не считать некоторой потери функциональности левой стороны и полного отсутствия какого-либо телесного термометра. Температура ее тела зависела теперь от температуры воздуха вокруг. По сути, она стала вроде как хладнокровной. Семья узнала об этом в 1986 году, после смерти ее супруга, Камношифра Бидсмана, когда Линор стала обретать заметно синий оттенок. Температура комнаты Линор здесь, в Доме, была тридцать семь градусов ровно. Вследствие этого и Бабуля оставалась жива и довольна, и посетители сводились к Линор и абсолютному минимуму иных пациентов, персонала и, очень редко, Линориной сестры, Кларисы.

В комнате обретались убранная кровать, стол и тумбочка, лоснящаяся от влажности, стакан с водой на тумбочке, с почти испарившимся содержимым, конторка с расставленными по высоте банками из-под детского питания «Камношифеко», пучок смутно зловредных черных проводов, змеившихся из стены, останки кабельного узла для телевизора, который Бабуля заставила унести, стул, дверца стенного шкафа, засорившаяся солонка и, на черном металлическом раскладном столике для телевизора, глиняная лошадка, которую Линор давным-давно привезла Бабуле из Испании. Стены были голыми.

– Ясно, – сказала Линор, оглядываясь, – она точно взяла ходунки. – Она открыла дверцу шкафа. – И не смогла бы взять много одежды… вот ее чемодан… или много белья, – она глянула в ящики тумбочки. Выбрала банку из-под детского питания «Камношифеко», с этикеткой, на которой красными чернилами был нарисован смеющийся младенец. Аромат говяжьего пюре. – Она это ест? – спросила Линор, глянув на мистера Блюмкера, который стоял с блестящим от пота лицом в проеме, массируя подбородок.

– Насколько я знаю, нет.

– Я готова биться об заклад, что нет. – Линор пошла к столу. Обнаружила три легких, пустых ящика. И один запертый.

– Вы открыли ящик, вот этот?

– Мы не сумели обнаружить ключ.

– А. – Линор пошла к раскладному столику, взяла глиняную лошадку, свернула ей голову, изнутри выпал ключ, мелькнул крошечный фотоснимок Линор, медальонный. Фото было древнее и мутное. Ключ лязгнул о металл столика. Мистер Блюмкер промакнул лоб рукавом спортивного пиджака.

Линор отперла ящик. Внутри лежали Бабулины записные книжки, желтые и хрусткие, древние, том «Исследований» [22] и непонятная белая бумажка, оказавшаяся этикеткой, содранной с другой банки с детским питанием «Камношифеко». Персиковое пюре. На белом обороте этикетки имелись каракули. Больше в ящике не было ничего. Иначе говоря, в ящике не было зеленой книги.

– Стремно, – сказала Линор. Глянула на мистера Блюмкера. – Она не взяла «Исследования», хотя это ее сокровище, они же с автографом, и не взяла записные книжки. Зато, кажется, взяла книгу. Она хранила тут книгу. Может, вы ее видели, зеленая книга, в таком зеленоватом кожаном переплете, с декоративным пружинным замочком?

Мистер Блюмкер кивнул. На кончике его носа болталась капля пота.

– Сдается мне, я припоминаю, что видел Линор с подобной книгой. Я наверняка предположил тогда, что это ее дневник или записки о кембриджских днях, они, я знаю, были ей неимоверно дороги.

Линор мотнула головой.

– Нет, записки все более-менее здесь, – она показала на желтушные записные книжки в выдвинутом ящике. – Нет, я не знаю, что это за книга, но она с ней и с «Исследованиями» никогда не расставалась. Помните, когда она выходила из комнаты, ее ночнушка спереди типа провисала? Она не могла одновременно носить книжки и опираться о ходунки, так что пришила к ночнушке спереди большущий карман и клала книжки в него, вот он и провис. – Линор вспоминала и чувствовала подступающее отчаяние. – Она выходила… она выходит из комнаты в последнее время?

Что-то хлюпнуло – мистер Блюмкер работал над своим лицом.

– Мне достоверно известно, что Линор, соблюдая установленную рутину, посещала комнату отдыха отделения «Е» ежедневно после обеда в течение некоторого времени. Рассуждая о всяком. Когда вы здесь были в последний раз, если позволите осведомиться?

– Думаю, две недели тому.

Брови мистера Блюмкера поползли вверх. На лбу замирали и стартовали капли.

– Дело в том, что мой брат решил вернуться в колледж, – сказала Линор. – Я помогала ему ходить по магазинам, кое с чем разбиралась, решала кое-какие проблемы с отцом, когда не работала. Надо было очень много с чем разобраться.

– В его колледже занятия начинаются, я вижу, ужасно рано. Еще ведь и не сентябрь?

– Нет, там, где он учится – Амхёрстский колледж, знаете? В Массачусетсе? – до начала занятий еще недели две, но брат хотел перед учебным годом навестить нашу мать и всё такое.

– Навестить вашу мать?

– Она типа на отдыхе, в Висконсине.

– А.

– Слушьте, я, наверно, позвоню ей и скажу, что происходит? Она тоже родственница Линор. И я правда думаю, что надо вызвать полицию.

Очки мистера Блюмкера проехали почти весь путь вниз по носу. Он пихнул их обратно, они моментально соскользнули вновь.

– Всё, что я могу сделать на данном этапе, – передать вам информацию и еще просьбы, доведенные до моего сведения весьма ранним утром мистером Шмоуном. – Блюмкер поддернул одну, другую манжету. – В настоящее время полицию никто ни о чем не извещает. Владельцы придерживаются мнения – по причинам, которые, надо абсолютно откровенно признать, остаются для меня туманными, – что это внутреннее дело дома призрения общего характера, что оно поддается сравнительно скорому улаживанию и что прибегать к посторонней помощи нет нужды. Конечно, если все обстоит именно так, а не иначе, накапливающиеся преимущества в форме минимизации неудобств и препятствий функционированию заведения очевидны. Вас настоятельно просят никого не информировать о подробностях данного инцидента, пока вы не переговорите с отцом. Вас также настоятельно просят связаться с отцом, как только вам позволят личные обстоятельства.

– Обычно до папы трудновато достучаться.

– И тем не менее.

Линор снова глянула в открытый ящик стола.

– Как-то я перестала что-либо понимать. А что родственники персонала, который… в настоящий момент недоступен? Не сочтут ли семьи, что недоступность их близких слегка необычна? Вы не думаете, что они склонятся к мысли позвонить в полицию? Я их не виню. Я и сама хочу позвонить в полицию.

Очки мистера Блюмкера неожиданно свалились с носа, он поймал их, просто чудом, и протер переносицу пальцами.

– Пока что неясно, оттого ли семьи недоступного персонала сами недоступны, что заняты выполнением своих обычных обязательств за пределами Дома, или же потому, что и они сделались недоступны схожим с персоналом образом, однако не констатировать этот по-своему уместный, но, разумеется, весьма настораживающий факт…

– Что-что-что? – оторвалась Линор от Бабулиного выдвижного ящика.

– Семей тоже не найти.

– Божечки.

– Что вы делаете? – спросил Блюмкер. Линор глядела на чернильный рисунок на обороте этикетки «Камношифеко», лежавшей поверх записных книжек в ящике стола. На рисунке был человечек, кажется, в рабочем халате. В одной руке бритва, в другой – банка с кремом для бритья. Линор разглядела на банке слово «Ноксима» [23]. Голова человечка взрывалась чернильными загогулинами.

– Гляжу на эту штуковину, – сказала она.

Мистер Блюмкер приблизился. Пахнуло мокрым подгузником.

– Что это такое? – спросил он, заглядывая Линор за плечо.

– Если то, о чем я думаю, значит, это типа шутка. Как бишь ее. Антиномия.

– Антиномия?

Линор кивнула.

– Бабуля реально обожает антиномии. Думаю, этот чувак, – она глянула на рисунок на обороте этикетки, – брадобрей, который бреет всех тех и только тех, кто не бреется сам.

Мистер Блюмкер глянул на нее.

– Брадобрей?

– Убойный вопрос, – сказала Линор бумажке, – звучит так: бреет ли брадобрей сам себя? Думаю, потому голова у него и взрывается, вот.

– Прощу прощения?

– Если бреет, то не бреет, а если не бреет, то бреет.

Мистер Блюмкер вперился в рисунок. Огладил бороду.

– Слушьте, давайте уйдем? – спросила Линор. – Тут реально жарко. Я хочу уйти.

– Безусловно.

Линор положила этикетку «Камношифеко» в сумочку и заперла ящик.

– Я оставлю ключ на столе, но, думаю, никто, кроме полиции, рыться в Бабулиных вещах не должен, если вы вызовете полицию, что, я уверена, вы просто должны сделать.

– Я вполне согласен. Вы забираете?..

– Антиномию.

– Да.

– Это разрешается?

– По телефону не сказали ничего, что говорило бы об обратном.

– Спасибо.

В дверь постучали. Работник заведения вручил мистеру Блюмкеру записку. Блюмкер ее прочел. Работник заведения глянул на платье и кеды Линор и удалился.

– Ну, конечно же, как я всецело и ожидал, Конкармина Бидсман по-прежнему с нами, в «К», – сказал мистер Блюмкер. – Вероятно, вы хотели бы повидать ее прежде, чем?..

– Нет, спасибо, правда, – перебила Линор. – Мне реально надо на работу. Который час, кстати говоря?

– Почти полдень.

– Господи, я реально опаздываю. Меня там убьют. Надеюсь, Кэнди не злится, что пришлось меня замещать. Слушьте, есть тут телефон, чтобы позвонить наружу и сказать, что я опоздаю? Мне срочно нужно.

– Телефоны с внешней связью есть в каждом холле. Я вам покажу.

– Я вспомнила, точно.

– Разумеется.

– Слушьте, я с вами свяжусь, скоро, само собой. Достучусь до отца с работы и скажу ему, чтобы он позвонил вам.

– Это было бы безмерно любезно, благодарю вас. – Рубашка мистера Блюмкера промочила пиджак тонкой буквой V.

– И, конечно, пожалуйста, звоните, если что-то случится, если вы что-то выясните. Или на работу, или в дом Тиссоу.

– Не извольте беспокоиться, позвоню. Вы по-прежнему трудитесь в компании «Част и Кипу́ч»?

– Да. У вас есть их номер?

– Где-то наверняка имеется.

– Ну, я вам его дам, чтоб наверняка. К нам то и дело звонит кто попало, люди часто ошибаются. – Линор написала номер на визитке, достав ту из сумочки, и передала мистеру Блюмкеру. Мистер Блюмкер глянул на визитку с лицевой стороны.

– «Рик Кипуч: Редактор, Читатель, Администратор, Разносторонняя Литературная Персона, Издательство „Част и Кипуч, Инк.“»?

– Это неважно, главное – номер. Пойдемте уже к телефону с внешней связью? Я омерзительно опаздываю, а если мы останемся здесь, Линор это, как я понимаю, не вернет.

– Разумеется. Позвольте, я придержу дверь.

– Спасибо.

– Не за что.

/е/

25 августа

Приснился поистине ужасный сон, неизменно повторяющийся, когда я безлинорной ночью лежу в постели. Я пытаюсь ласкать рукояткой черепаховой щетки для волос клитор королевы Виктории. Объемистые юбки кружат вокруг ее талии и моей головы. Громадные творожные бедра тяжело покоятся на моих плечах, разливаются перед моим потеющим лицом. Позвякивают килограммы драгоценностей, когда она ерзает, устраиваясь поприятнее. Ароматы. Нетерпеливое дыхание королевы грохочет надо мной громом, а я стою на коленях у трона. Проходит время. Наконец слышится ее голос, сверху, металлический от отвращения и разочарования: «Мы не возбуждены». Охранник ударяет меня по руке и швыряет в яму, на дне которой кипят тельца бесчисленных мышей. Просыпаюсь, рот забит мехом. Молю дать мне еще немного времени. Щетка ребристая.

/ж/

Владельцы новых мэттеловских [24] ультракомпактных автомобильчиков, а именно таким владела Линор, сталкивались с огромной проблемой: у пластмассовой машины и дроссель пластмассовый, и он, пока машина разогревается, приходит в чувство минут пять, не меньше, что особенно раздражает летом, потому что эти пять минут Линор вынуждена сидеть в тесной печурке автомобиля, и мотор колотится как припадочный, и издает массу непотребных шумов, и далеко не сразу можно тронуться в путь и ощутить дуновение ветерка посвежее. Дожидаясь дросселя на парковке Дома, Линор глядела на муравья, который обгладывал что-то в кляксе птичьего помета у верхней кромки ветрового стекла.

Муравья сорвало со стекла ветром, стоило Линор вырулить на Внутреннее Кольцо шоссе I-271 и погнать серьезно быстро. Офис издательства «Част и Кипуч» располагался в деловом центре Кливленда, конкретнее – на площади Эривью-Плаза, рядышком с озером Эри [25]. Линор выехала на Внутреннее Кольцо на юго-западе от Шейкер-Хайтс, приготовившись к тому, что чуть погодя I-271 швырнет ее в северном направлении, прямо к городу, то есть какое-то время Линор и ее автомобильчик будут колесить вдоль городка Восточный Коринф, штат Огайо; в этом городке у нее квартира, и именно он обусловил избыточную и не сказать что нелюбимую в народе форму Секции Внутреннего Кольца I-271.

Восточный Коринф основан и построен в 1960-е Камношифром Бидсманом II, сыном Линор Бидсман, дедушкой другой Линор Бидсман, который, увы, погиб в свои шестьдесят пять в 1975 году в чане при краткой и катастрофической попытке «Продуктов детского питания Камношифеко» разработать и выпустить на рынок что-то, что составило бы конкуренцию «Джелл-О» [26]. Камношифр Бидсман II был человеком множества талантов и еще большего числа интересов. Реально фанатичный киноман, а равно градостроитель-любитель, он питал особо буйную привязанность к звезде экрана Джейн Мэнсфилд [27]. Восточный Коринф имеет своими очертаниями профиль Джейн Мэнсфилд: Кольцо ведет из Шейкер-Хайтс в нимб вьющихся дорожных сетей, скользит по изящным чертам меж домов и мелких фирм, огибает нос пуговкой в виде парка и полуулыбку в виде части кольцевой развязки, захватывает волнистым лебединым изгибом сегмент шоссе с типовой застройкой, а потом, прежде чем круто развернуться на запад, в огромный распухший район заводов и промпарков, колоссальный и суетливый, с не меньшей несдержанностью устремляется на три километра на юг, вторгаясь в чистенький нижний предел частных домиков, магазинчиков, многоэтажек и даже пансионов, включая тот, в котором жила сама Линор и от которого она отъехала утром, чтобы пересечь Джейн Мэнсфилд и добраться до Шейкер-Хайтс. От семейств и компаний, владевших недвижимостью вдоль важнейшей, западной границы пригорода, зональный кодекс требовал красить здания и сооружения в максимально натуралистические цвета, но собственники дальнего западного участка близ Гарфилд-Хайтс (где промышленное разбухание выражено ярче некуда) против такого условия решительно возражали, а еще, как легко вообразить, вся территория Восточного Коринфа была неимоверно популярна у летчиков гражданской авиации, они как один норовили запросить схему посадки в аэропорту Кливленд-Хопкинс с пролетом над Восточным Коринфом, беспрестанно грохотали, летали низко, то и дело мигали огнями и махали хвостами. Жители Восточного Коринфа, далеко не все осведомленные о форме городка, ибо знание это не то чтобы общедоступно, ползали, ездили и ходили по лику Джейн Мэнсфилд, потрясая кулаками при виде очередного самолетного брюха. Линор жила в Восточном Коринфе всего два года, она переехала сюда, когда после колледжа решила, что не хочет ни жить дома, ни работать в «Камношифеко», всё разом. Южнее шоссе 271 уступает другому, 77-му, а 77-е вьется через Бедфорд, Толлмэдж, Акрон и Кэнтон и втягивается в Гигантскую Огайскую Супер-Пустыню Образцового Дизайна – километры и километры мелкого как пепел черного песка, кактусов и скорпионов, и толпы рыбаков, и торговые палатки по краям.

Есть два надежных способа опознать Центр Бомбардини, в котором фирма «Част и Кипуч» свила себе гнездышко. Если глядеть с юга, от Башни Эривью, высоченной и прямоугольной, торчащей в кливлендском центре рядом с Терминалом, окажется, что под солнцем, вечно обходящим Башню справа или слева по касательной, Центр отбрасывает огромную мглистую тень на близлежащую территорию – глубокую, изрядно угловатую тень, которая, слившись в темном союзе с низом Башни, сразу резко заваливается набок, будто Эривью-Плаза, – тихий омут, куда Башню некогда погрузили, а тень – ее преломленная в толще омута подводная часть. По утрам тень растягивается с востока на запад; Центр Бомбардини стоит иссеченный светом, бело-черный, к северу от Башни. Когда светает и распогоживается, когда тень, сжимаясь, тяжело отползает к Башне и на восток, а личины тьмы усложняются тучами, Центр Бомбардини не торопясь пожирает чернота; всасывание во мрак прерывается только эпилептическими световыми вспышками, которые порождают загрязненные поллютантами облака, искривляющие солнечные лучики, пока флирт Центра Бомбардини с границей тени становится все серьезнее. Часам к пяти Центр Бомбардини превращается в зримую тьму, окна его горят желтым, машины ездят мимо с включенными фарами. Центр Бомбардини, таким образом, найти нетрудно – он обнаруживается именно и только на периметре лихой жатвы самой что ни на есть зрелищной тени Среднего Запада.

Другой вышеупомянутый опознавательный знак – белый скелет генерала Мозеса Кливленда [28], нашедший неглубокое пристанище в бетоне на тротуаре перед Центром Бомбардини; генеральский абрис вполне различим, он мало интересует и мимолетных пешеходов, и редкого фуражирующего пса, порывы последнего стесняет клочок электризованной сетки, иначе говоря, покой генерала почти ничто не тревожит, если не считать столбика с табличкой, непочтительно торчащего из Кливлендовой левой глазницы, табличка же отсылает к внушительно очерченному парковочному месту перед Центром и гласит: «ЛИЧНОЕ ПАРКОВОЧНОЕ МЕСТО НОРМАНА БОМБАРДИНИ, С КОТОРЫМ ШУТКИ ПЛОХИ».

Издательство «Част и Кипуч» делит Центр Бомбардини с административными помещениями «Компании Бомбардини», фирмы, замешанной в каких-то мутных генноинженерных проектах, о которых Линор вполне искренне желала знать как можно меньше. «Компания Бомбардини» занимает бо́льшую часть нижних трех этажей и непрерывную вертикаль офисов по всей длине шестиэтажного Центра Бомбардини с восточной стороны. «Част и Кипуч» поначалу ютилось в вертикали с западной стороны, зато потом раздалось почти на весь трехэтажный верх. Телефонный коммутатор «Част и Кипуч», на котором работает Линор, располагается в западном углу пещеристого холла Центра Бомбардини; по огромной задней стене холла не спеша и даже измеримо движется, поедая эту стену, тень Эривью, отбрасываемая сквозь гигантские окна передней стены. По положению тени на задней стене можно с немалой точностью определить, который час, – в любое время, кроме переменчивого теневого периода после полудня, когда черно-белый заоконный свет трепещет будто немое кино.

Вот как сейчас. Линор омерзительно опаздывала. А еще никак не могла дозвониться до Кэнди Мандибулы. Телефоны Шейкер-Хайтс, очевидно, перемкнуло: номер «Ч и К» соединял Линор с «Кливлендским буксиром».

– «Част и Кипуч», – говорила Кэнди Мандибула в консольный телефон коммутатора. – «Част и Кипуч». Нет, это не «Сырный домик Энрике». Дать вам их номер, хотя он может и не работать? Пожалуйста.

– Кэнди, божечки, я так виновата, ничего нельзя было сделать, я не смогла дозвониться. – Линор зашла за стойку, в кабинку коммутаторной. Высоко над головой окошко вспыхнуло кафедральным копьем света, и вернулась тьма.

– Линор, ты опоздала реально на три часа. Это как бы чуток перебор.

– Мой босс не стерпел бы. Меня бы выпнули на раз-два, вытворяй я то, что вы, девчонки, вытворяете, – пальнула между звонками Юдифь Прифт, исторгая гудение из коммутатора «Компании Бомбардини» в крошечной кабинке в метре от кабинки «Ч и К».

Линор положила сумочку рядом с телефонами службы безопасности. Шагнула к Кэнди Мандибуле.

– Я пыталась тебе звонить. Миссис Тиссоу позвала меня из душа где-то в девять тридцать, звонили мне, а трубку взяла Швартц. Мне надо было срочно в дом престарелых.

– Что-то случилось?

– Да. – Линор видела, что Юдифь Прифт держит ухо востро. – Давай потом поговорим? Ты после работы домой?

– Я в шесть поеду в «Альянс», – сказала Кэнди. – Мне, блин, надо было туда в полдень… но что уж. – Она увидела лицо Линор. – Клинт сказал, он найдет кого-то, кто меня подменит, на сколько надо. Ты в порядке? Кто из них?

– Линор.

– Она?..

– Это неясно.

– Неясно?

– Мой босс, только уважительные причины, извещаете заранее, с подписью мистера Бомбардини, – говорила Юдифь между гудками и звонками. – Но да, у нас и бизнес настоящий, и звонки настоящие. «Компания Бомбардини». «Компания Бомбардини». Секунду.

– Сегодня, я вижу, она особенно любезна, – сказала Линор. Кэнди показала, как душит Юдифь, потом стала собираться.

Их консоль загудела. Линор приняла вызов.

– «Част и Кипуч», – сказала она. Послушала, глянула на Кэнди. – «Пещера подчинения Бэмби»? – переспросила она. – Нет, это точно не «Пещера подчинения Бэмби»… Кэнди, у тебя есть номер «Пещеры подчинения Бэмби»? – Кэнди дала ей номер, но сказала, что это явно без толку. Линор продекламировала номер и разъединилась.

– «Пещера подчинения Бэмби»? – сказала она. – Что-то новенькое. В каком смысле явно без толку?

– Ничего не понимаю, вроде полный порядок, – послышался голос из-под консольной стойки, из-под стула Линор, у ее ног. Линор глянула вниз. Из-под стойки высовывались огромные ботинки. Они задергались; тело делало попытки вылезти наружу. Линор рывком отставила стул.

– Линор, на линии какие-то неполадки, возникли, видимо, ночью, Верн сказал, – сказала Кэнди. – Это Питер Аббатт. Он из «Дуплексного кабеля». Они пытаются всё уладить.

– «Дуплексного кабеля»?

– Это как телефонная компания, но не телефонная компания.

– О. – Линор апатично глянула на Питера Аббатта. – Привет.

– Ну здрасте-здрасте, – сказал Питер, яростно подмигивая Линор и поднимая воротник. Линор глянула на Кэнди; Питер принялся поигрывать чем-то, свисавшим с поясной сумки с инструментами.

– Питер, кажись, весьма дружелюбен, – сказала Кэнди Мандибула.

– Хм-м.

– Ну, я там ничего такого не нашел, я в тупике, – сказал Питер.

– А в чем проблема? – спросила Линор.

– Все нехорошо, – сказала Кэнди Мандибула. – У нас, наверное, теперь более-менее нет номера. Верно? – она глянула на Питера Аббатта.

– Ну, у вас на линии какие-то неполадки, – сказал Питер.

– Ну да, что, скорее всего, в данном случае означает, что у нас теперь нет номера, точнее, есть, но типа такой же, как у всего Кливленда, потому что он у нас внезапно общий со всеми остальными местами. Со всеми, с которыми у нас общий кабельный туннель. Ну, знаешь, все эти номера, среди которых наш только один из, и мы то и дело получаем звонки на чужие телефоны: «Сэндвич Стива», «Кливлендский буксир», кафе «Большой Бэ-Эм», «Пятачки и перья», «Набери любимую»? Теперь это всё типа один и тот же номер. Набираешь их номера – звонит телефон «Че и Ка». Плюс еще целая куча всяких новых: сырный магазин, какое-то бюро обслуживания «Гудьира» [29], эта вот «Пещера подчинения Бэмби», куда, кстати говоря, звонят возмутительно часто. У нас у всех теперь общий номер. С ума сойти. Я верно все говорю? – спросила Кэнди Питера Аббатта. Она сложила вещи, была готова уйти и глянула на часы.

– Да, неполадки на линии, – ответил Питер Аббатт.

– Ну хоть теперь вам будут звонить. Ну хоть теперь вы в кои-то веки потрудитесь, – сказала Юдифь Прифт. – «Компания Бомбардини». «Компания Бомбардини».

– А у нее почему всё в порядке? – Линор показала на Юдифь.

– Разные кабельные туннели, – сказал Питер Аббатт. – Линии «Бомбардини» на самом деле, оказалось, идут по туннелю довольно далеко отсюда, через несколько кварталов на запад от Эривью. Сюда звонки поступают благодаря матричной распределительно-поточной переадресации, реально сложная штука, плюс еще и древняя. Ваши линии – в туннеле ровно под этим зданием, под холлом, прямехонько под скелетом того чувака. – Питер Аббатт показал на пол.

– Тогда почему вы здесь, а не внизу, там, где линии? – пожелала узнать Кэнди Мандибула.

– Я не туннельщик. Я консольщик. По туннелям не работаю. Сегодня рано утром Туннельный отдел послал на место какого-то парня. Это его проблема. Я не нахожу тут ни следа вашей, девушки, проблемы. Это двадцать восьмой, да? Я не сошел с ума?

– Да, «центрекс двадцать восемь».

– Я знаю, что «центрекс», я только по ним и работаю, мне «центрексы» уже остоебенили, простите мой французский.

– А что сказал тот парень из Туннельного? – спросила Линор. Кэнди принимала звонок.

– Без понятия, я с ним даже не разговаривал. Позвонить ему я так и так не могу, верно?

– Что, мы отсюда и позвонить уже не можем?

– Шутка юмора. Звоните сколько влезет. А если вас автоматом замкнет на другой туннельный пункт, перенаберите. Нет, мне просто надо переговорить с туннельщиком лично, в конторе. Нам же отчеты писать. – Питер глянул на Линор. – Не замужем?

– Ох, братишка.

– Что, и она тоже не замужем? – спросил Питер Аббатт Кэнди, кивая на Линор. Его шевелюра была не столько светлой, сколько желтой, как цветной мелок. Лицо – цвета типа темного ореха. От солнца так не загоришь. Линор почуяла «Пляж-Загар». Парень выглядит как фотонегатив, решила она.

Он вздохнул.

– Две незамужние девушки, в беде, в страшно тесном рабочем помещении…

– Женщины, – поправила Кэнди Мандибула.

– Я тоже не замужем, – откликнулась Юдифь Прифт. Юдифь Прифт было в районе пятидесяти.

– Клево, – сказал Питер Аббатт.

– Так что, «Бэмби», «Большой Боб» и все остальные могут кому-то звонить? – спросила Линор. – Их телефоны вообще звонят?

– Иногда, а иногда нет, – сказал Питер Аббатт, звякнув поясом. – Проблема в том, что они не знают, куда дозвонятся, и вы не знаете, и это, ясно, обслуживающие работы ниже плинтуса. Ваш номер не находит вас в сети, хотя и должен, но он, как мы говорим, находит все цели, а не одну цель.

– Прелестно.

– Ну хоть теперь вам будут звонить, – сказала Юдифь Прифт. – Вам все равно звонили только по ошибке. Вы, девчата, обанкротитесь. Издательство в Кливленде! Курам на смех.

– Мне нравятся ваши кеды, – сказал Питер Аббатт Линор. – У меня точно такие же.

– А Рик вообще в курсе? – спросила Линор Кэнди.

Кэнди замерла.

– Рик. Линор, позвони ему срочно.

– Зачем?

– Никто никогда не знает зачем. Я так поняла, сначала его хватил полный паралич оттого, что тебя нет. Это было типа в десять ноль одну. После этого он все время названивает, проверяет, пришла ли ты. Притворяется, что тебя спрашивают разные люди, зажимает нос, кладет на трубку носовой платок, говорит с этим душераздирающим британским прононсом, делает вид, что тебе звонят иностранцы, хотя знает же, я пойму, что это не так, потому что, когда звонят по внутренней связи, и он об этом тоже знает, лампочка на консоли мигает быстро-быстро. Бог свидетель, он часто зависает тут внизу. А сегодня не спустился за газетой, даже за ней, просто сидит там у себя, депрессует, беретик небось теребит.

– Что ему еще там делать? – сказала Юдифь Прифт, высвобождая сэндвич из восковой бумаги и кокетливо мигая в сторону Питера Аббатта, который, в свою очередь, пытался заглянуть через стойку в ложбинку Линор.

– Боже, мне с ним реально надо поговорить, – сказала Линор.

– Цветик, я совсем забыла. Кошмар какой-то. Ты явно сама не своя. Ты в порядке, уверена?

– Наверно. Верн придет в шесть. Позвоню Рику, как смогу. Мне еще надо отцу позвонить. И его юристу.

– Что-то умерло в лесу, – сказал Питер Аббатт.

– Цыц, – сказала Кэнди Мандибула. Проходя мимо, сжала предплечье Линор. – Опаздываю. Убегаю. Ты будешь дома вечером, да?

– Я позвоню, как и что, – сказала Линор.

– Вы, девушки, что, в одной квартире живете? – спросил Питер Аббатт.

– Подельницы, – фыркнула Юдифь Прифт.

– Отличная квартирка, чего уж тут.

– Давайте уже все дружно заткнемся, кроме Линор, – сказала Кэнди. И ушла по мраморному полу холла в клокочущую черноту.

– У нее другая работа? – спросил Питер Аббатт.

– Да. – Консоль загудела. – «Част и Кипуч».

– И где?

Линор показала указательный палец, чтобы подождал, пока она разберется с желающим узнать стоимость комплекта радиальных шин.

– В «Альянсе колбасных кишок», в Восточном Коринфе, – сказала она, освободившись.

– Экое бермудное местечко. Что она там делает?

– Тестирует продукты. Дегустационный отдел.

– Отвратительная работа.

– Кто-то же должен.

– Главное, что не я, блин.

– Но я полагаю, вас тоже ждет какая-то работа? Вроде починки наших линий?

– Я пойду. Свяжусь с вами… если смогу. – Питер Аббатт засмеялся и удалился, позвякивая. Вошел в движущийся клочок света в середине холла – и свет исчез, забрав его с собой.

Загудела консоль.

– «Част и Кипуч», – сказала Линор. – «Част и Кипуч».