Читать книгу Сестра ветра - Диана Хант - Страница 9

Караван бродячего зверинца Марина Салье состоит из трех длинных телег. Первая, тяжело поскрипывая колесами, везет самого Марина, на нее же взгромоздилась толстая крикливая женщина с красным лицом.

Салье любовно зовет супругу «мои семь фунтов счастья».

В перерывах между грозным женским контральто и дребезжащим сопрано самого Салье с повозки доносятся звуки шумной возни, капризные детские возгласы, звонкие, мелодичные шлепки и оплеухи. Вместе с супружеской четой едут отпрыски: три рыжих крикуна с красными, как у матушки, щеками. Родители зовут их Марен, Маран, и Марон. Аэлло постоянно путает, кто из них кто, и запомнить не старается.

Тянут каждую повозку по два пегих тяжеловоза с толстыми тупыми мордами. Бочкообразные и неторопливые, с мощными, но короткими ногами и длинными гривами. Шерстяные манжеты скрывают копыта.

Аэлло уже знает, что это все кони, мерины. Знает, и в чем их отличие от жеребцов. И что жеребец этой породы никогда под седлом не пойдет, нрав не тот, потому как выводился кочевниками как боевая лошадь. А пока первой травы не попробует, по весне которая всходит, он еще и не вполне мерин. То есть мерин, конечно, да помнит кое-что, так что глаз да глаз за ним…

Все это и многое другое Аэлло узнала от старого, с седыми висячими усами, охранника.

Он постоянно прикладывается к широкой фляжке, расписанной длиннохвостыми птицами, вытирает тыльной стороной ладони губы, и говорит без умолку. На лице наемника весело и лукаво горят голубые глаза. В третью повозку гарпия перебралась после первой же стоянки, спасибо противному Салье.

Кроме старого наемника здесь еще один, помоложе. Кажется, гоблин, из южных, но Аэлло не уверена. О гоблинах она знает только по рассказам сестер, побывавших на большой земле. Судя по зеленоватой коже и оттопыривающим нижнюю губу острым клыкам, как есть гоблин. На клыках у него кольца, наверно, для красоты.

Он спит, привалившись мощной рельефной спиной к переднему борту, натянул чуть не по брови рогожу. Из-под грубой мешковатой ткани раздается раскатистый храп.

В самой длинной тележке, посередине, едет, как здесь выражаются, зверье.

На стоянке Аэлло, наконец, разглядела ее обитателей.

Облезлый рогатый волк на ржавой цепи, худой, с побитым выражением морды, похоже, разучился реагировать на выходки людей. Даже когда один из мальчишек метко бросил в него костью, угодив прямо в глаз, только жалобно взвизгнул, но не повернул рогатой головы к мучителю. Улегся, трясясь, на деревянное дно, прикрыл нос нескладными лапами.

Рядом с волком стоит слюдяная коробка, издающая злобное шипение: там живут две атазские гадюки, по выражению папаши Пака, так требует называть себя старый охранник, «самые страшные вообще из всех».

В клетке с черными закопченными прутьями сидит попугай, крашеный фениксом. Весь пол в его клетке усыпан красной трухой от краски, а сама птица беспрерывно чихает и кашляет. Аэлло уже знает, что перед представлением птицу обливают специальным раствором и поджигают.

– Раствор этот у одного гоблина за бешеные деньги хозяин купил. Тот им натирается, когда в жерло вулкана спускается.

Аэлло изумилась.

– А зачем гоблину в жерло вулкана?

Папаша Пак пожевал губами, отчего седые усы на красном лице заходили ходуном, но так и не нашелся, что ответить. Поднес флягу к губам, сделал небольшой глоток. Глаза враз затуманились, приняли мечтательное выражение.

– А пес его знает. Гоблин, он на то и гоблин, чтобы непонятно. Ага. А красотища от этого раствора… Птица тогда горит и не сгорает, представляешь? Правда, скажу по секрету, раньше она с хвостом была. А вчера еще у нас была еще одна птица. Гигантский коршун. Ух и страшный, гад! Но он улетел. А, так ты ж в курсе. Надо было прибить его, гадину. Ишь моду взял, хозяйского пацана драть. Хотя, скажу тебе по секрету, птицу тоже понять можно.

Возле клетки с попугаем, в такой же точно, живет маленький дракон. Копия того, что напал на Аэлло над лесом, только этот на ладони уместится.

– Дракон-то денег не приносит. Недомерок совсем. Огнем плеваться и то не умеет. И вряд ли вырастет. Они в неволе не очень-то, знаешь, – посетовал хозяин на привале.

Увидел, что гарпия интересуется зверинцем, подошел поближе. Девка незнакомая, малахольная, мало ли что.

Гарпия с трудом оторвала взгляд от дракончика и взглянула на следующую клетку, побольше. В ней фэйри. Когда представления нет, он лежит, свернувшись калачиком, с закрытыми глазами.

– Сучий потрох, – доверительно сообщил Марин Аэлло. – Одна морока с подонком. Подохнет, гад, как пить дать, подохнет – а ведь хорошие деньги за него плачены. Специально решил уморить себя голодом.

Гарпия не выдержала.

– Но ведь он разумный! Как мы с вами! Как же можно его в клетку?!

Фэйри не поднял головы. Аэлло заметила, что острое ухо дернулось в их сторону. Но в целом непонятно, спит или нет.

– Ты мне это брось, – строго сказал Марин. – Ишь, выискалась, заступница. Ты, между прочим, теперь тоже у меня на службе. Хорошие деньги имеешь. И добро мое беречь должна.

– Он не будет жить в неволе, – упрямо сказала гарпия. – Его надо отпустить.

– Опять за свое! – окрысился Марин. – Пятое-десятое! Сколько раз повторять, не суй свой длинный нос, куда не звали.

Все, кто разбредался по лесу «на стоянку», стеклись обратно к процессии. И сейчас с интересом прислушиваются к разговору.

Аэлло демонстративно развернулась, и пошла в третью повозку. Подальше от противного Марина.

– А если разбойники? – раздалось визгливое вслед.

– Успею, – хмуро ответила Аэлло, не оборачиваясь.

– Что разбойники! Тут под ногами змеи на каждом шагу, – старый охранник, папаша Пак, доверительно сообщил Аэлло. – Нет худшей твари, девочка, чем эти атазские гадюки. Встретишь такую, навошкаешься. Хуже всего, что вертлявые, все выскользнуть норовят, не так-то легко убить.

Аэлло брезгливо поморщилась.

– Морщишься? Нос воротишь? И зря. Папаша Пак зря не скажет. Змей, я тебе скажу, надо хорошо убивать. Наверняка. Если ты ей хвост отдавишь – найдет, даже не сомневайся. Приползет тогда, когда вовсе ожидать не будешь. Цапнет, вцепится прямо в горло! Но если и убьешь даже, надо непременно сжечь. А если сжечь нет никакой возможности, скажем дела у тебя, или погоня какая, то непременно нужно поганке хотя бы голову оторвать. Потому как приползет другая гадина, посмотрит в мертвые глаза, и твое отражение увидит. Ты не хмырься, увидит-увидит, и все про тебя узнает, и где живешь, и как звать тебя.

Аэлло стало смешно.

– Точно тебе говорю! – рассердился папаша Пак.

Рядом завозился здоровущий детина, который гоблин. Маленькие равнодушные глазки лениво заскользили по сторонам. Кольца с желтых клыков, что оттопыривают нижнюю губу, и напоминают Аэлло бивни, он снял. Один клык сколот, но это делает нелюдя еще страшнее. Кожа наемника отливает зеленым. Аэлло уже знает от папаши Пака, что он действительно южный гоблин и такой же охранник, как и сам Пак. А что дает в цепях выводить себя на площадь, так серебряник лишним не бывает. Детину зовут Алс. Ни до кого и ни до чего ему нет дела.

– Чертова птица! – громко сетует пройдоха Марин, слышно даже здесь. Ветер доносит лишь обрывки фраз, – целый золотой!

Пауза и снова:

– Я разорен!

Папаша Пак снова сделал глоток и протянул фляжку Аэлло. Гарпия возмущенно поджала губы и отстранилась.

– Э, кроха, – протянул наемник. Как Аэлло ни убеждала его, что совсем взрослая, не поверил. – Это чтоб внутреннюю согрело, и только. Поколесишь с нашим зверинцем, непременно пьянчужкой станешь! Мое тебе честное слово.

– Я до Цаца еду, – напомнила гарпия.

– И то верно.

Пожевал губами, огляделся по сторонам.

Караван неспешно движется по широкой лесной дороге. Песок крупный, не то, что на равнине, там приходилось в облаке пыли ехать. С одной стороны, над макушками сосен возвышается горный хребет, в белых остроконечных шапках, а с другой за зеленой полоской леса тянется равнина. Аэлло кажется, помнит это место. На дорогу, конечно, не выходила, но проходила, видно, недалеко, когда шла в селение. Потому что горный хребет ну очень знакомо отсюда выглядит.

– А когда мы будем в Цаце? – спросила у старого охранника.

– Э, молодо-зелено, – неодобрительно пробурчал папаша Пак, пожевал седыми висячими усами, – все бы вам спешить! Куда только? Если б сами знали… Вот я, старый вояка, оглядываюсь назад, а все одним днем кажется. Четко все помню, ясно, ты не думай… Куда спешить?

Он сделал небольшой глоток из фляжки, крякнул, поочередно вытер усы и продолжил:

– Заночуем справно, в лесу. Костры разожжем, знаешь, как славно! А где костер, там и разговор душевный. Ты, девочка, держись папаши Пака. Я такое тебе поведаю… не сейчас. Сейчас оно не так страшно-то. А ночью, когда из темных кустов рычание да утробные звуки: кто-то на охоту вышел, а кого-то, наоборот, самого хамают… Вот тогда наслушаешься – уши что у уродца фэйри вытянутся.

Озорные голубые глаза наемника потянулись поволокой, голос стал тихий, задушевный.

– Как-то, по молодости дело было, зашли с ребятами в поселение. Лесавцов, что ли гоняли, или какую другую нечисть. Это не буду врать – не помню. Да уже и не важно. Жители деревеньки той, значит, куда-то делись. В центре самом богомольня стоит. Это те из нас, что башковитые, догадались. Мы – туда. Известно, что в богомольню самое добро несут. Украшать, значит.

Папаша Пак снова отхлебнул из фляжки. Вновь аккуратно вытер губы тыльной стороной ладони, основательно пригладил щетку усов.

– Внутри пусто, темно. А дух нехороший такой, знаешь. Деревянные божки, из пней вырезанные, понатыканы, и юбчонки у них из какой-то бахромы. Пригляделся я – тогда еще просто Пак – что ты думаешь! Руки это человеческие! Кисти! Все как одна, правые! В основном мужские, крупные. Но и детские есть, и с тонкими, знаешь, длинными пальцами… Оно, то есть бабские да детские. Бахромой выглядят, потому как с виду одни пальцы!

Папаша Пак икнул и удивленно поскреб стриженый затылок.

– Ну, те, кто пожиже, так и осели. Мы потом с ребятами над ними смеялись. Папаша Пак сдюжил, всегда был не робкого десятка.

Или тогда уже закладывал за воротник, подумала гарпия. Но слушала.

Под размеренную, трескучую болтовню старого наемника и мерный скрип колес меньше думалось о Талисмане. При одной мысли о сокровище, которое поможет одолеть проклятых нефилимов, спасти сестер и вернуть Жемчужный трон, у гарпии начинали дрожать пальцы, и сердце останавливалось, а потом заходилось крупной дрожью, горло сдавливало предчувствием грядущей беды. Страх бегал внутри, перебирая ледяными лапками, а потом выпускал когти, принимался безжалостно рвать душу… Лучше уж слушать старого вруна.

– Это у них, у дикарей-то этих, такой обряд был, – продолжал папаша Пак. – Они, значит, пленным, правую руку отрубали, и на своих поганых божков вешали…

Дорога уверенно вильнула вправо. Лес по бокам стал гуще, темнее. Зеленые островки травы и вовсе не встречаются. Зато больше стало попадаться грибов. Огромные, на тонких ножках, ростом Аэлло по пояс, а то и по грудь. В основном красные, в крапинку. Из-под широких шляпок свисает рваная белая бахрома. Точь-в-точь на божках из россказней старого Пака… Непонятно, откуда в лесу ветер, а все ж таки дует, и тогда шляпки грибов начинают мерно раскачиваться.

– Нехорошее место, – пробормотал папаша Пак и даже гоблин как будто рыкнул.

А может, и не рыкнул, может, в животе у него. Кто их разберет.

– Ничего, – сказал старый охранник и снова приложился к фляге.

Чуть сполз вниз, устраиваясь поудобней. Зевнул.

– Скоро проедем, а там повеселее будет. Мы в этом лесу, вон там вот, видишь? В той стороне я имею ввиду, один раз стали. У передней телеги колесо отскочило. Ну, пока на место прилаживали, я да Клим отошли, до ветру. И наткнулись на низенькую такую, землянку.

Охранник шумно прочистил горло и сплюнул через деревянный борт.

Горький опыт подсказал Аэлло, что не стоит ждать от нового рассказа ничего хорошего.

– Мы, понятно, шасть туда… А там пусто. Только два скелета. Один побольше, другой поменьше. Ну, мертвяки и мертвяки, нешто мы не видели. Но с нами тогда маг один был, из темных. Он как к землянке подступился, аж пальцы затряслись! Это не мертвяки, кричит, ручками своими кривыми машет. То есть, мертвяки, да не одни! Все, говорит, кости в их – от разных людей. Нет такого, чтоб по две, чтоб повторялись.

Голос папаши Пака звучит все глуше, все медленней. Понимать его становится все труднее.

– Нечисть какая, – пробормотал он, – собрала, значит, по частям… да сложила… Х-рр… Точно им мозаика…

Охранник смежил морщинистые веки и вскоре до Аэлло донесся тонкий, с присвистом, храп.

Гарпия все же не выдержала.

– А куда остальные кости дели? Это ж сколько людей должно быть! Чтобы от каждого по кости!

– То-то, что дели куда-то, – сонно пробормотал охранник, вздрагивая. – Нелюди…

И снова захрапел.

Аэлло хотела спросить не ходили ли вокруг, не смотрели… Но не успела.

Оглушительный свист заставил ее втянуть голову в плечи, а потом на процессию обрушился целый град тупых ударов. Истошно заржали лошади. Гарпия распахнула крылья над головой, защищаясь, подхватила со дна повозки два охотничьих ножа. Обернулась, пытаясь сообразить, откуда атака. А нападение со всех сторон.

На ветках, макушках длинных темных деревьев расположились невысокие, чуть не в цвет деревьев, фигуры. Они мечут короткие палки так ловко, что никакой возможности укрыться. Папаша Пак заслонился тяжелым щитом, даже гоблин поджал ноги, и прикрыл зелеными лапами голову. Что происходит в передней повозке, Аэлло не видно, но слышно, как взревел раненый рогатый волк, как беспокойно кудахчет попугай.

Звери, – мелькнуло в голове у Аэлло. – Зверей некому прикрыть от ударов!

Подхватила узкий деревянный щит, метнулась из повозки. А нападающие уже соскочили с деревьев, бросились на процессию всем скопом.

Бьют не сильно, но удары сыпятся со всех сторон, сбили с ног, не дают поднять голову. Аэлло увидела, как между деревьев мелькнула знакомая фигурка: кто-то маленький, в черном плаще с капюшоном, что надежно скрывает лицо.

– Стротин, гадина, – процедила она сквозь зубы, чувствуя, как руки связывают за спиной, поверх крыльев.