Читать книгу Изящное искусство смерти - Дэвид Моррелл - Страница 6

Холера вызывает безудержную диарею почти белого цвета, которая быстро приводит к обезвоживанию организма и – с большой вероятностью – к смерти. Тремя месяцами ранее, в сентябре 1854 года, Лондон пережил самую страшную эпидемию этого заболевания за несколько последних десятилетий. Всего лишь за две недели болезнь унесла жизни семи сотен человек. Доктор Джон Сноу сумел остановить вспышку холеры, доказав, что заражаются ею не оттого, что дышат отравленным воздухом, а потому, что пьют воду, загрязненную фекалиями. Центр эпидемии находился в районе Броуд-стрит в Сохо. Доктор Сноу провел тщательное расследование и выяснил, что первыми подхватили заразу люди, пользовавшиеся общественной водокачкой в этом районе. В ходе учиненных раскопок обнаружилось, что источник воды находится рядом с выгребной ямой, откуда в него просачиваются экскременты. К удивлению сторонников теории «отравленного воздуха», доктору Сноу удалось очень просто остановить эпидемию: он распорядился, чтобы источник воды перенесли в другое место.

Инспектор Райан тогда помогал доктору проводить расследование. В эту ночь, когда он забрался на стену, посветил фонарем вниз и увидел залитого кровью Беккера, лежащего рядом с двумя мертвыми свиньями возле переполненной нечистотами канавы, он ни секунды не сомневался, куда доставить констебля для оказания срочной медицинской помощи.

Райан распорядился немедленно погрузить Беккера в полицейский фургон и гнать изо всех сил на квартиру доктора Сноу.

Доктор проживал в доме 54 по Фрит-стрит в Сохо, недалеко от очага недавней эпидемии.

Полицейские неистово барабанили в дверь, и через некоторое время на пороге со свечой в руке и в домашнем халате появился доктор Сноу, узколицый мужчина сорока одного года.

– Кто там, черт бы вас побрал? – спросил доктор и, прищурившись, уставился на двух констеблей, держащих бесчувственного Беккера.

– Инспектор Райан просил передать вам эту записку, сэр, – сказал один из полисменов.

Доктор с растущей тревогой прочитал послание от инспектора.

– Снимите с него грязную одежду. Прямо здесь. И бросьте на улице. Потом занесите вашего товарища в прихожую. Но не дальше! Я принесу горячую воду и чистые тряпки. Мы тщательно обмоем его, перед тем как перенести в кабинет.

Беккера ополоснули чистой водой и положили на застеленное простыней кресло в кабинете Сноу. У врачей Средневикторианской эпохи в кабинетах стояли обычные письменные столы, а не столы для обследования. Собственно, в последних у них не было нужды. Врачи были джентльменами и почти никогда не опускались до того, чтобы пачкать руки о пациентов. В крайнем случае измеряли у них пульс. Неблагодарная работа по настоящему лечению больных выпадала на долю стоявших ниже по социальному статусу хирургов.

Но Сноу раньше был хирургом и, даже поднявшись в медицинской иерархии, не утратил прежних навыков. Держа в руке масляную лампу, он внимательно обследовал следы укусов на руках и ногах Беккера и наконец воскликнул:

– Если эти свиньи были заражены, если в раны попали экскременты…

Сноу быстро продезинфицировал места укусов нашатырным спиртом – процедура, на которую мог решиться лишь редкий врач.

От резкого запаха нашатыря Беккер зашевелился и скорчил гримасу. Услышав писк и другие непонятные звуки, он в недоумении огляделся и увидел стоящие на полках клетки. Мыши, птицы и лягушки были взволнованы внезапной суматохой.

– Я правда вижу животных?

– Я экспериментирую на них с дозировкой, – объяснил доктор Сноу.

– Дозировкой чего? – не понял Беккер.

– На самые серьезные раны необходимо наложить швы. Боль будет жуткая. Но вот с этим вы почувствуете себя спокойно.

«Это» представляло собой металлический ящик с прикрепленной к нему маской.

Сноу поднес маску к лицу констебля.

– Что это такое?

– Хлороформ.

– Нет! – воскликнул Беккер и отпрянул.

Он знал о хлороформе – недавно изобретенном анестезирующем газе. Годом раньше лондонские газеты были полны статей, рассказывающих о неоднозначном выборе королевы Виктории во время родов восьмого ребенка: венценосная особа согласилась принять хлороформ. В качестве наблюдающего врача на случай осложнений она выбрала доктора Сноу.

– Это абсолютно безопасно, – заверил пациента Сноу. – Если мне доверилась ее величество, вы и подавно можете это сделать. Бояться совершенно нечего.

– Я и не боюсь. Но я не могу позволить себе заснуть, – подчеркнул Беккер.

– Я так полагаю, вам пришлось перенести тяжелую схватку, и отдых мог бы…

Сноу снова поднес маску к лицу констебля.

– Нет! – Беккер поднял руку, не подпуская к себе доктора. – Я не могу уснуть! Я хочу стать детективом! Если вы усыпите меня, я не смогу принять участие в дальнейшем расследовании! У меня не будет другого шанса!

А в это время к месту убийства подоспели еще полицейские.

– Продолжайте обходить соседние дома. Расспрашивайте всех подряд. Расширьте круг поисков, – командовал Райан. – Я хочу знать обо всех, пусть даже самых незначительных, странностях.

В сопровождении двух полицейских с фонарями инспектор снова перебрался через стену позади магазинчика, осторожно – чтобы не задеть туши мертвых свиней – спустился на землю и склонился над отпечатками ног. К счастью, следы сохранились значительно лучше, чем он мог рассчитывать.

«Хорошая работа, Беккер», – мысленно похвалил коллегу Райан.

Констебли передали ему пустое ведро, кувшин с водой и мешок гипса, а затем и сами перелезли через стену. Инспектор вздохнул, вспомнив, что обещал показать Беккеру, как это делается, и принялся за работу: налил в ведро воды, насыпал гипса и стал перемешивать, выверяя пропорции таким образом, что в итоге получилась смесь консистенции горохового супа. Ее он вылил на следы убийцы.

– Оставайтесь здесь и следите, чтобы ничего не попало на смесь, пока она застывает, – наказал он констеблям. – Я понимаю: это тяжело, но через пару часов я пришлю вам кого-нибудь на смену.

Райан вышел на шумную улицу и поздоровался с командой присланных по его распоряжению золотарей. Когда случилась эпидемия холеры, доктор Сноу в качестве одного из основных аргументов в борьбе против теории «отравленного воздуха» приводил тот факт, что золотари, которые постоянно вдыхают миазмы, заболевают ничуть не чаще остальных людей.

Поскольку туалеты обычно чистили по ночам – отсюда и выражение «темные делишки», – прибывшие четыре специалиста (один спускался вниз, другой вытаскивал ведро на веревке, а еще двое заполняли бочку) не нашли ничего необычного в работе в столь поздний час. Правда, срочность вызова заставила их гадать, какую неожиданность может таить эта вроде бы стандартная процедура.

Интерес золотарей значительно возрос, когда Райан поставил перед ними задачу:

– Возможно, убийца обронил что-то в «очко» сортира и потом пытался выловить при помощи палки. Выгребите все содержимое из ямы и разбросайте по территории двора. Через магазин не ходить. Во двор попадете, перебравшись через стену в соседнем переулке.

Золотари отправились выполнять распоряжение инспектора, а к зданию магазина в это время подкатил полицейский экипаж, из которого вылез бородатый мужчина. Райан узнал его в свете пляшущих фонарей: художник-криминалист из «Illustrated London News».

– Схема будет такая же, как в прошлый раз, – обратился к нему инспектор. – Оригиналы остаются у меня. Вы можете сделать копии, но использовать их без моего разрешения нельзя. А дам я его вам, возможно, только через несколько недель.

– Из-за чего сыр-бор?

– Как у вас с желудком?

– Мне уже начинать сожалеть о том, что я согласился приехать?

– Вы не пожалеете. Особенно когда ваш редактор увидит рисунки, – заверил его Райан. – Я хочу, чтобы вы зарисовали все, что сможете, пока руки не онемеют.

– Это займет столько времени!

– Надеюсь, жена не рассчитывает, что вы вернетесь домой ко времени похода в церковь?

– Она ушла месяц назад.

– Извините. Но вполне вероятно, что, после того как вы здесь закончите, вам захочется посетить церковь.

Когда инспектор проводил художника внутрь и показал следы резни, бородач смертельно побледнел.

– Пресвятой Боже!

Райан оставил его в магазине, а сам вышел на улицу – как раз вовремя, чтобы встретить комиссара полиции сэра Ричарда Мэйна. Мэйну было пятьдесят восемь лет, он имел аристократическую внешность и густые седые баки почти до подбородка. Он выслушал доклад инспектора и осмотрел место преступления, сохранив при этом профессионально невозмутимый вид, однако, когда снова оказался на улице, был столь же бледен, как и художник.

– Ничего ужаснее я еще не видел, – признался Мэйн.

Райан кивнул.

– И это не ограбление.

– Министр внутренних дел будет давить на нас, чтобы мы как можно скорее отыскали этого безумца, – предрек Мэйн. Министр внутренних дел контролировал все вопросы безопасности внутри страны, в том числе курировал лондонское полицейское управление и был непосредственным начальником комиссара. – Лорд Палмерстон потребует немедленно раскрыть преступление. Прежде чем начнется паника.

– Полагаю, у нас в руках оба орудия убийства: молоток и вот это.

Райан продемонстрировал бритву с рукояткой из слоновой кости.

– Дорогая вещь.

– Да. И, судя по следам, ботинки у убийцы не подбиты гвоздями. Это тоже указывает на человека не из бедных.

– Немыслимо! – воскликнул комиссар. – Человек с достатком не смог бы учинить такое зверство. Должно быть, бритва украдена.

– Возможно. Мы проверим сообщения о кражах – не упоминается ли там о пропаже подобного предмета. Также расспросим владельцев магазинов, торгующих дорогими бритвами, – может, кто-нибудь опознает нашу. Что касается молотка, его владельца, похоже, будет нетрудно отыскать. На нем есть инициалы.

– Инициалы?

– Дж. П.

– Нет, – прошептал Мэйн. Лицо его исказила гримаса боли. – Вы уверены?

– Конечно. А в чем проблема? – удивился Райан.

– Дж. П., говорите? Боюсь, что у нас действительно серьезная проблема.

– Мы нашли его! – закричали невдалеке. – Убийца! Мы его схватили!

Райан обернулся в ту сторону, откуда доносился шум. В свете фонарей показались несколько мужчин, одного они тащили, крепко схватив за руки. Мятое пальто последнего было испачкано в крови. Он отчаянно сопротивлялся.

– Он прятался в переулке!

– Я не прятался! Я спал!

– Он полез драться, когда его схватили!

– А что мне оставалось делать? Вы на меня напали!

– Ты зарезал Джонатана с семьей, мерзавец! И его бедную служанку.

– Джонатан? Никогда не слышал о…

– Это его кровь на твоем пальто!

– Я вчера просто перебрал. Я упал!

– Ты убил моего брата! – С этими словами один из мужчин ударил пленника кулаком в лицо.

– Эй! – вмешался в перепалку Райан.

Брат Джонатана нанес еще один удар. Пленник всхлипнул и пошатнулся.

– Довольно! – приказал Райан. – Пусть он все объяснит.

– Все это будет ложь! Гад зарезал моего брата!

И мужчина ударил снова. Во все стороны брызнула кровь.

Райан кинулся к толпе, чтобы прекратить избиение. Внезапно пленник упал, увлекая за собой державших его людей.

– Я его не вижу! Где этот негодяй? – заорал брат убитого.

– Вот он! Я его держу!

– Нет, ты меня держишь!

На земле продолжала ворочаться куча-мала.

– Здесь! Держи его!

Горе-охотники кое-как вскочили и кинулись в сторону переулка по пятам отчаянно улепетывающего мужчины. Кто-то швырнул тяжелую палку, и она едва разминулась с головой подозреваемого.

Райан бросился следом. Он заметил бегущего рядом человека, повернул голову и едва не споткнулся от изумления.

– Беккер?

Беккер в чистенькой форме не отставал от инспектора, хотя ему и мешали многочисленные швы и повязки.

– Я вернулся сразу, как смог.

– Вам нужно отдохнуть.

– И упустить возможность поучиться у вас?

Бегущая толпа добралась до переулка.

Вдруг кто-то завопил:

– У него разбитая бутылка! Мои глаза! Он полоснул меня по глазам! Господи! Я ничего не вижу!

Почти все преследователи втянулись в переулок.

– Я не могу дышать!

Райан прибавил ходу и догнал толпу.

Через мгновение к нему присоединился Беккер. Будучи на полтора десятка лет моложе инспектора, выше его, с хорошо развитой мускулатурой, он с ходу принялся вытаскивать людей из переулка и швырять их на булыжную мостовую.

От запаха спиртного полицейским едва не стало дурно.

– Двигайте отсюда! – рявкнул Райан.

Но народ и не думал расходиться.

Слева инспектор увидел пробивающийся через приоткрытую дверь свет и стоящую с разинутым ртом грузную женщину.

– Туда! – крикнул он констеблю.

Они проскочили мимо застывшей женщины и оказались в одной из многочисленных в этом районе таверн. Оставив позади зал со скамьями и стойку, они вылетели в коридор, а из него попали в кладовку.

– Окно! – воскликнул Райан.

Беккер обогнул бочонки с пивом и поднял раму. В комнату ворвались громкие крики, перемежаемые проклятиями. Райан поднес к окну фонарь. Луч света рассеял мглу, и инспектор увидел беглеца. Он стоял перед толпой и размахивал зажатым в руке отбитым горлышком бутылки. У многих преследователей лица уже были в крови. В страхе перед смертоносным оружием они отчаянно пытались выбраться из узкого переулка, но сталкивались с теми, кто наседал сзади.

Беккер высунулся по пояс из окна и, ухватив беглеца за плечи длинными ручищами, потащил его внутрь. В то же время двое из толпы, осмелев, вцепились в ноги.

Беглец завопил так, будто его действительно разрывали на части.

Райан поставил фонарь на стол и схватил стоявшую в углу метлу. Высунув рукоятку в окно, он принялся колотить мужчин, державших беглеца. Он целился в лицо, бил как можно сильнее, и наконец один, получив чувствительный удар, завопил от боли и схватился за голову. Инспектор врезал второму, тот взвыл и тоже отпустил жертву.

Беккер по инерции отшатнулся от окна, втащил недавнего пленника в комнату и, не удержавшись на ногах, рухнул вместе с ним на пол.

– Уберитесь от меня! – размахивая разбитой бутылкой, заорал беглец.

Райан изловчился, схватил его за запястье и выкручивал до тех пор, пока мужчина не взвизгнул от боли и не выронил бутылку, которая упала на пол и разбилась. Беккер снял с ремня наручники; недавно разработанный пружинный механизм удерживал на месте браслеты, пока констебль запирал их ключом.

– Я ничего не сделал! – крикнул арестованный.

– Ну, это мы быстро выясним, – с трудом восстанавливая дыхание, проговорил Райан. – Откуда у вас на пальто кровь?

– Черт! Они чуть меня не убили! Вот оттуда и кровь.

Губы мужчины действительно распухли и кровоточили.

– Если вы и правда отрубились по пьянке, а не скрывались, они сделали для вас доброе дело, – заметил Беккер.

– Какого хрена вы хотите сказать?

– Ночь очень холодная, и вы могли бы замерзнуть до смерти.

– Хорошенькое «доброе дело»! Я бы не замерз, но меня избили бы до смерти.

– Могли бы поблагодарить нас, что мы этого не допустили.

– Где вы пили? – вступил в разговор Райан.

На него произвела впечатление попытка констебля расположить к себе арестованного.

– Да много где, – огрызнулся тот.

– А как называлось последнее заведение? И когда вы оттуда вышли?

– Не помню, – рыгнул джином подозрительный тип.

– Пусть побудет здесь, пока не протрезвеет. Тогда мы его допросим, – сказал Райан вбежавшим в комнату патрульным.

Все еще тяжело дыша, инспектор и Беккер прошли в общий зал таверны, где уже сидел комиссар Мэйн. Выглядел он намного старше своих пятидесяти восьми лет. Кожа на лице над бакенбардами было туго натянута.

С улицы доносился шум потасовки, громко кричали констебли, разгонявшие при помощи дубинок не желающую угомониться толпу.

– Все только начинается, – мрачно изрек Мэйн.

– Можно надеяться, что от выпитого джина они все-таки успокоятся и заснут, – предположил Райан.

– Нет-нет, будет только хуже. Поверьте моему опыту. Молоток и инициалы на нем. Я…

Внезапно комиссар умолк и посмотрел на грузную женщину распоряжавшуюся в таверне. К ней подошел и встал рядом мужчина с красным лицом – очевидно, муж.

– Мне нужно поговорить с вами, – демонстративно игнорируя Беккера, сказал инспектору Мэйн. – Наедине.

На лице хозяина таверны читалось явственное недоумение, отчего это комиссар полиции уделяет такое внимание подозрительному рыжему ирландцу и не хочет пообщаться с патрульным.

– Констебль Беккер – мой помощник. Он должен быть в курсе всего.

Конечно, Беккер вряд ли ожидал услышать подобные слова, но ему все же удалось скрыть удивление.

– Ваш помощник? – Мэйн по-прежнему не смотрел на констебля. – Вам не кажется, что это несколько необычно?

– Как вы сами сказали, лорд Палмерстон будет давить на нас, чтобы мы поскорее раскрыли убийство и не допустили паники. Мы хотим заверить людей, что я испробовал все возможные варианты. Если вы не возражаете, давайте вернемся в магазин, там нас никто не подслушает.

– За исключением мертвых, – пробормотал комиссар.

Когда они появились в магазине, художник из «Illustrated London News» жадно глотал из фляжки и ничуть не смутился, что его застали за этим занятием.

– Думаю, эта работа не для меня, – с трудом выговорил он. – Когда я почувствовал, что больше не могу здесь находиться, я вышел на улицу и попытался зарисовать волнующуюся толпу, но…

– Ради всего святого, не помещайте в газете материалы о беспорядках на улице, – попросил комиссар.

– Насчет меня не беспокойтесь. Я практически ничего не мог разглядеть в тумане, не то что нарисовать. Но я насчитал там не меньше двух дюжин репортеров, так что не сомневайтесь, в газетных репортажах о том, что здесь сегодня произошло, вы прочтете и о волнениях.

Комиссар застонал.

– Представляю, что скажет лорд Палмерстон.

– В общем, на улице стало так жарко, что я предпочел вернуться в это проклятое место, – продолжил художник.

Внутри по-прежнему стоял одуряющий запах крови.

– Определенно, эта работа не для меня.

– Может, вам еще выпить? – предложил Райан.

– Еще чертовски много выпить! Если бы мне не были так нужны деньги…

– Нам нужно побыть здесь одним, – сообщил художнику инспектор. – На улице сейчас спокойно. Подышите свежим воздухом – возможно, полегчает. Или сходите в таверну, это здесь недалеко.

– Хотите побыть одни? Да сколько угодно, торчите здесь хоть до утра.

С этими словами газетчик выскочил из магазина и закрыл дверь.

Комиссар Мэйн стоял, уставившись на прилавок, за которым лежало тело хозяина. Хотя трупа и не было видно, от его незримого присутствия комната казалась совсем маленькой.

– Инициалы на молотке. Вы уверены, что там стояли буквы Дж. П.?

– Стопроцентно, – кивнул Райан.

– Мне было всего пятнадцать, но я помню, как был напуган. Как была напугана моя мать.

– Напуганы? – подал голос Беккер.

– Отец никогда не показывал виду, что чего-то опасается, но я чувствовал: ему тоже страшно.

– Не понимаю, – признался Райан.

– Вы оба слишком молоды и в то время еще не появились на свет. Каждый день я читал об этом все статьи, во всех газетах, какие мог найти.

– Об этом?

– Об убийствах на Рэтклифф-хайвей.

Райан и Беккер непонимающе нахмурились, и тогда комиссар все рассказал.

7 декабря 1811 года, суббота

События той ночи всколыхнули по всей Англии волну ужаса, равной которой с тех пор не было. Улица Рэтклифф-хайвей получила название не из-за крыс, а от скалы из красного песчаника, что нависает над Темзой[5]. Однако в 1811 году крыс здесь все же было великое множество, а отчаяние ассоциировалось с нищетой.

Каждое восьмое здание в том районе было таверной. Процветали азартные игры. На каждом углу толпились проститутки. Воровство приобрело такой размах, что между Рэтклифф-хайвей и лондонскими доками пришлось возвести стену наподобие крепостной.

Незадолго до полуночи торговец одеждой Тимоти Марр попросил своего подручного Джеймса Гоуэна помочь закрыть лавку. Он припозднился – нужно было обслужить моряков, только прибывших в порт и горевших желанием потратить деньги. Марр отправил служанку по имени Маргарет Джуэлл, чтобы она оплатила счет пекарю, а на обратном пути прихватила свежих устриц – пищу дешевую и простую, не требующую готовки. Однако пекарня оказалась уже закрыта, также не работали и все лавки, где можно было купить устриц. Расстроенная служанка вернулась в хозяйскую лавку и обнаружила, что дверь заперта. Ее громкий и настойчивый стук привлек внимание ночного сторожа, проходившего своим обычным маршрутом, и соседа, которому пришлось прервать поздний ужин, чтобы узнать, кто там шумит.

Сосед перелез через ограду и, обнаружив заднюю дверь незапертой, проник в дом, пошел по коридору и наткнулся на труп Гоуэна с размозженной головой. Все стены были забрызганы кровью. Сосед, трясясь от ужаса, прошел непосредственно в лавку и замер на месте – возле входной двери распростерлось неподвижное тело миссис Марр. Голова ее превратилась в кровавое месиво, на полу валялись кусочки мозга. Едва способный пошевелиться, сосед все же смог отодвинуть засов на двери. В лавку чуть не сбив его с ног, ввалилась толпа народу. Была там и Маргарет Джуэлл. Она заглянула за прилавок, увидела изуродованное тело Тимоти Марра и завизжала.

Но, как выяснилось, на этом кошмар не закончился. При более пристальном осмотре тел оказалось, что всем – Марру его жене и подручному – убийца перерезал глотки. Причем в случае с хозяином разрез был таким глубоким, что обнажился шейный позвонок. В комнате в глубине дома нашли разломанную на кусочки колыбельку и мертвого младенца с проломленной головой; горло его также было перерезано.

– Все наличные деньги остались на месте, – подчеркнул комиссар Мэйн. – В спальне обнаружили молоток корабельного плотника с инициалами Дж. П. Его ударная часть была заляпана кровью со слипшимися волосами.

– Но… – Беккер замешкался, приводя мысли в порядок. – То же самое произошло и здесь, только убили двоих детей, а не одного.

Комиссар, похоже, даже не заметил, что констебль нарушил все правила, вступив в разговор раньше инспектора.

Теперь подал голос и Райан:

– Рэтклифф-хайвей находится всего в четверти мили отсюда. Вы сказали, суббота, седьмое декабря тысяча восемьсот одиннадцатого года?

– Сорок три года назад, – еле слышно подтвердил Мэйн.

– Сегодня десятое декабря, а не седьмое, но тоже ночь с субботы на воскресенье. Так что можно говорить о почти полном совпадении.

Мэйн кивнул.

– Я вырос в Дублине. Мой отец был судьей.

Прежде Райан и не предполагал, что комиссар ирландец, так же как и он. И, подобно Райану, он почти полностью избавился от ирландского акцента.

– В те давние времена, когда еще не существовало железных дорог, лондонские газеты и журналы доставляли на почтовых каретах. По хорошей дороге они могли передвигаться с потрясающей скоростью десять миль в час, – продолжил рассказ комиссар. – Новости о жестоком убийстве неумолимо распространялись по стране, а вслед за ними катилась волна ужаса. Когда почтовые кареты достигли порта в Холихеде, газеты погрузили на пакетботы, отплывавшие в Дублин. До появления пароходов суда полностью зависели от капризов погоды, находились во власти ветра и бурь. Бывало, им требовалось два дня, чтобы пересечь Ирландское море. Отец всерьез интересовался политикой, и все новости из Лондона представляли для него важность. Репортажи об убийстве на Рэтклифф-хайвей добрались до Дублина спустя пять дней после резни.

Райану и Беккеру показалось, будто стены начали сжиматься вокруг них.

– Мой отец не помнил – да и никто не помнил, – когда зараз убивали столько человек. Да, бывало, разбойник с большой дороги пристрелит ночью одинокого путника. Прохожего могли в темном переулке ограбить да и зарезать там же. Пьяные драки в трактире порой заканчивались тем, что кого-то из драчунов избивали до смерти. Но никто не мог припомнить, чтобы сразу убили троих взрослых и ребенка. Младенца! Да еще с такой жестокостью.

Новости об убийстве распространялись из города в город. Местные газеты перепечатывали подробности, и трагедию обсуждали абсолютно все. Но никто не мог предположить, что за безумец сотворил такое. Когда отец узнал из газет о случившемся – я уже говорил, это было через пять дней, – он заметил своему деловому знакомому, который находился у нас в гостях, что к этому времени убийца может оказаться где угодно. Действительно, он вполне мог находиться на борту пакетбота, доставившего ужасные известия в Ирландию. А то уже и в самом Дублине. Тут отец обнаружил, что я все слышу, и быстренько прикрыл дверь.

В магазине покойного Джонатана похолодало. Когда комиссар поднял глаза, Райан и Беккер увидели, что в них застыла боль.

– Люди боялись покидать дома. Под подозрение попадал каждый незнакомец. Я слышал, что одна состоятельная женщина установила замки даже на внутренних дверях своего дома. Люди шарахались от всякого звука в ночи – они были уверены: это убийца идет по их души. Не сразу, но понемногу паника ослабевала. Однако вскоре страхи вернулись с удвоенной силой – спустя двенадцать дней после первого группового убийства произошло второе.

– Что? – воскликнул изумленный Райан. – Еще одно убийство? Через двенадцать дней?

– Всего в полумиле от лавки Марра. Опять в районе Рэтклифф-хайвей.

– На этот раз убийство было совершено в четверг, – продолжил комиссар. – За неделю до Рождества. Один из завсегдатаев таверны Джона Уильямсона торопился в это питейное заведение в надежде купить пива. Время было уже после закрытия. И тут он услышал крик: «Убийство!» Кричал полуобнаженный мужчина, болтавшийся на связанных вместе простынях, что свисали из окна верхнего этажа таверны.

Мужчина этот снимал у Уильямсона комнату. Он свалился на улицу, где его едва успел подхватить ночной сторож. Мужчина продолжал вопить, а сторож тем временем забарабанил в запертую дверь. Вокруг быстро собиралась толпа. Самые смелые откинули дверцу люка, через который загружали бочонки с пивом, и забрались в подвал. На полу они обнаружили тело Джона Уильямсона с размозженной головой. Орудие убийства – окровавленный ломик – лежало рядом с трупом. Горло жертвы было перерезано. Большой палец на правой руке был почти полностью отрублен, – очевидно, несчастный пытался защищаться.

Из подвала смельчаки поднялись в кухню и обнаружили там в луже крови жену Уильямсона: голова также разбита, горло перерезано. Подле нее лежало тело девушки-служанки с аналогичными повреждениями. Немного пришедший в себя жилец сообщил, что находился у себя в комнате, услышал снизу страшный шум и спустился посмотреть, что происходит. Стоя на последней ступеньке, он заглянул в кухню и увидел рядом с телом миссис Уильямсон какого-то мужчину. Он жутко перепугался и, страшась каждого звука, прокрался обратно в комнату, связал вместе простыни и попытался выбраться через окно.

Сообщения о резне распространились повсеместно. Зазвонили пожарные колокола. Мужчины похватали пистолеты, сабли и выбежали на улицы, охотясь на всех и каждого, кто выглядел хоть чуточку подозрительно. Один такой доброволец долго преследовал мужчину, которого считал убийцей, но на самом деле невиновного, тот в итоге вытащил пистолет и пальнул преследователю прямо в лицо. Все иностранцы, в особенности ирландцы, априори считались виновными.

Комиссар сделал паузу после того, как упомянул про ирландцев, – удостовериться, что Райан прочувствовал весь ужас тогдашних дней.

– Чужаки прятались и от этого вызывали еще больше подозрений. Окна во всех домах были постоянно закрыты ставнями. Ночных сторожей нанимали, чтобы охранять дома, а потом их же начинали считать убийцами. Почтовые кареты доставляли газеты с новостями во все районы страны, и вместе с ними ширилась паника. Расположенные обособленно деревушки вооружались, их жители были убеждены, что убийца бежит из Лондона и непременно через их края, оставляя позади горы новых трупов. Помню, я ужасно напугался, когда услышал, как один из отцовских друзей сказал: «Мы больше не можем чувствовать себя в безопасности даже в собственных постелях». Я читал, что в Лондоне толпы людей устремлялись в церкви молить Господа о спасении своих жизней, но обнаруживали лишь приколотые к дверям объявления, гласившие: «Среди нас есть чудовища».

– Чудовища, – повторил Райан.

– Представьте всеобщее облегчение, когда анонимный источник привлек внимание к некоему Джону Уильямсу. Этот молодой матрос с торгового судна недавно вернулся из длительного плавания, а его страсть постоянно ввязываться во всякого рода стычки была хорошо известна.

– Джон Уильямс? – переспросил озадаченный Беккер.

– Верно. Он снимал комнату в нескольких минутах ходьбы от мест обоих преступлений. До него там обитал корабельный плотник и оставил после себя целый ящик инструментов. Среди прочего был и большой молоток с выцарапанными на ударной части инициалами плотника: «Дж. П.»

– Дж. П. Эти инициалы были на молотке, который мы обнаружили здесь, – сказал Райан.

– Теперь вы понимаете, почему я так встревожился. Владельцу меблированных комнат, где квартировал Уильямс, был знаком этот инструмент. Он опознал орудие убийства, оставленное в лавке Марра. В ночь второй резни Уильямс, когда вернулся в меблированные комнаты, – после того как пошли разговоры о новом убийстве, – вел себя, по сообщениям очевидцев, довольно странно. Припомнили, что одежда у него была перепачкана кровью, однако сам Уильямс утверждал, будто подрался в таверне.

Уильямса задержали и поместили в тюрьму Колдбат филдз, где он провел сочельник, Рождество и День подарков[6]. Допросить его предполагалось сразу после каникул. Но когда судьи собрались на заседание, куда проникли и любопытствующие, желавшие посмотреть и послушать, как будут допрашивать предполагаемого убийцу, из тюрьмы поступило сообщение, что стража обнаружила Уильямса мертвым в его камере.

– Мертвым? – удивился Беккер.

– Самоубийство. Под потолком его камеры имелось что-то вроде балки, на которой тюремщики проветривали постельное белье. Уильямсу позволили оставить одежду, так он привязал платок к этой балке, сделал петлю и удавился. Но самое ужасное было еще впереди.

– Трудно это представить, – прошептал Райан.

– Власти сочли, что самоубийство Уильямса равносильно признанию им вины. Обычно, чтобы продемонстрировать, что случается с чудовищами, когда их ловят, устраивают публичную казнь. Однако в данном случае это было невозможно, поэтому 31 декабря тело Уильямса привязали к наклонной платформе, установленной на телеге, и в таком виде вывезли в город для всеобщего обозрения. В углубление слева от головы положили плотницкий молоток. Над головой лежал ломик. С противоположной стороны от молотка в таком же углублении поместили еще один предмет, которому вскоре предстояло сыграть главную роль во всей церемонии.

Лошадь тащила телегу по Рэтклифф-хайвей, и на всем пути следования толпились зрители. Впереди и позади шествовало огромное число политиков – все желали, чтобы их заметили. Процессия достигла лавки Марра, в которой произошло первое убийство, и остановилась. Телегу поставили таким образом, чтобы лицо Уильямса смотрело на место его чудовищного злодеяния. Через десять минут движение возобновилось, и вскоре все оказались у таверны, в которой было совершено второе ужасное преступление. В общей сложности вдоль дороги собралось и наблюдало за процессией двадцать тысяч человек. Они были необычайно молчаливы, как будто учиненная Уильямсом двойная бойня немного повредила их рассудок. Единственным человеком, проявившим эмоции, оказался какой-то кучер. Он прорвался к телеге и несколько раз прошелся кнутом по неподвижному лицу покойника.

Инспектор дернул щекой.

– Последнюю остановку повозка совершила на пересечении Кэннон и Кэйбл-стрит. Из мостовой быстро выковыряли брусчатку, выкопали яму. В нее кинули тело Уильямса. Из углубления, противоположного тому, где лежал молоток, извлекли предмет, о котором я упомянул. Это был кол.

– Что? – переспросил Райан.

– В яму спрыгнул человек, исполнявший роль палача, и забил кол в сердце Уильямса. Тело засыпали негашеной известью. Потом яму забросали землей, положили на место брусчатку. Когда я узнал эти подробности, я спросил отца, зачем был нужен кол. Он рассказал, что таково старинное поверье: только если пронзить сердце колом, можно быть уверенным, что злой дух не сможет вернуться к жизни и вновь творить свои гнусные дела.

– А почему его похоронили на перекрестке? – поинтересовался Беккер.

– Еще одно суеверие, – пожал плечами комиссар. – Если, несмотря на кол, дух чудовища сможет каким-то образом явиться в мир живых, он навечно окажется в ловушке – не будет знать, какую из четырех дорог выбрать. Первое время вынутые из мостовой и установленные назад камни выпирали над остальными, обозначая место захоронения чудовища, и проезжавшие через перекресток старались его миновать, чтобы не осквернить себя соприкосновением с могилой убийцы. Но постепенно поверхность проезжей части выровнялась. Люди забыли, где был похоронен Уильямс, забыли, что его вообще похоронили.

– Я часто прохожу этот перекресток, – сообщил Райан, – но ничего не подозревал.

– Узнав, что с кошмаром покончено, я смог наконец спать спокойно и не бояться, что Уильямс поджидает снаружи, в темноте, – закончил рассказ Мэйн.

– Все действительно закончилось? Убийств больше не было?

– Нет, не было.

В доме что-то скрипнуло, как будто пошевелилось мертвое тело. Но конечно, все дело было в сильном ночном ветре, от которого раскачивались ставни и дрожали стекла в окнах. Тем не менее Райан, Беккер и комиссар, точно по команде, уставились на закрытую дверь, ведущую к трупам в коридоре, кухне и спальне.

– Это убийство… вы думаете, кто-то нашел старый молоток и нацарапал на нем инициалы Дж. П., чтобы вызвать ассоциации с теми убийствами? – спросил Беккер. Тут тревожная мысль пришла ему в голову, и констебль поежился. – Или же… Но нет, такое вряд ли возможно.

– Говорите, что у вас на уме, – попросил Райан. – Если будем работать вместе, хотелось бы, чтобы вы не держали ничего при себе.

– Может это быть тот же самый молоток, которым пользовался убийца сорок лет назад?

Внезапно открывшаяся входная дверь заставила всех троих вздрогнуть.

Вошел бородатый художник из «Illustrated London News».

– Ваше? – спросил он Райана и протянул кепку. – Ее подобрал один из патрульных. Он решил, что вы вроде потеряли такую.

– Да, это моя. Спасибо. – Райан натянул кепку на голову получив наконец возможность скрыть рыжие волосы. – Сколько лет в редакциях хранятся старые выпуски газет?

– В «Illustrated» имеются все номера с тысяча восемьсот сорок второго года, когда газета начала издаваться.

– Нас интересует восемьсот одиннадцатый. И любые зарисовки орудия убийства, которые могли сделать в тот год.

– Тогда еще газеты не публиковали никаких рисунков. Мы были первыми. А убийство? О каком убийстве вы говорите?

– На Рэтклифф-хайвей.

– Ах, об этих, – произнес художник как ни в чем не бывало.

– Вы знаете об этих убийствах? – воскликнул изумленный комиссар. – Откуда? Вы слишком молоды и в одиннадцатом году еще не родились.

– Разумеется. Я прочитал о них на прошлой неделе.

– Прочитали? – Беккер был удивлен не меньше комиссара.

– В эссе «Убийство как одно из изящных искусств».

– О чем вы, черт побери, говорите? – спросил Райан.

– О любителе опиума. О Томасе Де Квинси.

– Всем известно, кто такой Де Квинси. Но какое он имеет отношение к…

– В пятницу я делал его портрет для нашей газеты. Сейчас выходит в свет сборник его произведений. Он встречался с журналистами, чтобы о нем напечатали в газетах и тем самым способствовали росту продаж книг. Недостойно это, если хотите знать мое мнение. Но когда этот Любитель Опиума вел себя достойно?

– Я по-прежнему не…

– Эссе «Убийство как одно из изящных искусств». Это другая книга, совсем не то что рассказы о курении опиума. Ну и поскольку я его рисовал, то решил почитать, сам узнать, из-за чего такой ажиотаж.

Словно ставя точку в повествовании, бородатый художник поднес ко рту фляжку, отхлебнул и сказал:

– Де Квинси писал не только о своем пристрастии к опиуму. В этом эссе он описывает убийства, совершенные на Рэтклифф-хайвей.

– Что?

– Он снова и снова возвращается к ним. Это самая кровавая книга, которую я читал в своей жизни. Мне после нее снятся кошмары. Он приводит столько отвратительных подробностей, что можно подумать, Де Квинси сам там был.