Читать книгу Отцы ваши – где они? Да и пророки, будут ли они вечно жить? - Дэйв Эггерс - Страница 2

– Мне удалось. Вы и впрямь тут. Астронавт. Иисусе.

– Кто это?

– У вас, наверное, голова болит. От хлороформа.

– Что? Где я? Что это за место? Ты кто, нахер, такой?

– Вы меня не узнаёте?

– Что? Нет. Что это?

– Это? Это цепь. Она приделана вот к этой свае. Не тяните.

– Ох бля. Ох бля.

– Я говорил, не тяните. И должен вам сразу сказать, до чего мне жаль, что вы здесь при таких обстоятельствах.

– Ты кто такой?

– Мы знакомы, Кев. Уже давно. И мне вас сюда вот так привозить не хотелось. То есть, я б лучше по пиву с вами зацепил как-нибудь, но вы не ответили ни на одно мое письмо, а потом я узнал, что вы через городок проезжать будете, ну и… Правда, не дергайте ее. Ногу себе повредите.

– Нахер я здесь?

– Вы здесь потому, что я вас сюда привез.

– Ты это сделал? Ты приковал меня цепью к свае?

– Здоровская штука, правда? Не знаю только, стоит ли называть ее сваей. Чем бы ни была, она невероятно крепкая. Тут все ими оборудовано. Была военная база, поэтому везде такие чудны́е фиготени. Эта штука, к которой вы прикованы, способна выдержать десять тысяч фунтов, и почти во всех строениях такие есть. Хватит тянуть.

– Помогите!

– Не орите. Тут на много миль никого. А сразу за горкой океан, поэтому за волнами и ветром тут хоть из пушки стреляй, ничего не слышно. Но из пушек здесь больше не стреляют.

– Помогите!

– Иисусе. Хватит. Слишком уж громко. Тут повсюду цемент, дядя. Слышите, какое эхо?

– На помощь! На помощь!

– Я прикидывал, что вы станете орать, поэтому если начнете сейчас, так мне и скажите. Я не могу здесь оставаться, пока вы этим занимаетесь.

– Помогите!

– Мое уважение к вам стремительно падает.

– Помогите! На помощь! Помогите! Эй…

– Ладно. Господи ты боже мой. Вернусь, когда закончите.

* * *

– Закончили?

– Иди нахуй.

– Знаете, никогда раньше не слышал, чтоб вы матерились. Главным образом, это про вас я и помню – вы никогда не матерились. Вы были такой серьезный парень, такой аккуратный, тщательный и порядочный. А с этой стрижкой ежиком и в форме вашей – короткий рукав, пуговицы в ряд – вы были прям пережиток. Наверное, так и надо, если хотите стать астронавтом, – приходится таким вот подтянутым быть. С такой вот чистотой.

– Я тебя не знаю.

– Что? Нет, знаете. Вы не помните?

– Нет. Я никого, как ты, не знаю.

– Хватит. Возьмите и подумайте. Кто я?

– Нет.

– Вы прикованы цепью к свае. Могли б и догадаться. Откуда мы друг друга знаем?

– Пошел ты нахуй.

– Нет.

– Помогите!

– Не стоит. Разве не слышите, до чего тут все громко? Слышите эхо?

– Помогите! Помогите!

– До чего ж вы меня огорчаете, Кев.

– На помощь! На помощь! Помогите!

– Ладно. Я пошел, пока вы не очухаетесь.

* * *

– Теперь-то всё? Там по ночам холодно снаружи. Ветер на горку залетает, а Тихий океан… не знаю. Начинает кусаться. Как солнышко выйдет, так почти благодать, но как только температура падает, Арктика наступает довольно скоро. Вы, должно быть, охрипли. Воды хотите?

–

– Я бутылку здесь поставлю. Попьете, когда захочется. Я для этого левую руку вам оставил свободной. Мы здесь пробудем сколько-то, поэтому просто знайте, что я пригляжу, чтобы вы ели и у вас было все, что вам еще понадобится. У меня и одеяла в фургоне есть.

– Как ты меня сюда притащил? Ты тот парень, что диван перевозил?

– Это я, да. Видел такой трюк в кино. Поверить не могу, что он удался. Вы помогли мне внести диван в фургон, и я оглушил вас электрошокером, а потом дал хлороформу и привез сюда. Хотите послушать, как все было? Довольно невероятно.

– Нет.

– Поставить машину близко у этого строения, где мы, вообще-то нельзя, поэтому я вас выволок из фургона вон на ту тележку – ее снаружи видно. Она уже там стояла, и работает превосходно до сих пор. Я б на этой штуке и слона перевез. В общем, погрузил я вас на тележку, потом протащил четверть мили от парковки до этого строения. Честно говоря, я до сих пор просто обалделый оттого, что все удалось. Вы тяжелее меня фунтов на тридцать, что ли, и определенно в лучшей форме, чем мне удастся когда-нибудь добиться. Но все равно получилось. Вы, блядь, астронавт – и вот теперь вы тут. Отличный какой день.

– Ты псих.

– Нет-нет. Не он. Перво-наперво, извините. Никогда не думал, что вытворю что-то подобное, но из-за всего недавнего это стало необходимым. Я в жизни никому никак не вредил, и вам не поврежу. Я б никогда вам не мог навредить, Кев. Хочу, чтоб вы это понимали. Поэтому вам совсем незачем вырываться или как-то. Завтра я вас отпущу – после того, как мы немного поговорим.

– Ты, нахуй, и в самом деле чокнутый.

– В самом деле нет. Вот правда. Давайте вы прекратите это повторять, потому что я не такой. Я человек нравственный – и человек принципиальный.

– Пошел нахуй.

– И это тоже хватит повторять. Вы мне не нравитесь, когда материтесь. Давайте вернемся к тому, чтобы вспомнить меня. Удалось?

– Нет.

– Кев, хватит. Только посмотрите на меня. Чем скорее мы с этим покончим, тем скорее я смогу вас отпустить.

– Ты меня отпустишь, и я тебя убью.

– Эй. Эгей. Ну вот чего ради такое говорить? Совершенно без толку же. Вы себя задержали на много часов. Может, и больше. Я планировал вас отпустить сегодня вечером, попозже. Может, завтра, самое позднее. А теперь вы меня напугали. Я вовсе не представлял себе вас как свирепого типа. Господи, Кев, вы же астронавт! Незачем угрожать людям налево и направо.

– Ты приковал меня цепью к свае.

– И все равно. То, что я с вами сделал, было последовательно и без насилия. Цель оправдывала средства. Мне хотелось с вами поговорить, а вы не отвечали на мои письма, поэтому я решил, что выбора у меня нет. Вот прям не на шутку приношу свои извинения, что пришлось вот так. Я в странном месте побывал недавно. У меня так голова болела, что спать не мог. Гадство, как давило! Вопросы перли один на другой и душили меня по ночам. У вас так когда-нибудь было, что вы себе лежите, а вопросы – виперы такие, обертываются вам вокруг горла?

– Ты, блядь, совсем псих.

– Знаете что, Кев? Я нет. Но вынужден сказать, как только я произнес виперы, тут же понял, что зря. Такой, как вы, услышит это слово, его конкретность – и сразу считает, будто я какой-то одержимый чудик.

– А ты нет.

– Видите, еще и сарказм. Что-то новенькое. Помню вас таким искренним. Я про себя этим восхищался. А эти новые колючки мне не нравятся. Теперь послушайте, я думаю, вам видно, что я полностью в своем уме.

– Невзирая на то, ты меня похитил и привез сюда.

– Именно потому, что я вас сюда привез – успешно. Я составил план, выполнил его и привез астронавта на заброшенную военную базу в ста десяти милях от того места, откуда вас выкрал. Стало быть, я человек вполне дееспособный, верно?

–

– Кев. Вы работаете на правительство, так?

– Я работаю в НАСА.

– А это правительственное учреждение. И каждый день правительство привозит какого-нибудь вражеского бойца в какое-нибудь засекреченное место, чтобы его там допросить, правда? Что ж не так со мной, если я делаю то же самое?

– Так я вражеский боец, значит.

– Нет. Возможно, сравнение было скверное.

– Дружок, ты просидишь в тюрьме весь остаток своей жизни.

– Не думаю. Ловят только тупых.

– А ты блистательный преступный гений.

– Нет. Нет, Кев. Я никогда в жизни не делал ничего незаконного. Поразительно, да? Честно, не делал. Великие преступления совершают новички. Я вижу, вы озираетесь. Здоровское это место, да? Клево же, что мы в самом деле на военной базе? Узнаёте это барахло? Оглядитесь. Тут был какой-то артиллерийский склад. Думаю, они прикрепляли пушки или что там еще к этим сваям, чтоб те могли ездить взад-вперед и гасить отдачу. Вообще-то я не уверен, но зачем еще тут эти сваи?

– Я тебя, нахуй, порешу. Но легавые порешат тебя первыми.

– Кев, такого не произойдет.

– Тебе не кажется, что уже началась массированная облава – выяснить, что со мной стало?

– Не льстите себе. Вы ж никогда себе не льстили. Вы были из тех, кто знает, что умен, силен, и впереди великие свершения, но к тому же вы знали, что пользы не будет, если это рекламировать всему миру. Поэтому на вас работала милая такая публичная скромность. Мне это нравилось. Я понимал весь этот ваш гамбит, но мне он нравился, и я его уважал. Поэтому не портите его выпендрежем «я астронавт».

– Лады. Но ты все равно труп. Меня найдут через сутки.

– Нет, не найдут. Я отправил трем людям сообщения с вашего телефона, всем написал, что вы в разных местах. Одному из ваших коллег в НАСА сказал, что у вас родственник умер. А вашим родителям – что вы на тренировочном задании. Слава богу, изобрели СМС – можно идеально притворяться вами. Потом я выключил ваш телефон и выбросил его.

– Ты сотню всяких мелочей не учел.

– Возможно. А может, и нет. Так вам интересно, где вы находитесь? Всю эту базу вывели из эксплуатации, и она разваливается. Никто не знает, что с нею делать, поэтому она тут торчит себе и гниет на земле стоимостью миллиард долларов. Вам отсюда не видно, но до океана где-то полмили вниз по склону. Вид отсюда невероятный. Но на всем участке – лишь эти старые ветшающие постройки. Их тут сотни, и еще двадцать таких же, как вот эта, стоят в ряд. Думаю, эту использовали для испытаний химического оружия. Рядом тут одна, где обучали методам допроса. В тех, как эта, – везде сваи, на которые можно разное цеплять. Что вы на меня так смотрите? Это означает, что вы меня узнали?

– Нет.

– Да, узнали.

– Не узнал. Ты ебаный полоумный, а я тебе сказал, что с полоумными не знаюсь. Такая вот у меня заколдованная жизнь.

– Кев. Мне в самом деле уже хочется приступить. Поэтому мы либо приступим так, как, надеюсь, мы можем приступить, начнем беседовать, либо я тыкаю в вас электрошокером, чтоб немножко приструнить, и мы начинаем после этого. Отчего же просто со мной не поговорить? Давайте отнесемся к этому по-мужски. Перед нами стоит задача, так чего б нам ее не решить. Вы всегда деловой такой были, все обеспечивали, двигались дальше. На такую действенность с вашей стороны я и рассчитываю. Итак, откуда я? Откуда вы меня знаете?

– Не знаю. Я никогда не сидел в тюрьме. Видимо, ты откуда-то сбежал.

– Кев, видите вот этот электрошокер? Если предпочтете со мной не разговаривать, я вас оглушу. Если станете орать и звать на помощь, я выйду из здания, пока не заткнетесь, потом вернусь и вас оглушу. Гораздо лучше будет, если мы просто побеседуем.

– И потом что? Ты меня убьешь.

– Я б не мог вас убить. Я никогда никого не убивал.

– Но если я кому-нибудь об этом расскажу, ты сядешь на десять, на двадцать лет. Похитить астронавта?

– Это моя забота, не ваша. Очевидно, что сейчас вы прикованы к свае, поэтому превосходство на моей стороне в смысле того, когда вас кто-нибудь найдет и насколько далеко буду я к тому времени, когда вас найдут. Кев, я не намерен быть паскудой, но давайте уже приступим? Очевидно же, что я все это учел. Привез вас в такую даль, мне удалось вас приковать. В смысле, я не идиот. Я какое-то время все это планировал. Там мы можем начать?

– И если я с тобой поговорю, ты меня отпустишь?

– Я не причиню вам вреда. Со временем вас спасут. Я уеду, отправлю кое-кому сообщение, скажу, где вы, они приедут и вас найдут. К тому времени я уже буду в пути. Поэтому еще разок, пока я не рассердился. Откуда мы друг друга знаем?

– По колледжу.

– А. Ну вот. Колледж. Вы помните мое имя?

– Нет.

– Кев, ладно вам.

– Не знаю.

– Но вы поняли, что я из колледжа.

– Я этого не знал. Я угадал.

– Ладно вам. Думайте.

– Боб?

– Сами знаете, что звать меня не Боб. Никого так не зовут.

– Херолд?

– Херолд? А, понял. Это вы меня хером обзываете. Послушайте. Мне хочется думать, что вы славный парень, поэтому просто скажите, что помните мое имя.

– Ладно. Я тебя помню.

– Хорошо. И зовут меня…

– Стив.

– Нет.

– Боб.

– Опять Боб? Серьезно?

– Роб? Дэнни?

– Вы действительно не знаете! Ладно, давайте разберем по косточкам, медленно. Я был студентом или аспирантом?

– Студентом.

– Спасибо. Я учился на три года младше. Не наводит на мысли?

– Нет.

– Припоминайте «Введение в авиационно-космическую технику». Вы ассистировали преподавателю.

– В том потоке было сто двадцать учащихся.

– Но подумайте. Я часто задерживался после занятий. Задавал вам вопросы про путешествия во времени.

– «Тимберленды» еще носил?

– Ага. Вот, пожалуйста. И зовут меня…

– Гас.

– Тепло! Томас.

– Томас? Конечно, я помню. Ты был незабываем. Так скажи мне, Томас, какого хуя ты приковал меня цепью к свае?

– Кев, вы знали, что сегодня умер Нил Армстронг?[1]

– Да, я это знал.

– Как это на вас подействовало?

– Как это на меня подействовало?

– Да, как это на вас подействовало?

– Не знаю. Мне грустно стало. Он был великий человек.

– На Луну слетал.

– Так и есть.

– А вы не полетите на Луну.

– Нет. Чего ради мне лететь на Луну?

– Потому что вы астронавт.

– Астронавты не летают на Луну.

– Уже не летают.

– Нет.

– Ну да. И каково это вам, Кев?

– Иисусе.

– У меня электрошокер, Кев. Лучше вам отвечать на мои вопросы.

– Мне дела не было до полетов на Луну. Это уже сорок лет не приоритет в НАСА.

– Вы хотели полетать на «Шаттле».

– Да.

– Спорим, вам интересно, откуда я это узнал.

– Нет, не интересно.

– Вам не любопытно?

– Каждому астронавту хочется полетать на «Шаттле».

– Еще бы, но я знаю, как долго этого хотелось вам. Как-то раз вы мне сказали, что полетите на «Шаттле». Помните?

– Нет.

– Вероятно, вы это много кому говорили. Но я это очень хорошо запомнил. Таким ровным голосом, вы были так уверены. Вы меня вдохновили. Спросили меня, что я намерен делать в жизни. Думаю, спросили вы меня лишь для того, чтобы самому на этот вопрос ответить. Поэтому я сказал что-то насчет службы в полиции или работе в ФБР, или еще о чем-то, и вы помните, что вы мне ответили? Это было прямо возле Корпуса Мура. Стоял свежий осенний денек.

– Я сказал, что хочу полетать на «Шаттле».

– Именно! Вы действительно помните или просто потакаете мне?

– Не знаю.

– Кев, вот правда вам лучше отнестись к этому всерьез. Я же к этому всерьез подхожу. У меня хуева туча хлопот была с тем, чтобы вас сюда доставить, поэтому вы поймите, я не шучу. Теперь со всей, блядь, серьезностью: помните тот день, когда посмотрели мне в глаза и сказали, что абсолютно уверены – вы полетите на «Шаттле»?

– Да. Помню.

– Хорошо. И теперь вы где?

– Я на военной базе, прикован к свае.

– Хорошо. Это вы хорошо сказали. Но вы понимаете, о чем я. Я в том смысле, где вы теперь по жизни? Уж точно, блин, не на «Шаттле».

– «Шаттл» вывели из эксплуатации.

– Ну да. Через год после того, как вы стали астронавтом.

– Ты слишком много обо мне знаешь.

– Конечно же, я о вас знаю! Мы все знали. Вы стали астронавтом! Вам это действительно удалось. Вы сами не понимали, до чего внимательно люди за вами наблюдают, правда же, Кев? Тот маленький колледж, где мы учились, сколько там, пять тысяч человек, и большинство – идиоты, кроме вас и меня? И в итоге вы поступили в МТИ[2], защитили магистерскую по авиационно-космической технике, и во флоте тоже послужили? То есть, вы, блядь, были мой герой, дядя. Все, что собирались сделать, вы делали. Невероятно. Вы были единственным выполненным обещанием за всю эту жизнь. Знаете, как редко выполняются обещания? Выполненное обещание – оно как белый кит, дядя! Но когда стали астронавтом, вы обещание выполнили, здоровенное, блядь, обещание, и у меня возникло чувство, что отныне любое обещание будет выполняться. Что все обещания можно выполнить – и следует выполнять.

– Рад, что ты к этому так относишься.

– А потом они отняли у вас «Шаттл». И я подумал: а, ну вот опять. Поматросили и бросили. Неизбежный крах всего, что казалось прочным. Нарушение всех треклятых обещаний на Земле до последнего. Но какое-то время вы были богом. Вы обещали стать астронавтом – и стали. Просто одно, другое, пятое, десятое, кроме того единственного года, о котором я у вас потом спрошу. Мне кое-что известно про тот год.

– Иисусе. Знаешь, я все время думаю, что сейчас проснусь. То есть, я знаю, это страшный сон, но такой, где никак не проснуться.

– Кев, вы сейчас сами с собой говорите?

– Да ебись ты.

– Кев, я правда не шучу насчет матерщины. Прекратите. Мне не нравится ее от вас слышать. Очень не нравится, и этого я не потерплю. Более того, сделаю все, что в моих силах, чтоб вы больше не матерились.

– Пошел нахуй.

– Кев. Последнее предупреждение. Я честно не шучу. Вы уже должны были понять, что кое-какая решимость во мне имеется. Если намерен что-то сделать, я это делаю, совсем как вы. Я вас сюда привез, у меня здесь электрошокер, и я уверен, что сумею найти здесь вокруг еще какие-нибудь инструменты, которые окажутся неприятны. И то, что я в жизни не делал ничего насильственного, вам отнюдь не поможет. Я стану действовать неряшливо, наделаю ошибок, каких бы не допустил человек опытнее.

– Ты сказал, что вечером меня отпустишь.

– Я вас отпущу, как только смогу. Как только удовлетворюсь.

– Ладно. Поехали.

– Правда?

– Ну. Давай приступим.

– Хорошо. Знаете, я человек нравственный.

– Ну разумеется.

– Так и есть. Я человек принципиальный, как и вы сами.

– Ну да.

– Хорошо. Знаете, вот теперь наконец-то, наконец, я вижу ровно того парня, который закончил МТИ и послужил на флоте, и побывал во всяких академиях, и стал астронавтом. Вот как вы этого добились. Поставили себе цель и достигли ее. И тут всё точно так же. Я вам задал параметры, и вы теперь будете в них работать, выполнять план и переходить к следующей ступени. Вот это в вас мне и нравится. Вы до сих пор мой герой.

– Рад. Давай тогда приступим.

– Но из штанов выпрыгивать не надо. Разворачиваться все должно естественно. Не хочу ничего делать только ради галочки.

– Ну да.

– Ваши ответы должны быть правдивы. От вопросов даже может быть больно. Если я решу, будто вы какой-нибудь ерундой политически уклоняетесь от ответа, вы останетесь здесь, покуда я не получу прямых, возможно, и болезненных ответов, ладно?

– Я понимаю.

– Ладно, хорошо. Значит, мы сейчас несколько минут будем перебирать то-се. Про ваш путь я читал, но мне нужно услышать это от вас самого. Готовы?

– Да.

– Все четыре года в колледже вы играли в бейсбольной команде, и у вас по-прежнему результат 4:0. Верно?

– Да.

– Как вам это, блин, удалось?

– Я никуда не ходил. В колледж я поступил, чтоб выучиться и перейти на следующую ступень.

– Когда вы поняли, какова следующая ступень?

– Перед тем, как пошел в колледж.

– Значит, перед тем, как поступить в колледж, вы уже знали, что будете делать после?

– Конечно.

– В каком это смысле – конечно? Никто так не мыслит.

– Так мыслят многие. У меня не было выбора. В ту секунду, когда я поступил в колледж, меня уже опережали двадцать тысяч других желающих стать астронавтами.

– Как?

– Может, они поступили в колледж получше. Может, входили в тот демографический срез, который плохо представлен в НАСА. Может, у них не было астмы в детстве. Может, у них имелись связи получше.

– У вас правда была астма?

– До двенадцати лет.

– А потом что?

– Потом не стало.

– Не думал, что так бывает.

– Бывает.

– У вас был железно диагноз «астма», с ингалятором и прочим?

– Да.

– А потом ни ингалятора, ни астмы?

– Вообще.

– Видите, вы бог! Просто обожаю.

– Иногда случается. У многих молодых людей симптомы исчезают со сменой диеты или переменой климата.

– И вот опять вы заговорили, как астронавт. Спасибо. «Молодые люди, смена диеты». Астронавт бы так и сказал. Он бы не говорил «пацаны» и он бы сделал то, что и вы – а именно, превратил свою личную историю в что-то эдакое про Молодежь Америки. Обожаю. Хорошо излагаете. Вас как-то особо учили в НАСА связям с общественностью?

– До такого я еще не дошел.

– Ладно, постойте. Придержите эту мысль. Мы туда еще доберемся. Но сначала я хочу вернуться. Побеседуем о ступенях. Вы знали, что пошли в студенты для того, чтобы получить степень инженера. Инженером по… По какой технике инженером?

– По авиационно-космической.

– И еще вы вдруг принимающий в бейсбольной команде. Как это, блин, случилось?

– Играл в старших классах, просто пришел в команду.

– Так вы не на спортивной стипендии были?

– Я был на частичной академической стипендии.

– Не может быть!

– Да.

– Видите, я так рад, что мы это сделали. Так рад, что привез вас сюда, потому что моя вера в человечество уже отчасти восстановилась. Вот вы играли в бейсбольной команде, а я все это время считал, что в колледж вы поступили по бейсбольной стипендии, и потому все четыре года играли, хотя настоящим приоритетом у вас были оценки и переход на следующую ступень. А теперь выясняется, что принимающий в блядской бейсбольной команде учился по академической стипендии! Это идеально. Поразительно.

– Ну, я не так хорошо играл, чтоб на бейсболе выезжать полностью.

– Но вы играли! Я смотрел, как вы играете. Начали вы наш старший курс, когда тот другой парень, как его…

– Джулиан Гонзалес.

– Точно, когда он перевелся, вы играли все игры. И по-прежнему держали 4:0. То есть, вся остальная команда же думала, что вы какой-то урод?

– Думала.

– Почему, из-за того, что вы по вечерам никуда не ходили, не портили девчонок и все такое?

– По сути да.

– Но потом девчонку вы все же попортили!

– Что?

– Ох блин. Извините. Я не хотел так сразу в это прыгать. Но мне известно про Дженнифер и про это, знаете.

– Что?

– Мы до этого позже доберемся.

– Иди нахуй.

– Я вас предупреждал, что может стать неловко.

– Хватит с меня.

– Ладно, послушайте. Извините меня. У нас там все хорошенько стряпалось. Прошу вас, я Дженнифер больше поминать не стану. Все равно мне обо всем этом известно. Я тут поспрашивал и, мне кажется, всю историю собрал.

– Какую историю ты собрал, засранец?

– Не ебите мне мозги, Кев! Вы только что допустили две оплошности. Угрожали мне и опять выматерились.

– Я тебе не угрожал, но собираюсь. Я тебе башку, нахуй, оторву.

– Видите, это так разочаровывает. Вас это вперед не пускало – ваш норов? Да не дергайте вы эту цепь.

– Я бешусь, если меня приковывают и расспрашивают о подружке столетней давности.

– Спорим, вы часто беситесь. Особенно теперь. Ага, вам сейчас есть много на что беситься. Да и мне тоже. Это нормально. Это можно понять. Видите, вот еще почему мы с вами похожи. Оба выполняем свои планы и у обоих в головах крутятся тяжелые маховики, какие грозят сокрушить нам черепа.

– Ох господи, ну ты и псих! Ё-мое.

– Скажете это еще раз, Кев, и я вас контужу. Не потому что мне хочется, а из-за того, что вы меня обзываете психом, и это так предсказуемо и так скучно. Назвать похитителя психом, тыры-пыры – это скучно. Вы меня обозвали психом уже раз двадцать, и положения вашего это не улучшило. А я начинаю уставать от того, что вы меня отвлекаете. Мне просто хочется со всем этим покончить и не делать вам больно, ладно?

–

– Ладно, вернемся к нашему сюжету. После колледжа вы потеряли год, а затем пошли в МТИ. Там так же было – вы тоже знали, что вам там предстоит сделать?

– Я получал магистерскую степень по аэрокосмической технике. Само собой, я знал, что я там должен делать. Это ж не по плетению корзин степень.

– Ладно, прекрасно. Стало быть, МТИ – это сколько, два года?

– Три.

– Ух ты, вы учитесь уже семь лет. А знаете, что я делал после вуза?

– Нет.

– Мой дядя заставил меня работать на своей фабрике. Можете себе вообразить такое? У меня диплом колледжа, а он меня вынуждает вкалывать в цеху, рядом с толпой теток из Восточной Европы. Ну не пиздец ли?

– Не знаю, Дон.

– Томас.

– Извини. Томас.

– Постойте. Вы помните моего друга Дона?

– Нет.

– Мне кажется, можете. Так чудно́, что вы сказали «Дон». Дон был величайшим вашим поклонником. Помните его? Обычно он со мной ходил. Учился в одной школе с вами и со мной.

– Я его не помню.

– Пару лет как минимум. Из вьетнамских американцев? Прямо-таки симпатичный парень?

– Не знаю, Томас. Это было давно.

– Но он же всегда ходил со мной. Ведь вы не просто так его имя назвали. Вряд ли это совпадение.

– Думаю, это совпадение. Извини.

– Господи, вот чудно́-то. Дон в последнее время из головы у меня нейдет. Он умер, вы в курсе?

– Нет, не в курсе. Я не знал Дона. Но мне жаль, что он умер.

– Это уже какое-то время назад произошло. Господи, года два или около того. Такая дичь, потому что я клянусь, Дон по-настоящему вами восхищался. То есть, ему больше хотелось в НАСА, чем даже мне. На уроках много о вас меня расспрашивал – когда я выяснил, что вы пытаетесь попасть на «Шаттл». И после уроков тоже. Вообще-то как раз он мне про вас все время напоминал. Мы всегда с ним об этом говорили. Он знал, когда вы пошли на флот. Я звонил, бывало, или он звонил, и мы с ним разговаривали, и рано или поздно один из нас обычно говорил: эй, а как у Кева Пачорека дела? Знаете, просто проверить. Думаю, ему самому бы очень хотелось стать астронавтом. Но американских астронавтов-вьетнамцев не бывает, верно?

– Азиаты-астронавты есть.

– Но тогда еще ни одного не было, верно? Никого похожего на Дона. И дома у него не все стабильно было. По-моему, тут нужно быть из какой-то крепкой семьи, верно?

– У меня родители развелись.

– А, ну да. Я это знал.

– Послушай, мне жаль, что я упомянул его имя. Это случайно вышло. И мне действительно жаль, что он умер молодым.

– Это ничего. Ага. То есть – нормально. Но я убежден, что причина есть. Вы не помните его лицо? У него такие темные глаза были, такая широкая белозубая улыбка? Господи, вот дичь-то. Я… Я сейчас на секунду наружу отскочу.

* * *

– Извините, что пришлось. Дрянь, вот же холодина снаружи. Ветер с океана насквозь продувает. И недостаток влажности. Тут в воздухе нет ничего, в нем ничего не держится, ни тепло, ни вода, ни вес. Это просто такой набор стальных лезвий, он бурлит над океаном и задувает на утесы, через горки дует. Там, где вы росли, все было не так, Кев, верно? То есть, влажность там имелась. Вам не нужно было нестись и хватать зимнюю куртку, едва скрывается солнце.

– Так я понимаю, ты сам где-то здесь живешь?

– Я не могу рассказывать о том, где живу, верно, Кев? Нам правда нужно вернуться к вашей истории. Извините, что мне прогуляться пришлось. Просто потребовалось какое-то время, чтоб кое-что прикинуть, и, кажется, у меня получилось. Так вы говорили, что после МТИ – что?

– Я пошел во флот.

– Кем?

– Энсином.

– И это где было?

– В Пенсэколе.

– Вы там на самолетах летали или что?

– Да, я служил в Учебном командовании морской авиации.

– Но сами летали, верно?

– Через несколько лет я перевелся в Школу летчиков-испытателей в Патаксент-Ривер[3].

– Это Мэриленд. Ну да. Я это знал. Так вы испытывали самолеты, значит? Летали?

– Я летал на «Эф-18»-ых и «Кей-Си-130»-ых.

– Это что, реактивные истребители?

– Да, «Эф-18» – двухмоторный тактический самолет. «Кей-Си-130» – самолет-заправщик, обеспечивает дозаправку в полете.

– Вот опять вы заговорили своим голосом. Весь этот жаргон посыпался из вас так бегло и уверенно. Вы никогда не сомневались ни в себе, ни в этих числах, теориях или уравнениях. Таким же вы были и ассистентом преподавателя. Помните профессора на том потоке?

– Шмидт.

– Точно. Помните, как он трусцой в класс вбегал? Он носил на занятия тренировочный костюм, вскакивал и бродил по всему кабинету. Думаю, у него в жизни было много неприятностей, верно?

– Не знаю.

– Значит, да. А материал он излагал неплохо, но, казалось, сомневается, есть ли во всем этом смысл. По-моему, научное сообщество ему не нравилось. Сам он никакими значительными исследованиями не занимался, правда?

– Да он уже умер. Не понимаю, в чем смысл разбираться с состоянием его ума на тех занятиях.

– Думаю, ему было очень грустно. Он говорил об утрате жены так, будто у него ее отняла какая-то армия теней, которую за это следует призвать к ответу. Но то был рак, верно?

– Видимо, да.

– Но ей же, должно быть, лет шестьдесят было, как ему, верно? Доходишь до шестидесяти – и все ставки аннулированы. Постойте, а вы разве какое-то время в Пакистане не служили?

– После Монтерея. Какое-то время я учился в Военном институте иностранных языков.

– Чему? Арабскому?

– Урду.

– Так вы говорите на урду.

– Говорю. Не так хорошо, как раньше.

– Видите, у меня мозги вскипают. Принимающий в бейсбольной команде, 4.0. МТИ по технике. Еще вы говорите на урду и стали астронавтом в НАСА. А теперь агентство лишили финансирования.

– Его не лишили финансирования. Средства пошли на другое.

– На маленьких роботов. На «УОЛЛ-И»[4], которые тарахтят по Марсу.

– Это по-настоящему ценно.

– Кев, ладно вам. Вы же знаете, что вас это бесит.

– Меня не бесит. Я знал, во что влезаю.

– Неужели? Вы действительно думали в 1998-м, когда говорили, что хотите полетать на «Шаттле», что двенадцать лет спустя всю эту программу прикончат? Что челноки будут выставлять напоказ по всей стране, как каких-нибудь дохлых животных?

– Людям это нравилось.

– Это тошнотворно. Вместо того, чтобы действительно куда-то запускать «Шаттл», они возили его на «747»-м. Просто насмешка. Лишь бы до всех дошло, что все это больше не работает, что наш величайший триумф техники нужно возить на закорках какого-то другого самолета. Убожество.

– То просто было представление, Томас. Не из-за чего тут расстраиваться.

– Ну а я расстроен. Почему мы теперь не на Луне?

– В данный момент?

– Что сталось с колонией на Луне? Знаете же, это возможно. Я слышал, как вы говорили о ней в каком-то интервью.

– Ну, возможно, да. Но дорого стоит, а у нас нет таких денег.

– Есть, конечно.

– Кто сказал?

– У нас есть деньги.

– Откуда у нас есть деньги?

– Мы только что потратили пять триллионов долларов на бессмысленные войны. Это могло пойти на Луну. Или Марс. Или на «Шаттл». Или на такое, что каким-нибудь чертовым образом нас вдохновило. Сколько времени прошло с тех пор, как мы, блядь, сделали хоть что-то, что кого-нибудь вдохновило б?

– Мы избрали черного президента.

– Прекрасно. Это было хорошо. Но как нация, как ебаный мир? Когда мы сделали что-то, хоть отдаленно напоминающее «Шаттл» – или «Аполлон»?

– Космическая станция.

– Международная космическая станция? Да вы смеетесь? Мне эта дрянь никогда не нравилась. Парит там беспомощная, как воздушный змей в космосе.

– Значит, ты не соображаешь, о чем говоришь. С МКС поступает масса полезных данных.

– Я знаю, вам нужно тут партийную линию гнуть. Это ничего. Мы оба знаем, что это говно насранное. МКС – отстой, и вам это известно. Это коробчатый змей в космосе. Так вы туда сейчас направляетесь? Я про это слыхал. Вы туда полетите?

– Пока что очень на это рассчитываю.

– Но вам придется сесть на русскую ракету, чтобы туда добраться.

– Похоже на то.

– Теперь мы вынуждены покупать билеты на русские ракеты! Ну какой же это пиздец! Можете себе вообразить? Что это за вывернутый переебанный мир, а? Мы начинаем космическую гонку, потому что русские наносят первый удар своим «Спутником». Десять лет конкуренция подхлестывает весь этот процесс. Мы первыми добираемся до Луны, затем вновь и вновь возвращаемся, и все время что-то изобретаем, к чему-то тянемся, и это прекрасно, верно? Это прямо совпадает с лучшими годами из последних пятидесяти.

– Насчет этого не знаю.

– Ну, как угодно. Все получилось. А теперь мы все это убиваем и платим русским за заднее сиденье в их ракетах. Невозможно сочинить более тошнотного конца ко всей этой истории. Отчего это у русских есть деньги на ракеты, а у нас нет?

– У них другие приоритеты.

– У них, значит, правильные приоритеты.

– Каких слов ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтоб вас это бесило.

– Ничего не могу тут поделать. И я не стану ради тебя поливать грязью НАСА, вот так вот прикованный.

– Я и не рассчитываю, что вы станете поливать НАСА грязью. Но взгляните на нас, вот на этом обширном участке земли стоимостью миллиард долларов. Вам не видно, но пейзаж отсюда открывается невероятный. Это тридцать тысяч акров Тихоокеанского побережья. Продать часть этой земли – и можно оплатить лунную колонию.

– На такие деньги даже гальюн на Луне не купишь.

– Но можно начать.

– Маловероятно.

– Знаете что? Секундочку. Сколько сейчас времени?

–

– Вам небось трудно глянуть. Думаю, время у меня есть. Погодите секундочку. Вообще-то годить вам придется сколько-то. Может, часиков семь или около того. Кажется, у меня получится. И вот вам еды. Я больше ничего не привез. И немного молока. Любите молоко?

– Ты куда это?

– Я знаю, молоко вы любите. Вы пили его на занятиях. Помните? Иисусе, вы были такой чистый, словно какой-то, блядь, единорог.

– Ты куда?

– У меня есть мысль. Вы мне мысль подали.