Читать книгу Однажды будет ветер - Диана Ибрагимова - Страница 3
Глава 1. Безветрие
ОглавлениеС Букашкой что-то случилось.
Еще вчера это был ярко-желтый фургон, обитый металлом и отделанный внутри красным деревом. Он крепился к полумобилю, на котором, как усы на голове жука, торчали две антенны, и всем своим видом напоминал ильмового листоеда.
Семейное прозвище дом на колесах получил от брата Рины, когда тот был еще совсем маленьким. Папа тогда покрасил фургон в алый цвет, и он стал точь-в-точь божья коровка только без черных крапин. Увидев это, Альберт радостно заявил: «Букафка!», и с тех пор Букашка оставалась Букашкой, даже если бока у нее были словно звездное небо. А перекрашивали их частенько. Свежие слои эмали ложились на не до конца сошлифованные старые, создавая поверхность с зернистыми бугорками – шагрень, и к тому же фамилия семьи была Шегри, поэтому в округе Букашку называли Шагреневым домом.
Папа купил его незадолго до свадьбы, чтобы исполнить свою мечту – стать кочевым художником. С тех пор он постоянно путешествовал, рисуя крупные города и крохотные фермы, оживленные пристани и мертвые деревушки. Все королевство Хайзе от края до края раскинулось на его холстах.
Папа любил работать быстро и воздушно, поэтому чаще всего писал полотна акварелью и был невероятно плодовит. Раз в два или три месяца мама устраивала выставку, где все его этюды скупали в тот же вечер. Иметь в своем доме пейзаж Алана Шегри считалось признаком хорошего вкуса.
Ближе к зиме папа брал отпуск, и семья заселялась в лучший отель крупного города. Чтобы не скучать, родители постоянно выходили в свет, а детей вполне устраивало объедаться сластями, которые присылала родня, и читать книги возле камина или играть с ребятами во дворе. Если быть точнее, книгами увлекалась тихая нелюдимая Рина, а в это время под окнами кидался снежками до обледенелых рукавиц и хохотал так, что уши закладывало, – Альберт, который легко заводил дружбу даже с теми, с кем познакомился в драке. Они были очень разные, но оба терпеть не могли званые ужины, театры и музеи. Там родителей вечно окружала толпа поклонников, и все считали своим долгом пощебетать над «юными ангелочками Шегри». На Рину и Альберта это нагоняло смертную тоску. Как и те зимние дни, когда мама приглашала учителей, чтобы узнать, справляются ли дети с планом домашнего обучения. Хорошо хоть потом их никто не трогал весь год.
В апреле, едва подсыхали дороги, папу переполняло вдохновение. Он забирал Букашку из мастерской, и они с Альбертом шлифовали и красили ее, а мама с Риной наводили внутри уют. Когда все было готово, мама зажигала свечи с запахом бергамота и говорила загробным голосом:
– Готовы ли вы совершить обряд?
Это, конечно же, было поздно вечером, в темноте. Все, хихикая, садились за стол и соединяли указательные пальцы левой руки, а папа связывал их бечевкой. При этом вид у него был такой притворно суровый, что Альберт начинал похрюкивать.
– Да окружит нас священная тьма неизвестности! – завывала мама.
В блестящем бархатном платье и с высокой прической она была прямо как ведьма из театральных постановок. В актерские годы ей попадалось много таких ролей, так что играла она великолепно. Но настоящая мама была совсем другой. И от этого контраста становилось еще смешнее.
По ее команде все закрывали глаза и водили туда-сюда связанными пальцами, повторяя хором: «Крутись-крутись! Судьба – свершись!» – а потом тыкали наугад в разложенную на столе карту.
– Озеро Фалькост! – радостно объявлял папа. – Тут мы еще ни разу не были. Завтра же отправляемся!
И Фургон-хамелеон вез их к новой цели, оставляя позади сотни и сотни дорог. Он был уже стареньким и часто ломался, но никогда еще Рина не видела его в таком плачевном состоянии. Бедная Букашка напоминала свалку. От полумобиля остались только три сдутых колеса, битые стекла и ржавый остов кабины, оплетенный вьюнками. Прицеп вообще был сплошной грудой мусора. Под тонкими от ржавчины эмалированными листами виднелась труха и ветошь, осколки зеркал и посуды, сломанные приборы. И все это ощетинилось густой крапивой, а в голове Букашки царствовали муравьи.
Рина стояла посреди развалин, испуганная и растерянная, как цыпленок, который только что вылупился из яйца и увидел обломки скорлупы, недавно служившие ему домом. Еще минуту назад все было в порядке. Минуту назад Рина спала в своей кровати на втором ярусе, а потом что-то выдернуло ее сюда – босую, в одних шортах и майке – и она упала, ударившись коленкой о камень. Было так больно, что аж в глазах побелело. Рина обернулась посмотреть, кто это ее толкнул, и увидела мертвую Букашку. Изъеденную солью, покрытую птичьим пометом, паутиной и мхом. Ни дать ни взять картина из кошмаров, но во сне не бывает так больно, даже если стукнешься о бортик кровати. Да и подобное наверняка разбудит: Рина просыпалась и от укуса комара.
– Мама! Па-ап? Альберт!
Тонкий голос полетел вместе с чайками над обрывом. С юга он резко уходил в воду, но назвать его утесом было бы преувеличением. Это был просто высокий берег, откуда открывался живописный вид на деревеньку Рыбоводье внизу. Сверху видны были все ее бухточки, лодочные сараи и единственная улица, по которой проходил торговый тракт. Выглядел он непривычно пустынно. Дорога из светлых камней лежала среди холмов зигзагами, как уроненная гимнасткой лента, и ее пыльную белизну не нарушали ни повозки, ни люди, ни козы. И ведь не скажешь, что ранний час. Солнце поднялось над водой уже на две ладони. В это время селяне обычно везли в город утренний улов. Заставленные ящиками и бочками, тянулись на рынок Эрге скрипучие телеги со смуглыми, просоленными морем рыбаками. Их жены плели на ходу яркие коврики и корзины, а дети, унизанные ожерельями из ракушек на продажу, заливисто хохотали, превращаясь на кочках в живые гремушки. Рина привыкла просыпаться от их смеха, и внезапная тишина ее напугала.
Сама деревня тоже выглядела странно. Дома покосились, а сараи для снастей почернели и наполовину ушли в воду. Лодки замерли у берега как пустые ореховые скорлупки, и ни одного паруса не было видно на горизонте.
– Э-э-эй! – завопила Рина, сложив ладони рупором. – Есть там кто-нибудь?!
Стая бакланов вспорхнула с берега, и опять все стихло. Везде царило мертвое безветрие. Ни плеска волн, ни голосов людей, ни шелеста деревьев – полный штиль. Облака и те не двигались в стеклянно-гладком море. Его как гарпуны пронзали птицы, и если бы не они, Рина подумала бы, что время застыло.
Она вдохнула побольше воздуха, приторно пахшего водорослями, йодом и мокрой галькой, и снова крикнула:
– Э-э-э-эй! Где вы все?!
За спиной что-то бахнуло и задребезжало. Рина резко обернулась. Это был почтовый ящик на ножке, подозрительно целый на фоне всеобщей разрухи.
«Может, птица туда попала?»
Помня, что в округе водятся змеи, Рина решила действовать осторожно и огляделась в поисках чего-нибудь длинного. Позади фургона, там, где вчера пышно цвел тонкий прутик дикушки, раскинулась большая и несомненно старая яблоня, усыпанная ранетками.
– Ну и дела, – удивилась Рина. – Вчера был конец апреля, а сегодня уже конец лета, что ли? И откуда тут эта громадина?
Она отломила от дерева сухую ветку и поддела ей крючок. Дверца грохнулась вниз, как отвешенная челюсть, и ящик выплюнул на землю коробку со сдвижной крышкой, обмотанную проволокой. В правом нижнем углу было написано:
Катрине Шегри
Дом на колесах, деревня Рыбоводье,
Южный Адарэн, Хайзе
ОЭ40 003
На месте имени отправителя стояла королевская печать. Ну, или подделка под нее, потому что голубым воском, насколько помнила Рина, имел право пользоваться только Рондевул Первый. В поздравительном письме, которое он прислал, когда папу включили в Высший круг художников, было точно такое же изображение ветряной мельницы с семью крыльями – по одному на каждый регион Хайзе. Правда, папа говорил, что поздравление писал никак не король, а кто-то из его секретарей, а король просто печать поставил.
«Они меня с кем-то перепутали? – подумала Рина. – Я еще даже экзамен на Первый круг не сдала…»
Она размотала проволоку и аккуратно сдвинула крышку веткой, готовая отскочить в любой момент: птица из почтового ящика не вылетела, значит, шевелилась сама посылка. Но и внутри ничего пернатого не нашлось, только линялая сумка из парусины, совсем не королевского вида. Рина осторожно потыкала ее – внутри было что-то твердое. Потом боязливо потрогала – кажется, никакой живности. Пальцы нащупали под грубой тканью прямоугольный предмет – книгу? – и мелкие штуковины в карманах. Вынув сумку, Рина увидела под ней ботинки из красной кожи, явно мальчишечьи, но зато новенькие и очень удобные на вид. Это было весьма кстати! Они оказались великоваты – тонкие ноги торчали из них словно палочки из арбузных леденцов, – но так было куда лучше, чем стоять босиком на камнях и колкой траве. В самом низу ящика лежала открытка с посланием:
«Приветствую вас от имени всего королевства, Семнадцатая Виндера Катрина!
Отныне судьба Хайзе в ваших руках.
Я ничем не могу вам помочь, кроме пары хороших ботинок. Говорят, у Странников это самая нужная вещь. Я бы отправил вам денег, да только деньги теперь никому не нужны. Я приказал бы своим подданным помогать вам, но никто больше не слушается моих приказов.
Как король я бесполезен, пока действует проклятье моего сына, и могу лишь пожелать вам попутного ветра. Времени у нас мало, но я убежден, что скоро вы вернете Хайзе свободу!
С неугасимой надеждой, Рондевул Первый»
У Рины сперло дыхание. До нее начало доходить, что происходит, хотя верить в это совсем не хотелось. Перед глазами стоял недавний вечер: тесная кухонька в передней части фургона, куда, как шутил папа, нельзя приглашать на чай нестройных особ, теплый свет боковых светильников, поздний ужин в кругу семьи. Обычно мебель выносили на улицу и ели там, любуясь округой, но тогда для этого было слишком сыро и зябко.
Зато фургон в такое время казался очень уютным. Над столом висел абажур из столовых приборов. Его нижний ряд занимали чайные ложечки, вилки и ножи, на втором висели чашки, а над ними – салфеточный хоровод. В зеркально-чистом серебре и глянце фарфора отражался свет, так что получалась вполне себе яркая люстра, хотя ламп или свечей внутри не было. Вместо них к подносу посередине крепились баночки с маслом, вареньем и медом. Конструкция была ненадежная, поэтому вешали ее только на время чаепитий и только если фургон никуда не ехал. Но мама все равно гордилась своим изобретением. Оно экономило место, и его удобно было относить в мойку, над которой тоже висел крючок.
Тем вечером папа, как всегда спокойный и элегантный без повода, читал газету и рассказывал всем новости, пока мама, как обычно веселая и взъерошенная, намазывала батон кому вареньем, кому медом, а кому сгущенкой. Но лучше всего у нее получалось намазывать саму себя: ее передник пестрел липкими пятнами всех оттенков.
– Ой! – воскликнула она, шлепнув себе на колени особенно большую малиновую каплю.
Папа с любовью посмотрел на нее и сказал:
– Ты моя сахарная палитра!
Потом вернулся к газете и устало покачал головой:
– Когда уже этого безумца поймают?
– Ты про кого? – спросил Альберт, которому не был виден заголовок статьи.
– Про принца Аскара конечно, – ответил папа слегка раздраженно. – В последнее время все новости только о нем, как будто ничего другого в мире не происходит.
– Мне так жаль этого беднягу, – вздохнула мама, прикручивая на место банки с намазками. На столе остались только чашки и блюдо с хлебом, который стремительно исчезал. – Говорят, его столкнули с лестницы в детстве, а до этого он был нормальным.
– А мне кажется, он не сумасшедший, – сказал Альберт, облизав с пальцев мед, золотисто-рыжий, как его и папины волосы. – Он уже давно эти записки с угрозами оставляет, а его не поймали до сих пор. Значит, он умный на самом деле.
– Ну, судя по его плану, все-таки нет, – возразил папа.
– Так он его раскрыл наконец-то?! Прочитай! Прочитай быстрее!
Альберт забарабанил ногами от нетерпения, и посудный абажур опасно зазвенел. Папа одарил сына воспитательным взглядом средней тяжести.
– Пожалуйста… – нехотя добавил тот.
– «Жалкие ищейки не могут даже напасть на мой след, а я уже почти достроил Ветродуй! Знайте же, что я собираюсь с его помощью заточить всех жителей Хайзе в их дома, как в тюрьмы, чтобы вы поняли, каково мне было сидеть в лечебнице, куда меня упек мой папаша! Вы все проголосовали за мою сестру, лишив меня трона, и я припомню вам это сполна!
Но будет чересчур милосердно просто дать вам смириться с судьбой. Я хочу посмотреть, как вы барахтаетесь в попытках вернуть себе прежнюю жизнь, поэтому оставлю вам единственного свободного человека. Странника, Искателя, Виндера – называйте, как угодно. Он будет скитаться по Хайзе в полном одиночестве, пытаясь вернуть вам облик людской – так я сам бродил по пустыне после побега. А я понаблюдаю со стороны, как вы медленно теряете надежду. На это у вас будет целых двести лет! Хочу, чтобы вы сполна оценили мою задумку!
Если же за два века ни одному из Странников не удастся снять проклятье, оно станет необратимым. А ему не удастся, уж поверьте! Но не потому, что это невозможно, ведь я оставлю вам подсказки, а из-за вашей гнусной натуры.
Вы не хотели видеть меня на троне? Да будет так! Я дарю вам моего папашу на веки вечные! Пусть вами правит бесполезнейший из бесполезных королей!»
– А вдруг он и правда это сделает? – с серьезным видом спросил Альберт. – Говорят, он объединился с пустынниками, а пустынники умеют кучу запрещенных штук! Может, они его научили чему-то такому?
– Он же просто блефует, милый, – улыбнулась мама. – Он хочет привлечь к себе внимание, вот и придумывает эти сказки. Король ничего подобного не допустит.
– Но он уже старый! – не унимался Альберт. – А принцесса Оливия – девчонка! Она ему противостоять не сможет!
– Ну, во-первых, принцесса Оливия тебе в бабушки годится, – сказал папа. – А во-вторых, сын мой, очень советую тебе не недооценивать женщин.
Альберт фыркнул, но спорить не стал, вспомнив, что в его семье целых две женщины и как минимум с одной из них ему пока никак не потягаться.
– А ты что думаешь? – пихнул он сестру локтем. – Если будешь столько есть – потолстеешь. Открывай рот хоть иногда, чтобы говорить, а не откусывать.
Рина злобно пнула его в ответ. Она не любила, когда ее отрывают от размышлений, а думала Рина о пустынниках. Интересно, правда ли у них есть города где-то далеко-далеко в царстве песков? Пустынников вообще-то называли колдунами, но Альберт всему придумывал свои названия, и они как-то сразу приживались в семейном кругу.
Никто не знал, правда ли колдуны живут в пустыне, потому что никто туда не ходил. Куда безопаснее и быстрее было добраться до соседних земель на кораблях. Но по королевству ходили слухи о том, что северная пустошь стала приютом для людей, которые занимаются запрещенной магией. По законам Хайзе разрешено было только кудесничество, то есть магия, связанная с изменением предметов. А любое магическое влияние на людей король запретил как небезопасное.
– Я согласна с мамой, – сказала Рина, допив имбирный чай. – Задумка принца – бред полнейший. Помню, он до этого писал, что Ветродуй вызовет Великий ветер, который разнесет проклятье по всему королевству. Да какой искусственный ветер на такое способен? И вообще – мы последние, кому стоит об этом волноваться. Мы же на южной окраине Хайзе, а записки находят на самом севере. Ни одно проклятье досюда не долетит.
После ужина Альберт продолжил строить теории, а Рина забралась на свою кровать и задернула шторку, чтобы всякая рыжая мелочь не совалась в ее убежище. Она хотела спокойно дочитать книгу про великанов, которую начала вчера, но Альберт был слишком возбужден. Он почти выучил статью наизусть и конечно полез к Рине ее обсудить.
– Ой, сгинь! – отпихнула его сестра. – Ты мне уже надоел за сегодня!
– Да ты со мной почти не разговаривала! – насупился Альберт.
– И, представь себе, не соскучилась!
Рина демонстративно уткнулась в книгу, но Альберт был прямо как ириска – такой же рыжий и липучий.
– Двинься, я залезу!
– Ты умылся бы хоть! У тебя на руке сгущенка до сих пор! Всю постель мне изляпаешь!
– Да я оближу!
Альберт залез-таки на кровать сестры – благо, они легко умещались вдвоем на полуторке – и даже нагло укрылся ее одеялом.
– Ну, ладно, что там у тебя? – сдалась Рина. – Только давай быстрее. Скоро свет выключат.
– А вдруг кого-то из нас выберут Странником? – громко зашептал Альберт. – Вот представь, ты осталась одна в целом мире! Что ты будешь делать?
– Радоваться! – зло заявила Рина. – Буду радоваться, что меня наконец-то оставили в покое. Потом я запрусь в столичной библиотеке, натаскаю туда разных консервов и буду читать, пока не состарюсь и не умру. А потом крысы обглодают мои счастливые косточки! Все, конец истории.
И она громко захлопнула книгу.
– Мне кажется, тебя переходный возраст не в девушку превратит, а сразу в старую каргу! – заявил Альберт и получил за это увесистым томиком по макушке.
В тот момент Рина была уверена, что и правда будет счастлива в одиночестве. Но теперь она испытывала что угодно, кроме счастья, и в первую очередь подумала совсем не о библиотеке и консервах, а том, что случилось с ее семьей, да и вообще с миром. И можно ли это исправить. А главное – как?
В открытке не было ни намека на объяснения, в которых Рина отчаянно нуждалась. Она аккуратно расстегнула сумку и достала оттуда книгу в потрясающе красивом переплете с объемным тиснением в виде птицы. Она была защелкнута на серебряную застежку, и открыть ее не вышло, зато на колени упала карта Хайзе с красными точками главных городов – наверное, лежала между страницами. Кроме нее в сумке было что-то вроде монокля с тремя разными стеклами и не на цепочке, а на ремешке: он одевался как повязка пирата. Рина сначала подумала, что это ожерелье, потому что линзы защищала золотая крышка, похожая на половинку глобуса. Еще в сумке был медный свисток в форме львиной головы. А в крошечном внутреннем кармане лежал перстень, выточенный из белого камня. В последнюю очередь Рина заметила в боковом отделении зеркальце с ладонь величиной. Что со всем этим делать, было неясно, и ни один из предметов не годился на роль ключа. Уже потом, внимательно рассмотрев книгу, Рина поняла, что замочной скважины там попросту нет.
– Ну и как же ты тогда открываешься?
Словно услышав ее, серебряная застежка щелкнула. Переплет сам собой распахнулся, и страницы белым водопадом перелились на левую сторону. От испуга Рина выронила книгу. Та шмякнулась в траву, и стало видно, как на бумаге проступают графитовые буквы:
«Здравствуй, Семнадцатый Странник или Странница!
Если ты читаешь это письмо, значит, тебя избрали на замену мне – Шестнадцатой Страннице Аделине. Чаще нас называют Вѝндерами или Виндѐрами. Это слово из устаревшего языка означает “искатель”. Ты, наверное, уже заметил, как сильно изменился мир, и поэтому сейчас растерян и напуган, как и я в свое время. Еще вчера все было в порядке, а сегодня ты словно бы попал в дурной сон, не правда ли?»
– Еще как правда! – выпалила Рина, сев на корточки и склонившись над книгой. Русые волосы до плеч закрыли ей обзор, и она торопливо заправила их за уши.
«Странники не помнят время, которое провели в заточении. Поэтому нам кажется, что мы уснули в одном мире, а проснулись в другом. На самом деле, прошло уже почти двести лет с тех пор, как принц Аскар запустил Ветродуй, и сейчас ты – единственный человек во всем Хайзе из плоти и крови. Все остальные превратились в дома.
Думаю, тебя в первую очередь волнует судьба твоих близких, поэтому сразу скажу: с ними все в порядке. Сколько бы лет ни прошло, их тела не состарились ни на минуту. Ищи их там, где они были в момент запуска Ветродуя. Позови, и они откликнутся на твой зов. Ты увидишь кругом ожившие вещи, но не бойся, что сошел с ума. Это заключенные внутри души людей заставляют их двигаться.
Если никто не ответил – не пугайся. Это значит, что твои близкие спят. Разбудить их можно простым прикосновением. Обычно они вселяются в самые крепкие и долговечные предметы в доме. Или в самые любимые. Как бы то ни было, они выглядят новее и крепче остальных.
Если и это не сработало, вернись к чтению. Книга подскажет, где еще их можно найти».
– Я тебя просто обожаю! – Рина от избытка чувств сочно чмокнула послание Странницы. Книга при этом едва заметно затрепетала. – Они не откликнулись, когда я их звала. Значит, они где-то спят!
Она снова схватила ветку и принялась откидывать железные пластины. Руками трогать не решилась: их края были опасно зазубренными, а еще под ними могли прятаться мыши или змеи, да и к муравьям не очень-то хотелось подходить.
Сил Рина не жалела, однако с завалами пришлось повозиться. Кусты, проросшие через Букашку, мешали в поисках, и почти все превратилось в труху, которую они использовали как удобрение. От папиных картин и холстов ничего не осталось. Более-менее сносно выглядела только коробка темперы.
– Папа, ты тут? – спросила Рина, хватая ее.
Даже когда она стерла грязь и пыль с крышки, коробка осталась безмолвной. Краска внутри тюбиков давно высохла и окаменела. Мамы не было ни в серебряных шпильках для волос, ни в драгоценностях. А что касается Альберта – Рина напрасно искала его кожаный блокнот с заметками о яблоках. Наверное, он давным-давно стал трухой.
Поиски становились тщетными, и память, как это часто бывает, когда что-то теряешь, начинала подводить.
– Может, мне только кажется, что тогда все были дома? – пробормотала Рина. – Может, на самом деле дома только я и была, а они все уехали в Эрге готовить выставку?
Она стряхнула муравьев с ладоней и поддела веткой очередную пластину. Под ней оказался резной ящик наподобие шкатулки, только большой. Очистив крышку, Рина поняла, что это ларец, в котором папа хранил свои туалетные принадлежности. Она освободила его из плена вьюнков и открыла. Внутри лежал набор для бритья, одеколон со знакомым запахом кедра, целая коллекция запонок, ножнички для подрезки усов и маникюрный набор: папа тщательно следил за своими руками. Рина порылась во всем этом, чувствуя легкий стыд. В отличие от Альберта, она никогда не копалась в чужих вещах, а вот братец частенько нырял сюда, чтобы примерить дедушкины золотые часы. Они лежали в лакированном чехле, уютно свернутые вокруг специальной подушечки. Альберт спал и видел, когда ему исполнится восемнадцать и папа подарит ему эти часы. Он обожал покойного деда и каждый раз жадно глазел на них, как сорока на блестяшку.
«Точно! Вот где он может быть!»
Часы были добротные и красивые – с коричневым кожаным ремешком и циферблатом такого же цвета, на котором блестели золотые цифры и три изящные стрелки. Ясное дело, за столько лет у них кончился завод и они не работали.
– Альберт, ты здесь? – спросила Рина, достав часы из шкатулки.
Тоненькая секундная стрелка дернулась и начала описывать стремительные круги, словно за ней что-то гналось под стеклом. Рина совершенно точно не трогала заводную головку! Значит, это Альберт.
– Ну наконец-то я хоть тебя нашла! А где мама и папа? Ты знаешь? Я их обыскалась, нигде нет!
Альберт перестал приветственно крутиться, и тут в движение пришла еще одна стрелка – минутная. Она суетливо бегала: шажок вперед, шажок назад, а за ней ожила фигурная часовая и спокойно пошла по кругу.
– Мам, пап, вы тоже тут? – ахнула Рина. – Правда же? Правда?
Альберт закрутился, минутная стрелка задергалась еще сильнее, часовая степенно пошла в другую сторону. Все напряжение вмиг покинуло тело Рины, а она только на нем и держалась. Едва нервный корсет ослаб, ноги сразу же стали ватными, в горле разбух противный комок, и она разревелась, прижимая часы к груди.
– Букашка!.. – всхлипывала Рина. – Букашка совсем сломалась! А вы все теперь – часовые стрелки!.. И я хочу проснуться, но не могу… Король мне прислал письмо… Он сказал, что я теперь Странница.
Это было весомым поводом для хандры, но поплакать вдоволь не удалось из-за муравейника по соседству.
– Ай!
Рина стряхнула с ноги муравья и поняла, что по ней ползет уже целый отряд, и они вот-вот проложат дороги по ее спине, а еще она стоит больной коленкой на ворохе грязи и щепок – не очень-то умная идея в мире, где все лекарства просрочены на два века. Рина отряхнулась и отошла подальше от полумобиля.
– Так, ладно, – сказала она, утерев слезы. – Главное не впадать в панику. Для начала нам надо придумать способ общения. Давайте так: шаг вперед будет значить «да», а шаг назад – «нет». Колебание туда-сюда – это «не знаю». Потом остальное добавим, ладно?
Стрелка-Альберт не переставала крутиться.
– Ну что ты как маленький? – рассердилась Рина. – Я знаю, что ты любишь все делать мне назло, но сейчас вообще не то время!
Альберт продолжал непослушно крутиться.
– Ну и вредничай! – фыркнула Рина. От злости у нее даже сил прибавилось. – Мама, ты тут?
Минутная стрелка сделала шажок вперед.
– Отлично! Пап, а ты, значит, часовая?
Фигурная стрелка тоже шагнула вперед.
Рина торопливо надела часы на руку, затянув ремешок как можно уже, но они все равно спадали с запястья.
«Анжелика, ты должна кормить ее силком! – всплыли в памяти слова бабушки Вельмы. – Сколько еще я должна краснеть за твою дочь перед гостями? Альберт такой замечательный здоровый мальчик, а у Катрины просто болезненная худоба! Она прямо как птичка. Такие тонкие косточки, и саму ее того гляди ветром унесет».
– Придется сделать тут еще одну дырку… – сказала Рина, отгоняя неприятные воспоминания. – А вам не будет больно от этого? Вы вообще чувствуете боль?
«Нет», – уверенно заявил папа.
Альберт закрутился как сумасшедший. Его драгоценные часы собирались испортить!
– Ой, да знаю я! – вспыхнула Рина. – Я постараюсь очень аккуратно, правда. Иначе я их просто потеряю, а с ними и всех вас заодно. Или ты хочешь, чтобы я оставила тебя тут?
Братец тут же угомонился. Чего-чего, а проспать все самое интересное, лежа в ящике посреди развалин, он не хотел.
– Так-то лучше, – буркнула Рина и достала из папиной коробки ножнички для усов. Она сделала ими еще одно отверстие в ремешке, и вот теперь часы держались хорошо, хотя и выглядели нелепо на ее тонком запястье. Они были слишком тяжелые, слишком массивные, и Рина подумала, что, наверное, понимает теперь, зачем люди увешивают себя золотом. С ним они чувствует себя весомее во всех смыслах. Рине эта тяжесть тоже была приятна. Она напоминала, что ее семья тут, совсем рядом, хотя и в таком вот виде.
– Вам, наверное, интересно, что тут произошло? Если честно, я совсем ничего не помню. Я спала, а потом проснулась, а вас рядом нет, и везде одни руины! Предыдущая Виндера мне написала, что с запуска Ветродуя уже почти двести лет прошло… Звучит, как полный бред, но, я думаю, это правда.
Альберт закрутился словно вертушка в ураган. Ему явно не хватало трех вариантов ответа, и он не давал Рине увидеть движение других стрелок.
– Ладно, давай договоримся, – сдалась она. – Если ты крутишься по часовой стрелке, это значит, что ты взволнован. Если против часовой – ты злишься. Если делаешь полукруг вправо, это значит, что ты просишь объяснений, а если влево – ты встревожен. Нижняя дуга – тебе радостно. А верхняя – грустно. Запомнил?
«Нет», – надуто сообщил Альберт.
«Не уверен», – поколебался папа.
«Ой, нет-нет-нет!» – засуетилась мама, мелко семеня назад.
– Ну, смотрите, тут же есть своя логика. – Рине очень нравилось, когда во всем была своя логика. – То, что положительное – вправо. Поэтому «да» и «я взволнован» – по часовой стрелке. Шаг и полный оборот соответственно. А «нет», злость и тревога – против часовой. Они распределены по силе эмоций. Нет – шажок, тревога – полукруг, злость – полный круг. Правая дуга немного похожа на знак вопроса, так ее и будем использовать. Нижняя – это улыбка, поэтому радость. А верхняя – улыбка наоборот. Теперь понятно?
На этот раз все всё поняли и тут же принялись «разговаривать».
«Я очень-очень зол!» – сообщил Альберт.
– Из-за того, что выбрали не тебя, а какую-то девчонку? – фыркнула Рина.
«Зол-зол-зол!» – не унимался Альберт.
«Я встревожена!» – объявила мама, описывая дугу туда-сюда, прямо как дворник на лобовом стекле в дождь.
«Я взволнован!» – удивил всех папа, сделав полный оборот, но даже крутился он неторопливо и элегантно.
Сама Рина была и взволнована, и встревожена, и обрадована, и зла одновременно. Она вернулась к книге и продолжила читать. Сначала хотела из вредности про себя, чтобы досадить Альберту, который требовал объяснений, но в часах были еще родители, а на них Рина не злилась.
«Миссия Странника – снять проклятье принца Аскара, а для этого нужно снова запустить Ветродуй – огромную мельницу на севере Хайзе, – но только в обратную сторону, против часовой стрелки. Беда в том, что нельзя это сделать, пока устройство не закончено. После того, как оно сработало, принц Аскар вынул из него семь кнопок и спрятал их по всему королевству, да так, что найти их очень и очень сложно.
Каждая кнопка, если ее вставить в подходящее отверстие на Ветродуе, включает механизм, который выпускает крыло мельницы. Иными способами добиться этого невозможно, лучшие механики и кудесники уже пробовали, так что не трать время на пустые попытки.
Шесть кнопок мы уже нашли. Осталась только последняя, и большая часть пути к ней уже пройдена. Я хотела закончить все сама, но мое тело уже старое и слабое, и я боюсь не успеть – через три месяца проклятие станет необратимым.
Отныне все в твоих руках, молодой Странник, а точнее – в твоих крепких ногах. Не стану утаивать правду – тебя ждет опасный и трудный путь, но предыдущие Виндеры, уже выстлали тебе дорогу своим опытом и знаниями. Тебе осталось только сделать последний из тысячи шагов, которые мы прошли, и весь мир будет помогать тебе в этом.
Тебе наверняка страшно, но ты не сможешь отказаться от своей роли до тех пор, пока не найдешь седьмую деталь. Только те из Виндеров, кому удалось отыскать кнопку, имеют право снова уснуть и передать эстафету другому человеку. Я нашла целых две кнопки и тянула до последнего, чтобы найти оставшуюся. Уверена, что она совсем близко, и тебе не придется долго плутать. Прошу тебя, запусти Ветродуй и закончи мою миссию».
На этом запись исчезла. Страницы книги вновь были чистыми, словно буквы впитались в них, как чернила в непромокашку.
– Но почему именно я? – недоумевала Рина. – Почему из всех людей именно меня выбрали? Это просто случайность? Как в лотерее?
Листы начали переворачиваться сами собой, и на них в разных местах появлялись слова. Это происходило так быстро, что Рина едва успевала читать.
«Сама судьба… выбрала… тебя… для этой цели… Среди Виндеров не бывает случайных людей… Эту роль… дают лишь тем, кто… способен запустить Ветродуй… Тем, у кого для этого… есть все необходимое».
– Необходимое – это ноги, что ли? – съязвила Рина. – Даже если я напрягу всю фантазию, вряд ли найду у себя что-то полезное кроме них. У меня ни талантов, ни опыта, ни мозгов, и мне всего тринадцать лет! Судьбе надо было выбрать кудесника с парой ученых степеней, а не меня.
«Вот именно!» – тут же подтвердила мама.
Папа с ней согласился.
Оно и понятно, какой родитель захочет подвергать опасности своего ребенка? Но Рине почему-то стало обидно.
«Дура-дура-дура!» – мерещилось ей в гневном кружении Альберта.
– А ты бы, конечно, не струсил! – огрызнулась она сквозь слезы. – Что ж, очень жаль, но судьба не заметила твоего героизма!
Братец был младше ее на четыре года. Раньше они неплохо ладили, но в последние годы Альберт невыносимо раздражал. Мама говорила, что это все переходный возраст Рины. Из-за него она стала такой ранимой и вспыльчивой. Это ее тоже раздражало. К ней относились так снисходительно, будто она заболела или вроде того.
Книга, судя по всему, работала как справочник и отвечала на заданные вслух вопросы. Это было удивительно. Рина даже не знала, что кудесники способны создать нечто подобное. Чтобы проверить свою догадку, она спросила:
– А что это за странные штуковины в сумке? Зачем они нужны?
На бумаге появились новые мелкие буквы. Судя по округлому почерку, это было продолжение письма Аделины.
«Я посылаю тебе в помощь достояние прошлых Странников. Это поистине бесценные вещи. Самая древняя и важная из них – дневник – наследие одного из первых Виндеров – На̀тана. Относись к нему внимательно и с почтением. Это пожилой и очень мудрый человек. Именно он был тем, кто нашел первую кнопку Ветродуя.
Закончив свой путь, Натан поместил себя и свои знания в эту книгу, чтобы его опыт не исчез вместе с ним и новому Страннику не пришлось узнавать все заново. С тех пор многие Виндеры вели этот дневник. Все наши самые важные мысли и догадки записаны здесь. И тебе тоже следует вносить сюда ответы на те вопросы, которых нет в книге. Но используй для этого только специальный карандаш, приложенный к дневнику. Ты найдешь его в самом начале».
Карандаш выглядел как длинный восковой мелок. Но сделан он был явно не из воска, а из твердого материала. Рина вытащила его из крепления на форзаце и убедилась, что стержня внутри нет. Она провела острым кончиком по листу и увидела тонкую графитовую линию, которая тут же впиталась в бумагу. Стоило вернуть карандаш на место, как дневник продолжил проявлять письмо Аделины.
«Думаю, ты уже понял, что Натан не только показывает мои записи, но и отвечает тебе сам, комбинируя слова Странников. Он бесценный советчик и друг. Его подсказки не раз уводили меня от опасности, поэтому я прожила долгую жизнь. Когда тебе нужно будет что-то узнать, позови Натана по имени и задай ему вопрос. Но не докучай ему, если просто хочется поболтать. Натан отвечает только по делу. Глупые или пустые вопросы он игнорирует».
– Значит, это не просто кудесничья штуковина, а настоящий живой человек? – осознала Рина. – А я-то думала, тут специальный механизм внутри…
«Отчасти… ты права, – согласился Натан. – Этот дневник создал кудесник… Приветствую тебя… Семнадцатая… Странница… Как мне… обращаться к тебе?»
– Можете называть меня просто Рина. Мне короткое имя привычнее, а вообще я Катрина Шегри. И простите, пожалуйста, что я вас уронила. Я это от испуга.
Книга, к счастью, была цела, только чуть запылилась. Рина подняла ее и бережно отряхнула.
«Рад встрече… Ри… на… Такого имени внутри меня нет… Пожалуйста… впиши его… на досуге».
– Да-да, конечно. А как мне вас называть?
«Как угодно, только… не надо церемоний».
– Тогда можно дедушка Натан? А то просто по имени мне неловко… Вы все-таки намного старше меня.
Книга никак не отреагировала, и Рина понадеялась, что молчание – знак согласия, а не символ того, что мудрец оскорблен идиотским вопросом. Чтобы проверить это, она спросила:
– Дедушка Натан, а зачем нужен монокль?
На бумаге появился новый абзац:
«С книгой я отправляю тебе вторую важную вещь. Это карта, сделанная кудесником Эллаем – Шестым Странником. К ней в пару идет тройная лупа. Я не буду объяснять, как она работает, посмотри сам».
Рина повертела в руках прямоугольник размером с блокнот. Он был чем-то похож на голографическую открытку – такой же толстый, жесткий и со странной рябью на поверхности. Но под разными углами картинка не менялась и была матовой. Сама карта показывала полуостров Ирок, хорошо знакомый Рине по школьным атласам. Если включить воображение, можно было увидеть в его контурах спящего медведя. Своей холкой он крепился к материку и граничил в этом месте с пустыней Ниори, его круглая спина омывалась заливом Рей, сложенные вместе задние лапы плескались в водах Андического моря. Одну переднюю он подложил под голову, образов треугольник внутреннего моря Оби, а другая свободно разлеглась в направлении Южного океана. На кончике задней лапы, у самых берегов моря Харанос, находилась деревня Рыбоводье. Но на карте не было ни ее, ни даже города Эрге. Только столица Южного Адарена – город со знаменитыми мозаичными домами – Лития, до которой отсюда было километров двести. Такой огромный на самом деле, на карте он был отмечен крохотной красной точкой. Еще шесть таких точек обозначали столицы других регионов.
Рина подстроила ремешок монокля под себя и посмотрела на карту через нижнюю линзу.
– Ого!
Теперь пустое зеленое пространство было словно созвездиями испещрено более мелкими городами. И все их Рина отлично видела, как если бы карта была размером со школьную доску. Только ориентироваться в этой паутине стало неудобно. Рина свободным от линзы глазом снова отыскала кончик медвежьей лапы, потом взглянула на него через монокль и без труда нашла Эрге. А потом и Рыбоводье, когда опустила вторую линзу, и карта стала еще подробнее. Теперь она показывала села и деревни, а еще нити мелких рек и торговые тракты. Третья линза заставила каждую точку распахнуться в сеть улиц с номерами домов и даже надписями вроде «Булочная», «Центральная площадь», «Южный рынок».
– Как все это умещается на таком крохотном прямоугольнике? – поразилась Рина. – Шестой Странник точно был гением… Дедушка Натан, а зачем нужно зеркало?
«Это ты узнаешь чуть позже».
– А кольцо?
Оно было ей велико и держалось только на большом пальце, да и то не слишком крепко.
«Еще я отправляю тебе королевский перстень, который получила в дар от самого Р. Первого. Его изобрел специалист по ядам, чтобы короля не могли отравить. Отныне в любом месте, как бы доброжелательно к тебе ни относились хозяева, прежде чем есть и пить то, чем они тебя угощают, всегда надевай этот перстень и обмакивай его в жидкость или прижимай к твердой пище. Если в еде содержится яд, камень станет малахитовым. Если нет – останется белым. Не пренебрегай этим правилом и будь осторожен. Многие дома могут выглядеть дружелюбно, но попытаются тебя убить».
– Но зачем? – ужаснулась Рина. – Я ведь должна их спасти! Зачем им меня убивать?
Страницы книги перелистнулись почти в самое начало, и Рина увидела другой почерк, более убористый, с узкими буквами и наклоном влево.
«Я узнал! Я наконец-то узнал, почему меня пытались убить! Дома верят, что если прикончить Виндера, то сам станешь Виндером! И некоторые так отчаялись, что готовы на все ради свободы! А иные не верят, что я гожусь для этой роли. Они думают, я зря трачу время, и хотят заменить меня! На самом деле эта дурацкая легенда – ложь наполовину. Тут все дело в законе замещения. Если Странник погибает, его роль переходит к ближайшему человеку. И далеко не всегда это убийца. Если же Виндер отказывается от роли добровольно, мир получает время на выбор нового, так что есть избранные Странники, а есть заместители».