Читать книгу Пока течет река - Диана Сеттерфилд - Страница 12

«Скоро кое-что случится», – подумали они все. И очень скоро, в рэдкотском трактире «Лебедь», их предчувствия подтвердились.

А дальше что?

В первое утро после самой длинной ночи в году быстрый цокот копыт по булыжной мостовой возвестил о появлении всадника на улицах Бамптона. Те немногие, кто оказался вне дома в этот ранний час, нахмурились, поворачивая головы в направлении шума. И кого это понесла нелегкая таким аллюром по узким улицам? А когда они увидели лошадь и всадника, недовольство дополнилось удивлением. Они-то грешили на кого-нибудь из местных пустоголовых юнцов, но источником беспокойства оказался чужак, но не обычный чужак: этот, ко всему прочему, был чернокожим. На его лице застыла угрюмая гримаса, а клубы выдыхаемого на морозе пара придавали ему свирепый вид. Когда он перевел лошадь на шаг, немногочисленные зрители, оглядываясь через плечо, шмыгнули от греха подальше в свои дома и крепко заперли двери.

Роберт Армстронг привык к тому впечатлению, которое он производил на незнакомцев. Все ныне близкие ему люди при их первой встрече также держались настороженно. Темная кожа недвусмысленно обозначала его как иноземца, а высокий рост и недюжинная сила, которые были бы преимуществом для любого белого, в его случае лишь порождали тревогу. В то же время животные сразу проникались к нему доверием, инстинктивно чувствуя доброго человека. Взять, к примеру, эту кобылу по имени Флит. Всеми конюхами она была признана слишком норовистой и неукротимой, благодаря чему Армстронг приобрел ее за сущие гроши; но стоило ему сесть в седло, и уже через полчаса они с лошадью были лучшими друзьями. Можно вспомнить и кошку. Тощая тварь с оторванным ухом забрела в его амбар однажды зимним утром, злобно шипя и сверкая глазами на всякого, кто пытался к ней приблизиться, – а сейчас она, едва завидев Армстронга, мчалась к нему через весь двор, радостно мяукая и напрашиваясь на ласку. Даже божьи коровки, летом часто залетавшие ему в волосы или ползавшие по лицу, чувствовали свою безнаказанность: в крайнем случае он мог наморщить нос, чтобы согнать самых надоедливых. Ни одно животное в поле или на ферме не пугалось Армстронга, а вот люди – совсем другое дело.

Один ученый незадолго до того написал книгу (Армстронг знал о ней по рассказам знакомых), в которой выдвинул предположение, что человек – это не более чем разумная обезьяна. Кто-то над ним насмехался, кто-то негодовал, но Армстронг был склонен ему верить. Он давно заметил, что условный барьер между миром людей и животным царством не является таким уж непроницаемым. Многое из того, что люди считали своими уникальными свойствами: интеллект, доброта, способность к общению, – он также подмечал у свиней, у лошадей и даже у грачей, наблюдая за тем, как они перемещаются скачками либо вальяжно разгуливают по лугу среди его пасущихся коров. И вот что еще интересно: методы, применяемые им к животным, обычно оказывались эффективными и при общении с людьми. В конечном счете ему почти всегда удавалось добиться их расположения.

Но сейчас внезапное исчезновение с улицы людей, всего минуту-другую назад на него глазевших, создавало определенные трудности. Он не ориентировался в Бамптоне. Спешившись, Армстронг дошел до ближайшего перекрестка и там увидел мальчишку, который ползал на карачках по траве рядом с дорожным указателем, чуть не утыкаясь носом в землю. Он играл в марблы сам с собой и так увлекся, изучая расклад шариков после очередного броска, что не замечал холода – и с опозданием заметил подошедшего Армстронга.

Два разных выражения поочередно появились на лице мальчишки. Первое – тревожное – было мимолетным. Оно исчезло, как только в руке Армстронга, словно по волшебству, появился стеклянный шарик. (Армстронг специально заказал одежду со множеством вместительных карманов, в которых он носил разные предметы, помогающие наладить контакт с кем угодно. Там были желуди для свиней, яблоки для лошадей, стеклянные шарики для маленьких мальчиков и фляжка бренди для их старших родственников. В общении с женщинами он больше полагался не на всякие вещицы, а на свои хорошие манеры, правильно подобранные выражения и начищенные до блеска ботинки и пуговицы.) Шарик, показанный им мальчишке, был не простым, а с оранжевыми и желтыми проблесками, похожими на языки пламени, над которым так и тянуло погреть руки. Теперь лицо мальчишки выражало интерес.

Игра возобновилась уже двумя участниками, причем оба действовали с почти профессиональной сосредоточенностью и хладнокровием. Преимуществом мальчика было знание особенностей игровой площадки: какие пучки травы пригнутся и пропустят шарик после удара, а какие будут пожестче и отклонят его от изначальной траектории, – и вскоре выигранный шарик перекочевал в его карман, как и было задумано Армстронгом.

– Все по-честному, – признал он. – Победил сильнейший.

А мальчишка выглядел несколько смущенным.

– Это был ваш самый лучший шарик? – спросил он.

– Дома у меня есть другие. Но мне, пожалуй, следует представиться. Я мистер Армстронг, и у меня есть ферма в Келмскотте. Здесь я кое-кого разыскиваю. Ты не мог бы мне подсказать дорогу к дому, в котором живет девочка по имени Алиса?

– Это дом миссис Ивис, там ее мама снимает комнату.

– А ее маму зовут…

– Миссис Армстронг – ох! – это ж точь-в-точь как вас, сэр!

Армстронг почувствовал облегчение. Если женщину зовут миссис Армстронг, следовательно Робин на ней женился. Возможно, все обстояло не настолько плохо, как он себе представлял.

– И где находится дом миссис Ивис? Как мне туда пройти?

– Я вас провожу, сэр, так будет лучше. Я знаю самый короткий путь, каждый день ношу туда мясо.

Они пошли пешком; Армстронг вел кобылу в поводу.

– Я назвал тебе мое имя, а вот эту лошадь зовут Флит. Теперь ты знаешь, кто мы, а как зовут тебя?

– Я Бен, сын мясника.

Армстронг обратил внимание, что Бен имеет привычку делать глубокий вдох перед тем, как начать говорить, и затем произносит всю фразу на одном выдохе.

– Стало быть, Бенджамин. Полагаю, ты младший из сыновей, потому что в Библии Вениамином зовут младшего сына Иакова.

– Да, это значит «последний и самый маленький». Так назвал меня папа, но мама говорит, что одним только названием толку не добьешься, и после меня появились еще трое, а теперь и четвертый на подходе. Это вдобавок к пятерым, которые родились раньше, хотя папе для помощи в лавке хватает одного – это мой старший брат, – а все остальные просто нахлебники, мы проедаем семейные доходы и не приносим никакой пользы.

– А что говорит на этот счет твоя мама?

– Да почти ничего, только иногда в том духе, что проедать доходы все же лучше, чем их пропивать. Тогда папа задает ей взбучку, и мама потом молчит несколько дней.

Искоса поглядывая на мальчишку, Армстронг подметил желтоватые следы синяков на его лбу и запястьях.

– Это нехороший дом, сэр. Я о доме миссис Ивис, – сказал Бен.

– Чем же он так нехорош?

Мальчишка подумал, прежде чем ответить:

– Тем, что он плох, сэр.

Еще через несколько минут они были на месте.

– Я лучше постою здесь и подержу вашу лошадь, сэр.

Армстронг передал Бену поводья и добавил к этому яблоко.

– Если ты поделишься им с Флит, станешь ей другом на всю жизнь, – сказал он и направился к двери большого, но в остальном ничем не примечательного дома.

На его стук дверь слегка приоткрылась, явив лицо, почти такое же узкое, как щель, в которую оно выглядывало. При виде его темного обличия заостренные черты женщины перекосились.

– Прочь! Убирайся, черномазый дьявол! Здесь тебе делать нечего! Ступай своей дорогой!

Она говорила чересчур громко и в то же время слишком медленно, как говорят слабоумные или иностранцы.

Женщина попыталась закрыть дверь, но Армстронг успел вставить в щель носок ботинка. Возможно, ее впечатлил вид блестящей дорогой кожи, а может, ей захотелось озвучить свою предыдущую мысль в еще более сочных выражениях, – так или иначе, дверь снова приотворилась. Но прежде чем женщина успела раскрыть рот, Армстронг перехватил инициативу. Он обратился к ней очень вежливо и уважительно, как будто она никогда не называла его черномазым дьяволом и как будто его нога не торчала сейчас в проеме ее двери.

– Простите меня за вторжение, мадам. Я понимаю, что вы очень заняты, и не отвлеку вас ни минутой дольше, чем это будет необходимо.

Она не могла не отметить произношение высокообразованного человека, стильную шляпу и пальто модного покроя. Армстронг понял, что она сделала надлежащие выводы, когда давление двери на его ботинок прекратилось.

– Что вам? – спросила она.

– Если не ошибаюсь, в вашем доме проживает молодая особа по имени миссис Армстронг?

Гаденькая торжествующая улыбка обозначилась в уголках ее губ.

– Она у меня работает. Новенькая. Обойдется вам дороже других.

Так вот что имел в виду Бен, говоря о «нехорошем доме».

– Я всего лишь хочу с ней побеседовать.

– Должно быть, вы принесли письмо? Она ждет его несколько недель. Уже вся извелась.

И остролицая узкая женщина высунула наружу руку с узкими острыми пальцами. Армстронг взглянул на нее и покачал головой:

– Мне было бы очень желательно увидеться с нею лично, если позволите.

– Так это не письмо?

– У меня нет никаких писем. Проведите меня к ней, будьте добры.

Она повела его наверх по лестнице сначала на второй этаж, затем на третий, бормоча на ходу:

– Понятное дело, я сразу подумала о письме, потому как целый месяц слышу от нее по двадцать раз на дню: «Миссис Ивис, для меня нет писем?» и «Не пришло мое письмо, миссис Ивис?».

Армстронг не говорил ничего, но напускал на себя сочувственно-понимающий вид всякий раз, когда она оборачивалась. Лестничная клетка, в ее нижней части не лишенная претензий на роскошь, по мере подъема становилась все более унылой и обшарпанной. Некоторые из дверей, попадавшихся им по пути, были открыты. Армстронг мельком видел неубранные постели и разбросанные по полу предметы одежды. В одной комнате полуодетая женщина, склонившись, натягивала чулок. Заметив Армстронга, она улыбнулась одним ртом, но не глазами. У него сжалось сердце. Неужели супруга Робина стала такой же?

На самой верхней площадке, где краска лохмотьями свисала со стен, миссис Ивис забарабанила в дверь.

Ни звука в ответ. Она постучала вновь:

– Миссис Армстронг? К вам пришел джентльмен.

Тишина.

Миссис Ивис скривила гримасу:

– Не понимаю… Этим утром она точно не выходила из дома, иначе я бы услышала. – Но еще миг спустя ее осенила ужасная мысль. – Удрала втихаря, вот что она выкинула, мелкая паскудница!

Стремительным движением она выхватила из кармана ключ, повернула его в замке, открыла дверь и ворвалась в комнату.

Заглянув внутрь через плечо миссис Ивис, Армстронг сразу все понял. Грязная смятая простыня на железной койке, а на ее фоне – другая, жуткая белизна: откинутая в сторону рука с растопыренными и окостеневшими пальцами.

– О боже, нет! – вскричал он и прикрыл глаза ладонью, хотя было уже поздно спасаться от этого зрелища.

Так он и стоял несколько секунд, зажмурившись, с поднесенной к лицу рукой, а миссис Ивис тем временем жалобно стенала:

– Маленькая дрянь! Задолжала мне плату за две недели! «Как только получу письмо, миссис Ивис…» Лживая чертовка! И что мне теперь делать? Она ела мою еду, спала на моем белье! Считала, что слишком хороша для обслуживания клиентов! «Я вышвырну тебя на улицу, если не будешь платить за стол и кров, – предупреждала я. – Мне здесь не нужны приживалки. Если не можешь платить, ты должна зарабатывать». И я настояла на своем. Не бывать такому в моем доме, чтобы девчонка жила в долг и отказывалась расплатиться чем может. И она начала работать, в конце концов. Так бывает всегда с ними всеми. А теперь что же мне делать?