Читать книгу Убийство - Дэвид Хьюсон - Страница 9

Утро было серым и сырым, моросило. Они вместе позавтракали, потом Лунд отвезла Бенгта на поезд. По пути говорила о грядущих выходных. О том, с кем они встретятся в Швеции. Что будут делать.

Он по большей части молчал и слушал. Потом она сказала:

– Вечеринка в честь новоселья…

– Забудь о ней. Я все отменил.

Она удивилась: неужели и правда в его голосе прозвучала нотка неудовольствия? Трудно было сказать наверняка. Он ведь никогда не сердился.

– Давай подождем, пока ты не закроешь дело, Сара. И тогда…

– Нам не нужно ждать. Я же говорила тебе. В субботу мы будем там.

Он отвернулся к окну, бесцельно глядя на поток автомобилей.

– Я не хочу приглашать людей, если ты снова позвонишь и скажешь, что не приедешь.

Да, ошибки быть не могло. Он недоволен.

– Конечно же я приеду! Я очень хочу познакомиться с твоими родителями. И… – Из памяти всплыли имена, которые он называл вечером. – И с Оле и Миссан, и с Янне и Панне, и с Хассе, и с Бассе, и с Лассе…

Он засмеялся. Это у нее пока еще получалось.

– Боссе, а не Бассе.

– Прости. Еще не выучила.

– Ну что ж, если ты уверена…

– Уверена! Я обещаю.

Она высадила его на Центральном вокзале, а сама поехала в Вестербро.

Лунд сидела на кровати Нанны и пыталась вспомнить, каково это было быть подростком. Комната была маленькая и яркая, заполненная вещами, разбросанными в хаотическом беспорядке. Фирменные пакеты недорогих магазинов одежды, школьные конспекты, книги и журналы, косметика и бижутерия…

Отражение личности Нанны Бирк-Ларсен, отражение ее жизни.

Лунд перечитала дневник Нанны, ничего не обнаружила. Ничего в тетрадках, в фотоальбоме. Она думала о том, какой сама была в том возрасте: нескладной угрюмой девицей. В ее комнате царил еще больший беспорядок, чем в этой, но беспорядок совсем иного рода. Он существовал для нее, Сары, был выражением своей одинокой, интровертной хозяйки. Здесь, думала Лунд, Нанна создала место для подготовки. Это была персональная гримерная, говоря театральным языком, из которой она выходила, чтобы очаровывать внешний мир, покорять его своей красотой, своими нарядами, своим искрометным и несомненным умом.

Всем тем, чего недоставало юной Саре Лунд, эта девушка обладала в избытке. И еще у нее была любящая мать.

А теперь Нанна была мертва.

Должна где-то быть тропа из этой комнаты к шокирующему концу Нанны в канале на Кальвебод-Фэллед. Должны быть причины, а причины оставляют следы.

Она посмотрела на шкаф Нанны, перебрала его содержимое. На нескольких предметах одежды ярлычки были срезаны, – вероятно, вещи были куплены в секонд-хенде. Остальная одежда была с ярлыками. И…

Лунд опять и опять пыталась представить себя в девятнадцать лет. Что она носила? Почти все то же самое, что и сейчас: джинсы, рубашки, свитеры. Практичная одежда для практичной жизни, не для привлечения внимания окружающих. Для симпатичных девушек естественно одеваться так, чтобы их замечали. Сама Лунд была исключением. Тем не менее та одежда, которую она нашла, перебирая вешалки в шкафу Нанны, казалась слишком правильной, слишком взрослой, слишком… продуманной.

Потом Лунд сдвинула все вешалки в одну сторону, чтобы рассмотреть маленькую гору обуви у задней стенки шкафа. За разрозненными парами туфель и кроссовок что-то блеснуло. Лунд потянулась за находкой, и платья Нанны скользнули по ее щеке, словно крылья гигантского мотылька.

В ее руках оказалась пара новых ковбойских сапог из коричневой кожи, украшенных цветными узорами, блестками, кусочками зеркал.

От них буквально пахло деньгами. Это были очень дорогие дизайнерские сапоги.

– Моя жена вернулась, – прозвучал грубоватый мужской голос у нее за спиной.

Лунд подскочила, ударилась головой о штангу с вешалками. Это был Тайс Бирк-Ларсен.

Он смотрел, как она потирает ушибленный лоб.

– Не говорите ей лишнего.

Уселись втроем за стол, вокруг застывших лиц и улыбок из прошлого.

– Я сожалею о том, что вчера случилось, – начала Лунд. День за окном просветлел. Цветы увядали, но их сладкий запах по-прежнему главенствовал в доме.

– Сотрудник, который с вами разговаривал, переведен в другой отдел. Вы его больше не увидите.

Тайс Бирк-Ларсен – голова опущена, глаза мертвы – пробормотал:

– Ну, хоть что-то.

– Это ничто, – сказала Пернилле. – Я хочу знать правду. Я хочу знать, что случилось. Я ее мать.

Лунд раскрыла блокнот:

– После вечеринки Нанну никто не видел. Вероятно, ее увезли в украденной машине. В той, в которой мы ее нашли.

Лунд посмотрела в окно, потом снова на мать.

– Ее насиловали.

Пернилле застыла.

– И избивали. Мы думаем, это потому, что она пыталась сопротивляться.

Больше ничего.

– Это было в лесу? – спросила Пернилле.

– В лесу. Мы так думаем. – Лунд заколебалась. – Но возможно, сначала ее удерживали в каком-то другом месте. Пока мы просто не знаем.

Большой мужчина отошел к раковине, поставил побелевшие кулаки на столешницу, уставился на блеклое серое небо.

– Она сказала нам, что будет у Лизы, – проговорила Пернилле. – Нанна не обманывала меня.

– Может, она сказала правду. – Пауза. – У вас есть предположения? – Взгляд на фигуру у окна, сгорбленную спину в черной кожаной куртке. – Больше ничего не можете вспомнить?

– Если бы у нее были неприятности, Нанна сказала бы мне, – настаивала Пернилле. – Она бы мне сказала. Мы с ней… Мы были…

Слова не слушались ее.

– …близки.

– Когда она перестала встречаться с Оливером Шандорфом?

– Он замешан?

Длинная широкая тень пересекла стол. Тайс Бирк-Лар сен повернулся, прислушиваясь.

– Мы просто собираем информацию.

– Примерно шесть месяцев назад, – сказала Пернилле. – Оливер был ее парнем.

– Она была огорчена, когда они расстались?

– Она – нет. Скорее, он переживал.

Лунд внимательно слушала Пернилле.

– Она отказывалась отвечать на его звонки. Нанна… – Пернилле нагнулась к ней через стол, пытаясь заглянуть Лунд в глаза. – Когда у нее что-то случалось, она всегда говорила мне. Ведь так, Тайс?

Молчаливый мужчина неподвижно стоял у окна, высокая фигура в красном комбинезоне и кожаной куртке.

В сумке Лунд зазвонил телефон. Майер.

– Хорошо, скоро буду.

Они смотрели на нее выжидающе.

– Мне нужно ехать.

– Что там? – хрипло спросил отец.

– Ничего, это по работе. Я видела в комнате Нанны сапоги. На вид дорогие. Это вы ей купили?

– Дорогие сапоги? – переспросил он.

– Да.

– Почему вы спрашиваете об этом? – сказала Пернилле.

Пожатие плечами.

– Я задаю много вопросов. Возможно, слишком много. Это не нравится людям. – Помолчав: – Такая у меня работа.

– Мы не покупали ей дорогих сапог, – сказала Пернилле.

Комната для допросов. Адвокат был раздражителен, лыс и сложён как хоккеист. Когда Лунд вошла, он орал на Майера, который со скучающим взором и детской улыбкой сидел на краю стола, подперев подбородок рукой.

– Вы нарушили все права моего клиента. Вы допрашивали его в отсутствие адвоката…

– Я не виноват, что вы желали понежиться в постельке. В чем проблема-то? Я провел для него экскурсию. Угостил завт раком. Да я ему подгузники менять готов, если надо…

– Пройдемте со мной, Майер.

– Вам это так не пройдет, – не унимался адвокат, когда Лунд уводила Майера в смежную комнату.

Майер сел, посмотрел на нее:

– Они посадили Оливера Шандорфа в последнюю свободную камеру. Поэтому я немного покатал Йеппе по округу и привез его сюда около пяти.

Гадая, чем это может им грозить, Лунд спросила:

– Вы его допрашивали?

– А вы видели его электронную почту? Там есть что почитать. И на той неделе он звонил Нанне пятьдесят шесть раз. Если вы спросите меня…

– Вы допрашивали его без адвоката?

– Адвокат обещал приехать в семь. А объявился только в девять. – Майер вдруг превратился в самого рассудительного человека на свете. – По-вашему, лучше было запереть ребенка в камере? Я проявил сочувствие, накормил его завтраком. Было бы просто невежливо, если бы за все это время я не сказал ему ни слова, Лунд.

В дверь ворвался Букард в голубой рубашке с серым лицом.

– Вчера у нас возникли проблемы с размещением подозреваемого, – тут же стала объяснять Лунд. – Адвокат задерживался на два часа. Майер купил ему завтрак.

– Он не был голоден, – вставил Майер, – но мне показалось, что так будет правильнее.

– Возможно, Хальду показалось, что его допрашивали, но…

Лунд предпочла оставить фразу незаконченной. Букард был не сильно впечатлен.

– Я бы хотел послушать самого Майера.

– Лунд описала все предельно точно.

– Составьте рапорт. Принесите мне. Я приложу его к вашему досье… – Многозначительная пауза. – После разбирательства.

Когда шеф удалился, Лунд села за свой стол, взялась за фотографии и распечатки телефонных звонков.

Майер повеселел:

– По-моему, все прошло неплохо?

В зале для пресс-конференций яблоку негде было упасть. Кинокамеры, микрофоны. На этот раз Троэльс Хартманн был в галстуке – черном. С утра он посетил парикмахера, которого выбрала для него Риэ Скоугор, терпеливо сидел в кресле, пока его стригли так, как она захотела: коротко и строго. Скорбно.

Потом проработали текст:

– Последние дни были крайне сложными. Но мы работали в тесном сотрудничестве с полицией. Они подтверждают, что машина была украдена. Ни один из наших сотрудников не подозревается ни в чем противозаконном. Мы выражаем глубочайшее соболезнование родителям девушки. Все наши действия диктовались желанием помочь полиции в расследовании, ничем больше.

– Водитель все еще под подозрением? – спросила одна журналистка.

– Мы наняли того водителя через агентство. Подозрения с него сняты.

Море голосов, самый громкий поверх голов:

– Это мнение полиции?

Хартманн поискал взглядом кричавшего и увидел лысую голову и широкую ухмылку Эрика Салина.

– Я не могу говорить от имени Управления полиции. Но мы обсуждали с ними наше заявление. Они не возражают, чтобы я донес до сведения прессы тот факт, что мы случайно оказались втянутыми в расследование. Мы не причастны к этому делу. По остальным вопросам рекомендую вам обратиться в полицию.

Вопросы по-прежнему сыпались на него дождем.

Умный политик выбирает вопросы, на которые будет отвечать. Выбирает осторожно. Хартманн слушал крики журналистов и думал о Бремере, ждал молча, когда прозвучит нужный ему вопрос.

– Будет ли образован альянс с Центральной партией?

Продуманное выражение недоумения на лице.

– Знаете, местная политика далеко не так интересна, как ее рисуют таблоиды. Благодарю вас.

Он поднялся, завершая пресс-конференцию.

Женщина-репортер тоже вскочила:

– Так будет альянс или нет?

Хартманн проигнорировал вопрос.

Тогда встал политический редактор одной из ежедневных газет.

– Бремер тоже заигрывает с Эллер?

Его ослепила вспышка одного из фотографов. Надо строго придерживаться текста, так наставляла Риэ Скоугор.

– Да. – В зале стало тихо, все глаза смотрели на него. – Но если честно, мне кажется, он староват для нее. А теперь…

Внезапный взрыв хохота.

Чаша весов дрогнула и качнулась в его пользу. Газетчики ненавидели Бремера не меньше, чем он. По крайней мере, так они писали в своих статьях.

Троэльс удалился в свой офис. Вокруг него тут же засуетилась Риэ Скоугор. Поправила ему галстук, пиджак. Выглядела она молодой и довольной. Кратко пожурила его за одно-единственное отступление от заготовленного текста, но оно оказалось полезным. Так что в целом она была счастлива.

– Я в порядке, – сказал Хартманн, уклоняясь от ее рук. – Все хорошо.

– Троэльс, у тебя сегодня еще несколько встреч. Потом посещение школы. Там будут фотографы. Еще очень много дел.

Он отошел к окну, как упрямый ребенок.

Она тоже умела играть в эту игру. Надутые губки. Отработано практикой. И она с утра побывала в парикмахерской. Строгая, элегантная прическа. Платье, идеально сидящее на стройной фигуре.

Вбежал Вебер, размахивая пачкой бумаг. Проект речи в связи с заключением альянса. Он хотел, чтобы Хартманн показал ее Эллер при встрече.

– Хорошо, я посмотрю в машине…

– Возьми с собой Мортена, – сказала Скоугор. – Вы вдвоем все обговорите. Пройдетесь по пунктам…

Вебер потряс головой:

– Тут нет ничего нового. Я Хартманну не нужен. У меня полно работы…

– Не беспокойся, я останусь здесь и буду держать оборону до твоего возвращения! – настаивала она. – Поезжайте! – Она с улыбкой замахала руками, выпроваживая их. – Поезжайте и поговорите!

Иногда Хартманн играл с Риэ в шахматы. Обычно побеждал он. Потому что она поддавалась? Такая мысль порой приходила ему в голову.

– Ну, идите, мальчики! – прикрикнула на них Риэ Скоугор, словно мать на шаловливых детей, и снова замахала тонкими руками, блестя кольцами.

– В субботу вечером, – сказал Майер, – Йеппе Хальд действительно был в охотничьем поместье, но несколько раз звонил Шандорфу.

– Что говорит та женщина, с которой был Оливер?

– Разведена, хотела развлечься. Ей показалось, что парень был чем-то подавлен.

Лунд подняла брови:

– И это все?

– Нет.

Снова отзвук обиды в голосе. Наверное, сказывался наложенный ею запрет на курение в кабинете.

– А что с отпечатками в бойлерной?

– Там перебывала половина гимназии.

– ДНК?

– Еще ждем результатов. Ну что, готовы?

Она посмотрела через стеклянную дверь в комнату для допросов по другую сторону коридора. Там сидел Оливер Шандорф, уронив голову на стол.

– Я хочу быть там, – заявил Майер. – Мы же вместе работаем над этим делом.

Это было верное замечание.

– Ладно. Пойдем вместе. Но вопросы задаю я.

Как только они открыли дверь, Шандорф, взлохмаченный, в зеленой рубашке поло, указал на Майера:

– С ним я говорить не буду.

– Не будешь, – согласилась Лунд. – Я поговорю с тобой. – Пауза. – С добрым утром, Оливер. Как себя чувствуешь?

– Дерьмово.

Она протянула ему руку. Парень пожал ее. Лысый адвокат, которого они видели раньше, тоже поздоровался с ней. Лунд села с ними за стол. Майер устроился в дальнем углу, в пятне света, падающего из окна.

– Мы только хотим получить ответы на некоторые вопросы, – объявила Лунд. – После этого ты сможешь пойти домой. – Никакой реакции от Шандорфа. – Нанна сказала родителям, что проведет выходные у Лизы. Она собиралась встретиться с тобой?

– Нет. Я уже говорил вам.

– Ты знаешь, с кем у нее было свидание?

– Нет.

Из папки, принесенной с собой, Лунд вынула пару снимков тех шикарных сапог, что она нашла в шкафу Нанны:

– Это ты подарил ей?

Он взглянул на фотографию с удивлением:

– Нет.

Майер откинулся на спинку стула, протяжно и громко зевнул. Лунд не обращала на него внимания.

– Из-за чего ты так разозлился на вечеринке, что начал бросаться стульями?

Лысый адвокат просиял и отчеканил:

– Мой клиент не обязан отвечать.

И на адвоката Лунд даже не взглянула.

– Я пытаюсь помочь тебе, Оливер. Расскажи нам правду, и мы оставим тебя в покое. Спрячешься за своим адвокатом, и я обещаю…

– Она сказала, что нашла другого!

– Все, хватит, – сказал адвокат. – Мы уходим отсюда.

Глаза Лунд ни на миг не оторвались от рыжего парня.

– Она называла его имя?

Адвокат уже вскочил:

– У моего клиента была тяжелая ночь…

– Она еще что-нибудь сказала?

– Повторяю, – перебил ее адвокат, – больше никаких вопросов.

Шандорф помотал головой:

– Все, о чем я просил ее, – это спуститься в подвал и поговорить со мной. Но она не…

– Оливер! – рявкнул юрист.

– Малыш, – обратился Майер к Шандорфу, – он тебе не отец. Он не ударит тебя, я ему не дам.

– Она не хотела пойти со мной.

Лунд кивнула:

– И что ты сделал?

– Обозвал ее несколько раз… И больше никогда ее не видел.

Она собрала свои бумаги:

– Спасибо, это все.

В коридоре Лунд остановилась в задумчивости:

– У Нанны был кто-то. Он подарил ей дорогие сапоги, о которых никто не знал.

– Их мог купить Оливер, – нетерпеливо воскликнул Майер. – Он врет. Может, у нее с ним было свидание.

– Здесь что-то не так.

– Здесь что-то не так, – пробормотал он, потянувшись за сигаретами.

– Не курите здесь, – приказала она. – Я уже вас просила.

– Я скажу вам, что здесь не так, Лунд. Вы. Вы здесь уже так давно сидите, что стали мебелью. Думаете, никто никогда не сможет вас заменить. Вот что не так – вы.

И он закурил. Выдул дым под потолок. Закашлялся. Сказал:

– Мой кабинет. Мой.

В дверь просунул голову Свендсен:

– Звонили криминалисты. Отпечатки из бойлерной грязные. Сегодня результатов анализа ДНК не будет.

Лунд ничего не сказала. Стала рассматривать фотографии сапог на своем столе.

– Хорошо, – ответил Свендсену Майер. – Придется вернуться в квартиру парней.

Свендсен вздохнул:

– Мы же там целую ночь проторчали.

– Мы плохо искали.

Они ушли. Лунд смотрела на сапоги. Зазвонил телефон. Это был судмедэксперт, он хотел поговорить с ней.

Пернилле сидела в квартире наедине с цветами, полицейскими метками и одеждой Нанны. И ждала.

К полудню она была близка к безумию. Поэтому она поехала в гимназию, поговорила со смущенной директрисой, потом нашла того приятного, спокойного, с грустными глазами учителя Раму.

И узнала только одно: Оливер Шандорф и Йеппе Хальд провели ночь за решеткой.

Потом она ждала в пустом кабинете, слушая юные голоса, звучавшие в коридоре, мечтая узнать среди них звонкий голос Нанны. Ждала, пока не появилась Лиза Расмуссен. Зареванная, она бросилась прямо в раскрытые объятия бежевого плаща Пернилле, ее трясло от рыданий, она всхлипывала, как маленькая девочка.

У нее были такие же светлые волосы, как у Нанны. Пернилле целовала их, зная, что не следует делать этого. Они были подругами, почти сестрами. Эти две девочки…

Пернилле отпустила девушку, улыбнулась, перестала пытаться назвать словами то, что было выше понимания. Ребенок – это краткая и благословенная интерлюдия долга, а не твоя собственность. Она понятия не имела, что делала Нанна за пределами их квартирки над гаражом. И не спрашивала. Старалась не думать об этом.

А Лиза знала. Эта невысокая, слегка полноватая девушка изо всех сил стремилась быть такой же красивой и умной, как Нанна, и так никогда и не преуспела ни в одном, ни в другом.

Лиза утерла глаза, встала перед ней неловко, как будто уже хотела уйти.

– Есть кое-что… – сказала Пернилле. – Есть кое-что, чего я не понимаю.

Молчание. Девушка переминалась с ноги на ногу.

– Нанна была чем-то огорчена?

Лиза помотала головой.

– А Оливер? Он как-то замешан в этом?

– Нет.

Капризные подростковые нотки в голосе.

– Тогда почему полиция все время про него спрашивает? Почему, Лиза?

Она прислонилась к столу, перебирая что-то руками у себя за спиной, протянула недовольно:

– Не знаю я.

Пернилле вспомнила о той женщине-полицейском, Лунд, о ее немногословной настойчивости. Вспомнила ее большие сияющие глаза, которые, казалось, ни на миг не переставали смотреть.

– Вы пошли на вечеринку вместе. Она что-нибудь говорила? Она не казалась… – Слова. Простые слова. Простые вопросы. Как у Лунд. – Она не казалась не такой, как всегда?

– Нет. Она ничего не говорила. Она была… просто Нанна.

Только не рассердиться, убеждала себя Пернилле. Только не произнести то, что в голове… Ты маленькая несносная лгунья, и это написано на твоем некрасивом толстом лице.

– Почему она сказала, что после вечеринки пойдет к тебе?

Девушка затрясла головой, как плохая актриса в плохой пьесе:

– Я не знаю.

– Вы же подруги, – продолжала Пернилле, думая: не слишком ли сильно она давит? Не кажется ли сумасшедшей? Злой? И все же сказала: – Вы подруги. Она бы обязательно рассказала тебе о своих планах. – Слова звучали все громче, все быстрее: – Она бы поделилась с тобой, если бы что-то случилось!

– Пернилле, ничего она мне не говорила, честное слово.

Схватить ее, вытрясти из девчонки правду. Заорать на нее.

Пока она не скажет… Что?

– Может, она сердилась? – спросила Пернилле. – На меня?

– Не знаю.

– Ты должна мне сказать! – крикнула она срывающимся голосом. – Это важно!

Лиза не шевелилась, только с каждым сердитым словом, брошенным в нее, становилась все спокойнее и неприступнее.

– Она… ничего… не… говорила.

Сжав девушку за плечи, Пернилле впилась взглядом в эти дерзкие глупые глаза:

– Скажи мне!

– Мне нечего вам сказать, – ответила Лиза ровным бесцветным голосом. – На вас она не сердилась. Правда.

– Тогда что произошло? – взвизгнула Пернилле, готовая ударить девчонку. – Что с ней произошло?

Лиза стояла с вызывающим видом, словно говоря: ну давайте, сделайте это. Ударьте меня. Это ничего не изменит. Нанна все равно не вернется.

Пернилле всхлипнула, вытерла слезы, вышла в коридор. Остановилась у цветов и фотографий в раздевалке. Алтарь Нанны.

Она села на скамейку напротив. Третий день. Лепестки осыпаются. Записки выпадают из букетов. Все уходит в неведомую серую даль за пределами человеческого зрения.

Она подняла ближайший листок бумаги. Детский почерк. «Мы тебя никогда не забудем».

Но вы забудете, думала Пернилле. Вы все забудете ее. Даже Лунд когда-нибудь забудет. Даже Тайс, если только у него получится, направит свою безграничную, бесформенную любовь на мальчиков, Антона и Эмиля, в надежде, что их детские личики скроют память о Нанне, что преданность вытеснит боль.

Вокруг нее мелькали фигуры – тащили портфели, натягивали куртки, обменивались книгами, переговаривались.

Она смотрела и слушала. В этих скучных серых коридорах недавно ходила и ее дочь. В каком-то смысле до сих пор ходит – в воображении Пернилле, и оттого боль еще острее. Почему горе вызывает такую нестерпимую физическую боль, ведь это всего лишь пустота? Почему же она ощущала его всем своим телом? Нанна потеряна. Украдена у нее. И пока вор не пойман, пока его деяние не раскрыто, ее смерть будет угнетать их всех, как темная злая болезнь. До тех пор они будут заперты в настоящем.

Она поднялась, пошла по лестнице, споткнулась, упала. Протянутая рука предложила ей помощь. Пернилле увидела лицо, смуглое и доброе.

– Вы не ушиблись?

Это был учитель Рама, с которым она уже встречалась сегодня.

Она ухватилась за его руку, дотянулась до перил, встала на ноги.

– Как вы себя чувствуете?

Да, все задавали ей этот вопрос в последние три дня и не хотели слышать ответ.

– Плохо, – проговорила она. – Я чувствую себя плохо.

Она задумалась: а как Нанна относилась к этому приятному, умному мужчине? Нравился он ей или нет? О чем они говорили?

– Лиза рассказала что-нибудь? – спросил Рама.

– Кое-что.

– Если я могу…

– Помочь?

И эту фразу ей тоже часто говорили. Все прибегали к одним и тем же словам. Может, он имел в виду то, что сказал. А может, для него это была всего лишь очередная банальная формула, припасенная для неловких ситуаций.

Пернилле вышла из гимназии. Кажется, Тайс был прав. А она вела себя глупо. Полиция работает. Лунд знает, что делает.

Женщина из агентства недвижимости осматривала строительные леса, затянутые полиэтиленом окна, горы пиломатериалов, сложенные у входа.

– Дом необходимо продать. Как можно скорее.

Тайс Бирк-Ларсен был в своей черной куртке, в ботинках на толстой подошве и красном комбинезоне. Он по привычке каждое утро натягивал рабочую одежду, хотя работа, недавно столь важная для него, теперь исчезла из его реальности. Фирма держалась на Вагне Скербеке. Вагн вполне мог справиться. Да и выбора не было.

– Разумеется, – кивнула женщина.

– Я не буду ждать лучшей цены. Возьму что дадут. Лишь бы поскорее избавиться от него.

– Понятно.

Он пнул ногой доски:

– Материалы в подарок.

На улице играли дети: перекидывались мячом, смеялись, кричали. Он наблюдал за ними с завистью.

– Это прекрасный дом, – сказала женщина. – Почему не подождать хотя бы пару месяцев?

– Нет. Я продаю немедленно. Разве это проблема?

Она помялась:

– Да нет, не проблема, но… Вы видели оценку экспертов?

Она вытащила пачку документов. Бирк-Ларсен ненавидел бумаги. Это была работа Пернилле.

– Эксперты страховщика установили наличие сухой гнили.

Он мигнул, почувствовал тошноту и бессилие.

– Но это ведь должна покрыть страховка.

Она не смотрела на него, качая головой.

– Сухая гниль в вашу страховку не входит. Мне жаль.

Ветер набирал силу. Затрепыхался полиэтилен на окнах. Мимо проехали на велосипедах двое мальчишек с воздушными змеями на бечевке.

– Но…

Наманикюренным пальцем она указала на строчку в контракте.

– Вот здесь написано про сухую гниль – на нее требуется отдельная страховка, которой у вас нет. Простите. – Смущенный вздох сочувствия. – Если продавать дом сейчас, вы потеряете много денег. В таком состоянии…

Он молча смотрел на дом и думал о своих несбывшихся мечтах. Отдельные комнаты для сыновей. Счастливое лицо Нанны в верхнем окне, затянутом теперь черным полотнищем.

– Продавайте, к чертовой матери. – Тайс Бирк-Ларсен махнул рукой.

Троэльс Хартманн ползал по полу на четвереньках – он рисовал красками с детишками в детском саду. Мортен Вебер присел на корточки рядом с ним.

– Троэльс, – сказал он, – не хочу мешать тебе развлекаться, но фотографы уже ушли. Тебе пора ехать на другие встречи.

Хартманн неумело нарисовал желтого цыпленка, встреченного восторженным писком малышей, улыбнулся и спросил у Вебера:

– Другие встречи будут такие же веселые?

– Такие же необходимые.

Хартманн обвел взглядом юные мордашки вокруг себя:

– Это наши завтрашние избиратели.

– Ну тогда приедем сюда еще раз завтра. Пока мы более заинтересованы в тех, кот голосует сегодня.

– Они приготовили для нас пирог.

Вебер нахмурился:

– Пирог?

Через две минуты они сидели вдвоем за столиком, в стороне от детей и воспитателей.

– Попробуй кусочек, Мортен.

– Извини. Не могу.

– Твой диабет лишь предлог. Ты в любом случае не прикоснулся бы к нему, слишком ты правильный для сладкого!

Они были достаточно близки для такой шутки, так считал Хартманн.

– Что нам известно о том репортере? – спросил он.

– Ты говоришь об Эрике Салине?

– Он охотится за мной, Мортен. Почему? Кто он? Как он узнал о машине?

– Он грязный репортеришко, который ищет, на чем бы заработать. Считай это комплиментом. Он не стал бы тратить на тебя время, если бы у тебя не было шанса на выборах.

– Но машина? Откуда он узнал, что она наша?

Вопросы Хартманна были неприятны Веберу.

– Ты считаешь, что информацию слил кто-то из штаба? – спросил он.

– А ты нет?

– Такая мысль мне приходила. Но не могу представить, кто бы это мог быть.

Хартманн отодвинул тарелку с пирогом и пластиковый стаканчик с апельсиновым соком, полюбовался на расшалившуюся детвору.

– Я на сто процентов уверен в нашей команде, – заявил Вебер с помпой. – В каждом из сотрудников. А ты?

Ответить Хартманну помешал звонок. Он поднес телефон к уху, послушал, посмотрел на Вебера:

– Нам пора ехать.

Шагая по длинным гулким коридорам, Хартманн кипел негодованием.

– Где она?

– Обещала перезвонить через минуту.

Внизу у входной двери их встретила Риэ Скоугор и теперь еле поспевала за Хартманном. Вебер замыкал их маленький отряд, молчал и слушал.

– Эллер говорит, что Поуль Бремер сделал ей более интересное предложение. Она его еще не приняла. Хочет знать нашу реакцию.

– Наша реакция такова: пусть подавится.

Скоугор вздохнула:

– Это политика.

– Нет, это не политика. Это конкурс красоты. И мы в нем не участвуем.

– Выслушай ее. Узнай, что она хочет. Мы можем пойти на компромисс в отдельных направлениях…

Она остановила Хартманна перед дверью в штаб.

– Троэльс, ты должен успокоиться.

Его взгляд обежал стены. Иногда ратуша очень напоминала тюрьму, пусть и весьма комфортабельную.

Мобильник Скоугор издал трель.

– Привет, Кирстен. Буквально еще одну секунду. Сейчас Троэльс свяжется с тобой.

Дав отбой, она посмотрела на Хартманна и сказала:

– Будь вежлив. Держись равнодушно.

Он развернулся и пошел прочь. Она рассердилась, поймала его за плечо, крикнула:

– Эй! – Ее голос был резок и сух. – Остановись и выслушай меня хоть раз! Если Эллер будет на нашей стороне, мы победим. Если проиграем, то превратимся в еще одну маленькую партию, подбирающую крошки со стола Бремера. Троэльс…

Он снова уходил. Ее рука вцепилась в синий лацкан, потянула его обратно в тень.

– Ты понимаешь, что я говорю? Мы не получим большинства, играя в одиночку. У тебя нет столько голосов. – Она взяла себя в руки, немного успокоилась. – И тут ничего не поделать. Таковы факты.

Хартманн протянул руку за телефоном.

– Главное – будь спокоен, – сказала она и дала ему мобильный.

Хартманн набрал номер, поздоровался, обменялся парой общих фраз, потом:

– Я слышал о вас и Бремере. Что ж, такое случается. Не будем расстраиваться.

Он прикрыл глаза, слушая ответную реплику. Опять уклончивые фразы о дверях, которые еще не захлопнуты, о предложениях, которые пока не окончательны. И неизменные интонации нахального просителя.

– Как я понимаю, альянс у нас не сложился, – сказал Хартманн. – Давайте как-нибудь выпьем вместе кофе. Будьте здоровы! До свидания.

Скоугор побелела от злости. Вебер вообще ушел.

– Довольна? Я был спокоен.

Судмедэксперт был разговорчивым мужчиной с белой бородой на загорелом лице. Всю дорогу к моргу он рассказывал о том, как надо делать сидр.

– В Швеции хорошие яблоки. Я дам вам рецепт!

– Отлично.

В морге они натянули перчатки и подошли к столу.

– Это необычный случай, – сказал он, поднимая белую простыню.

Перед ней открылось тело Нанны Бирк-Ларсен. Вымытое и с признаками трупного окоченения.

– Кровь в волосах свернулась задолго до того, как она попала в воду. На руках и ногах отчетливо видны следы ударов, и еще на правом боку.

Лунд взглянула на указанные места, думая, что видела и так уже слишком много.

– Подойдите сюда, – велел он, – вот, на правом бедре.

– Вроде все это мы уже осматривали. Это ссадина?

– Нет. Вот пощупайте кожу.

Лунд пощупала. На ощупь – кожа.

– Вокруг этой раны имеется покраснение, – рассказывал о своем открытии судмедэксперт. – Когда тело находится в воде, эта краснота исчезает. Но через несколько дней проявляется снова.

Лунд помотала головой:

– Это потертости. Она находилась на твердой грубой поверхности, возможно на бетонном полу.

– В подвале гимназии бетонный пол.

Она еще раз потрогала поврежденный участок бедра. Перед глазами стояла тайная комната с окровавленным матрасом и наркотиками.

– Сколько времени она так провела?

– Несколько часов.

Лунд переваривала информацию, пыталась делать выводы.

– Вы уверены?

– Уверен. У нас есть основания полагать, что имела место серия изнасилований – возможно, с перерывом в несколько часов. Но у нас нет ни единой ДНК. Должно быть, насильник пользовался презервативом. Он не оставил никаких следов – ни под ногтями девушки, ни где-либо еще.

– Смыло водой?

– Да, – кивнул он, – сначала я тоже так думал. Но она находилась в багажнике. Посмотрите на ее руки.

Он поднял по очереди руки девушки.

– Кто-то подстриг ей ногти.

Руки упали обратно на белую простыню. Потом настал черед Лунд разглядывать их.

– В легких и печени следы эфира, – продолжал он, перелистывая отчет. – То есть девушку усыпляли, возможно несколько раз. Все было спланировано. Этот парень прекрасно знал, что делает. Я не… – Он умолк, словно сомневаясь в себе. – Это не моя сфера, но я не удивлюсь, если услышу, что он уже делал это прежде. Во всем чувствуется… метод.

Лунд взяла у него отчет.

– Надеюсь, вам это поможет.

Она пожала плечами.

– Что ж, – покивал он. – Если обнаружим что-то еще, я вам пришлю. Ах да… – Он улыбнулся. – И рецепт сидра.

Лунд пошла обратно в свой кабинет. Перед дверью Букард спорил с лысым адвокатом – пытался удержать Оливера Шандорфа и Йеппе Хальда. Юрист собирался через судью требовать их немедленного освобождения. На лице Букарда не читалось особых надежд преуспеть в данном конкретном споре.

Эллер закрыла за собой дверь. Села, положила широкие ладони на широкие бедра и сказала:

– Ну и шуточку вы со мной сыграли, должна вам сказать.

– Это не шутка, Кирстен.

– Очень надеюсь. Потому что я ответила Бремеру «нет». Не думайте, что это было просто. Это не то слово, которое он привык слышать.

– Могу себе представить.

– Но, с другой стороны, мне не пришлось выбирать слишком долго. Наши пути во многом совпадают. А он… – Она улыбнулась. – Он просто старый кукловод.

Хартманн никак не отреагировал на это признание.

– Вы правы насчет необходимости нового курса. Надеюсь, вы справитесь, – добавила Эллер. – На кону моя голова.

– А что ваша группа?

– Сделает, как я скажу. Ну что ж… приступим к делу?

Через пять минут за столом в зале заседаний рядом со штабом Хартманна начались переговоры. Программы и назначения, финансирование и стратегии продвижения. Риэ Скоугор записывала и выдвигала предложения.

Хартманн и Эллер заключили альянс.

Майер вернулся после повторного обыска квартиры школьников.

– Этих отличников уже отпустили? – спросил он.

– Да.

– Придется снова вызвать.

Лунд сидела, уткнув нос в фотографии на столе: раны девушки, ее новые сапоги.

– Я не думаю, что это сделали они, – проговорила она.

– А я уверен, что они.

У него с собой было небольшое устройство для чтения карт памяти. Он подключил его к компьютеру Лунд.

– Вот, взгляните на это.

Компьютер разобрался, что за устройство к нему присоединили, открылось окно.

На экране замельтешили смазанные кадры любительского видео: вечерника по случаю Хеллоуина, подростки в костюмах – пьют пиво, орут, дурачатся, оставленные без надзора взрослых.

Лунд смотрела. Вот Йеппе Хальд – блестящий ученик, гордость учителей, всегда спокойный и невозмутимый умница Йеппе – вопит с экрана, то ли пьяный, то ли обкуренный. Лиза Расмуссен в коротком обтягивающем платье, примерно в том же состоянии, что и Хальд, едва стоит на ногах.

– Откуда у вас это?

– Из комнаты Йеппе Хальда. Он снимал это на свой телефон, а потом переписал на карту памяти. – Майер многозначительно взглянул на Лунд. – Чтобы потом смотреть на компьютере.

Лунд кивнула.

– И по-моему, он совсем не так умен, каким его считают в гимназии, – добавил Майер.

– Стоп!

Майер остановил кадр.

Нанна в черной шляпе с пряжкой на тулье. Нанна жи вая, дышит, улыбается. Красивая, очень красивая. Очень… взрослая.

Она не выглядела пьяной. Она не вопила. Она казалась… удивленной. Как взрослый человек, на которого внезапно налетела орава несмышленых малышей.

– Дальше, – сказала Лунд.

Майер включил медленную скорость. Картинка перешла с Нанны на Оливера Шандорфа – растрепанная рыжая шевелюра, безумный взгляд. Заливая в горло пиво из банки, он не сводил с Нанны голодных глаз.

– В нашей школе таких вечеринок не было, – заметил Майер. – А в вашей?

– Меня бы в любом случае не пригласили.

– Ну да, точно. А теперь смотрите. – Майер испустил долгий горький вздох и сел рядом с Лунд. – Шоу начинается.

Картинка поменялась. Теперь снимали в другом месте, более темном. Света мало. Стол с едой, напитками. Должно быть, та комната в подвале.

Что-то шевелилось в глубине, росло в кадре по мере продвижения снимающего.

Лунд пригнулась к экрану, впитывая каждую деталь. Чувствуя, как забилось сердце.

Звуки – тяжелое частое дыхание. Оливер Шандорф, обнаженный, рыжая голова раскачивается в такт его телу, извивающемуся над другим телом, тоже обнаженным, лежащим под ним с раскинутыми ногами, неподвижным.

Контраст между ним и девушкой был разительным. Шандорф весь – маниакальная энергия и отчаяние. Она… Пьяна? Без сознания? Невозможно понять. Но что-то с ней не так.

Ближе.

Шандорф ухватил девушку за лодыжки, заставил обхватить себя ногами. Ее руки взметнулись, словно она хотела ударить его. Он был как сумасшедший, оттолкнул ее руки, зарычал.

Лунд смотрела.

Фокус переместился за спину Шандорфа. Ее ноги сомкнулись вокруг него. Подростковый секс. Как будто где-то тикают часы, твердя: сделай это сейчас, и сделай быстро, или другого шанса не будет.

Снова рычание, снова яростные толчки.

Ближе. Черная шляпа, уже бывшая в кадре ранее, лежит поверх ее глаз, поверх лица. Светлые волосы. Вот шляпа начинает сползать…

– Черт, – воскликнула Лунд.

Что-то случилось. Картинка хаотично заплясала. Они услышали его, поняли, что за ними подглядывают. Проклятья и суматоха. Девушка едва различима, пытается прикрыть себя. Светлые волосы, шляпа, голая грудь – все, что удалось разглядеть.

– Думаю, мне пора ехать за нашими героями, – сказал Майер.

На ступенях ратуши стояли друг подле друга Троэльс Хартманн и Кирстен Эллер, они прикрывали глаза от ярких вспышек фотокамер, улыбались, жали руки.

Дожидаясь Майера, Лунд смотрела новостной канал на своем компьютере. Потом снова включила школьное видео. Нашла тот фрагмент, который в первый раз с Майером они пропустили.

Гимназия. Нанна в вечернем платье. На голове шляпа. Улыбается в видоискатель мобильника Йеппе. Поднимает бокал с чем-то, похожим на кока-колу. Трезвая. Элегантная и спокойная. Совсем не ребенок. Ничего общего с ее одноклассниками. А через несколько минут… Раздетая, в подвале, принимающая звериные толчки Оливера Шандорфа.

– Надеюсь, ты прав, Майер, – прошептала она.

Сторож открывал для Лунд двери гимназии, когда позвонил Майер:

– Я привез обоих.

– Пока не допрашивайте их.

Пауза.

– С каких пор все изменилось?

– Я должна кое-что проверить.

Протяжный вздох.

– Не беспокойтесь, Лунд. Вся слава достанется вам.

Шаги Лунд рассыпались эхом по темным пустым коридорам.

– Дайте мне двадцать минут, – сказала она и отключилась.

Цветы на алтаре Нанны возле шкафчиков поникли, свечи догорели. Лунд спустилась по холодной лестнице в подвал, освещая себе путь фонариком, нащупывая выключатели, которые никак не могла найти.

Через полосатую заградительную ленту, в дальнюю тайную комнату. Там повсюду – метки, линии, обведенные мелом пустые бутылки в пятнах порошка для снятия отпечатков. Она посмотрела на запачканный кровью матрас: одно большое пятно в ногах. И еще красная полоса на стене возле матраса. Крови немного. И она не размазана.

Майер не стал ждать, не видел смысла. Он привел Оливера Шандорфа в кабинет Лунд, усадил перед компьютером, заставил смотреть на экран. Огромная тыква. Пьяные ученики. Наркотики. Алкоголь.

Оказавшись один на один с Шандорфом и получив возможность поступать, как он считает нужным, Майер почувствовал себя гораздо свободнее. Он сел рядом с парнем, наблюдал за тем, как тот смотрит видео: всклокоченные рыжие кудри, лицо сморщено от страха и страдания.

– У тебя два варианта, Оливер, – сказал он тусклым равнодушным голосом. – Или ты признаешься прямо сейчас…

Нанна, в ведьминской шляпе, со счастливой улыбкой на лице.

– …или мы будем смотреть дальше. И подождем, пока выспится твой адвокат. Если он вообще соизволит вылезти из постели.

На экране танцевальный зал сменился коридором, потом лестницей и наконец подвалом. Тайная комната приближалась.

Две фигуры слились воедино в желтом свете тусклой лампочки.

Шандорф не отрываясь смотрел на экран.

– Я могу тут с тобой хоть всю ночь просидеть, – сказал ему Майер. – Но я знаю, что это сделали вы двое, и ты это знаешь. Так давай уже покончим с этим?

Молчание.

Майер почувствовал, что в нем начинает просыпаться злость, постарался успокоиться.

– Оливер? Оливер?

Лунд вытащила принесенные с собой фотографии. Фрагменты тела Нанны. Крупным планом ссадины и раны на спине, на бедрах.

По какой-то причине электричества в подвале не было, поэтому она посветила на снимки фонариком. Поднесла их к матрасу, к пятнам крови на полу.

Затем вынула фотографии рук Нанны. С коротко обстриженными ногтями. Обвела лучом фонарика помещение, подмечая каждую деталь, перечитала список обнаруженных при осмотре вещей. Ножниц не было.

Она взяла телефон, посмотрела на дисплей – сигнал не проходил в этот склеп.

Оливер Шандорф как замороженный сидел перед компьютером. Два спаривающихся тела. Его рыжие кудри скачут вверх-вниз. Он хватает ее ноги, закидывает себе за спину. Отталкивает ее руки, когда они тянутся, чтобы вонзиться в него ногтями.

Вот камера подбирается ближе. Его тело работает как насос, пронзая ее в безумном, исступленном ритме. Затем смятение. Беспорядочные кадры, среди которых видно, как он вскакивает, идет на невидимого наблюдателя, помешавшего им.

Скривив губу, как упрямый мальчишка, со смесью стыда и вызова на лице, Шандорф сидел в отделе убийств и отказывался говорить.

– Может, Йеппе заговорит первым, – сказал Майер.

На экране как раз возник Хальд. Пьяный, не контролирующий себя.

– Ты ведь понимаешь, что он здесь неподалеку. – Майер похлопал парня по плечу. – Может, он прямо сейчас говорит, что это был ты. Только ты. Вот будет здорово!

Шандорф был неподвижен, как камень.

– Знаешь, никак не могу забыть фотографии Нанны. Их сделали, когда ее вытащили из воды. Так и вижу их. – Майер не спускал с Шандорфа глаз. – Не вынуждай меня показывать их тебе. Для нас обоих так будет лучше.

Лунд не была готова выходить наружу в поисках сигнала, здесь еще оставались дела. Она натянула пару резиновых перчаток и взяла разбитый пивной стакан из круга, обрисованного мелом. Направила на него фонарик.

По краю стакана следы помады. Ярко-оранжевой, кричащей.

Достала фотографию Нанны с вечеринки. Вот она стоит в своей черной маскарадной шляпе, и эта шляпа – единственное, что было в ней детского.

Заглянула в пепельницу. Перебрала окурки сигарет и самокруток. Наткнулась на комочек из фольги. Раскрыла его пальцами в перчатках: сережка. В луче фонарика блеснули три поддельных бриллианта в серебряной оправе.

Снова уткнулась в фотографии. Нанна и ее одноклассники. Лиза Расмуссен.

Прошло три дня, как они вытащили тело Нанны Бирк-Ларсен из ледяной воды канала возле аэропорта. За все это время почти не было момента, чтобы они работали без версии. И каждая версия рассыпалась. Они гонялись за тенями, а те таяли в свете фактов. Загадка, сулящая ответы. И тем не менее…

Это расследование не было похоже ни на одно из тех, которые она вела раньше. В нем были слои, тайны, головоломки. Да, расследования никогда не бывают черными или белыми. Но никогда она не встречалась со столь неоднозначным, ускользающим делом.

Лунд смотрела на фотографию. Нанна и Лиза. Веселые, счастливые.

Где-то наверху послышался звук, потом другой. Шаги в темноте.

– Может, это вообще не твоя идея была, – говорил Майер. – Может, все затеял Йеппе, а ты лишь поддержал приятеля.

Он нагнулся, ища взгляд Шандорфа.

– Оливер?

Никакой реакции. Только несчастное лицо, обращенное к монитору компьютера.

– Для тебя все еще может кончиться не слишком плохо, если ты расскажешь мне, как было дело. Так как мы с тобой поступим?

Майер откинулся на стуле, заложил руки за голову.

– Будем сидеть всю ночь, разглядывая снимки? Или покончим с этим?

Ни звука.

– Прекрасно. – В голосе Майера зазвучало раздражение, и он досадовал на себя за это. – Что-то я проголодался. На двоих у меня денег не…

– Это не она, придурок, – буркнул Шандорф.

Майер моргнул:

– Что?

Наконец Оливер Шандорф поднял на него глаза:

– Девушка в бойлерной. Это не Нанна.

Наверху, перед алтарем в память Нанны, светился одинокий огарок.

Лунд проверила телефон. Связь была.

Опять услышала что-то… шаги за ближайшей дверью. Лунд не собиралась прятаться. Направила луч на источник шума:

– Лиза?

Девушка застыла в ярком белом свете, в руке она держала стеклянную вазу с розами.

– Как ты сюда попала? – спросила Лунд.

Лиза поставила розы под фотографией Нанны.

– Цветы все завяли. Совсем забыли про них.

– Как ты сюда попала?

– Дверь в спортивный зал не закрыта. Замок сломан. Это все знают.

Она заправила за ухо светлую прядь, посмотрела на алтарь.

– Когда ты познакомилась с Нанной?

– В начальной школе. Уже в последний год. Потом Нанна выбрала Фредериксхольм, и я тоже. – Она переставляла цветы. – Хотя я не надеялась, что поступлю. Нанна умная. А ее отцу пришлось искать деньги. У моего отца хватает денег, но я… я глупая.

– Когда вы поссорились?

Лиза не смотрела на нее.

– Мы не ссорились.

– Телефон Нанны у нас. Мы знаем, что в последнее время ты не звонила ей, только писала сообщения.

Тишина в ответ.

– А Нанна тебе звонила.

– Это была не ссора, так…

– Из-за Оливера?

Немедленно:

– Я уже не помню.

– Мне все же кажется, что дело в нем. Нанне он не нравился. А ты влюбилась в него всерьез.

Лиза засмеялась:

– Иногда вы задаете странные вопросы.

– Поэтому ты пошла в бойлерную.

– Мне пора домой.

Лунд показала ей сережку:

– Ты кое-что там забыла.

Девушка уставилась на пакетик с уликой, обругала себя, развернулась, чтобы уйти.

– Мы можем провести у тебя дома обыск, чтобы найти платье, – сказала Лунд ей в спину. – Или ты сама мне все расскажешь?

Лиза Расмуссен остановилась, обхватила себя руками, словно озябла в тонкой красной куртке.

– Это очень важно, – продолжала Лунд. – Нанна тоже была в бойлерной? Или ты одна пошла с ребятами?

Застигнутая врасплох на полпути между ребенком и взрослым, Лиза выпалила:

– Я злилась на нее, понятно?

Лунд сложила руки на груди и ждала продолжения.

– Она всегда все решала. Обращалась со мной как с маленькой. Я была пьяна. Когда мы увидели, что этот придурок Йеппе шпионит за нами, мы пытались остановить его. Я в темноте споткнулась и упала. – Она закатала рукав, под ним заживающие царапины и полоски пластыря. – Вот, порезалась.

– Что было потом?

– Оливер отвез меня в больницу. Мы там провели почти всю ночь.

Она села на ступеньку, уличные фонари освещали ее заурядное юное лицо.

– Он все еще с ума сходил по Нанне. Я думала, может, я смогу… – Она опустила рукав, опять обхватила себя. – Безмозглая дура. Нанна была права.

– Где была Нанна?

– Не знаю.

– Лиза…

– Я не знаю! – выкрикнула она. И спокойнее: – Примерно в половине десятого мы вышли в вестибюль, она надела на меня свою шляпу. Обняла меня. И попрощалась. – Она смотрела Лунд в лицо. – Это все. Потом она ушла.

Лунд кивнула.

– А вы не расскажете моему папе? А то он меня убьет.

В машине, по дороге с одного приема на другой, Хартманн и Риэ Скоугор слушали радио. В новостях уже называли выборы состоявшимися. Альянс изменил соотношение сил в игре. Незыблемая на протяжении долгих лет политическая система города оказалась на пороге перемен.

Дело Бирк-Ларсен они оставили позади. Впереди лежала финишная прямая избирательной кампании. Встречи, пресс-конференции, рукопожатия, все новые и новые голоса. А также тайные совещания в узком кругу датской политики, в пышных залах, где правые, левые и центр собирались, чтобы соревноваться в широте неискренних улыбок и двусмысленности обещаний, обмениваться вежливыми оскорблениями, угрожать под видом заботливых советов.

Позже тем же вечером, вымотанный, мечтающий только о том, чтобы отвезти Риэ Скоугор к себе домой, в постель, Хартманн оказался лицом к лицу с ее отцом. Член парламента от Либеральной партии с незапамятных времен, Ким Скоугор был крепким общительным человеком с сильным ударом. В чем-то он напоминал Поуля Бремера, который в тот момент мило беседовал со своими заклятыми врагами в соседней комнате. Раскатистый смех мэра перекрывал шум приема, организованного Скоугором в здании парламента.

– Не ожидал, что в списке ваших гостей окажется Бремер, – сказал Хартманн.

– Держи друзей поблизости, а врагов еще ближе, – ответил Ким Скоугор с улыбкой много знающего человека. – В конце концов, у всех нас одна цель – лучшая жизнь. Мы всего лишь расходимся в средствах достижения этой цели.

Хартманн молча улыбнулся.

– Вы больше не связаны с тем делом? – спросил Скоугор.

– Вы имеете в виду убийство девушки?

– Разве есть еще и другие?

– Мы никогда не были в нем замешаны. Это всего лишь случайное совпадение. Больше вы об этом не услышите.

Скоугор поднял свой бокал:

– Хорошо. Иначе нам было бы трудно оказывать вам поддержку.

– Пап… – вмешалась его дочь. – Давай не сейчас.

Он продолжал:

– Премьер-министр… и кое-кто еще хотят быть уверенными в том, что вы контролируете ситуацию.

– О да. Предвыборная кампания идет успешно. Мы выиграем выборы. – Улыбка, утонувшая в океане других улыбок. – Прошу меня извинить…

Он прошел в соседнюю комнату, взял Поуля Бремера под руку, попросил отойти на два слова. Вдвоем они нашли пустой угол возле камина.

– Как я слышал, Троэльс, приз в виде мадам Эллер достался тебе, – сказал Бремер. – Поздравляю. Надеюсь, цена оказалась не слишком высокой.

– Я знаю, чем вы занимались.

Бремер моргнул под стеклами очков, потряс головой.

– Если я еще раз застану вас за грязными играми… – Хартманн приблизился вплотную к мэру и проговорил хриплым шепотом: – Я подам на вас в суд. Вы поняли меня?

– Ни слова не понял, – ответил Бремер. – Не представляю, о чем ты говоришь!

– Отлично, – проговорил Хартманн и повернулся, собираясь уйти.

– Троэльс! Вернись.

Бремер догнал его, прищурился, глядя Хартманну в лицо:

– Ты мне всегда нравился. Еще с тех пор, когда ты был здесь новичком и держал свою первую речь на публике. Сегодня…

Хартманн пытался понять, что в словах Бремера искренность, а что издевка, и не мог.

– Сегодня ты победил меня. Такое случается не часто. А когда случается… мне это не нравится. И еще мне не нравится, когда ты в очередном приступе паранойи обвиняешь меня в чем-то, о чем я не имею понятия.

Хартманн молча слушал, пытаясь не чувствовать себя как школьник-озорник перед учителем.

– Если бы я хотел раздавить тебя, неужели ты думаешь, я бы не сделал этого давным-давно? – Он похлопал Хартманна по плечу. – Подумай об этом. – Его улыбка превратилась в оскал. – Ты испортил мне настроение, Троэльс. Я ухожу. Надеюсь, ты чувствуешь, что виноват. – Бремер задумался, глядя на Хартманна. – Виноват. Да. Вот точное слово.

Шандорфа и Хальда отправили домой. Лунд взяла у Лизы Расмуссен показания и договорилась, чтобы девушку отвезли домой на полицейской машине. Провожая ее к выходу, она снова спросила:

– Ты действительно не знаешь, с кем она собиралась встречаться?

Лиза выглядела измученной – и освобожденной. Секрет тяжелым бременем давил на нее все эти дни.

– Нанна была счастлива. Это было видно. Как будто ждала чего-то. Чего-то особенного.

Когда Лиза Расмуссен уехала, в кабинет Лунд ворвался Майер, размахивая листком бумаги:

– Я предъявлю им обвинения в даче ложных показаний и в том, что они затягивали расследование.

– Зачем вам это нужно?

– Почему вы мне не позвонили и не сказали, Лунд? Почему вы не сказали мне ни слова? Я чувствую себя полным идиотом.

Она подняла телефон:

– В подвале не было связи. Я пыталась.

– Не верю.

В его голосе зазвенели дерзкие мальчишеские нотки.

– Вы живете в своем маленьком мирке, в каком-то Лундленде. Где нет никого, кроме вас.

– Ладно. Мне жаль, что так получилось.

– А мне ни закурить нельзя, ни поесть. Я даже повысить голос не могу на подозреваемых!

– Не волнуйтесь. Я скоро уеду.

В руках Майера появилась пачка сигарет. Он помахал ею демонстративно, достал сигарету, закурил и выдул дым в сторону Лунд.

Она вздохнула.

– У нас нет ни единой зацепки, – пробурчал Майер.

– Неправда.

– Вы серьезно?

Она отметила, что говорит все громче. Должно быть, это сигарета действует ей на нервы. Ей ужасно хотелось курить.

– У нас масса информации. Вы просто не хотите слушать.

Он уселся на край стола и сказал:

– Я слушаю.

Через пять минут напротив них сидел серьезный и похожий на мопса Букард.

Она показывала ему собранные ею документы и снимки, один за другим, терпеливо поясняя каждый.

– Нам уже многое известно о том человеке, кто это сделал. Мы знаем, что он усыплял ее эфиром. Он держал ее взаперти и насиловал в течение пятнадцати – двадцати часов. Затем…

Еще фотографии тела. Руки, ноги, ступни, бедра.

– Он вымыл ее. Постриг ей ногти на руках. Потом отвез в лес, где, как он знал, ему никто не помешает.

Фотографии дороги, ведущей через Пинсесковен. Светлые волосы на сухом дереве.

– Там он сыграл в игру. Позволил ей убежать, а потом поймал ее. Может быть… – Она обдумала эту мысль. – Может быть, не раз.

– Кошки-мышки, – сказал Майер и затянулся сигаретой.

– В шкафу Нанны мы нашли пару дорогих сапог, – продолжила Лунд. – Ее родители эти сапоги увидели впервые.

Она показала фотографию: коричневая кожа и блестящий металл.

– Нанна не могла купить их сама, слишком дорого. Кулон…

Черное сердечко на дешевой позолоченной цепочке.

– Мы по-прежнему не знаем, как он появился у Нанны. Может, подарок того же человека, кто купил ей сапоги. Только кулон дешевый. И старый.

Лунд положила на стол фотографию Нанны и Лизы на вечеринке, где Лиза выглядит как напившаяся девчонка, а элегантная Нанна в черной шляпе спокойно улыбается.

– И самое важное из того, что нам известно: у Нанны было тайное свидание. Она переоделась и оставила свой костюм в гимназии, так как собиралась с кем-то встретиться. С кем именно, не знает даже лучшая подруга.

Букард тяжело вздохнул:

– Ты же не думаешь, что это учитель, а, Сара?

Лунд молча посмотрела на него.

– Понятно, – сказал Майер. – Завтра мы начнем все с самого начала.

– А теперь послушайте меня! – рявкнул Букард. – Школы относятся к ведомству Хартманна, он пока еще глава департамента образования. Он должен знать, что мы собираемся делать.

– Конечно, – кивнула Лунд. – Завтра я позвоню ему.

– И мне нужно, чтобы ты задержалась еще немного, – добавил Букард.

Майер закрыл глаза, выдул кольцо дыма под потолок.

– Я здесь только до субботы. У Марка в понедельник начинаются занятия в школе. Я сделала все…

– При всем моем уважении, – вставил Майер, – я не думаю, что ей следует остаться. Я знаю свою работу. И… – Он нахмурился. – Будем честны. Хорошей команды из нас не получилось. Считаю, что Лунд должна поступить так, как запланировала. Букард уставился на нее в замешательстве.

– Майер целый день не ел, – сказала она. – От голода он становится раздражительным. Нет, – поправила она сама себя, – он становится еще более раздражительным.

– В гимназии…

– Нам нужно искать. Искать изо всех сил.