Читать книгу Дом с характером - Диана Уинн Джонс - Страница 6

Чармейн услышала, как лаббок испустил скрипучий вопль досады, но еле различила его, так громко свистел в ушах ветер. Она видела, как мелькает мимо отвесная скальная стена. Чармейн кричала и кричала.

– Ылф! ЫЛФ! – голосила она. – Ой, мамочки! Ылф! Я же только что сотворила летательные чары! Почему они не действуют?!

Чары, однако же, действовали. Чармейн это поняла, когда камни перед ней перестали мчаться вверх и начали сначала скользить, потом плестись, потом красться. На миг она зависла в воздухе – как раз над гигантскими острыми камнями в ущелье под обрывом.

Может, я уже умерла, подумала она.

Потом она сказала: «Какая чушь!» – и, бешено брыкаясь и размахивая руками, сумела в конце концов перевернуться. И увидела дом дедушки Вильяма – по-прежнему далеко внизу в сумерках и примерно в четверти мили по земле.

– Парить очень приятно, – заметила Чармейн, – но как же мне двигаться?

Тут она вспомнила, что у лаббока есть крылья, а значит, он, вероятно, сейчас летит с обрыва за ней. После этого она уже не стала задаваться вопросом, как ей двигаться. Она сама не заметила, как сильно оттолкнулась ногами и спланировала к дому дедушки Вильяма. Ей удалось проскочить над крышей и садом, но там чары ослабли. Чармейн едва успела дернуться в сторону, чтобы оказаться над аккуратной булыжной дорожкой, и со стуком села на нее, дрожа с головы до ног.

Спаслась, подумала Чармейн. Почему-то у нее не было никаких сомнений, что во владениях дедушки Вильяма ей ничего не грозит. Она это чувствовала.

Передохнув немного, Чармейн сказала:

– Уф! Ну и денек! А я ведь ничего не прошу, кроме хорошей книжки, и пусть дадут почитать спокойно!.. А все эта тетушка Семпрония – просто зла не хватает!

Кусты у нее за спиной зашуршали. Чармейн отпрянула в сторону и едва не завизжала в очередной раз, потому что гортензии раздвинулись и на дорожку выпрыгнул маленький синий человечек.

– Ты, что ли, тут заправляешь? – спросил этот синий коротышка резким писклявым голосом.

Даже в сумерках человечек был несомненно синим, а не темно-лиловым, и без крыльев. Лицо у него покрывали морщины – следствие склочного характера, – к тому же его почти целиком заслонял мощный нос, но это было именно человеческое лицо, а не голова насекомого. Чармейн перестала бояться.

– Вы кто? – спросила она.

– Кобольд, естественно, – отвечал человечек. – Верхняя Норландия – страна кобольдов. Я тут садовничаю.

– По ночам? – удивилась Чармейн.

– Мы, кобольды, днем не ходим, – сказал маленький синий человечек. – Я спрашиваю – ты тут заправляешь?

– Ну да, – сказала Чармейн. – Вроде того.

– Так я и думал, – удовлетворенно кивнул кобольд. – Видел, как Долговязые утащили колдуна. Ну чего, хочешь, состригу все эти гортензии, а?

– Зачем? – снова удивилась Чармейн.

– Меня хлебом не корми – дай что-нибудь состричь, – пояснил кобольд. – В садоводстве стрижка – самый смак.

Чармейн, которая никогда в жизни не задумывалась над вопросами садоводства, взвесила его слова.

– Нет, – сказала она. – Дедушка Вильям не стал бы их разводить, если бы они ему не нравились. Он скоро вернется и, наверное, расстроится, если увидит, что их состригли. Может быть, вы сделаете все, что положено делать каждую ночь, и посмотрите, что он скажет, когда вернется?

– Он-то, конечно, скажет «нет», – угрюмо отозвался кобольд. – Вечно он все удовольствие портит, колдун этот. Ну чего, по обычному тарифу или как?

– А какой ваш обычный тариф? – спросила Чармейн.

– Горшок золота и дюжина свежих яиц, – немедленно ответил кобольд.

К счастью, тут из воздуха послышался голос дедушки Вильяма:

– Я плачу Ролло пинту молока каждую ночь, душенька, ее доставляют по волшебству. Вам не нужно этим заниматься.

Кобольд с отвращением сплюнул на дорожку:

– А я что говорю? Все удовольствие испортил! И вообще, много я успею сделать, если ты будешь всю ночь тут на дорожке рассиживаться!

Чармейн надменно проронила:

– Я просто отдыхала. А теперь ухожу. – Она поднялась на ноги – все тело было подозрительно тяжелое, к тому же коленки подкашивались, – и зашаркала по дорожке к входной двери. Наверняка заперто, подумала она. Красиво же я буду выглядеть, если не смогу попасть в дом.

Дверь резко распахнулась, не успела она дойти до крыльца, и наружу нежданно-негаданно вырвался свет, а вместе со светом – крошечная попрыгучая фигурка Потеряшки, который тявкал, вилял хвостиком и весь извивался от восторга, что снова видит Чармейн. Чармейн была так рада, что вернулась домой и ее здесь ждут, что подхватила Потеряшку на руки и внесла внутрь, а песик крутился, вертелся и все норовил лизнуть ее в подбородок.

В доме выяснилось, что свет следует за ней везде по волшебству.

– Отлично, – вслух сказала Чармейн. – Не придется охотиться за свечками.

Мысли ее при этом метались в панике: я же не закрыла окно! Вдруг сюда пролез лаббок? Чармейн выпустила Потеряшку на кухонный пол и метнулась в дверь налево. В коридоре горел яркий свет, и она промчалась до самого конца и захлопнула окно. К несчастью, из-за света в доме казалось, что на лугу совсем темно, и, сколько Чармейн ни вглядывалась сквозь стекло, было непонятно, там лаббок или нет. Чармейн утешала себя мыслью, что когда она была на лугу, то окна не видела, но все равно дрожала с ног до головы.

Она все дрожала и дрожала и не могла остановиться. Она дрожала, пока шла обратно в кухню, и дрожала, когда делила с Потеряшкой пирог со свининой, – а потом стала дрожать пуще прежнего, потому что чайная лужа растеклась под стол и Потеряшка снизу стал весь мокрый и коричневый. Стоило Потеряшке подобраться поближе к Чармейн, как и на ней то там, то сям появлялись чайные пятна. В конце концов Чармейн сняла блузку – она все равно распахнулась на груди, потому что на ней не хватало пуговиц, – и вытерла ею чайную лужу. От этого Чармейн, конечно, задрожала еще сильнее. Она сходила за толстым шерстяным свитером, который положила ей миссис Бейкер, и закуталась в него, но дрожала по-прежнему. Надвигавшийся дождь наконец начался. Он хлестал в окно и барабанил в печной трубе, и Чармейн задрожала еще больше. Она решила, что это, наверное, от потрясения, но ей все равно было холодно.

– Ох! – воскликнула она. – Дедушка Вильям, как мне разжечь очаг?

– Мне представляется, чары на месте, – раздался в воздухе ласковый голос. – Бросьте в очаг что-нибудь горючее и скажите: «Огонь, гори!» – и все загорится.

Чармейн огляделась в поисках чего-нибудь горючего. На столе рядом с ней стояла сумка, но в ней еще оставался второй пирог со свининой и штрудель с яблоками, и вообще это была красивая сумка – миссис Бейкер расшила ее цветами. Конечно, в кабинете дедушки Вильяма нашлась бы бумага, но туда ведь надо было еще идти… В мешках у раковины было белье, но Чармейн ни капельки не сомневалась, что дедушка Вильям не одобрит, если его бельем затопят очаг. С другой стороны, была же ее собственная блузка – грязная, вся в заварке и без двух пуговиц, она валялась на полу у ног Чармейн.

– Все равно ее уже не отстираешь, – решила Чармейн. Она взяла мокрый коричневый ком и бросила в очаг. – Огонь, гори, – велела она.

В очаге вспыхнуло пламя. Первые две-три минуты огонь полыхал весело-превесело, о таком можно было только мечтать. Чармейн вздохнула от удовольствия. Но только она передвинула стул поближе к теплу, как огонь превратился в клубы шипящего пара. Потом среди клубов пара поднялась и запузырилась пена. Пузыри были большие и маленькие, они переливались всеми цветами радуги и все лезли и лезли из очага в трубу и в кухню. Они толкались в воздухе, оседали на всем подряд, летели Чармейн в лицо и лопались там с нежным чмоканьем – и все прибывали и прибывали. В считанные секунды в кухне забушевала кипящая и бурлящая паровая буря – Чармейн было от чего ахнуть.

– Я забыла про мыло! – пыхтя от внезапной банной жары, воскликнула Чармейн.

Потеряшка решил, что пузыри ополчились против него лично, и полез прятаться под стул Чармейн, бешено тявкая и рыча, когда пузыри лопались. У них это получалось на удивление громко.

– Да тише же! – сказала Чармейн. По лицу у нее струился пот, а волосы, рассыпавшиеся по плечам, промокли от пара. Она отмахнулась от стайки пузырей и добавила: – По-моему, пора раздеваться.

Кто-то постучался в заднюю дверь.

– А может быть, и не пора, – произнесла Чармейн.

Неизвестный гость снова постучал в дверь. Чармейн осталась сидеть на месте, от души надеясь, что это не лаббок. Но когда стук раздался в третий раз, она все-таки поднялась и двинулась сквозь пенные вихри поглядеть, кто это. Наверное, Ролло хочет укрыться от дождя, предположила она.

– Кто там? – закричала она через дверь. – Что вам нужно?

– Войти в дом! – прокричал в ответ голос снаружи. – Здесь льет как из ведра!

Кто бы там ни был, голос звучал молодо, а не грубо, как у Ролло, и не с жужжанием, как у лаббока. К тому же Чармейн слышала шум дождя даже сквозь шипение пара и неумолчное нежное чмоканье лопающихся пузырей. Впрочем, ее могли и обманывать.

– Впустите меня! – завопили снаружи. – Чародей меня ждет!

– Неправда! – крикнула Чармейн.

– Я написал ему письмо! – проорал гость. – Мама договорилась, что я приеду! Вы не имеете права держать меня на крыльце!

Засов на двери ходил ходуном. Чармейн успела только ухватиться за него обеими руками, чтобы удержать на месте, – но тут дверь все равно распахнулась, и в дом вошел мокрый юноша. Промок он до нитки. Его волосы, вероятно кудрявые, свисали на круглое детское лицо коричневыми сосульками, и с них капало на пол. Добротная куртка и практичные штаны были черные и блестящие от воды, и большой ранец за плечами тоже. В ботинках хлюпало при каждом шаге. Не успел юноша оказаться внутри, как от него повалил пар. Он стоял и смотрел на набегающие пузыри, на Потеряшку, который все тявкал из-под кресла, на Чармейн, которая вцепилась в свитер и глядела на него сквозь рыжие пряди, на горы грязной посуды, на уставленный чайниками стол. Потом взгляд его переместился на мешки с бельем, и это, похоже, его доконало. Он разинул рот и застыл на месте, глядя на все сразу и тихонько источая пар.

Секунду спустя Чармейн протянула руку и схватила юношу за подбородок, где росло несколько жестких волосков: юноша был старше, чем казался. Она подтолкнула подбородок вверх, и рот у гостя захлопнулся.

– Ты дверь не закроешь? – спросила она.

Юноша обернулся и увидел, что в кухню хлещет дождь.

– А, конечно, – сказал он. И навалился на дверь. – Что тут делается? – спросил он. – Ты тоже ученица чародея?

– Нет, – ответила Чармейн. – Я присматриваю за хозяйством, пока чародея нет. Понимаешь, он заболел, и эльфы забрали его лечить.

Юноша был явно расстроен:

– Он не предупредил, что я приду?

– Он меня ни о чем не успел предупредить, – отозвалась Чармейн. Ей вспомнилась кипа писем под «Дас Цаубербух». Наверное, одну из отчаянных просьб взять в ученики прислал этот юноша, но Потеряшка своим тявканьем не давал додумать эту мысль до конца. – Потеряшка, да замолчи ты! Как тебя зовут?

– Питер Регис, – ответил гость. – Моя мама – Монтальбинская Ведьма. Они с Вильямом Норландом близкие друзья, вот она и устроила, что я буду у него учиться. Песик, помолчи, пожалуйста. Я здесь по праву.

Он стянул мокрый ранец и бросил его на пол. Потеряшка повременил с гавканьем, чтобы совершить вылазку из-под кресла и понюхать ранец – вдруг он опасный. Питер взял стул и повесил на него мокрую куртку. Рубашка под ней была примерно такая же мокрая.

– А тебя? – спросил он, глядя на Чармейн сквозь завесу пузырей.

– Чармейн Бейкер, – сказала Чармейн и пояснила: – Мы называем чародея дедушкой Вильямом, но на самом деле он родственник тетушки Семпронии. Я живу в Норланде. А ты откуда? Почему ты стучался в заднюю дверь?

– Я пришел из Монтальбино пешком, – ответил Питер. – Если хочешь знать, я заблудился, когда хотел срезать напрямик с перевала. Я здесь уже бывал один раз, когда мама договаривалась с Вильямом Норландом, что он возьмет меня в ученики, но, наверное, плохо запомнил дорогу. Ты тут давно?

– С утра, – сказала Чармейн, несколько удивленная тем, что, оказывается, не пробыла у дедушки Вильяма и суток. Ей казалось, она торчит здесь уже несколько месяцев.

– А, ясно. – Питер посмотрел сквозь завесу пузырей на чайники, как будто прикидывал, сколько чашек чаю Чармейн успела выпить. – А по виду кажется – несколько месяцев.

– Когда я приехала, тут все так и было, – ледяным тоном отвечала Чармейн.

– Правда? И пузыри тоже? – поинтересовался Питер.

По-моему, этот мальчишка мне не нравится, подумала Чармейн.

– Нет, – сказала она. – Пузыри – это я. Я забыла, что бросила мыло в очаг.

– А, – сказал Питер. – А я подумал, что это какие-то чары не заладились, вот и решил, что ты тоже ученица. Ну, тогда надо просто подождать, когда мыло прогорит. У тебя не найдется чего-нибудь поесть? Умираю с голоду.

Чармейн с неохотой глянула на сумку на столе. И быстро отвела взгляд – ей было жалко делиться припасами.

– Нет, – ответила она. – Ничего нет.

– Чем же ты собираешься кормить собаку? – спросил Питер.

Чармейн посмотрела на Потеряшку, который опять спрятался под стул, чтобы облаять ранец Питера из укрытия.

– Ничем, он только что съел пирог со свининой, – сказала она. – И вообще он не мой. Он бездомный, и дедушка Вильям взял его к себе. Его зовут Потеряшка.

Потеряшка все лаял.

– Помолчи, Потеряшка, – сказал Питер, разогнал вертящиеся пузыри, приподнял мокрую куртку и полез под стул, где засел Потеряшка. Он умудрился вытащить песика и выпрямился, зажав его в охапке вниз головой. Потеряшка протестующе завизжал, замахал всеми четырьмя лапами и поджал облезлый хвостик. Питер отодвинул хвостик в сторону.

– Ты ущемляешь его достоинство! – сказала Чармейн. – Отпусти его!

– Это не он, – отозвался Питер. – Это она. И никакого достоинства у нее нет – правда, Потеряшка?

С этим Потеряшка явно не могла согласиться – она вывернулась из рук Питера и шлепнулась на стол. На пол упал очередной чайник, а сумка Чармейн покосилась набок. К крайнему смятению Чармейн, оттуда вывалились и пирог со свининой, и штрудель.

– Ой, замечательно! – воскликнул Питер и выхватил пирог со свининой из-под самого носа Потеряшки. – У тебя что, больше никакой еды нет? – спросил он и откусил большой кусок.

– Нет, – сказала Чармейн. – Это было на завтрак. – Она подняла упавший чайник. Вылившаяся оттуда заварка уже успела превратиться в коричневые пузыри, которые взмыли вверх и коричневой струйкой закрутились среди прочих. – Посмотри, что ты натворил.

– Подумаешь, тут и так беспорядок, – отмахнулся Питер. – Ты что, никогда не прибираешь? Отличный пирог. А второй с чем?

Чармейн поглядела на Потеряшку, которая сидела возле штруделя с одухотворенным видом.

– С яблоками. Если будешь его есть, тебе придется поделиться с Потеряшкой.

– Это такое правило? – спросил Питер, проглотив последний кусок пирога со свининой.

– Да, – ответила Чармейн. – Потеряшка его установил… установила и следит, чтобы оно выполнялось.

– Значит, она волшебная? – предположил Питер и взялся за штрудель.

Потеряшка снова принялась просительно поскуливать и забегала между чайников.

– Не знаю… – начала Чармейн. Потом она вспомнила, как ловко Потеряшка умеет ходить по всему дому и как быстро перед ней недавно распахнулась входная дверь. – Да, – сказала она. – Да, конечно. Очень-очень волшебная.

Питер медленно и неохотно отломил от штруделя кусочек. Облезлый хвостик Потеряшки завилял, глазенки следили за каждым движением Питера. Казалось, собачка прекрасно понимает, что Питер делает, хотя пузыри и ограничивали ей обзор.

– Ясно, – сказал Питер и протянул кусочек Потеряшке. Потеряшка деликатно взяла его в зубы, спрыгнула со стола на стул, а оттуда на пол и засеменила прочь, чтобы съесть добычу где-то за мешками с грязным бельем. – Как насчет чашки горячего чаю? – спросил Питер.

Чашка горячего чаю – об этом Чармейн мечтала с тех самых пор, как свалилась с обрыва. Она задрожала и поплотнее завернулась в свитер.

– Было бы кстати, – сказала она. – Вот сам и сделай, если знаешь как.

Питер отогнал пузыри в сторону и осмотрел чайники на столе.

– Кто-то же все это заваривал, – заметил он.

– Наверное, дедушка Вильям, – отозвалась Чармейн. – Не я.

– Следовательно, это возможно, – напирал Питер. – Не стой столбом с беспомощным видом, найди кастрюлю или что-нибудь в этом роде.

– Вот сам и ищи, – буркнула Чармейн.

Питер наградил ее презрительным взглядом, зашагал по кухне, отмахиваясь от пузырей, и наконец наткнулся на битком набитую раковину. Там он, естественно, сделал все те же открытия, что и Чармейн.

– Тут нет кранов! – поразился он. – А все кастрюли грязные. Где же он берет воду?

– В саду есть водокачка, – беспощадно ответствовала Чармейн.

Питер поглядел за пелену пузырей в окно, где по стеклам все еще струился дождь.

– Здесь что, нет ванной? – спросил он. И не успела Чармейн объяснить, как туда попасть, как он махнул рукой, пробрался через кухню ко второй двери и оказался в гостиной. Пузыри ринулись за ним, и он сердито отскочил обратно в кухню.

– Что за шуточки?! – изумился он. – Не может быть, чтобы у него было всего две комнаты!

Чармейн вздохнула, еще плотнее завернулась в свитер и отправилась показывать дорогу.

– Открой дверь еще раз и поверни налево, – объяснила она, после чего ей пришлось схватить Питера за рукав, потому что он повернул направо. – Нет. Так попадаешь в какое-то очень странное место. Налево – это сюда. Ты что, право и лево не различаешь?

– Нет, – признался Питер. – Никогда не умел. Обычно приходится обвязывать палец бечевкой.

Чармейн закатила глаза к потолку и подтолкнула Питера влево. Они оказались в коридоре, где стоял страшный шум, потому что в окно в торце хлестал дождь. Постепенно в коридоре посветлело, и Питер огляделся.

– Теперь поворачивай направо, – сказала Чармейн и пихнула его в нужном направлении. – Вот тебе дверь в ванную. Остальные – в спальни.

– Ух ты! – восхитился Питер. – Он искривил пространство! Скорей бы и мне научиться! Спасибо! – добавил он и ринулся в ванную. Чармейн на цыпочках двинулась в кабинет, а вслед ей неслись возгласы Питера: – Замечательно! Краны! Вода!

Чармейн юркнула в кабинет дедушки Вильяма и закрыла за собой дверь, а между тем затейливо выгнутая лампа на столе зажглась и стала разгораться. Когда Чармейн подошла к столу, там было светло почти как днем. Чармейн отпихнула «Дас Цаубербух» в сторону и схватила лежавшую под книгой кипу писем. Надо было проверить. Если Питер говорит правду, значит, одно из писем с просьбой поступить в ученики к дедушке Вильяму – от него. Поскольку раньше Чармейн просмотрела их по диагонали, она не запомнила, видела ли именно это письмо, а если именно этого письма там нет, значит, она имеет дело с самозванцем, возможно, еще с одним лаббоком. Это надо было уточнить.

Ага! Вот оно, в середине кипы. Чармейн нацепила очки и прочитала:

Уважаемый чародей Норланд!

Что касается моего поступления к Вам в ученики, удобно ли будет, если я прибуду к Вам в течение недели, а не осенью, как было условлено ранее? Моя мать вынуждена поехать в Ингарию и предпочитает устроить мое будущее до отъезда. Если Вы не уведомите меня об обратном, я прибуду к Вам тринадцатого числа сего месяца.

С надеждой, что это Вас устроит,

Искренне Ваш

Питер Регис

Выходит, тут все правильно, подумала Чармейн не то с облегчением, не то с досадой. Должно быть, когда она просматривала письма в первый раз, глаз выхватил только слова «в ученики» вверху страницы и «с надеждой» в низу, а эти слова были во всех письмах до единого. Похоже, дедушка Вильям поступил точно так же. А может, так плохо себя чувствовал, что не мог ответить. Так или иначе, теперь Чармейн придется иметь дело с Питером. Вот гадость! Хорошо хоть он не страшный, подумала она.

Тут ее отвлек донесшийся издалека взволнованный вопль Питера. Чармейн как попало запихала письма под «Дас Цаубербух», скинула с носа очки и метнулась в коридор.

Из ванной валил пар, смешанный с отбившимися от стаи пузырями. За завесой пара Чармейн еле различила, что на нее надвигается что-то огромное и белое.

– Что ты на… – начала Чармейн.

Больше она ничего не успела сказать, потому что огромное белое неизвестно что вывалило гигантский розовый язык и лизнуло ее в лицо. Кроме того, оно громогласно затрубило. Чармейн покачнулась назад. Это было как будто тебя лизнуло мокрое махровое полотенце и тепло поприветствовал слон. Чармейн прислонилась к стене и уставилась в гигантские умоляющие глазища неведомого создания.

– Знакомые глаза, – заметила она. – Что он с тобой сделал, Потеряшка?

Из ванной, запыхавшись, выскочил Питер.

– Не понимаю, где я ошибся, – пропыхтел он. – Вода из-под крана не такая горячая, чтобы заварить чай, и я решил подогреть ее Увеличительным Заклятьем.

– Вот что, немедленно верни все как было, – велела Чармейн. – Потеряшка стала размером со слона.

Питер мельком покосился на гигантскую Потеряшку.

– И не со слона, а всего лишь с ломовую лошадь. Зато трубы раскалились докрасна, – сказал он. – Что же мне делать?

– Ну знаешь! – воскликнула Чармейн.

Она осторожно отодвинула в сторону исполинскую Потеряшку и пошла в ванную. Сквозь пар было плохо видно, но она различила, что из всех четырех кранов и сливного бачка хлещет в раковину, ванну и ватерклозет кипящая вода, а трубы вдоль стен и вправду раскалились докрасна.

– Дедушка Вильям! – воскликнула она. – Как мне сделать, чтобы вода в ванной стала холодная?

Среди шипения и бульканья раздался ласковый голос дедушки Вильяма:

– Дальнейшие инструкции где-то в чемодане, душенька.

– Как некстати! – сказала Чармейн. Она понимала, что шарить по чемоданам сейчас некогда. Вот-вот что-нибудь взорвется.

– А ну, холодейте! – завопила она в пар. – Замерзайте! Все четыре трубы, немедленно остыньте! – кричала она, размахивая руками. – Я приказываю вам остудиться!

К ее изумлению, трубы повиновались. Пар улегся, пофырчал немного и исчез. Бачок перестал сливаться. Три из четырех кранов захрюкали и перестали течь. На последнем оставшемся кране быстро образовалась изморозь – это был холодный кран над раковиной, – а из его кончика выросла сосулька. Еще одна сосулька появилась на трубах, тянувшихся вдоль стены, и с шорохом соскользнула в ванну.

– Так-то лучше, – сказала Чармейн и повернулась посмотреть на Потеряшку.

Потеряшка ответила ей печальным взглядом. Она была по-прежнему большая.

– Потеряшка, – велела Чармейн, – стань маленькой. Быстро. Я приказываю.

Потеряшка печально повела кончиком исполинского хвоста и осталась прежнего размера.

– Если она волшебная, – заметил Питер, – то, наверно, сама сможет превратиться, если захочет.

– Да замолчи ты! – рявкнула на него Чармейн. – Что ты тут устроил, а? Кто же пьет крутой кипяток?!

Питер хмуро поглядел на нее из-под всклокоченных мокрых волос.

– Я хотел чашку чаю, – сказал он. – Чтобы заварить чай, нужен кипяток.

Чармейн ни разу в жизни не приходилось заваривать чай. Она пожала плечами.

– Да что ты говоришь? – Она подняла голову к потолку. – Дедушка Вильям, у вас тут можно попить чаю?

Снова послышался ласковый голос:

– Если вы в кухне, то постучите по столу, душенька, и скажите: «Чай». Если вы в гостиной, постучите по столику на колесах в углу и скажите: «Послеобеденный чай». Если вы в спальне…

Ни Чармейн, ни Питер не стали дослушивать про спальню. Они ринулись вперед, захлопнули дверь ванной, снова ее распахнули – Чармейн твердой рукой повернула Питера налево, – протиснулись в проем в кухню, повернулись, захлопнули дверь, снова открыли ее и наконец очутились в гостиной, где заозирались в поисках столика на колесах. Питер заметил его в углу и добежал туда первым.

– Послеобеденный чай! – закричал он и с размаху ударил по пустой стеклянной столешнице. – Послеобеденный чай! Послеобеденный чай! Послеобе…

Когда Чармейн подскочила к нему и схватила за занесенную руку, столик уже был уставлен чайниками, молочниками, сахарницами, чашками, лепешками, мисками взбитых сливок, варенницами, тарелками горячих гренков с маслом, горами плюшек и блюдом с шоколадным тортом. С одной стороны столика выдвинулся ящик, полный ножей, вилок и ложек. Чармейн и Питер в одну секунду подкатили столик к сыроватому дивану и уселись пировать. Минуту спустя в дверь просунулась огромная голова Потеряшки и принюхалась. Увидев столик, Потеряшка с некоторым усилием протиснулась в гостиную, после чего задумчиво и величественно подкралась к дивану и положила громадный мохнатый подбородок на спинку позади Чармейн. Питер покосился на Потеряшку и машинально передал ей несколько плюшек, которые она и проглотила в один присест, но с превеликой вежливостью.

Прошло добрых полчаса, когда Питер наконец отодвинулся от столика и потянулся.

– Здорово было, – сказал он. – Что ж, с голоду мы не умрем. Чародей Норланд, как в вашем доме получить обед? – спросил он эксперимента ради.

Ответа не было.

– Он отвечает только мне, – пояснила Чармейн не без нотки самодовольства. – А я его сейчас спрашивать не буду. Перед твоим приходом мне пришлось разбираться с лаббоком, и я падаю с ног. Пойду спать.

– А что такое вообще лаббоки? – спросил Питер. – Считается, что моего отца убил лаббок.

Чармейн была не в настроении ему отвечать. Она поднялась и направилась к двери.

– Стой, – сказал Питер. – Куда убрать все со столика?

– Понятия не имею, – бросила Чармейн. Она открыла дверь.

– Стой, стой, стой! – крикнул Питер и бросился за ней. – Покажи мне сначала мою комнату.

Да, наверно, придется, подумала Чармейн. Он же лево и право не различает. Она вздохнула. С крайней неохотой она пропихнула Питера сквозь гущу пузырей, которых в кухне стало только больше, чтобы он забрал свой ранец, а потом повернула его налево, обратно в дверь, в коридор со спальнями.

– Занимай третью, – сказала она. – Эта моя, а первая – дедушки Вильяма. Если не понравится, их тут несколько миль. Спокойной ночи, – добавила она и ушла в ванную.

Там все было покрыто инеем.

– Тьфу ты, – сказала Чармейн.

Когда она оказалась в своей спальне и натянула ночную рубашку, слегка испачканную чаем, Питер выскочил в коридор и закричал:

– Эй! Ватерклозет замерз!

Не повезло, подумала Чармейн. Она забралась в постель и тут же заснула.

Примерно через час ей приснилось, что на нее уселся мохнатый мамонт.

– Уйди, Потеряшка, – пробормотала она. – Ты слишком большая.

После этого ей приснилось, что мамонт не спеша слез с нее, что-то урча, и тогда она погрузилась в другие, более глубокие сны.