Читать книгу Каждый новый день - Дэвид Левитан - Страница 4

Просыпаюсь с мыслями о прошедшем дне. Воспоминания о нем приносят радость, а понимание того, что это был все же вчерашний день, – боль. Меня там нет. Я не в постели Джастина, не в его теле.

Сегодня меня зовут Лесли Вонг. Лесли не услышала будильника, и ее мать очень сердится.

– Вставай! – кричит она. – У тебя двадцать минут – и Оуэн уезжает.

– Мам, уже встаю, – со стоном произношу я.

– Мам! Могу представить, что сказала бы твоя мать, будь она здесь!

Я быстро сканирую память Лесли. Так, это моя бабушка. Мама уже ушла на работу.

Пока я стою под душем, напоминая себе, что нужно поторапливаться, мои мысли обращаются к Рианнон. Я просто уверен – она мне снилась. Интересно: вот я в теле Джастина, мне начинает что-то сниться; продолжается ли сновидение после того, как я его покидаю? Проснется ли он, думая о ней с любовью? Или же это просто другая сторона моего собственного сна?

– Лесли! Давай вылезай!

Выхожу из-под душа, быстро вытираюсь и одеваюсь. Как я понимаю, Лесли не особенно популярная личность. Лица ее подруг на тех нескольких фотографиях, что я замечаю, выглядят кисло. А ее одежда скорее бы подошла тринадцатилетней, а не шестнадцатилетней девушке.

Захожу в кухню, натыкаясь на взгляд бабули.

– Смотри не забудь кларнет, – предупреждает она.

– Не забуду, – бормочу я.

Парнишка за столом глядит не слишком дружелюбно. Предполагаю, что это ее брат, затем память дает подтверждение. Оуэн. Старший. Возит меня в школу.

Я очень давно привык к тому, что, как правило, все утренние часы в большинстве домов, где я просыпаюсь, похожи друг на друга. Ты вылезаешь из постели. Ковыляешь в душ. Бормочешь что-то за завтраком. А если родители еще не проснулись, на цыпочках выбираешься из дома. Единственный способ не умереть от скуки – выискивать различия между ними.

Сегодняшнее отличие связано с Оуэном: как только мы садимся в машину, он моментально закуривает косячок. Я принимаю к сведению, что он следует своему обычному утреннему распорядку, и проверяю, не отражается ли на лице Лесли то удивление, что чувствую я.

Минуты через три, проведенные в молчании, он решает предупредить:

– Только вякнешь, поняла?

Я бездумно смотрю в окно. Еще через две минуты он говорит:

– Слушай, мне все равно, что ты думаешь.

К тому времени он уже докуривает, но повеселевшим не выглядит.

Я предпочитаю проснуться единственным ребенком в семье. Конечно, в длительной перспективе братья и сестры могут быть очень полезны: у вас с ними общие семейные тайны, всегда есть кто-то из твоего поколения, кто знает, правильно ли ты вспоминаешь тот или иной эпизод, кто видит тебя и в восемь, и в восемнадцать, и в сорок восемь и все воспринимает нормально. Это я понимаю. В более же короткой перспективе братья и сестры для меня в лучшем случае – всего лишь досадная помеха, в худшем – настоящий кошмар. Большую часть оскорблений, которые я вытерпел за свою не слишком, так сказать, обычную жизнь, мне нанесли мои братья и сестры, причем самыми злобными обидчиками чаще всего оказывались старшие. Сначала я по наивности считал, что они – мои друзья и союзники, а как же могло быть иначе. Да так оно и бывало порой. Например, во время семейных поездок или по выходным, когда единственное, чем мои братья и сестры могли развлечься, – это поиграть со мной. Но в обычные дни правилом становилось соперничество, а не сотрудничество. Временами мне приходила в голову мысль: а не чувствуют ли они, что с тем человеком, в теле которого я в данный момент обитаю, что-то не так, и поэтому стремятся воспользоваться этим в своих интересах. Был такой случай: мне восемь, моя старшая сестра сказала, что мы вместе убежим из дома; затем, когда мы пришли на станцию, это «вместе» исчезло, и она меня там бросила. Я бродил по станции несколько часов. Было страшно попросить о помощи: я боялся, что сестра это обнаружит и выругает меня за то, что я испортил всю игру. Когда я бывал мальчиком, все мои братья – что старшие, что младшие – дрались со мной, пихались, пинались, кусались и придумывали мне больше обидных прозвищ, чем я смогу когда-либо запомнить.

Лучшее, на что мне остается надеяться, – это заполучить брата или сестру со спокойным характером. Поначалу я отнес Оуэна именно к этой категории. В машине мне показалось, что я ошибаюсь. Но к тому моменту, когда мы подъехали к школе и вышли из машины, я снова решил, что верным было мое первое предположение. Оказавшись в толпе учеников, он весь как-то съеживается, идет с низко опущенной головой, оставив меня далеко позади. Никаких «до свидания» или «удачного дня». Просто глянул, запирая машину, плотно ли закрыта пассажирская дверь.

Я слежу за тем, как его одинокая фигура исчезает в дверях школы, и вдруг слышу за спиной чей-то голос:

– Куда ты смотришь?

Я оборачиваюсь, одновременно глубоко сканируя память.

Кэрри. Моя лучшая подруга с четвертого класса.

– На брата смотрю.

– А чего на него смотреть? Это ж, считай, пустое место.

Вот странное дело: если я думаю так сам – все нормально, а когда слышу такое от Кэрри, мне становится почему-то обидно.

– Ладно, пошли.

– Пошли? И это все, что ты можешь мне сказать?!

Стоп: она знает что-то, чего не знаю я. Лучше помолчать пока.

Кажется, она рада сменить тему.

– Что делала вчера? – спрашивает она.

В памяти мелькают образы Рианнон. Я пытаюсь загнать поглубже эти воспоминания, но это сделать не так-то просто. Когда испытываешь такие сильные чувства, любимые черты видятся повсюду, куда бы ты ни смотрел, и говорить хочется только о предмете своей любви.

– Ничего такого, – быстро отвечаю я, не утруждая себя проверкой памяти Лесли. Ответ на все случаи жизни, независимо от того, какой был вопрос. – А ты?

– Разве ты не получила мое сообщение?

Я что-то бормочу о сдохшем телефоне.

– Так вот почему ты еще не спросила! Прикинь! Кори написал мне в IM-чате! Мы болтали чуть ли не целый час!

– Да ну!

– Круто, да? – Она вздыхает с довольным видом. – И это после такого перерыва! Я и не думала, что он знает мой никнейм. Это ведь не ты ему сообщила?

Так. Залезем в память поглубже. Отвечая на вопросы вроде этого, легко попасться на вранье. Может, и не сразу, а через какое-то время. Допустим, Лесли заявляет, что это не она просветила Кори, а Кэрри потом проверит и узнает, что это была она. Или Лесли признается, а потом окажется, что она врет.

Кори – это Кори Хэндлман, парень, в которого Кэрри втрескалась недели три назад. Лесли знает его не очень хорошо и не помнит, чтобы давала ему чей-нибудь никнейм. Решаю, что первый вариант безопаснее.

– Нет, – отрицательно качаю головой. – Это не я.

– Хм, значит, ему пришлось изрядно потрудиться, – говорит она. (Или, думаю я, он просто увидел его на твоем профиле в Фейсбуке.)

Мне немедленно становится стыдно за свои недостойные мысли. У тесной дружбы есть одно правило, которое мне не очень нравится, – подразумевается, что друзьям нужно верить на слово. А я никому не хочу верить на слово. Даже лучшим друзьям.

Кэрри очень взволнована из-за своего Кори, и я тоже старательно изображаю волнение на лице. И только после того, как мы расходимся по разным классам, у меня вдруг появляется чувство, которое, как мне казалось, я держу под полным контролем: ревность. Хотя для себя я и не формулирую так многословно, мысль ясна: вот у Кэрри есть ее Кори, а у меня нет и никогда не будет Рианнон.

Это просто смешно, ругаю я себя, ты становишься смешным.

При такой жизни, которую веду я, чувство ревности противопоказано. Иначе останется только пойти и удавиться.

Третьим уроком у нас оркестр. Я говорю учителю, что забыла дома свой кларнет, хотя на самом деле он лежит в ее шкафчике. Лесли снизили оценку за урок и отправили заниматься самостоятельно, но мне все равно.

Ведь я не умею играть на кларнете.

Новости о Кэрри и Кори быстро распространяются. Все наши друзья их обсуждают, и главным образом все за них рады. Не могу сказать, правда, то ли они считают их идеальной парой, то ли надеются, что Кэрри наконец перестанет постоянно об этом болтать.

Я встречаю Кори в перерыве. Меня удивляет, что выглядит он совсем обыкновенно. Люди редко бывают такими же привлекательными на самом деле, какими выглядят в глазах тех, кто их любит. Я считаю, что так и должно быть. Вдохновленный своими чувствами, ты находишь что-то важное и значимое в чертах предмета своей любви, то, что не видно окружающим, и это делает его особенным. Нельзя сказать, что большинство людей – уроды. В принципе, все выглядят довольно прилично. Вот потому-то они и обыкновенные. Конечно, только не для тех, кто их любит.

Кори подходит к нам, просто чтобы поздороваться, он не остается на обед, хотя мы и заняли для него место. Кажется, Кэрри этого даже не замечает; она просто рада, что он заскочил на минутку, что вся их болтовня в чате ей не приснилась, что она может развиться в нечто более значительное… и кто знает, что произойдет потом? Как я подозреваю, Лесли не ходит в веселые компании. Подобные девицы не думают о сексе, они любят целоваться. Их это заводит.

Я хочу сбежать, как вчера, чтобы пропустить вторую половину дня.

Но без нее это как-то неправильно.

Мне кажется, я зря трачу время. То есть заполняю его бессмысленными событиями. Вся моя жизнь по большому счету бессмысленна. Каждый день, за исключением вчерашнего, был пустой тратой времени. Вчерашний день – это совсем другой мир. Я хочу вернуться туда.

В самом начале шестого урока, сразу после обеда, моего брата вызывают к директору.

Поначалу я думаю, что не расслышал. Но потом замечаю, что все в классе смотрят на меня, а Кэрри еще и с состраданием. Из этого я заключаю, что понял все правильно.

Я не чувствую тревоги. Думаю, если бы дело было в чем-то действительно серьезном, нас вызвали бы вдвоем. Никто из моей семьи не умер. Наш дом не сгорел. Это касается только Оуэна, не меня.

Кэрри посылает мне записку: «Что случилось?»

Я пожимаю плечами. Почем я знаю?

Я только надеюсь, что мне не придется идти домой пешком.

Заканчивается шестой урок. Я собираю книжки и иду на английский. Сегодня у нас «Беовульф», так что Лесли, считай, полностью готова. Эту тему я проходил множество раз.

Не успеваю отойти и десяти шагов, как кто-то хватает меня за плечо.

Оборачиваюсь – это Оуэн.

У него идет кровь.

– Ш-ш-ш, – шипит он. – Просто пойдем за мной.

– Что случилось? – спрашиваю.

– Ш-ш-ш, о’кей?

Он озирается с таким видом, будто за ним гонятся. Решаю пойти с ним.

В конце концов, это веселее, чем «Беовульф».

Мы подходим к кладовке. Он показывает, что нам туда.

– Ты что, шутишь? – говорю я.

– Лесли!

Спорить бесполезно. Заходим; я легко нахожу выключатель.

Он тяжело дышит. Какое-то время мы стоим молча.

– Не хочешь объяснить, что все это значит? – спрашиваю я.

– Кажется, у меня неприятности.

– Тоже мне новость! Я слышала, тебя вызывали к директору. Почему ты не пошел?

– Я был у него. Точнее, я приходил к директору до того, как объявили, что меня вызывают. Но я… ушел.

– Ты удрал из кабинета директора?

– Ну да. То есть из приемной. Они пошли проверять мой шкафчик. Уверен.

Царапина у него под бровью кровоточит.

– Кто тебе заехал в глаз? – спрашиваю я.

– Неважно. Просто заткнись и слушай, понятно?

– Я слушаю, но ты же ничего не говоришь!

Думаю, Лесли нечасто дерзит своему старшему брату. Но мне на это наплевать. Он же не обращает внимания.

– Они собираются позвонить домой, ясно тебе? Прикроешь меня. – Он передает ключи. – Просто поезжай домой после школы и разведай обстановку. Потом созвонимся.

К счастью, я умею водить. Остается проверить, носит ли Лесли с собой права. Я не пытаюсь спорить, и Оуэн принимает это за знак согласия.

– Спасибо, – говорит он.

– Ты сейчас к директору? – спрашиваю я.

Он уходит, не говоря ни слова.

К концу дня Кэрри сообщает мне новости. Насколько они правдивы, на самом деле для нее ничего не значит. Это слухи, которые ходят по школе, и она горит желанием мне их вывалить.

– Во время обеда твой брат подрался с Джошем Вульфом на футбольном поле. Говорят, что дело было связано с наркотой, а твой брат – дилер или что-то вроде этого. Я имею в виду, я знала, что он покуривает травку и все такое, но и представить себе не могла, что он ее реально толкает. Их с Джошем потащили в кабинет к директору, а Оуэн взял да и сбежал. Можешь себе представить? Они вызывали его по школьному радио, чтобы он вернулся. Но не думаю, что это сработало.

– Кто тебе все это рассказал? – спрашиваю я.

Ее просто трясет от возбуждения.

– Кори! Его там не было, но пара ребят из тех, с кем он тусуется, видели эту драку и все остальное.

Теперь-то я вижу, что самое главное в ее новостях – это то, что она узнала их от Кори. Она не настолько эгоистична, чтобы ожидать от меня поздравлений, с моими-то неприятностями, но по ней ясно видно, какие у нее приоритеты.

– Мне нужно ехать домой, – говорю я. На седьмом уроке я покопался в сумке Лесли и нашел там права, чему был очень рад.

– Ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой? – спрашивает Кэрри. – Мне не нравится, что тебе придется идти туда одной.

Я чуть не поддаюсь искушению. Но стоит мне представить, как она дает Кори подробнейший отчет о происходящем (даже если на самом деле она и не будет ему рассказывать), – и у меня пропадает всякое желание брать ее с собой.

– Да все нормально, – говорю я. – Если уж на то пошло, я реально буду выглядеть примерной дочерью.

Кэрри смеется, но не над шуткой, а скорее чтобы меня поддержать.

– Передавай Кори от меня привет, – запирая шкафчик, весело говорю я.

Она снова смеется. На этот раз от счастья.

– Где он?

Не успеваю я войти в кухню, как начинается допрос.

Вся семья Лесли в сборе – и мать, и отец, и бабушка, – и у меня даже нет необходимости сканировать ее память, чтобы сообразить: для трех часов дня – это совершенно исключительное событие.

– Не знаю, – бормочу я, радуясь, что он не сказал, куда пойдет; таким образом, мне не придется врать.

– Что значит – не знаю? – спрашивает отец. В этой семье он главный специалист по допросам.

– А то и значит. Он дал мне ключи от машины, но не пожелал объяснить, что происходит.

– И ты спокойно дала ему уйти?

– Я не заметила, чтобы за ним гналась полиция, – говорю я. И тут же начинаю сомневаться: а может, она действительно за ним гналась?

Бабушка раздраженно фыркает.

– Ты всегда на его стороне, – угрюмо бурчит отец. – Но на этот раз у тебя ничего не выйдет. Сегодня ты расскажешь нам все.

Он не понимает, что очень мне сейчас помог. Теперь я знаю, что Лесли всегда на стороне Оуэна. Значит, интуиция меня не подвела.

– Видимо, вы знаете больше меня, – говорю я.

– С чего бы твоему брату драться с Джошем Вульфом? – искренне удивляется мать. – Они же такие друзья!

Я вызываю в памяти образ этого Джоша Вульфа. На вид ему лет десять, что приводит меня к однозначному выводу: может, они и были хорошими друзьями, но в прошлом.

– Садись, – приказывает отец, указывая на стул.

Я повинуюсь.

– Отвечай: где он?

– Я и в самом деле не знаю.

– Она говорит правду, – подтверждает мои слова мать. – Я всегда знаю, когда она врет.

У меня был опыт пребывания в телах наркоманов, так что я сполна испытал все прелести их жизни. Но даже несмотря на этот крайне печальный опыт, я начинаю понимать, почему Оуэна так тянет обкуриться до одурения.

– Ну а теперь позволь один вопрос, – продолжает отец. – Твой брат – наркодилер?

Ну очень хороший вопрос! Моя интуиция подсказывает ответ нет. Однако многое зависит от того, что произошло у них с Джошем Вульфом на футбольном поле.

Так что я не отвечаю на вопрос. Просто сижу и смотрю на них.

– Джош Вульф говорит, что наркотики, которые нашли в его куртке, ему продал твой брат, – напирает отец. – Скажешь, он этого не делал?

– Они нашли что-нибудь у Оуэна? – спрашиваю я.

– Нет, не нашли, – отвечает моя мать.

– А в шкафчике? Разве они не обыскивали его шкафчик?

Мать утвердительно кивает.

– А в его комнате? Нашли вы что-нибудь в его комнате?

Мать выглядит удивленной.

– Я знаю, что его комнату осматривали, – говорю я.

– Мы ничего не нашли, – отвечает отец. – Пока что. Нужно осмотреть и машину. Так что, если ты не против, передай мне, пожалуйста, ключи…

Есть надежда, что у Оуэна хватило смекалки подчистить в машине. Если же нет – не моя вина. Я отдаю ключи.

Невероятно, но они обыскали и мою комнату.

– Извини. – Мать со слезами на глазах заглядывает из коридора. – Он думал, что твой брат мог спрятать их здесь. Не спросив у тебя.

– Вот и чудесно, – говорю я, больше для того, чтобы вытеснить ее из комнаты, чем по какой-либо иной причине. – Вот и приберусь теперь.

Но я не успеваю. Звонит телефон. Я держу его таким образом, чтобы мать не смогла увидеть на дисплее имя позвонившего – Оуэна.

– Кэрри, привет, – произношу я.

Оуэну, по крайней мере, хватает соображения говорить так тихо, чтобы его нельзя было подслушать.

– Бесятся? – шепчет он.

Мне хочется рассмеяться:

– А ты как думаешь?

– Все так плохо?

– Они перевернули вверх дном его комнату, но не нашли ничего. А прямо сейчас обыскивают его машину!

– Не говори ей! – выкрикивает мать. – Выключи телефон!

– Извини, тут рядом мама, и ей не нравится, что я тебе об этом рассказываю. А ты где? Не дома? Можно перезвонить?

– Я не знаю, что делать.

– Ну да, ему действительно в конце концов придется вернуться домой, разве нет?

– Слушай… давай встретимся через полчасика на спортплощадке, договорились?

– Мне и в самом деле надо идти. И – да, я так и сделаю.

Я отключаюсь. Мать все еще наблюдает за мной.

– Тебе нужно сердиться не на меня! – резонно замечаю я.

Бедной Лесли придется завтра утром хорошенько потрудиться в своей комнате, наводя порядок: нет никакой необходимости раздумывать над общей ситуацией. У меня нет времени долго копаться в голове Лесли, главное сейчас – побыстрее сообразить, какую такую спортплощадку имеет в виду Оуэн. Может, ту, что возле начальной школы, в четырех кварталах отсюда? Да, скорее всего, речь шла о ней.

Незаметно ускользнуть из дома оказывается не так-то легко. Я дожидаюсь момента, когда родители вернутся в комнату Оуэна, чтобы довершить разгром, а затем прокрадываюсь наружу через заднюю дверь. Понимаю, что это рискованно: как только они обнаружат, что Лесли смылась, разразится грандиозный скандал. Но если она вернется с Оуэном, все будет тут же забыто.

Понимаю, что мне нужно сосредоточиться на насущных проблемах, но не могу прекратить думать о Рианнон. Уроки у нее тоже на сегодня закончились. Она, наверное, сейчас гуляет с Джастином. Если это так, хорошо ли он с ней обращается? Осталось ли в его в памяти хоть что-нибудь от вчерашнего дня?

Надеюсь.

Оуэна нигде не видно, я подхожу к качелям и начинаю раскачиваться. Наконец он появляется на боковой дорожке и направляется прямиком ко мне.

– Ты всегда садишься на эти качели, – говорит он и занимает соседние.

– В самом деле? – спрашиваю я.

– Ну да.

Я жду, не скажет ли он еще что-нибудь. Молчит.

– Оуэн, да говори же, – не выдерживаю наконец я. – Что случилось?

Он трясет головой; рассказывать ничего не собирается.

Я перестаю раскачиваться и упираюсь ногами в землю.

– Не глупи, Оуэн. У тебя пять секунд: или ты вводишь меня в курс дела, или я сейчас же иду домой, а ты сам разбирайся со своими проблемами.

Оуэн удивлен. Ну а я считаю, что ярость Лесли в данных обстоятельствах вполне оправданна.

– Что ты хочешь от меня услышать? Ну, Джош Вульф принес мне обычную порцию травки. Сегодня мы поругались: он говорил, что я ему задолжал, хотя мы были в расчете. Он начал меня запугивать, а я его толкнул. Ну, мы и сцепились. У него нашли травку, а он сказал, что это я ему только что продал. Шустрый он парень. Я возразил, что все было совсем не так, но ведь он отличник, ходит на эти подготовительные курсы и все такое; ну и кому, ты думаешь, они скорее поверят?

Он определенно сумел убедить себя в своей правоте. Но правда это или нет, не возьмусь сказать.

– Ну ладно, – говорю я, – тебе надо идти домой. Отец перевернул вверх дном твою комнату, но они не нашли никаких наркотиков. В твоем шкафчике – тоже ничего, догадываюсь, что и в машине тоже пусто, иначе я бы услышала об этом. Так что пока все в порядке.

– Говорю тебе, нет у меня никаких наркотиков. Этим утром я скурил последний косяк. Вот почему мне был нужен Джош.

– То есть твой бывший лучший друг.

– О чем ты говоришь? Мы не дружим с ним лет с восьми.

У меня такое чувство, что это был последний раз, когда Оуэн с кем-то дружил.

– Пошли домой, – прошу я. – Это же еще не конец света.

– Тебе легко говорить.

Я не ожидал, что отец ударит Оуэна. Но как только мы заходим в дом, он подбегает и сбивает Оуэна с ног.

Кажется, это шокирует только меня.

– Что ты наделал? – вопит отец. – Это каким же идиотом надо быть!

Мы с матерью вклиниваемся между ними. Бабушка с довольным видом наблюдает за схваткой с боковой линии.

– Ничего, ничего я не сделал! – протестует Оуэн.

– И поэтому ты сбежал? Поэтому тебя собираются исключать из школы? За то, что ты «ничего не сделал»?

– Они не исключат Оуэна, пока не выслушают его версию происшедшего, – замечаю я, зная, что так заведено.

– Не лезь, куда не просят! – предупреждает меня отец.

– Почему бы нам не сесть и не обсудить все спокойно? – предлагает мать.

Отец прямо-таки кипит от ярости. И я чувствую, как съеживаюсь прямо на глазах, что, по всей видимости, вполне обычно для Лесли, когда она находится в кругу семьи.

Вот именно в такие моменты я чуть ли не с нежностью вспоминаю те первые минуты утреннего пробуждения, когда еще не знаешь, какими мерзостями будет заполнен день, который тебе предстоит прожить.

На этот раз мы рассаживаемся в кабинете. Вернее, сидим мы с Оуэном и мамой: мы с Оуэном на кушетке, мать – рядом в кресле. Отец нависает над нами. Бабушка стоит в дверях, как часовой.

– Ты – наркодилер! – кричит отец.

– Я не наркодилер, – отвечает Оуэн. – Во-первых, если бы я торговал наркотиками, то был бы намного богаче. И мои наркотики были бы так запрятаны, что ты их замучился бы искать.

Чувствую, Оуэну пора бы заткнуться.

– Наркодилер – Джош Вульф, – высовываюсь я. – А вовсе не Оуэн.

– Значит, вот чем занимался твой брат – покупал у него наркотики?

А заткнуться-то, кажется, надо было мне.

– Мы подрались не из-за наркотиков, – говорит Оуэн. – Их у него нашли уже потом.

– Так в чем же тогда дело, из-за чего вы подрались? – спрашивает мать, как будто драка этих двух друзей детства – самая невероятная вещь на свете.

– Из-за девушки, – говорит Оуэн. – Мы подрались из-за девушки.

Интересно, это домашняя заготовка или экспромт? В любом случае, вероятно, это единственное, что он мог сказать, чтобы моментально осчастливить наших родителей (ну, осчастливить – это, конечно, преувеличение; скорее, им было очень приятно). Они не желают, чтобы их сын покупал или продавал наркотики, был задирой или задирали бы его. Но драка из-за девушки? Да это же просто прекрасно! И особенно потому, что, как я догадываюсь, не похоже, чтобы Оуэн когда-нибудь до сегодняшнего дня говорил им о своих девушках.

Оуэн видит, что процесс идет в правильном направлении, и торопится закрепить успех:

– Если она узнает… о господи, она не должна узнать! Я слышал, некоторые девушки любят, когда парни дерутся из-за них, но она точно не из таких.

Мама кивает с одобрением.

– Как ее зовут? – спрашивает папа.

– Ты хочешь это знать?

– Обязательно!

– Наташа. Наташа Ли.

Он сделал ее китаянкой! Молодец!

– Ты ее знаешь? – спрашивает меня отец.

– Ну да, – отвечаю. – Шикарная девица. – Потом я оборачиваюсь к Оуэну и говорю, бросая на него притворно-гневные взгляды: – А этот Ромео мне и не сказал, что запал на нее. Хотя теперь все становится более или менее понятным. В последнее время он вел себя очень странно.

Мама снова кивает:

– Да-да, очень.

Ходит с налитыми кровью глазами, вертится у меня на языке. Поедает чипсы «Читос». Смотрит в пустоту. Еще немного чипсов. Должно быть, это и есть любовь. Что это, если не любовь?

То, что угрожало разразиться настоящей войной, превращается в военный совет. Наши родители сидят, придумывая, что говорить директору; особенно как объяснять побег Оуэна из приемной. Я только надеюсь, для его же блага, что Наташа Ли на самом деле окажется студенткой, причем неважно, есть что-то между ними или нет. Моя память глухо молчит. Бывает так, что звук имени наводит на какие-то воспоминания, но это имя для меня звучит в пустоте.

Когда нашему отцу кажется, что найден выход, позволяющий сохранить лицо, он становится почти дружелюбным. Оуэну придумано страшное наказание: ему надо постараться до обеда навести порядок в своей комнате.

Представляю, какова была бы реакция, если бы это Лесли избила какую-нибудь девчонку из-за парня. Но этого вопроса сегодня нет в повестке дня.

Я поднимаюсь вслед за Оуэном в его комнату. В комнате мы одни, дверь заперта, посторонних ушей нет, и я говорю:

– Ну ты дал! Классно выкрутился!

Он смотрит на меня с нескрываемым раздражением:

– Не понимаю, о чем ты тут толкуешь. Давай топай из моей комнаты.

Вот почему мне больше нравится быть единственным ребенком в семье.

Думаю, Лесли не стала бы качать права. Так что и мне не стоит выступать. У меня есть правила, которые я стараюсь не нарушать. Одно из них гласит: нельзя радикально вмешиваться в жизнь личности, тело которой я занимаю; желательно оставить ее в состоянии, максимально близком к первоначальному.

Но он меня взбесил. Так что я немного отступаю от своих правил. Мне кажется (какая странная мысль!), что Рианнон бы меня одобрила. Даже при том, что она не знает ни Оуэна, ни Лесли. Ни меня, по сути.

– Послушай, ты, лживый обкуренный придурок! – говорю я. – Ты будешь разговаривать со мной вежливо, ясно? И не только потому, что я прикрываю твою задницу; я сейчас единственная, кто относится к тебе нормально. Ты понял?

Сбитый с толку, а может, и немного раскаиваясь, он что-то согласно бормочет.

– Так-то лучше. – Я иду к двери, сшибая с полок какие-то безделушки. – Веселой тебе уборки.

За обедом все молчат.

Не думаю, что для них это необычное явление.

Дожидаюсь, пока весь дом уснет, и подхожу к компьютеру. Нахожу в посланном себе сообщении адрес и пароль электронной почты Джастина и проверяю его почтовый ящик.

Вижу письмо от Рианнон, послано в 22:11.

Дж.

Я просто не понимаю. Я что-то не то сделала? Вчера все было так здорово, а сегодня ты на меня опять сердишься. Если это из-за меня, пожалуйста, скажи, и я исправлюсь. Я хочу, чтобы мы были вместе. Я хочу, чтобы все наши дни заканчивались на счастливой ноте. Не так, как сегодня.

С любовью,

Р.

Меня качнуло. Хочу быстро отстучать ответ, хочу убедить ее, что все можно еще поправить, – но нельзя. Ты уже не он, напоминаю я себе. Тебя там больше нет.

Что же я наделал? – думаю я.

Слышно, как Оуэн бродит по своей комнате. Прячет улики? Или ему не спится от страха?

Интересно, сумеет ли он завтра справиться со своими неприятностями?

Этого мне не узнать.

Я хочу к ней. Я хочу попасть во вчерашний день.