Читать книгу Эффект Бали - Диана Лилит, Сончи Рейв - Страница 5

Глеб очнулся в капсульном хостеле[21]. Но он был уверен, что очнулся в гробу.

Он вскочил с охом, ударившись головой о потолок. Глаза не привыкли ко тьме, так что он не сразу различил впереди темную занавеску, а не тупик. Глеб в панике начал ощупывать стены: каменные, не деревянные. Почувствовал под собой матрас, ощутил, как рядом пошевелилась шведка. Даже в темноте были заметны ее светлые волосы.

Он прежде никогда не бывал в капсульных хостелах, но попытался быстрее выбраться. Проблемой стало то, что он оказался на втором этаже, о чем, разумеется, не знал.

Чуть не упав, Глеб успел ногой проскользить по лестнице, за что-то ухватиться и едва не рухнуть. Морщась от боли, он относительно аккуратно спустился вниз. Тут же ногой влез в чей-то походный рюкзак и попытался найти свою обувь.

Маленькая комната, восемь капсул с занавесками, шкафчик и весь пол в комьях вещей. И за каждой занавеской ведь кто-то спал, а самое позорное – кто-то слышал.

Отчего-то Глебу стало так отвратно, что он постарался выбраться из хостела. На общей кухне в маленьком бунгало сидел какой-то паренек, намазывая масло на хлеб.

– Доброе утро!

Глеб махнул ему рукой. В бассейне плавал полусдохший надувной единорог.

Начиналось утро, уже заранее затянутое неприветливыми тучами. Глеб вышел на незнакомую улицу, уперся в здание с надписью Energy healing[22] и попытался сориентироваться.

Разумеется, он не напился до потери памяти, просто в этой ночи не было ничего примечательного, что стоило бы запоминать. Типичная попойка с незнакомцами, разговоры, которые ночью казались занимательными, а утром не можешь воспроизвести ни одного. Какая-то девочка, среднестатистическая девочка. Среднестатистический секс.

Арак оказался каким-то слишком мощным. Тело у Глеба буквально разваливалось, голова гудела. Он шел по раздолбанной дороге, больше интуитивно ориентируясь, где там главная улица, цивилизация и…

– Черт возьми.

А по улице единым потоком шел парад в белых одеяниях, словно река из людей. Их оказалось так неправдоподобно много, тем более в шесть утра, пока все вокруг было закрыто ставнями. Мужчины несли ярко-желтые зонтики на длинных ножках, а женщины – фруктовые груды подношений в плетеных корзинах на головах.

Ему нужно было в противоположную сторону. Обойти процессию никак нельзя. Так что он, одинокий, в извечном противоборстве, в темной помятой рубашке, пытался пробиться сквозь них.

Если рассуждать логически, он мог подождать, пока они все пройдут, но поток казался нескончаемым. Глеб мог даже вернуться в тот хостел, но он двинулся вперед, будто не имея выбора. Пробирался через местных, задевал плечами, одна женщина и вовсе уронила с головы корзину, и ярко-красные яблоки посыпались по земле. Толпа взвилась гневными восклицаниями. Глеб все повторял: Sorry, sorry – и через этот шум он отчетливо услышал, будто кто-то сказал в его голове: «Зачем ты это делаешь, Глеб?».

Прозрачные глаза Светозара впились в его, и глаза эти на фоне белых одеяний казались чужеродными, словно НЛО в пустом поле.

Взгляд такой, будто тебя окунули в холодную воду.

Светозар берет его за руку почти ласково, по-отцовски, как ребенка, который отстал от него в супермаркете.

Толпа, естественно, огибает их.

– Я не пойду с вами.

– Тогда поплывешь, – строго отвечает ему Светозар. И он подчиняется.

* * *

– Сегодня балийский Новый год, ничего не работает, – первое, что услышал Сева, стоило ему закинуть на плечо холщовую сумку и прокрасться в коридор. – Никаких фруктовых рынков – весь город сейчас будет как один фруктовый рынок.

Кристина стояла на кухне словно злодей из второсортных шпионских фильмов. В руках маленькая чашечка эспрессо, рядом нарезан неспелый, на вкус словно мыло, манго. Сева уже знал манго на вкус, ему рассказали, что сейчас не сезон и ближайший месяц никаких спелых и сладких фруктов можно не ждать.

Кроп-топ, спортивные шорты, рельефный пресс. Сева долго гадал, свой ли он у Кристины или она усердно фотошопит на фотках. Вот она, готовая фотография, безупречная и в жизни, в утренней полутьме, идеально вписывается в композицию кухни.

Такие девушки не готовят. Не жарят мясо, не пачкают руки. Они нарезают салаты, фрукты, сервируют закуски к столу – это максимум. Ставят чашечки кофе и одну бискотти рядом. Такие девушки завтракают в кафе, забывают об обеде и ужинают с кем-то.

Сева почувствовал себя растерянно и напряженно сглотнул. Кухня – его территория и способ бороться с неловкостью. Окажись здесь Кристина, к примеру, за столом, он бы молча сварил себе кофе. Но она за стойкой. Фоткает свою чашку.

– Вы ведь давно с Глебом дружите, да? – спрашивает она нарочито миролюбиво. – Кофе остался в турке, хочешь?

– Да, можно. – Сева сбрасывает свою боевую холщовую сумку и садится за стол. – Как в «Бригаде»: «Мы с первого класса вместе». Но ты и так, наверное, это знаешь.

– Знаю? Почему же? – Она элегантно переливает кофе, легко и изящно. Сервирует и, как он и думал, подает ему.

– Глеб не рассказывал?

– Мы вообще редко с ним говорим. – Это звучит скорее как достоинство их отношений, чем недостаток. – О вас он почти не говорил.

– Правда?

– Да. – Она ставит перед ним чашку и садится напротив. – Так что можешь рассказать мне все.

– Ха-ха, да что рассказывать? – смущается Сева. – Школа, общий двор в Кузьминках, первые драки, нас раскидало по университетам, появилась Марго, затем и «Мясо».

– Так, значит, вы почти как братья?

– Братья? – Сева пытается проморгаться. Пробует кофе. Отвратительный. – Что-то вроде того. У нас щедрое прошлое.

– Наверное, бегали еще за одними девчонками.

Сева пытается скрыть неловкость, но Кристина улыбается еще шире. Он почему-то знает, что она его считывает. Назойливая и чужая паранойя Марго его не покидала.

– Спроси лучше у него.

– Меня не он интересует.

Сева смущается еще больше.

– Меня интересует, почему, когда все говорят о «Мясе», то говорят только о Глебе Фадееве?

Сева слышал этот вопрос слишком часто, чтобы на него реагировать. Его никогда не задевала слава Глеба, потому что сам Сева в славе не нуждался. Он радовался работе простого ремесленника, и те, кто действительно ценил «Мясо», ценили и Севины «безделицы», не жалея комплиментов. Сева больше переживал за Марго. Вот кто действительно вкладывал в этот проект титанические усилия. Это она нашла триста тысяч, чтобы дать взятку полицейским, когда на них уже в который раз пожаловались соседи. Это она после очередной драки взяла такси, поехала к байкерам на Воробьевы горы и предложила им работу. Это она затаривается дешевым алкоголем, выплачивает зарплату недовольным барменам, ведет переговоры с брендами, и вот ей никто прямо не говорит спасибо.

– Потому что он лицо, а «Мясу» нужно лицо. Потому что он основатель. Это… как его… стратегия бренда.

Кристина довольно улыбнулась, Сева пытался понять ее намерения. С места, где он сидел, открывался вид на пирамиду. Микроавтобусы куда-то грузили огромными толпами людей в белом, статую Светозара почти достроили.

– Э-э-э, как вы, кстати, познакомились с Глебом?

– Мы не знакомились. Я его высталкерила.

Ее честность обескураживала.

– Я давно положила на него глаз в «Инстаграме», ходила на «Мясо», но там до него не дотянуться. Решила сама связаться с «Мясом», трубку взяла нервная женщина, только в аэропорту я поняла, что это была Марго.

– Я столько раз предлагал ей нанять ассистента…

– А потом он выложил какую-то сторис, из какого-то бара, отметил геолокацию, я взяла такси, приехала, села за соседний столик и сделала вид, что он мне совершенно неинтересен.

– И он подошел?

Конечно, он подошел. Глеб всегда выбирал самых холодных и недоступных. Они еще в школе, будучи подростками, зависали на фуд-корте, и прыщавый Глеб, со своим несуразным пубертатным лицом, с азартом подначивал Севу: «Спорим, к этой подкачу?». И как бы Сева ни отнекивался (Глебу все равно нужно было не согласие, а просто зритель), он «подкатывал». К первокурсницам, тридцатилетним женщинам, матерям и подросткам (даже если они за одним столом). Границ не существовало. И каждая из них заливалась румянцем и если даже не поддерживала разговор, то всячески демонстрировала свое одобрение. Но тогда Глебу становилось скучно, и он уходил. Ни по одному из добытых телефонов он так и не позвонил.

– Разумеется. Стоило поморозиться еще больше, сам как миленький нашел меня в «Инстаграме». И тут случилось то, что происходит во всех историях любви.

– И что же?

– Он отреагировал «огоньком» на мою сторис.

Сева не мог понять, говорит ли она с иронией или с гордостью.

– Слушай, то, что говорила про него Марго, – это правда. Я его знаю давно, и Глеб – он вообще не парень, я в плане: он не умеет поддерживать отношения и…

– Он мне не парень, – холодно отрезала Кристина. – Он не любовь всей моей жизни, он не мой парень, он – мой контент.

Настолько беспощадно, что табун мурашек пробегает по спине. Кристина замечает, как нервно скачет взгляд Севы, как он интуитивно ищет глазами Марго, ищет немой поддержки.

– Ты же… – у него пропадает голос. Он сжимает кулак и смотрит Кристине прямо в глаза. – Кристина, ответь честно.

– С удовольствием.

Сева мнется. Ему почему-то страшно. Он спрашивает совсем тихо и даже оглядывается назад, будто ждет, что его схватит полиция:

– Ты же не была на последней вечеринке «Мяса»?

Она не понимает. Она ожидала чего угодно, но не этого.

– Новогодней? В «Телеграфе»? Тридцатого декабря?

Что-то не так. Его сразу хочется успокоить и утешить.

– Нет, Сева, не была…

Он расслабленно выдыхает и аж откидывается на спинку стула.

– А что? А что такого? Что на ней случилось?

– Случилось? Ничего. Мы просто… ха-ха. Забавная история. Облажались с плей-листом, звукарь еще налажал, это был провал и…

Он категорически не умеет врать.

– Пойду разбужу Марго.

Ну разумеется.

– Шесть утра, Сев, зачем ее будить?

– Да она попросила, хотела на работу пораньше позвонить.

– На работу позвонить?

– Ага.

Он суетливо спустился по лестнице, но в комнату Марго зашел тихо. Она лежала поперек роскошной двуспальной кровати, а сорванный балдахин валялся на полу.

Марго казалась удивительно организованным человеком, даже для мытья посуды создаст отдельную доску на «Трелло», но в ее личном пространстве всегда царил откровенный срач.

Севе даже не пришлось ее будить, Марго среагировала сама, сонно и недовольно разлепив глаза.

– Я боюсь, что Кристина знает.

– Знает что? – зевнула она.

– Она выслеживала Глеба.

– Сева, блять, шесть утра. Либо вали, либо говори понятнее.

Он сокрушенно опустился на кровать.

– Кристина стала расспрашивать о Глебе, о школе…

– Она просто ищет к нему подход, забей на эту суку. Зачем ты вообще с ней разговаривал? – спросила Марго уже куда бодрее и оживленнее.

– Послушай, она следила за Глебом. Так и сказала, что следила за его инстой, приехала по геолокации.

– Так уже куча малолетних прошмандовок делала, ничего особенного.

– Когда они начали встречаться, ты знаешь? До или…

И тут Марго наконец поняла, о чем речь. Вскочила с кровати, схватила майку и натянула на себя.

– Ты думаешь?.. – она ходила взад-вперед.

– Она же окончила журфак?

– Или маркетинг. Я не помню. Что у нее в шапке профиля?

Сева тут же полез в телефон.

– Маркетолог, – выдохнул он.

– У нее есть скандальные посты?

– Скандальные – это какие?

– Господи, дай мне телефон, – Марго вырвала «айфон» из рук Севы и стала агрессивно листать ленту. – Ты понимаешь, что для нее… это? Новые подписчики. Сотни, тысячи, может, даже миллион.

Он пытался себя уговорить, что его догадка – не более чем оплошность, паранойя, джетлаг и акклиматизация.

– Она сказала, что не была на последней вечеринке, может, мне просто показалось…

– Мне нужен ее телефон.

– Что?

Сева замер и уставился на Марго. Решительную и нервную.

– У нее все в телефоне. Каждый шаг, каждая мысль. Мне нужно проверить.

– Это вмешательство в частную жизнь.

– Она блогер, у нее нет частной жизни.

Они дружат уже пять лет, но иногда она его пугает.

Особенно когда садится рядом и берет его за руку. На самом деле в Марго скрыто много нежности, но она редко ее показывает, потому что это ее самое сильное оружие.

– Если это защитит Глеба… защитит нас… необходимо это сделать. Выкрасть ее телефон.

– Она из рук его не выпускает.

Марго еще больше округляет глаза.

– Если она скажет ему… Ты представляешь, что будет?

– Может, и стоит сказать?

– Мы пытались.

– Сказать прямо.

– Это убьет его. И уничтожит нас. Сева, надо обезопасить всех нас.

Они приняли решение. Он вышел из комнаты. Убитый, раздавленный, как каждый раз, когда приходилось вспоминать это.

Сева не мог понять своих чувств. Это было что-то вроде разрушительной скорби, когда казалось, что тебя разобрали на части и больше никогда не смогут собрать. Это были отголоски той боли, которую он почувствовал, узнав, что отец умер.

Сева остановился на веранде. Кристина сидела в AirPods, не отрываясь от телефона. Вдруг его способ спасения сам его нашел.

Разумеется, со стороны это могло выглядеть странно. Сева целеустремленно вышел с территории виллы и двинулся по тропе вниз. Принятое решение звало его, манило, и Сева просто шел на «метафорический» свет.

Немного недостроенная статуя Светозара хохотала и глядела на него, другое же лицо, которое протекало к его животу, изображало гримасу боли. Такое гипертрофированное, но живое, с каждой своей морщинкой. Стоит коснуться статуи – и она завопит.

Под небольшим навесом на полу валялись брошенные инструменты. Сева взвесил в руке молоток, почувствовал приятную тяжесть, ощутил металл, соприкасающийся с кожей. Замахнулся, так, играючи, ощущая, как понимание силы возвращается к нему.

Каркас из бамбука, сверху папье-маше. Странно, в первую ночь он думал, что там материал посерьезнее. Каркас был еще не закончен. Светозара начали делать с головы и остановились на пузе.

Он достал из чана с водой ветку бамбука, согнул и вставил между остальными. Получилось идеально. Сева уходил в свой медитативный транс работы руками.

Он никогда не питал иллюзий по поводу своей внешности. Лицо у него деревенское, глупое и одутловатое. Пришлось отрастить бороду. Борода для мужчины – как макияж для женщины. Глеб научил его ходить по барбершопам, а Сева научил себя зарабатывать на эти барбершопы.

С детства он любил мастерить. Первое воспоминание: воспитательницы хвалят его поделки из папье-маше, мама вешает его рисунки на холодильник. Вырасти он в другой семье – стал бы художником. Но он вырос там, где дача была праздником, где все радостно красили забор, а отец с гордостью мастерил стол и приговаривал:

– Мама жалуется, что мало комплиментов, мало цветов. Но вот мой язык любви – лобзик да ключ на шестерку. Все, кто не привыкнет к труду, вымрут, Севунчик, вымрут. Случись что, ты справишься, а остальные потонут.

Ему так часто это говорили, что Сева впитал мудрость отца и охотно верил: труд обезопасит. Труд всегда спасет. Отец передал ему дар и умения, благодаря которым мир станет радостным местом, благодаря которому Сева выживет.

И Сева провел отрочество в радости своих исключительных навыков. Строил скворечники легко и красиво, помогал даже слесарю – школьник, а уже со взрослым. Это Глеб придумал, чтобы Сева делал всему классу задания по труду за деньги. Дальше пошло черчение, Сева оказался и в этом хорош. Платили уже и девочки, и мальчики. Глеб складывал нажитый капитал в банку. Неделю тот хранился у него, потом – у Севы под кроватью. В отдельной тетрадке Глеб старательно записывал доходы.

Дальше стало интереснее. Уроки черчения закончились. Севу попросили починить самогонный аппарат, который какой-то восьмиклассник частями вывез с дачи. Сева научился чистить процессор, чтобы у девочек появился предлог приглашать его домой.

Сева пробивал себе дорогу трудом и руками. Для отца труд был способом проявления любви, для Севы – способом ее достижения. В мире гаджетов и приложений он стал особенным.

Но потом отца не стало. И Сева разозлился. Отец врал: труд его не спас. «Все, кто не привыкнет к труду, вымрет». Его лобзики, гаечные ключи, самодельные столы, подкрученные счетчики, карбюраторы и масло – ничто его не спасло. Получается, все эти мозоли на руках ни к чему.

Сева переносил это тяжело, как и следовало. Он был обижен. Отец ему соврал. Просто соврал.

Глеб приехал к нему ночью, сунул в руку биту и увез в отцовскую мастерскую, где они разбили все что можно.

Отец учил его созидать. Но отца нет, и разрушить можно все, даже его труд. Потому что труд, сука, его не спас.

Вдруг романтика его простой работящей семьи пропала. И когда началось студенчество, Сева понял: они не были особенными, они были нищими. Настолько, что успокаивали себя ретроградными сказками о работнике Левше.

Его семья ему осточертела. Безвкусная, жалкая, не умеющая зарабатывать и не умеющая тратить. Бесполезные капиталы, ненужные дачи, старые шифоньеры.

Глеб дал ему банку, которую они хранили со школы. Денег хватило, чтобы Сева смог уехать в Финляндию, а оттуда – в Швецию.

– Мы же машину хотели купить.

– Какую машину, Сев, игрушечную? Тут даже на машинку с батарейками не хватит.

– Но мы же договорились поделить все на двоих.

– Если я скажу, что уже взял свою половину, ты не поверишь, да?

– Не поверю.

Глеб тяжело вздохнул и рухнул рядом. Тогда их «Лаборатория» была еще в зародыше.

– Тебе нужно посмотреть другую жизнь, Сев. Очень нужно. Все эти тусовки студенческие – это ерунда. Эти деньги – вклад в твое понимание.

– В понимание чего?

– Что мастерская твоего отца – не твой потолок. Что ты не должен жить, как жила твоя семья.

Он с трудом принял деньги. Уехал в Питер, там на автобусе добрался до Финляндии. Сева был прав: эта поездка изменила его жизнь.

В этом путешествии ничего особенного не было. Никаких приключений, никакой красивой Финки. Спокойные скандинавские виды, цивилизованные города. Природа, люди. Сева, кажется, даже не заговорил там ни с кем ни разу. Он останавливался в хостелах, автостопил, питался где попало. Скандинавия оказалась непозволительно дорогой, и он влез в долги.

Откуда Глеб взял деньги – Сева не спрашивал. Тогда было не до этого.

Он вернулся. Жадный до Глеба. Последних три дня он постоянно думал о том, как его отблагодарит.

Сева встретил его на автостанции. Лицо опухшее, под глазом сверкает фингал, на переносице рубец. Глеб часто влезал в драки. В шуточные, чисто чтобы покрасоваться. Сева быстро его оттаскивал, а из-за его бороды и высокого роста никто не хотел втягивать еще и его. И Глеб обычно радовался своим боевым шрамам, выставлял их напоказ, но в этот раз выглядел виноватым.

Сева сразу понял, откуда взялись деньги. Глеб их не заработал. Одолжил не у тех людей и не смог вернуть.

– Не стыдно?

Сева вздрогнул, заново осознавая, где он. Он так увлекся папье-маше, своими воспоминаниями, что и не заметил, что рассвет давно закончился, а он уже не один.

Какая-то девчонка насмешливо наблюдала за ним. Красивая, потасканная, чужая. Чужая в глобальном смысле. Не с этой планеты.

– Да, извините… – Он сразу решил, что она какая-то сумасшедшая сектантка. – Я просто не удержался.

В ней было что-то вроде… хаотичной уверенности. Ехидный взгляд, осознание собственного безумия с мыслью «а что такого?».

– Он столько раз просил переделать ему лицо, что забыл о ногах, – она кивком указала на статую.

Сева понял, что сейчас только утро, а он все продолжает вести странные разговоры с не менее странными женщинами.

– Видишь, красные губы у него? Это чару.

– Что такое чару?

– Кровавое подношение. Вы, наверное, видели только цветочки да рис, но есть еще чару – кровь и сырое мясо.

Сева даже сделал пару шагов назад, когда понял, что кто-то действительно использовал кровь вместо краски.

– Они делают подношения не только богам, но и демонам. У балийцев странное понимание добра и зла. Демонов можно не только задобрить, их можно приручить. И они не чураются крови. В эти маленькие корзинки положат растерзанного цыпленка или оторванный от свиной туши кусок и украсят цветами.

Сева оглянулся на виллу, прикидывая, как ему лучше отступить.

– В этот раз великий Светозар, – она печально хмыкнула, – мое близнецовое пламя, вдохновился бхутой и калой. Два демона. Бхута с санскрита переводится как «нечистый элемент, из которого состоит тело», а кала – «время», «судьба» и «смерть». Для них это одно и то же. В его статуе собраны прообразы бхуты и калы. И, по легенде, если они вдруг рассорятся, хаос поглотит мир. Правители подземного царства всегда должны быть дружны. Кстати, еще они едят грешников, – говорила девчонка излишне весело.

– И почему он решил выбрать такие… прообразы?

– Все очень просто. – Она улыбнулась с явным наслаждением, глядя ему прямо в глаза. – Светозар хочет в себе это уничтожить. Нечистый элемент тела, а еще время, судьбу и смерть.

Сева сглотнул, пугливо огляделся. Статуя теперь казалась еще более жуткой.

– Такие статуи называются ого-ого, – она провела рукой по пузу, нежно, тыльной стороной ладони по второму расплывшемуся лицу.

– Ты давно на Бали, да?

– Уже пять жизней подряд.

Сева улыбнулся натянуто, пытаясь показать свое дружелюбие.

– На ретрите, да?

Она медленно покачала головой.

– Нет. Это ретрит на мне, – рассмеялась девушка. – И чего он боялся?

– Что-что?

– Ничего. Ты же из Москвы, да? – с какой-то жадностью спросила она.

– Ага. И ты, наверное, тоже.

– О-о-о, я из очень какой Москвы. Ты сейчас скучный, мне неинтересно. – С этими словами она резко повернулась, так что всколыхнулось белое платье, и быстро ушла.

Ноги Сева так Светозару и не сделал.

Зато Сева сам сделал ноги.

* * *

Светозар головой окунул Глеба в фонтан.

– В храм я тебя так не поведу.

– Да прекратите!

Светозар хохотал, держа его за шиворот, как маленького ребенка. Люди шли дальше, били в гонг и не обращали на них внимания.

– Не заслужил, не заслужил ты Меласти. Тебя в этой мажорной рубашечке не пустят, так что проведем по-своему.

– Да отпустите!

Глеб едва вырвался, а Светозар продолжал хохохать. Он просто схватил его и окунул в фонтан. Без прелюдий. Без… злости! Глеб опешил, не зная, как реагировать. Мутная зеленая вода стекала по подбородку.

– Вы больной? Что вы делаете?

– Следовать за божеством, чтобы смыть с себя несовершенства и несчастья, дурную энергию и принять в море святую воду амерту, – нараспев ответил Светозар и снова расхохотался. – Тебе, Глебушка, поголодать, очиститься и только потом в храм, с собой я тебя взять не смогу. Меласти проводят у океана и у святых источников, ты достоин этого – грязного фонтана при отеле.

Часть Глеба была возмущена, а часть – задета, будто все это имело какой-то смысл.

– Твоя амерта у тебя в бутылке.