Читать книгу #Попутчик - Диана Килина - Страница 3

Судья явно был не в восторге сидеть несколько часов в душном маленьком зале заседания, да ещё и в чёрной мантии. Я тоже была не в восторге, но не по причине жары или дискомфорта, хотя, последний преследовал меня с той минуты, как я вошла в помещение.

С огромным трудом выступив с обвинительной речью, я всё остальное время смотрела то на подсудимого, то на человека, сидящего в первом ряду за адвокатом. Раньше я никогда не видела вживую близнецов, и даже не подозревала насколько они похожи.

Как две капли воды. Действительно. Абсолютно одинаковы. Даже в манере держать себя – твёрдая осанка, сосредоточенное лицо. Как будто кто—то решил пошутить, а быть может и совершенно случайно, нажал на copy – paste. Говорят, что у них разные отпечатки пальцев и узоры радужек, а также форма ушной раковины, но подойти и посмотреть я, естественно, не могу, поэтому мне остаётся только догадываться.

Их сходство не уменьшало моей боли. Моего отчаяния.

Пока адвокат говорил речь защиты, я переводила взгляд с одного лица на второе – полностью идентичное первому. У обоих – короткий ёжик тёмных волос, те же чистые серо—голубые глаза, та же гладковыбритая кожа на щеках. Длинные пальцы на длинных руках – они ко мне прикасались. Я должна чувствовать себя грязной, но я, почему—то не чувствую.

Судья объявляет перерыв перед оглашением приговора; я даже не заметила, как говорю свою финальную речь. Подсудимого выводят в коридор, а по нему ведут в комнату отдыха двое охранников, и я не думая иду за конвоем.

– Мне нужно две минуты с ним, – тихо говорю тому, который остался снаружи, – Попробую разговорить в последний раз, – вялая улыбка трогает мои губы.

Дверь раскрывается, меня пропускают внутрь.

– Наедине, – я бросаю многозначительный взгляд на подсудимого, – Две минуты.

– Хорошо.

Нас оставляют одних в тесной комнатушке, и я прикладываю палец к губам.

– Прослушка, – шепчу еле слышно и ловлю кривую усмешку.

– Госпожа прокурор, – подсудимый сдержано кивает.

– Вы осознаёте то, что вы делаете, Ильмар? – мой голос дрожит, я не в силах шагнуть дальше – так и стою в дверях.

– Да. Полностью.

– Вы понимаете, какой срок вам дадут? – я душу в себе подступающие слёзы и обхватываю живот руками, в надежде удержать свой завтрак в желудке.

– Восемь лет, – тот в ответ пожимает плечами, – Я знаю, какое меня ждёт наказание.

– И вы осознаёте, что вы восемь лет можете не увидеть своих… Любимых людей?

– Осознаю, – он виновато опускает глаза, а потом смотрит на меня, отзеркалив мою боль, – Мне очень жаль, Соня, – говорит неслышно, просто шевелит губами, но я его понимаю.

Я изо всех сил держусь, чтобы не разреветься в голос.

Это неправильно.

Это несправедливо.

Это нечестно.

– Но вы можете прийти ко мне на свидание, – добавляет он с фальшиво—шутливой интонацией, но я распознаю за ней кое—что иное.

Надежду.

– Это было бы неуместно, Ильмар. Мы очень долго не увидимся, – тихо добавляю я, – Может быть, никогда.

Пытаюсь скрыть печаль в моём голосе, но вряд ли мне это удаётся. Видеть его здесь и сейчас… Это больно.

Знать, что я не увижу его долгих восемь лет ещё больнее.

Он кивнул, быстро сморгнув. Я заметила влагу на его глазах, но от этого мимолётного движения век она исчезла и передо мной снова было то же сосредоточенное лицо, что и несколько минут назад в зале суда.

Стучу в дверь, она открывается, и я медленно иду по коридору. Так же медленно я возвращаюсь на своё место, когда перерыв закончился. Практически не слышу приговор, смотря только вперёд, теперь уже на осуждённого.

Терплю изо всех сил, до крови кусая щёку изнутри.

Я не заплачу. Не—зап—ла—чу.

Его уводят те же два охранника, а я пытаюсь отвести взгляд. Последний раз вижу его лицо – жадно впитываю глазами каждую чёрточку, ставшую такой знакомой. Потом профиль и затылок с короткими волосками. Мысленно прошу его обернуться в последний раз, и чувствую, что моей выдержке приходит конец – глаза начали наливаться слезами. Ничего не слышу, не замечаю вокруг – только его светлые глаза, когда он оборачивается.

В последний раз.

Он уходит, а я остаюсь в зале заседания. Сжимаю кулаки так сильно, что чувствую боль в ладонях – ногти впились в кожу. Ухожу только тогда, когда замечаю, что почти все разошлись и на меня косятся. Иду на слабых ногах по коридору; стены давят, давят, невыносимо давят на меня. Наваливаются тяжёлым грузом, так сильно, что дышать становиться больно.

Изо всех сил, которых в общем—то и не осталось толком, выбегаю из здания и бегу по парковке к своей машине. Ладони рухнули на капот, по которому барабанили капли дождя – я даже не заметила. Чувствую холод – одежда начала промокать, но залезть в сумочку за ключами не могу. Такое чувство, что я, как бумажный цветок, расплываюсь под водой, становлюсь бесформенной и уже больше ничто не сможет собрать меня воедино. Да, дождь кончится; промокшая бумага высохнет, но прежним цветком она уже никогда не станет.

Тёплая рука ложиться на моё плечо, и я резко выпрямляюсь.

– Софья, – произносит знакомый голос.

Такой же, как и у него.

– Софья, простите нас. Мне очень жаль.

Я медленно поворачиваюсь, не обращая внимания на воду, заливающую моё лицо вместе с солью моих слёз.

– Вы не у меня должны просить прощения, Ильмар, – говорю я, громко всхлипывая, – А у брата. Именно он будет сидеть вместо вас восемь лет в тюрьме. За ваше преступление.

– Знаю, знаю, – он виновато опускает глаза, прикрытые козырьком чёрной кепки, – Я просил прощения и у него. Но перед вами тоже виноват. Мне, правда, очень жаль, – повторяется он.

Смотреть на него ещё больнее. Почему он здесь, а не его брат? Почему он, а не Эрвин?

– Простите, что… Мне жаль, – в третий раз повторяет он, отпуская моё плечо.

– Я надеюсь, это принесёт вам счастье – то, что вы сломали нам жизнь, – выпаливаю я, – Вам, вашей жене и будущему ребёнку!

Он вздрагивает, словно я ударила его наотмашь. Сжимает губы, отворачивается и уходит. Я медленно сажусь на капот своей машины и больше не сдерживаю рыданий – просто утыкаюсь лицом в ладони и плачу.

Омываю слезами свою неудачную любовь.

Когда воды в моём теле больше не осталось, я вытерла лицо, открыла машину и села на водительское сиденье. Закрыла глаза, опустив голову на подголовник и вернулась туда, в наши последние дни вместе, ругая себя за мазохизм.

Но всё, что у меня осталось от него, от нас – это воспоминания.