Читать книгу Мечи Дня и Ночи - Дэвид Геммел - Страница 2

Сначала его окружала полная тьма. Ни один звук, ни одна сознательная мысль не тревожили его. Потом он осознал, что вокруг темно, и все изменилось. Он ощутил, что лежит на спине, ощутил мерный стук в груди, и ему стало страшно.

«Почему так темно?» – подумал он, и в уме у него вспыхнула яркая картина.

Какой-то человек, злобно ощерив зубы, кидается на него с копьем. Клинок разрубает череп копейщику, и оттуда брызжет красная струя. Но враги наседают со всех сторон, и бежать некуда.

Тело лежащего судорожно дернулось, глаза раскрылись. Визжащие раскрашенные воины, жаждущие его смерти, исчезли. Лежа на мягкой постели, он смотрел в купол высокого потолка. Он моргнул и сделал глубокий вдох, наполнив легкие воздухом. Замечательное чувство, но какое-то неестественное.

Человек растерянно сел и потер глаза. В высокую арку справа от него струилось солнце – такое яркое, что ему стало больно, и он прикрыл глаза согнутой рукой. Сделав это, он заметил синюю татуировку пониже локтя. Паук, безобразный и в то же время грозный. Привыкнув к свету, человек встал и нагишом прошелся по комнате. Легкий ветерок холодил кожу, и это тоже смущало. Он забыл, что значит чувствовать холод.

Арка вела на полукруглый балкон, выходящий в огороженный стеной сад. За садом в горной долине виднелся город с белыми домами и красными черепичными крышами. Человек медленно обвел взглядом снежные вершины и ярко-синее небо. Все здесь было новым и не вызывало отклика в памяти.

Поеживаясь, он вернулся в комнату. На полу лежали ковры, затканные цветами или эмблемами, которых он не знал. Сама комната тоже была ему незнакома. На столе он увидел кувшин с водой и хрустальный кубок на длинной ножке. Взяв кувшин, он увидел в зеркале над столом свое отражение. Холодные сапфировые глаза смотрели на него с сурового неприветливого лица. «Не жди от меня пощады», – говорило это лицо, а на груди синела еще одна татуировка – оскаленный леопард.

Человек знал, что на спине у него изображен орел с распростертыми крыльями, но понятия не имел, зачем все эти устрашающие рисунки нанесены на его тело.

В животе возникло сосущее чувство, и какое-то давнее воспоминание подсказало ему, что он голоден. Человек налил в кубок воды, жадно напился и оглядел комнату. На другом столике, у двери, стояла мелкая чаша с засушенными в меду абрикосами и фигами. Он сел с ней на кровать и стал медленно есть, ожидая, что память вот-вот вернется к нему.

Но она не возвращалась.

Человек свирепо подавил нахлынувший страх.

– Ты не из тех, кто поддается панике, – произнес он вслух. Откуда тебе знать? – возразил ехидный внутренний голос.

– Успокойся и подумай, как следует, – сказал человек.

Снова эти ощеренные злобные рожи. Вражеские воины обступают его, колют и рубят. Он отбивается от них двумя острыми как бритва мечами. Враг отступает, но он не обращается в бегство, а сам бросается вдогонку, прорываясь к…

Память померкла. Человек дал уняться вспыхнувшему гневу и стал вдумываться в то, что ему вспомнилось. Тот бой утомил его, мечи казались невероятно тяжелыми. Нет, это была не просто усталость…

Я был стар!

Потрясенный этим открытием, человек снова встал и подошел к зеркалу. Молодое, без единой морщинки, лицо, коротко подстриженные темные волосы лоснятся здоровьем.

Картина боя вернулась с тошнотворной ясностью. Широкий наконечник копья вонзается ему в бок. Он морщится от боли, от хлынувшей наружу горячей кровавой струи. Копье едва не вспороло ему живот. Смертельная рана. Он убивает копейщика и движется, спотыкаясь, дальше. Згарнский вождь кричит, призывая на помощь свою охрану. Четверо громадных воинов с бронзовыми топорами бросаются защищать вождя и умирают с честью. Последнему удается всадить топор в его правое плечо, едва не отрубив ему руку. Вождь, издав боевой клич, сам выходит на бой. Он, истекающий кровью, уворачивается от копья противника, и меч в его левой руке пронзает бок и позвоночник вождя. С воплем боли и отчаяния згарнский вождь падает.

Человек взглянул на свое плечо. Гладкое, без единой царапины. Бок тоже. На всем теле ни единого шрама. Что же в таком случае открылось ему? Будущее? Видение грядущей смерти?

С балкона опять повеял ветерок. Человек осмотрелся и увидел комод у дальней стены. В верхнем ящике лежала аккуратно сложенная одежда. Человек надел на себя длинную рубашку из тонкой голубой шерсти. В другом ящике нашлись несколько пар штанов, шерстяных и кожаных. Он выбрал темные, из мягкой блестящей кожи, и они подошли ему в самый раз.

За дверью послышались шаги. Он отошел и стал ждать, насторожив ум и расслабив мускулы.

Вошел пожилой человек с подносом, где лежали копченое мясо и сыр. С тревогой взглянув на обитателя комнаты, он молча поставил поднос на большой стол и попятился к двери.

– Постой.

Пожилой остановился, потупив глаза.

– Ты кто?

Тот пробормотал что-то и ринулся прочь из комнаты. Человек не сразу сообразил, что услышанные слова знакомы ему, только произнесены невнятно. «Я всего лишь слуга, господин», – ответил старик, ему же послышалось нечто вроде «Ясголшугагссдин».

Скоро в дверях появилась другая фигура – высокий мужчина с волосами стального цвета, поредевшими на висках. Худощавый, слегка сутулый, с пронзительными зелеными глазами. Одет он был скромно: в серую шелковую рубашку и черные шерстяные штаны.

– Мжжвти? – с нервной улыбкой спросил он.

«Можно войти», догадался человек и жестом пригласил худощавого внутрь.

Вошедший стал быстро говорить что-то, и человек остановил его.

– Я с трудом понимаю ваше наречие. Говори медленнее.

– Да, конечно. Язык ведь тоже меняется. Теперь ты меня понимаешь? – четко и раздельно проговорил пришелец. Человек кивнул. – Я знаю, у тебя много вопросов, – сказал седой, закрыв за собой дверь, – и на все ты со временем получишь ответ. Вон в том шкафу есть несколько пар башмаков и две пары сапог, – добавил он, бросив взгляд на босые ноги своего собеседника. – Ты увидишь, что вся одежда и обувь будет тебе впору.

– Что я здесь делаю?

– Интересный вопрос для начала. Не сочти меня грубым, если я тоже тебя спрошу: ты уже знаешь, кто ты?

– Нет.

– Это в порядке вещей, – кивнул седой. – Все придет само собой, можешь мне верить. Когда же ты вспомнишь свое имя, – снова улыбнулся он, – то лучше поймешь, почему оказался здесь. Позволь начать с моего. Меня зовут Ландис Кан, и это мой дом. Город, который ты видишь за окном, называется Петар. Он, можно сказать, входит в мои владения. Я хочу, чтобы ты думал обо мне как о друге, о том, кто стремится тебе помочь.

– Что приключилось с моей памятью?

– Скажем так: ты долго спал. Очень долго. Твое присутствие здесь – настоящее чудо. Будем осваиваться потихоньку. Доверься мне.

– Я что, был ранен?

– Почему ты так думаешь?

– Мне вспоминается какая-то битва. Раскрашенные згарнские воины. Я получил несколько ран, но шрамов на мне почему-то нет.

– Згарны? Отлично. Просто замечательно. – Ландис Кан, казалось, испытал огромное облегчение.

– Что тут замечательного?

– Да то, что ты помнишь згарнов. Теперь я вижу, что мы добились успеха и ты – тот самый человек, которого мы искали.

– Как это так?

– Згарны давным-давно исчезли со страниц истории – от них остались только легенды. Одна из них повествует о великом воине, вышедшем с ними на битву. Он и его люди прорубили себе дорогу в середину огромного згарнского войска. Судя по преданию, это было великолепно. Они пожертвовали собой, чтобы убить вождя згарнов.

– Как же я могу помнить то, что случилось в такие давние годы?

– Обуйся, – сказал Ландис Кан, – и я покажу тебе дворец.

– Мне хотелось бы услышать ответ, – с жесткими нотами в голосе заметил голубоглазый.

– А я бы очень хотел ответить на все твои вопросы, но это было бы неразумно. Ты должен найти ответы сам. И найдешь, поверь мне. Очень важно, чтобы это произошло постепенно. Ты можешь довериться мне?

– Доверчивость не в моем характере. Я спрашиваю, что стряслось с моей памятью, а ты говоришь, что я долго спал, предварив это словами «скажем так». Ответь мне толком, и я подумаю, доверять тебе или нет. Сколько времени я спал?

– Тысячу лет, – сказал Ландис Кан.

Голубоглазый засмеялся, но тут же понял, что Ландис не шутит.

– Память я, может, и потерял, но рассудка пока не лишился.

Проспать тысячу лет невозможно.

– Я употребил слово «спал», потому что оно ближе всего к действительности. Твоя… душа, если угодно, все эти десять веков блуждала в Пустоте, а твое первое тело нашло смерть в той битве со згарнами. Это новое тело взращено из костей, найденных нами в твоей потаенной могиле. – Ландис Кан достал из кошелька у себя на пояса золотой медальон на длинной цепочке. – Это о чем-то тебе говорит?

Голубоглазый бережно зажал медальон в руке.

– Это мое. Не знаю, откуда мне известно об этом, но это так.

– Попробуй назвать имя.

Человек помедлил, закрыл глаза и произнес:

– Дайна.

– Можешь его описать?

– Его?

– Этого человека.

– Это женщина. – Внезапная вспышка памяти заставила его сморщиться, словно от боли. – Дайной звали мою жену. Она умерла.

– И ты носил на шее ее локон?

– Я вижу, тебя это удивляет. – Неизвестный пристально посмотрел на Ландиса Кана. – Что тут особенного?

– Ничего, ничего. Ошибки случаются. Одна из легенд утверждает, что ты был женат на принцессе по имени Дунайя. Демон якобы унес ее в подземный мир, и ты отправился за ней. Долгие годы ты отсутствовал в мире живых и странствовал по недрам земли, чтобы вернуть ее назад. Красивая сказка, – усмехнулся Ландис, – и, возможно, зерно правды в ней есть. А теперь, друг мой, пойдем со мной. Мне нужно многое тебе показать.

Ландис с трудом сдерживал волнение. Вера в то, что его бесплодные усилия когда-нибудь будут вознаграждены, не обманула его. Последние двадцать три года он терпеливо ждал, надеясь вопреки всякой вероятности, что этот последний опыт окажется решающим.

Три первые неудачи разозлили его и поколебали уверенность – но теперь, в один великолепный миг, все восстановилось. Два слова заново разожгли огонь его веры: Дайна и згарны. Глядя на высокого человека с глазами цвета сапфиров, он заставил себя улыбнуться.

– Куда мы идем? – спросил тот.

– В библиотеку и мой кабинет. Там есть вещи, которые тебе необходимо увидеть.

Они прошли по узкому коридору и спустились по лестнице. Внизу было холодно, хотя на стенах в железных кольцах горели лампы. Ландис поежился, но его спутник как будто не замечал холода.

Отворив двустворчатую дверь, они оказались в длинной комнате с пятью мягкими креслами и тремя диванами, где лежали вышитые подушки. В высоком закругленном окне виднелись далекие горы. Полуденный бриз шевелил занавески. Арка слева вела в библиотеку, полки прогибались под тяжестью книг. Ландис прошел через библиотеку к другой двери и открыл ее снятым с пояса ключом.

Внутри не было окон и стоял мрак. Ландис зажег лампу, вставил в кольцо, и золотой свет упал на голые стены.

– Раньше здесь что-то висело? – спросил неизвестный. Ландис улыбнулся, взглянув вслед за ним на темные прямоугольники, оставшиеся на более светлой стене.

–Да, пара картин, – ответил он быстро. – Ты очень наблюдателен. – Подойдя к письменному столу, он взял в руки то, что на первый взгляд могло показаться коротким изогнутым посохом. С двух сторон – покрытая искусной резьбой слоновая кость, посередине – полированное черное дерево. Ландис протянул этот предмет гостю.

Тот потемнел и отшатнулся.

– Я не хочу прикасаться к ним.

– К ним?

– В них заключено зло.

– Но ведь они твои. Их похоронили вместе с тобой. Они лежали у тебя на груди, и ты сжимал их руками.

– Так или нет, я не возьму их. Ландис шумно перевел дыхание.

– Но ты знаешь, что это такое, не так ли?

– Знаю, – ответил человек с заметной печалью. – Это Мечи Дня и Ночи. А я – Скилганнон Проклятый.

Ландис взялся за рукоять одного из мечей.

– Не вынимай, – проговорил Скилганнон. – Я не хочу его видеть. – С этими словами он повернулся на каблуках и пошел назад через библиотеку.

Ландис положил ножны с мечами на стол и бегом устремился за ним.

– Постой! Прошу тебя!

Скилганнон со вздохом остановился и повернулся к нему.

– Зачем ты вернул меня назад, Ландис?

– Ты поймешь это, когда увидишь мир за пределами моих владений. Там творится великое зло, Скилганнон. Ты нам нужен.

Скилганнон покачал головой.

– Я пока мало что помню, Ландис, но знаю, что богом никогда не был. В каждом поколении бывают свои вожди, герои, достойные люди. Быть может, и я – повторяю, быть может – был в свое время известен. Но и в ваше время можно найти таких же, как я.

– Если бы так, – с чувством возразил Ландис. – В нашем мире идет война, но ведут ее в основном не люди. Да, у нас есть несколько хороших бойцов, но своему выживанию здесь мы обязаны двум причинам. Во-первых, мои земли труднодоступны и не содержат ценных минералов. Во-вторых, перевалы охраняются нашими собственными джиамадами. Однако я забегаю вперед, – добавил он, видя недоумение на лице гостя. – Ты не можешь знать, кто такие джиамады. В древности их называли полулюдами или зверолюдами, а в твое время, кажется, Смешанными. Слияние человека со зверем.

Лицо Скилганнона застыло, глаза сверкнули при свете лампы.

– Ты помнишь их?

– Неясно. Впрочем, да, я сражался с ними.

– И побеждал?

– Нет такого существа с кровью в жилах, которого я не мог бы убить, Ландис.

– Вот видишь! Во всем краю не наберется и горстки мужчин, которые осмелились бы сказать то же самое о себе. Роду человеческому грозит погибель, Скилганнон.

– По-твоему, я могу изменить это злосчастное положение вещей? И где же моя армия?

– Армии нет, но я все-таки верю, что ты – тот единственный, кто способен спасти нас.

– Это еще почему? Ландис развел руками.

– Существует одно пророчество относительно тебя. Когда-то оно было написано на золотых табличках, и под ним стояла подпись самой Благословенной. Затем таблицы были утрачены и восстановлены по памяти, с множеством противоречий. Там, однако, имелась карта того места, где Благословенная погребла твое тело. Хитрая карта, обманная. Все, кто ей следовал, находили только пустой саркофаг в пещере. Рядом валялась разбитая крышка. Искатели удалялись несолоно хлебавши.

– Но с тобой вышло иначе.

– Выходило точно так же – притом раз за разом. Хотелось бы сказать, что я раскрыл загадку карты лишь с помощью своего блестящего ума, но это не так. Мне было видение – или сон. Обыскивая эту пещеру раз, помнится, в пятнадцатый, я утомился и уснул. Мне приснилась Благословенная. Она взяла меня за руку и свела из пещеры вниз, к пересохшему руслу. «Ответ здесь, – сказала она. – Имеющий очи да увидит». Такие же слова были написаны под картой. «Тело героя покоится здесь. Имеющий очи да увидит».

Проснувшись на рассвете, я вышел из пещеры и посмотрел вниз. Когда-то там бежала река, а посреди нее лежал остров. Теперь от речки остались два сухих рукава, обегавшие круглый каменистый курган. С высоты пещеры казалось, будто кто-то вырезал в земле огромный выпуклый глаз. Не могу передать тебе, с каким волнением я привел туда землекопов. Мы начали копать сверху и футов через семь наткнулись на каменную крышку твоего гроба.

– Я понимаю твои чувства, – сказал Скилганнон, – но разговоры о собственном гробе слушать не очень приятно. Перейдем лучше к пророчеству.

– Да-да, конечно. Извини меня. В пророчестве говорится, что ты… вернешь нам свободу.

– Отчего ты замялся?

– Тебя не проведешь, друг мой, – с нервной улыбкой заметил Ландис. – Я просто хотел избежать ненужных объяснений. Буквально там сказано, что ты отнимешь власть у Серебряного Орла и вернешь людям мир и гармонию.

– Кто была эта Благословенная? – помолчав, спросил Скилганнон.

– Одни верят, что это была богиня, отказавшаяся от бессмертия из любви к человечеству. Другие говорят, что она была человеком, рожденным от Волчьего Бога Фаарля. Сам я считаю ее блестящим адептом тайных наук, философом и пророчицей. Святой, которой было дано видеть будущее и внести свою долю в спасение человека от Грядущего Зверя.

– А имя у этого совершенства было?

– Разумеется. Ее звали Устарте. Говорят, что ты ее знал. Вся кровь отхлынула от лица Скилганнона.

– Да. Я ее знал. Она приходила ко мне в мои последние дни.

Он стоял на горном склоне рядом со своим домом и смотрел, как гонец галопом скачет обратно в город. На сердце лежала тяжесть. Он медленно поднялся в гору и вышел на скалистую тропу над заливом. За последние восемь лет Скилганнон полюбил это место. На выступе скалы кто-то вытесал каменное сиденье. Скилганнон не знал кто, но испытывал теплое чувство к этому человеку. Выступ грозил вот-вот обвалиться и упасть на камни далеко внизу, но неизвестный храбрец все же устроил на нем сиденье, точно бросая вызов богам. «Убейте меня, если будет на то ваша воля, но до тех пор я буду сидеть на этом самом месте, и ваша власть мне не указ».

Скилганнон взошел на выступ и улегся в каменной выемке. Солнце пригревало. Далеко на Шианском море виднелись рыбачьи лодки, над ними кружили чайки. Боль в шее заставила Скилганнона поморщиться. Он покрутил шеей и посмотрел на онемевшие пальцы правой руки. Они дрожали. Сжав их в кулак, он попытался унять дрожь. Прострел понемногу затихал, сливаясь с другими привычными болями его усталого тела. По ночам его беспокоила поясница, и старый шрам на бедре давал о себе знать, если он проводил в седле больше часа. Левое колено так и не поправилось после попавшей в него стрелы. Скилганнон, разозлившись, достал из-за пояса пергамент, развернул его и прочел еще раз: «Бакила отклонил наше предложение, хотя дары и дань принял».

Дары и дань.

Несколько лет Скилганнон пытался внушить им, что навсегда от Бакилы откупиться нельзя. Одной данью згарнский вождь не насытится, и у него есть войско, которое можно прокормить только военной добычей. Но молодой ангостинский король не понимал этого.

Теперь, когда стало поздно, он понял.

– Хей, генерал! – Скилганнон повернул голову, и шею опять прострелило. По горной тропе поднимался молодой капитан Вакасель. Перед выступом он остановился и с усмешкой покачал головой. – Знаете, когда-нибудь этот насест непременно рухнет.

Скилганнон дружески улыбнулся темноглазому юноше.

– Полезай ко мне – может, он рухнет еще не сейчас.

– Нет уж, спасибо.

– Ты знаешь, что эгарны идут на нас?

– А то как же.

– И пойдешь со мной на войну?

– Еще бы. Мы расколотим их, генерал.

Скилганнон спустился туда, где стоял офицер. Вакасель был одет по-военному: черный панцирь, шлем из закаленной кожи, высокие сапоги с бронзовыми накладками на коленях, длинные темные волосы заплетены, как принято у ангостинцев. Вплетенные в косу серебряные слитки обеспечивали голове дополнительную защиту.

– Ты собираешься драться с несметным войском, – сказал Скилганнон, – а на скальный карниз сесть боишься.

– Камень мне неподвластен, а на поле боя меня защищают мой меч и мой лук.

Скилганнон посмотрел ему в глаза. Оба знали, что в грядущей битве их ничто защитить не сможет. У Бакилы двадцать тысяч пехотинцев и восемь тысяч конников. В Ангостине наберется тысячи четыре обученной пехоты и две – кавалерии. Восемь лет назад Скилганнон собрал против згарнов союзную армию и отогнал их орды от южных границ Ангостина. Силы Кайдора, Чиадзе и варнийских кочевников дали згарнам большое сражение. Згарны потеряли в нем около тридцати тысяч, союзники – около двенадцати. Ночью Бакила сумел уйти с остатками своего войска. Скилганнон просил ангостинского короля пуститься за ним в погоню, но тот отказал, устрашившись огромных потерь и полагая, что Бакила получил урок раз и навсегда.

Урок и в самом деле не прошел даром. В следующем году Бакила двинулся на юго-запад и разбил варнийцев. Еще через год ударил на Кайдор и разграбил его города, включая столицу. Через два года, вступив в союз с сегуинами на восточном побережье, пошел на Чиадзе и разгромил их армию в двух кровопролитных сражениях. Чиадзе сдались и предложили ему огромную ежегодную дань. Король Ангостина, чтобы уберечься от нового вторжения, заключил с ним мир и тоже стал платить дань. На первый год договорились о семистах фунтах золота, на второй эта сумма возросла до тысячи, затем до двух. Теперь ангостинская казна истощилась окончательно.

И згарны выступили в поход.

– Сколько у нас времени, генерал? – спросил Вакасель.

– Дней десять.

– За это время вы составите блестящий план сражения, которое принесет нам победу. Мне не терпится услышать его.

– У нас есть только одна надежда на победу, Вакасель. Ты знаешь это не хуже меня.

– Чудом будет, если нам удастся подойти к нему хотя бы на двести футов.

– Значит, нам придется сотворить чудо.

Вакасель выругался сквозь зубы и взобрался на выступ, где прежде сидел Скилганнон.

– Кстати, генерал, там у дома вас ждут какие-то странные люди.

– Что значит «странные»?

– К примеру, лысая женщина, вся в шелках, – ухмыльнулся молодой офицер. – Очень даже недурна, если кому нравятся лысые. С ней двое настоящих уродов. Упали с дерева мордой вперед, как говаривал мой отец.

* * *

Вернувшись к себе, Скилганнон стал изучать свое тело. Он проделал ряд танцевальных движений, прыжков и переворотов. При этом он то и дело спотыкался, а потом и упал. Умом он помнил, что надо делать, но тело не поспевало за головой. Он упростил упражнения, стараясь думать о чем-то другом. В уме мелькали яркие, но отрывочные образы. Память все еще не желала вернуться во всей полноте. На одну сцену накладывалась другая, и все обрывалось опять. Ему вспоминались имена – Дайна, Джиана, Друсс, Вакасель, Гревис. Порой чье-то лицо совмещалось с именем и в тот же миг исчезало.

Поупражнявшись около часа, он сел на ковер, набросив на плечи одеяло. Склонил голову, чтобы обрести внутренний покой, и сосредоточился на одном имени: Устарте.

Звезды светили ярко, дождевые тучи ушли на запад. Это хорошо. Завтра земля будет твердой, и это ускорит атаку. Быть может, им удастся прорваться глубоко в ряды згарнов. Насколько глубоко? И пойдет ли Бакила снова на левом крыле, как тогда, восемь лет назад? Скилганнон взошел на пригорок и окинул взглядом поле будущего сражения. Широкое, ровное. Лесистые холмы на западе, на востоке река. Какое построение для боя выберут згарны? У ангостинской пехоты выбора нет – она займет высоту на северном конце долины. Крутые склоны замедлят натиск врага. Ангостинцы в более тяжелых, чем згарны, доспехах, вооруженные короткими колющими мечами, какое-то время продержатся там. Восемь тысяч згарнских всадников придут с востока и запада, чтобы зажать противника в клещи. Две тысячи ангостинской кавалерии разобьются надвое и будут сдерживать врага с обеих сторон. Дело это заранее обречено на провал. Кавалерию сомнут либо прижмут к флангам своей же пехоты.

При мысли об этом Скилганнона переполняло бешенство. Згарны, при всей своей дикости, дисциплинированные бойцы, и смерти они не боятся. Никакая внезапная атака не способна сломить их дух, и самая хитроумная стратегия их не остановит. У ангостинцев только одна надежда. Бакила – голова и сердце своего войска. Если он будет убит, враг дрогнет.

Скилганнон вернулся к своему коню, сел в седло и поехал по освещенной луной долине, направляясь к лесу на западе. Оттуда, с высоты, он увидел костры згарнов, ставших лагерем милях в пяти к юго-западу. Спешившись и ведя под уздцы коня, он стал подниматься в гору. Воздух был прохладен и чист. Завтра он укроет здесь три сотни своих отборных кавалеристов. Серебряных Ястребов – и когда войска сойдутся в битве, поведет их в самоубийственную атаку вниз по склону.

Шея болела, плечо тоже. Пятьдесят четыре прожитых года давили на него всей своей тяжестью. Он сел и прислонился спиной к дереву, вспоминая дни своей юности. Тогда его посещали мечты, честолюбивые и тщеславные. Он хотел стать таким же героем, как его отец, хотел завоевать любовь женщин и восхищение мужчин. Все юнцы мечтают об этом, с улыбкой подумал он. В памяти всплыло лицо Джианы – не наашанской королевы-колдуньи, прекрасной и грозной, а юной принцессы, с которой он встретился когда-то. С чем сравнить то время, время его первой любви? Он тогда верил, что его будущее связано с Джианой навеки. Ничто на земле и на небе не могло этому помешать… Тихий шорох прервал его думы. Он рывком поднялся на ноги и увидел идущую к нему Устарте. Ее длинные шелковые одежды мерцали при луне.

– Я чувствую твое горе, и это печалит меня, – сказала она.

– Торе – неотлучный спутник старости. – Он заставил себя улыбнуться. – Приехав ко мне домой, ты сказала, что хочешь просить меня об услуге. Проси – и я сделаю для тебя все, что в моих силах.

Устарте, вздохнув, отвела взор.

– Моя просьба может дорого тебе стоить.

Скилганнон засмеялся.

– Не ты ли сказала мне, что я завтра умру? Куда уж дороже?

– Скажи ангостинскому королю, чтобы в случае твоей гибели твое тело и твое оружие отдали для погребения мне.

– И это все, о чем ты просишь?

– Нет, Олек, не все. Чтобы победить, ты должен снова взять в руки свои мечи.

– Я и без них могу победить! Не желаю больше прикасаться к этому злу.

– Без них ты не пробьешься к Бакиле, и згарны сожгут Ангостин, а потом покатятся дальше. Вот две услуги, которых я прошу у тебя. Возьми в бой мечи и позволь мне распорядиться твоим погребением.

– Больше ты ничего мне не скажешь?

Она покачала головой, и с ее ресниц упала слеза.

– Нет, ничего.

На пятый день воскрешения Ландис Кан поднялся по винтовой лестнице на башню в восточном крыле дворца. Слепой старец Гамаль сидел на балконе, завернувшись в теплое одеяло. Ландис смотрел на него с содроганием. Старик стал очень хрупок, и его истончившаяся кожа казалась почти прозрачной.

– Ах, Ландис, дружище, – с мелодичным смехом сказал Гамаль, – твои мысли мечутся, как вспугнутые голуби.

– Когда-то ты был настолько вежлив, что не читал мысли своих друзей, – заметил Ландис, подходя и целуя старика в щеку.

– К сожалению, это не так. Просто тогда я еще умел делать вид, будто их не читаю.

– Значит, ты лгал нам все эти годы? – с притворным удивлением вскричал Ландис.

– Конечно, лгал. Разве ты захотел бы проводить время в обществе человека, которому якобы известны все твои мысли?

– Не захотел бы, да и сейчас не хочу.

– Ах, Ландис! – опять засмеялся Гамаль. – Ты прекрасно знаешь, что все мысли я прочесть не могу. И не мог никогда. Я чувствую, когда человек лжет, когда он пытается меня обмануть. Чувствую людские горести и радости. Когда ты вошел, голова твоя была занята Скилганноном, и перед тобой стояло его лицо. Потом ты увидел меня, и тебя одолели мысли о смерти и одиночестве. Так что успокойся и скажи мне, почему наш гость так беспокоит тебя.

– Он не такой, как я ожидал.

– Как же иначе? Ты воображал, что он равен богам и из глаз его бьет пламя.

– Ничего подобного. Я знал, что он человек.

– Человек, который летал на крылатом коне?

– Опять ты за свое! Не верю я, что он летал на крылатом коне. Просто это одна из первых историй, которые я запомнил о нем. Я был ребенком, милосердные боги! Вот откуда у меня в голове взялся этот крылатый конь.

– Ладно, друг мой, прости. Никаких больше крылатых коней. Продолжай.

– Прошло пять дней, а он почти все время сидит у себя, ничего не делая. Не задает мне вопросов. Он слушает мои рассказы, но я не знаю, что он при этом думает. Неужели в старых преданиях так мало правды? Он вообще не похож на воина. От него не стынет кровь, как от Теней, он не вызывает ужаса, как Декаде.

– Мне понятно твое беспокойство. Однако в твоих словах далеко не все верно. Ты сказал, что он сидит у себя, ничего не делая. Это неправда.

– Ну да, да. Я знаю, что он упражняется. Знаю, что все служанки без ума от него. Мне сдается, с одной из них он уже переспал.

– С двумя, – поправил Гамаль. – Третья милуется с ним в это самое время. Что до его упражнений, как ты их называешь, то это очень древняя гимнастика, требующая большой гибкости, силы и чувства равновесия. Когда-то его тело проделывало все это без труда, новое же, видимо, уступает в гибкости и силе тому, которое помнит он. Прежде чем стать прежним собой, он должен привести свое тело в гармонию с памятью. Ты сказал еще, что он не похож на воина… Что тебе на это сказать? – Старик развел руками. – От Теней стынет кровь, это верно – так они и задуманы. Их создают, чтобы убивать. То же самое, полагаю, относится и к Декадо, ведь он не совсем в здравом уме. Ясно, что Скилганнон не внушает тебе страха. Ты не сделал пока ничего, что позволило бы ему видеть в тебе врага. Будем надеяться, что и впредь не сделаешь. – Старик, помолчав, глубоко вздохнул. – Скилганнон был когда-то монахом.

– В его истории об этом ни слова нет, – изумился Ландис.

– Есть, только надо знать, где смотреть. Я нашел это в Кетелиновой «Книге сует». Очень занимательно.

– Я эту книгу перечитывал много раз. О Скилганноне там ничего не сказано.

– Зато много раз упоминается имя, которым он звался в монашестве – брат Лантерн. Кетелин называет его Проклятым.

Ландис раскрыл рот и покрылся гусиной кожей.

– О небо! Так Скилганнон – это Лантерн? Тот, кто поубивал столько народу у монастыря Кетелина?

– Для человека науки ты слишком спешишь с выводами, Ландис. Да, Кетелин отзывается о нем как о безумном убийце. Но так ли это? Ведь толпа шла в монастырь, чтобы перебить монахов, а Лантерн остановил ее.

– Путем убийства, – заметил Ландис.

– Он стал убивать лишь после того, как кто-то из них ударил ножом Кетелина. Ты коришь меня за упоминание о крылатом коне, – усмехнулся внезапно Гамаль, – а сам до сих пор находишься в плену своих детских представлений. Скилганнон был героем, это бесспорно. При этом он был убийцей. Всякий, кто выходил против него, умирал.

– Он был воином, этим все сказано, – отрезал Ландис.

– Больше чем воином. И погоди пока волноваться о том, что он не внушает тебе трепета. Дай ему время, Ландис. А там мы увидим, какой была Устарте – прозорливой или полоумной.

– Мы уже не раз говорили об этом, – с кривой улыбкой промолвил Ландис. – И каждый раз ты умудрялся бросить на ее пророчество тень сомнения.

– Благословенная, насколько я помню, оставила нам целую книгу пророчеств.

– Ну, Гамаль, это нечестно. Ты же знаешь, что их нельзя назвать пророчествами в полном смысле слова. Она говорила, что будущих много, и давала примеры осуществления этих будущих. Ее пророчество относительно Скилганнона – совершенно иное дело.

– Принцип тот же. Жрица видит много будущих и не в силах отличить то, что будет, от того, что может случиться. Не сомневаюсь, что ее видения показывали ей пришествие Вечной. Нет сомнения и в том, что она видела в возвращении Скилганнона средство одержать над Вечной победу. Но разве тебе не ясно, Ландис, что это будущее по-прежнему остается одним из многих? Жизнь не дает нам уверенности ни в чем.

– Мне необходимо верить в это пророчество, Гамаль, – вздохнул Ландис, – и ты знаешь почему. – Он встал и подошел к перилам балкона, глядя на горы. – Пока все это было мечтой, озарявшей мое сердце и ум, я ни секунды не сомневался. Теперь же, когда мечта стала действительностью, она кажется мне какой-то… мелкой. Я мечтал привести в мир могущественного героя, наделенного несгибаемой силой духа. Теперь я начинаю чувствовать себя дураком.

– И напрасно! Не спеши его судить, Ландис. Видя его в Пустоте, я чувствовал и силу, и тот несгибаемый дух, о котором ты говоришь. Там обитают чудовища много страшнее тех, что ходят по этой земле. Скилганнон встречал их отважно. Ты еще убедишься в том, что мифы не преувеличивали его мастерства. И не принимай мой цинизм близко к сердцу. Я, как многие циники, в душе романтик. Мне тоже хочется верить в Благословенную и в ее пророчество. Мне тоже хочется видеть, как Вечная будет посрамлена. Поэтому сосредоточимся на положительных сторонах. Скилганнон возродился – вот тебе первое чудо. Теперь мы должны помочь ему вновь обрести память. Именно память делает нас тем, что мы есть, Ландис. Воспоминания – те кирпичики, из которых складываются наши души.

– От него зависит столь многое. Это пугает меня, – немного успокоившись, сказал Ландис.

– А вот меня больше нет. Возможно, это благо, посылаемое всем смертным.

– Почему ты не позволяешь мне тебя оживить? Я дал бы тебе еще тридцать лет полного здоровья, ты же знаешь. Не понимаю я этого стремления к смерти.

– Я всем доволен, Ландис, – усмехнулся старик. – Я прожил много полных жизней. Слишком много. Теперь я нахожу вкус в своей старческой слабости. Даже моя слепота в некотором смысле благо. Думаю, и смерть будет им.

– Но ты нужен нам, Гамаль. Нужен всему человечеству.

– Ты слишком превозносишь мои таланты. Расскажи лучше, как поживает Харад.

Ландис снова сел на свой стул.

– Он силен – я не знаю никого, кто был бы сильнее. Работа ему как будто по вкусу. Но он вспыльчив и подвержен припадкам насилия. Люди избегают его, и друзей у него нет. Ты думаешь, Скилганнону пора встретиться с ним?

– Пока еще нет, но скоро будет пора. – Гамаль умолк, и Ландис, думая, что старик уснул, тихонько поднялся с места. – Еще не поздно, Ландис, – со вздохом промолвил Гамаль. – Ты можешь еще передумать.

– Скилганнон уже здесь. Я не могу сложить его кости обратно в гроб.

– Я говорю не о нем. О других Возрожденных. То, что ты делаешь, больше чем глупость, Ландис. Это погубит все, чего ты достиг здесь.

Ландис тяжело опустился на стул.

– Давно ли ты знаешь?

– Почти с той минуты, как летом приехал сюда. Я увидел ее лицо в твоих мыслях. Не могу поверить, что кто-то из людей, знающих Вечную, способен быть столь бесшабашным. У нее есть Мемнон, а он гораздо искуснее меня. Если уж я проник в твою тайну, то неминуемо проникнет и он.

– Возможно, да, а возможно, и нет. – Ландис, склонившись над стариком, погладил его руку. – Ты знаешь, в чем моя слабость, а Мемнон не знает. И я тоже умею ставить защитные чары.

– Защитные чары не отведут теневой клинок, Ландис.

– Никто не знает об этом, кроме нас с тобой, – упорствовал Ландис.

– Пусть же это останется правдой как можно дольше, – с чувством ответил Гамаль.